|
Реферат: "Окаянные дни" в судьбах и творчестве И. Бунина и А. Куприна (Литература : русская)
Окаянные дни в судьбах и творчестве
И. Бунина и А. Куприна.
Россия
1998 год
Октябрьская революция – часть русской истории, часть русской культуры.
Здесь слиты воедино и триумф и драма народа. Начавшись под лозунгом
общечеловеческих и общероссийских ценностей она, как многие революции
начала корчиться в судорогах насилия, террора, диктатуры. Насилие не могло
обойти и интеллигенцию, которая в силу своей духовности активно осуждала
произвол и жестокость. Большевистским лидерам не могли импонировать И. А.
Бунин, М. Горький, В. Г. Короленко, поднимавшие свой голос в защиту невинно
репрессированных. Большинство российской интеллигенции ещё до революции не
принимало ленинских идей, а после революции, не увидев осуществления
провозглашенных идеалов, уехали за границу.
Бунин в пору революции выступил охранителем исконных, стародавних
устоев. Как трагедию, как воцарение хаоса, слепой стихии, воспринял Бунин
события 1917 года. Он часто повторял слова Пушкина о «русском бунте
бессмысленном и беспощадном». Современник Бунина Д. Мережковский так
обозначил эту позицию в своей книге «Вечные спутники»: «Говорят, что я
государев холоп… что я не друг народа. Конечно, я не друг революционной
черни, которая выходит на разбой, убийства и поджог. Я ненавижу всякий
насильственный переворот: всё насильственное, всякие скачки мне противны.
Потому что они противны природе. » Те же мысли высказывает Бунин в своей
книге «Окаянные дни». На страницах этой книги показаны люди толпы, к
которым он относился по-разному: кого-то жалеет, многих ненавидит. Этот
другой непривычный Бунин, он совсем не похож на аристократа, академика, но
даже в этих очень злых записях он выступает как художник, оскорблённый не
только за себя, но и за Россию. Шкала прежних ценностей была для Бунина
незыблемой, самоочевидной: «Подумать только, надо ещё объяснять то тому, то
другому, почему именно не пойду служить в какой-нибудь Пролеткульт! Надо
ещё доказывать, что нельзя сидеть рядом с чрезвычайкой, где чуть не каждый
час кому-нибудь проламывают голову, и просвещать насчет «последних
достижений в инструментовке стиха» какому-нибудь хряпе с мокрыми от пота
руками! Да порази её проказа до семьдесят седьмого колена, если она даже
«антиресуется» стихами!» (Окаянные дни»).
Бунин покинул Россию в феврале 1920 года, через Константинополь, Софию
и Белград попал в Париж, где и обосновался, проводя лето в городке Грас, в
Приморских Альпах.
Февральская революция 1917 года застала Куприна в Гельсингфорсе,
откуда он немедленно выехал в Петербург. В потрясших страну переменах он
увидел подтверждение своим мечтаниям о будущей, свободной и сильной России.
С самых первых «дней свобод» Куприн становится темпераментным газетчиком-
публицистом, а вскоре берётся редактировать эсеровскую газету «Свободная
Россия». В статьях Куприна, написанных в первые месяцы после Октября,
отразилась двойственность и противоречивость его отношения к революции. Он
пишет о «кристальной чистоте» вождей большевиков, но выступает против
конкретных шагов Советской власти – продразвёрстки, политики военного
коммунизма; писателя страшат насильственные методы подавления
контрреволюции.
Куприн высоко ценит нравственный и духовный подвиг русского народа,
его героическую историю и свободолюбивые традиции. Он исполнен глубокой
веры в светлое будущее России: «Нет, не осуждена на бесславное разрушение
страна, которая вынесла на своих плечах более того, что отмерено судьбою
всем другим народам. Вынесла татарское иго, московскую византийщину,
пугачевщину, крепостное бесправие, ужасы аракчеевщины и николаевщины,
тяготы непрестанных и бесцельных войн, начатых по почину деспотических
шулеров или по капризу славолюбивых деспотов – вынесла это непосильное
бремя и всё-таки под налётом рабства сохранила живучесть, упорство и
доброту души… Вспомните декабристов, петрашевцев, народовольцев, переберите
в уме весь кровавый синодик наших современников, борцов, сознательно
погибших на наших глазах за святое и сладкое слово – Свобода.… Вспомните и
нашу многострадальную литературу, этот термометр угнетённого общественного
самосознания. Она задыхалась, принужденная к молчанию, надолго совсем
замолкала, временами жалко млела, но никогда и никто не мог поставить её на
колени и приказать говорить холопским языком…»
Но страшная разруха, надвигающаяся на страну, ужасает Куприна. Это
навязчивое слово встречало его всюду: он натыкался на него в газетах,
манифестах и приказах, в вагонных разговорах и в семейной болтовне.
Зловещие симптомы разрухи Куприн видит повсюду – и в бесконечных очередях
за хлебом, и в разложении петроградского гарнизона, и в начавшемся
неуклонном развале русской армии. У Куприна рождается план издания газеты
для крестьянства «Земля» в связи с этим в декабре 1918 года он был принят
В.И.Лениным. Однако изданию не суждено было осуществиться. Судьба Куприна
была решена, когда в октябре1919 года войска Юденича заняли Гатчину.
Куприн был мобилизован в белую армию и вместе с отступающими
белогвардейцами покинул родину. Вначале он попадает в Эстонию, затем – в
Финляндию, а с 1920 года с женой и дочерью поселяется в Париже.
28 марта 1920 года Бунин прибыл в Париж. Он пошёл в дом №77 по рю де-
Гриннель, в русское посольство за видом на жительство, хотя, собственно
говоря, жить было негде. В посольстве принимали согласно живой очереди,
которая была чуть короче, чем площадь Согласия. Все просили как милостыни
разрешение жить здесь, а сердцем тянулись туда. Надежда Тэффи, уже
получившая «вид», опубликовала заметку:
НОСТАЛЬГИЯ
Пыль Москвы на старой ленте шляпы
Я как символ свято берегу…
…Приезжают наши беженцы, изнеможённые, почерневшие от голода и страха,
отъедаются, успокаиваются, осматриваются, как бы наладить новую жизнь, и
вдруг гаснут.
Тускнеют глаза, опускаются вялые руки, и вянет душа, душа, обращённая
на восток.
Ни во что не верим, ничего не ждём, ничего не хотим. Умерли.
Боялись смерти дома и умерли смертью здесь.
Вот мы – смертью смерть поправшие.
Думаем только о том, что теперь там… Интересуемся только тем, что
приходит оттуда.
В эмиграции не только не прервалась внутренняя связь Бунина с
Россией, но и ещё более обострилась любовь к родной земле и страшное
чувство потери дома. Россия навсегда останется не только «материалом», но и
сердцем бунинского творчества. Только теперь Россия полностью отойдёт в мир
воспоминаний, будет воссоздаваться памятью. Бунин говорил Вере Николаевне,
что «он не может жить в новом мире, что он принадлежит к старому миру, к
миру Гончарова, Толстого, Москвы, Петербурга; что поэзия только там, а в
новом мире он не улавливает её».
Воздействие эмиграции на творчество Бунина было глубоко и
последовательно. Как и прежде, он сдвигает жизнь и смерть, радость и ужас
надежду и отчаяние. Но никогда ранее не выступало с такой обостренностью в
его произведениях ощущение бренности и обречённости всего сущего - женской
красоты, счастья, славы, могущества. Созерцая ток времени, гибель далёких
цивилизаций, исчезновение царств («Город Царя Царей», 1924), Бунин словно
испытывает болезненное успокоение, временное утоление своего горя. Но
философские и исторические экскурсы и параллели не спасали. Бунин не мог
оставить мыслей о России. Как бы далеко от неё он ни жил, Россия была
неотторжима от него. Однако это была отодвинутая Россия, не та, что раньше
начиналась за окном, выходящим в сад; она была и словно не была, всё в ней
встало под вопрос и испытание. В ответ на боль и сомнение в образе России
стало яснее проступать то русское, что не могло исчезнуть и должно было
идти из прошлого дальше. Иногда, под влиянием особо тяжёлого чувства
разрыва с родиной, Бунин приходил к настоящему сгущению времени, которое
обращалось в тучу, откуда шли озаряющие мысли, хотя горизонт оставался
беспросветен. Но сгущение времени далеко не всегда приводило во мрак.
Напротив, Бунин стал видеть, ища надежды и опоры в отодвинутой им России,
больше непрерывного и растущего, чем, может быть, раньше, когда оно
казалось ему само сабой разумеющимся и не нуждалось в утверждении. Теперь,
как бы освобождённые разлукой от застенчивости, у него вырвались слова,
которых он раньше не произносил, держал про себя, - и вылились они ровно,
свободно и прозрачно. Трудно представить себе, например, что-нибудь
просветлённое, как его «Косцы» (1921 г.). Это рассказ тоже со взглядом
издалека и на что-то само по себе будто малозначительное: идут в берёзовом
лесу пришлые на Орловщину рязанские косцы, косят и поют. Но опять-таки
Бунину удалось разглядеть в одном моменте безмерное и далёкое, со всей
Россией связанное; небольшое пространство заполнилось, и получился не
рассказ, а светлое озеро, в котором отражается великий град.
Была, впрочем, одна проблема, которой Бунин не только не опасался, а,
наоборот, всей душой шёл ей на встречу. Он был занят ею давно, писал в
полном смысле, и ни война, ни революция не могли его привязанность к ней
пошатнуть, - речь идёт о любви. Любовь в изображении Бунина поражает не
только силой художественной изобразительности, но и своей подчинённостью
каким-то внутренним, неведомым человеку законам. Нечасто прорываются они на
поверхность: большинство людей не испытывают их рокового воздействия до
конца своих дней. Такое изображение любви неожиданно придаёт трезвому,
«беспощадному» бунинскому таланту романтический отсвет. Близость любви и
смерти, их сопряжённость была для Бунина фактом очевидным, никогда не
подлежала сомнению. Однако катастрофичность бытия, непорочность
человеческих отношений и самого существования – все эти излюбленные
бунинские темы после гигантских социальных катаклизмов, потрясших Россию,
наполнились новым, грозным значением. «Любовь прекрасна» и «любовь
обречена» – эти понятия, окончательно совместившись, совпали, неся в
глубине, в зерне каждого рассказа личное горе Бунина-эмигранта.
Среди разных тем, которые поочерёдно занимали Бунина, в это время,
наблюдалось некоторое общее стремление. Это началось вскоре после того, как
прошёл у него первый момент раздражения и написались выступления, речи и
полурассказы-полустатьи, которыми он отозвался на события, занёсшие его к
иным берегам. Дальше, чем чаще, тем подробней стал возвращаться в его
рассказы образ России, которую он знал и теперь заново передумывал, тем
больше была заметна их близость и тяготение друг к другу. Порой это были
целые серии, состоявшие из рассказов-зарисовок, законченных, казалось бы, и
в то же время открытых, указывающих куда-то дальше («Русак», «В саду»,
«Подснежник» и т. д.), - как эскизные листы из одного итого же альбома;
иногда что-нибудь покрупнее, как уже готовый фрагмент, какой-то угол
картины, которую предстоит написать («Далёкое»), - но так или иначе это
целое всё настойчивее напрашивалось, обозначалось. Где-то внутри его уже
готовилась и выступала вперёд «Жизнь Арсеньева», огромное полотно,
запечатлевшее старую Россию.
В эту пору в восприятии современников Бунин предстаёт как живой
классик. В 1933 году он первым среди русских писателей был удостоен
Нобелевской премии в области литературы
В годы войны Бунин закончил книгу рассказов «Тёмные аллеи», которая
вышла впервые в Нью-Йорке в 1943 году. Книга эта целиком о любви. «Всякая
любовь – великое счастье, даже если она не разделена» - эти слова из книги
могли бы повторить все «герои-любовники» у Бунина. При огромном
разнообразии индивидуальностей, социального положения – они живут в
ожидании любви, ищут её и, чаще всего, опалённые ею, гибнут. Такая
концепция сформировалась в его творчестве ещё в предреволюционное
десятилетие.
Как поэт Бунин оттачивал и совершенствовал свой дар, однако здесь
муза, вдохновение посещали его нечасто. Немногочисленные стихи, написанные
в эмиграции, пронизаны чувством одиночества, бездомности и тоски по России:
У птицы есть гнездо, у зверя есть нора…
Как горько было сердцу молодому,
Когда я уходил с отцовского двора,
Сказать прости родному дому!
У зверя есть нора, у птицы есть гнездо…
Как бьётся сердце, горестно и громко,
Когда вхожу, крестясь, в чужой, наёмный дом
С своей уж ветхою котомкой!
Нетрудно заметить, что и с точки зрения житейской, и с точки зрения
исторической последнее двадцатилетие его долгой жизни оказалось рассеченным
пополам: первое, «мирное» десятилетие отмечено его нобелевским
лауреатством, спокойной и сосредоточенной работой над романом «Жизнь
Арсеньева», относительной материальной обеспеченностью и окончательным
признанием его таланта; десятилетие следующее принесло оккупацию Франции
гитлеровскими войсками, голод и страдания писателя в отрезанном Грасе, а
затем – тяжёлую болезнь и медленное угасание в подлинной нужде и гордой
бедности.
В ночь на 8 ноября 1953 года Бунин скончался в Париже, в скромной
квартирке на улице Жака Оффенбаха.
При содействии Бунина Куприны поселились в парижском квартале Пасси,
почему-то облюбованном русскими эмигрантами, которые говорили: «Живём на
Пассях». На улице, носящей имя опереточного композитора Жака Оффенбаха, в
одном доме и на одном этаже с Буниным была снята четырёх комнатная
меблированная квартира.
Александр Иванович тяжело переносил жизнь на чужбине, ему претили
нравы эмигрантской среды. «Чем талантливее человек, тем труднее ему без
России», - пишет он в одном из писем. Куприн всегда любил Россию горячо и
нежно. Но только в разлуке с ней смог найти слова признания и любви.
Теперь, ничем не сдерживаемые, они вылились чисто и светло в непрестанной
тоске и тяге «домой»: «Есть, конечно, писатели такие, что их хоть на
Мадагаскар посылай на вечное поселение – они и там будут писать роман за
романом, а мне всё надо родное, всякое – хорошее, плохое – только родное».
В этом, быть может, проявилась особенность художественного склада Куприна.
Он накрепко, больше, нежели И. А. Бунин или И. С. Шмелев, был привязан к
малым и великим сторонам русского быта, многонационального уклада великой
страны. Но теперь быт исчез. Исчезли рабочие, подневольные страшного
Молоха, исчезли великолепные в труде и в разгуле крымские рыбаки,
философствующие армейские поручики и замордованные рядовые. Новых людей,
новой России Куприн не видит. Перед его глазами не привычный пейзаж
обнаженной Москвы, не панорама дикого Полесья, а чистенький «Буа-булонский
лес» или такая нарядная и такая чужая природа французского Средиземноморья…
Он делает очерковые зарисовки о Париже, Югославии, юге Франции, но само
«вещество» поэзии способен найти по-прежнему во впечатлениях от родной
русской действительности. Напрасно художник старается по памяти
восстановить знакомый уклад и силой воображения «вдвинуть» его в чужой мир.
Быт уходит, как песок сквозь пальцы. Он дробится на мелкие крупинки, на
капли. Недаром цикл своих миниатюр в прозе, вошедших в сборник «Елань»,
писатель так и называет «рассказы в каплях». Он помнит множество
драгоценных мелочей, связанных с Родиной, помнит, что «еланью» зовётся
«загиб в густом сосновом лесу, где свежо, зелено, весело, где ландыши,
грибы, певчаие птицы и белки»; что «вереей» куртинские мужики называют
холм, торчащий над болотом; он помнит, как с кротким звуком «пак!» лопается
весенней ночью набрякшая почка и как вкусен кусок чёрного хлеба, посыпанный
крупной солью. Но эти детали подчас остаются мозаикой – каждая сама по
себе, каждая отдельно.
Куприн постоянно чувствует себя заключенным в некий магический круг
мелкотемья. И, подобно другим писателям русского зарубежья, он посвящает
своей юности самую крупную и значительную вещь – роман «Юнкера». «Юнкера»
не просто «домашняя» история Александровского училища на Знаменке,
рассказанная одним из её питомцев. Это повесть о старой «удельной» Москве –
Москве «сорока сороков», Иверской часовни и Екатерининского института
благородных девиц, что на Царицынской площади, вся сотканная из летучих
воспоминаний. Несмотря на обилие света, празднеств – «яростной тризны по
уходящей зиме», великолепия бала в Екатерининском институте, нарядного быта
юнкеров-александровцев, это печальная книга. Вновь и вновь с «неописуемой,
сладкой горьковатой и нежной грустью» писатель мысленно обращается к своей
Родине.
«Живёшь в прекрасной стране, среди умных и добрых людей, среди
памятников величайшей культуры, - писал Куприн в очерке «Родина». – Но всё
точно понарошку, точно развёртывается фильм кинематографа. И вся
молчаливая, тупая скорбь в том, что уже не плачешь во сне и не видишь в
мечте ни Знаменской площади, ни Арбата, ни Поварской, ни Москвы, ни
России». Этим чувством безудержной хронической ностальгии пронизано
последнее крупное произведение Куприна – повесть «Жанета».
Самым горьким чувством Куприна было острое ощущение своей ненужности.
Художник Билибин в конце 1936 года получил разрешение вернуться на Родину.
В разговоре с советским послом В. П. Потемкиным был затронут вопрос о
возможном возвращении в СССР самых лучших и достойных людей эмиграции.
Говорили и о Куприне. Перед отъездом Билибин пригласил Александра Ивановича
к себе в гости. Сидя за столом, он много с восторгом говорил о Советском
Союзе и о причинах, побудивших его вернуться домой. Куприн вдруг ожил, весь
заговорился и вдруг воскликнул: «Боже, как я вам завидую!» Билибин спросил
его, – почему же он не последует его примеру? Но Куприн остро чувствовал
свою вину перед Родиной, переживал свой отъезд и некоторые статьи,
написанные под влиянием первых лет эмиграции. Он не мог поверить в
возможность возвращения. Очень скоро разрешение вернуться на родину было
получено, все визы были оформлены. В мае 1937 года Куприн с женой прибывают
в Москву, встречают горячий приём писательской общественности, новых
поколений своих читателей. Он публикует очерк «Москва родная», у него
созревают новые творческие планы. Однако здоровье Куприна было подорвано, в
августе 1938 года он скончался. Похоронен Куприн в Санкт-Петербурге на
Литераторских мостках Волкова кладбища.
Список литературы:
1. Русская литература хх века. Л. А. Трубина. Москва. Издательство
«Флинта», издательство «Наука». 1998 г.
2. Куприн. Олег Михайлов. Москва. «Молодая гвардия». 1981 г.
3. Холодная осень. Иван Бунин в эмиграции ( 1920 – 1953 ). Москва.
«Молодая гвардия». 1989 г.
4. Русская литература хх века. «Скрин» Москва. «Траст-Имаком»
Смоленск. 1995 г.
5. Русские писатели. Биобиблиографический словарь. Москва.
«Просвещение». 1990 г.
6. Материалы к изучению истории СССР. 10 класс. Москва – 1989 г.
Реферат на тему: "Падший мир" Юрия Мамлеева(по материалам сборника "Черное зеркало")
МИНИСТЕРСТВО ОБЩЕГО И ПРОФЕССИНАЛЬНОГО
ОБРАЗОВАНИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
Марийский государственный университет
Кафедра русской и зарубежной литературы
“Падший мир” Юрия Мамлеева
Контрольная работа
студентки IV курса
историко-филологического
факультета
Волобуевой Анастасии
Проверила:
Охотникова С.Р.
г. Йошкар-Ола, 2003
СОДЕРЖАНИЕ:
1. Биография Юрия Мамлеева.
2. “Падший мир” Мамлеева.
1. Метафизический реализм Мамлеева.
2. Особенности прозы Мамлеева.
3. Заключение
4. Список использованной литературы.
1.Биография Юрия Мамлеева
Юрий Витальевич Мамлеев (11.12.1931) родился в Москве в семье профессора
психиатрии. После окончания Московского лесотехнического института (1955)
он преподавал математику в школах рабочей молодежи (до 1974). Его
творческая судьба достаточно характерна для писателя-нонконформиста. С
начала 1950-х активно занимается изучением философии, теософии, оккультных
учений, с 1958 становится руководителем неформального эзотерического кружка
"Сексуальные мистики". В это время тексты его рассказов широко
распространялись в «самиздате». В квартире Мамлеева в Южинском
переулке(отсюда название центрального цикла рассказов книги «Черное
зеркало») собирались писатели и художники, представители неофициального
искусства – Лев Кропивницкий, Александр Харитонов, Анатолий Зверев, Генрих
Сапгир, Леонид Губанов, нередко бывали и диссиденты, например Владимир
Буковский.
Вот что Мамлеев говорит об этом кружке: «…Наша история, связанная с
Южинским переулком, начиналась во времена господства тупого атеизма. Первой
нашей целью было восстановление связи с Традицией и попытка ее творческого
переосмысления. Почему именно так? Я называл наше тогдашнее состояние
"купанием в Ничто". Поскольку все связи с Традицией были оборваны, мы не
полагались только на связи с прошлым, даже в духовном плане. Шок от нашей
онтологической ситуации был настолько сильным, что возникло стремление
самим переосмыслить все, что было в духовных учениях прошлого. Мы
чувствовали: что-то не так, должно существовать и нечто, скрытое от
предшествующей исторической мировой Традиции. Что-то было закрыто для взора
и обнажилось только сейчас. Наибольшее значение придавалось искусству. Ведь
это та наиболее свободная зона, где на деле осуществляется полная
автономность. …На Южинском было много разных людей, многие из которых стали
впоследствии известными художниками, как Зверев и Харитонов, поэтами, как
Губанов. Под воздействием этой духовной атмосферы многие принимали
крещение. Многие искания были по линии всех мировых духовных традиций, в
подоснове которых нам виделась единая мудрость, которая в значительной
степени объединяет основные истины аутентичных традиций. Искали самые
глубинные основы - то, что содержалось в писаниях Майстера Экхарта,
Климента Александрийского, Веданте и Адвайта-Веданте. Это исключало
профанические рериховские и блаватские интерпретации Востока. Каждый из нас
занимался своей специальной духовной доктриной, но вместе с тем у всех было
нечто общее, часто даже неосознанное. Каждый действовал в пределах своего
мира. …Нас объединяла сама радикальная ситуация, в которой мы оказались.
Все мы
находились в условиях атеистического гроба и это придавало нашим исканиям
особый оттенок метафизического радикализма. Такое случается, когда человек
оказывается в тюрьме. Мы хотели прорваться дальше, не порывая с Традицией,
продолжать ее в другом плане и пытаться соединить "несоединимое".»[1]
В 1974 г. Мамлеев эмигрировал , жил в США, преподавал в Корнельском
университете (Итака), затем (1983) переселился в Париж. Работал в Парижском
институте восточных цивилизаций и языков и в Медонском центре изучения
русского языка и литературы. За годы эмиграции Мамлеев опубликовал большое
количество рассказов в различных периодических изданиях и несколько книг,
вышедших на разных языках. Советское гражданство возвращено в 1991; с 1994
живет в Москве.
Печатался в "Новом журнале" , в журналах и альманахах "Третья
волна" , "Аполлон-77", "Гнозис" , "Стрелец" , "Часть речи" , "Эхо" ,
"Континент". В России печатается с 1990 - журналы и альманахи "Теплый Стан"
, "Вестник новой литературы" , "Родник" , "Знамя" , "Согласие" , "Реалист"
.
В 1990 году состоялся выход его первой книги на родине – «Утопи мою
голову»[2]. Затем последовали «Голос из ничто»[3], «Вечный дом»[4],
«Шатуны»[5], «Черное зеркало»[6], «Бунт луны»[7], «Блуждающее время»[8].
Печатается также как драматург ("Драматург", 1995, № 5; 1996, № 7) и поэт
("Цирк "Олимп", 1997, № 5). В эти же годы Мамлеев опубликовал значительное
количество философских работ в научной печати. Книги Мамлеева выходили на
английском, французском, немецком, итальянском, греческом, голландском
языках.
Мамлеев - член американского, французского (1980) и русского ПЕН-клубов,
Союза литераторов Российской Федерации (1991), член исполкома
Международного общества культурных связей с Индией.
Юрий Мамлеев – лауреат премии имени Андрея Белого, а также международной
Пушкинской премии за 1999 год, учрежденной Фондом имени Альфреда Топфера
при участии Международного ПЕН-клуба.
В настоящее время в московском отделении Союза литераторов
Российской Федерации образовалась секция метафизического реализма, течения,
родоначальником которого считается Мамлеев. Он возглавляет секцию, а
основное ядро составляют организатор секции Дмитрий Силкан, Николай
Григорьев, Наталья Макеева, Елизавета Новикова. В целом же секция
объединила несколько сотен прозаиков, поэтов, эссеистов. Их произведения
вошли в сборник "Мистерия бесконечности".
2. “Падший мир” Юрия Мамлеева
Неискушенному читателю приходится испытать некоторый шок при первом
знакомстве с творчеством Юрия Мамлеева.[9]
“Ребята ходили вокруг трупа Аполлона, как трансцендентные коты вокруг
непонятно-земной кучки кала” (“Удовлетворюсь!”). «В тоскливом, заброшенном
дворике на окраине Москвы живет самый различный,
то толстозадый, угрюмый, то тонкий, вьющийся и крикливый люд. Мат,
вперемежку с глубокими философскими откровениями, день и ночь висит в
воздухе. Философствуют все, от мала до велика: и начитанные дети, и отекшие
от переживаний жирные бабы, и мускулистые, шизоидные мужчины.»(«Искатели»).
«Последние дни Катя стала очень много потеть, всем телом; поэтому часто
уходила в уборную обтирать пот. И всегда при этом почему-то думала о
сокровенном. А затерявшись в коридорах института, среди людей, чаще
воспринимала их как шумящих желтеньких призраков.»(«Крах»). Своеобразный
язык и неожиданные метафоры — если, например, одна “родственница старушка
Агафья», то другая “родственница покрупнее телом”, или: “Два равнодушных,
как полено, милиционера”, юмор черных дыр и могильный смех, странные,
мягко говоря, сюжеты и персонажи, самым приемлемым местом обитания которых
был бы, в лучшем случае,
приют для душевнобольных... Казалось бы, интерес к творчеству Мамлеева
может возникнуть только у людей с неадекватной психикой.
Однако к персонажам Мамлеева нельзя относиться как к героям реалистической
прозы. Его художественный метод определяется литературными критиками и им
самим как метафизический реализм. «Вспомните сказки многих народов – они на
самом деле символически изображают странствия человека по загробному миру.
Я же взял не форму сказок и легенд, а форму традиционной прозы. …Это
символическое и метафорическое путешествие по аду».[10]
2.1.Метафизический реализм Мамлеева
Что же представляет собой метафизический реализм?
Прежде всего следует уточнить само определение "метафизика". Впервые
понятие «метафизика» определил Аристотель. Для обозначения метафизики он
употреблял термин "первая философия", отделяя ее от физики как "второй
философии". Первая философия по Аристотелю есть обозначение попытки мысли
выйти за пределы эмпирического мира, выход разума во внеэмпирическую
реальность.
Аристотель дает метафизике следующие определения: исследование причин,
первых, или высших начал; познание "бытия, поскольку оно бытие"; знание о
субстанции; знание о Боге и субстанции сверхчувственной.[11] Франсиско
Суарес, знаменитый испанский философ и богослов называя ее, вслед за
Аристотелем, "первой философией", дает определение метафизики, могущее быть
выраженным в следующих словах: "Метафизика есть совершеннейшая
теоретическая наука и истинная мудрость, оперирующая наиболее общими и
абстрактными понятиями".[12] Русские религиозные мыслители 19–20 вв.,
определяя собственную позицию именно как метафизическую, использовали
данный термин в качестве классического, восходящего к Аристотелю
обозначения философии. Вл.С.Соловьев в статье из энциклопедического словаря
Ф.А. Брокгауза – И.А. Эфрона дает определение метафизики как
«умозрительного учения о первоначальных основах всякого бытия или о
сущности мира». Также интересно определение М. Хайдеггера:«Метафизика есть
вопрошание, в котором мы пытаемся охватить своими вопросами совокупное
целое сущего и спрашиваем о нем так, что сами, спрашивающие, оказываемся
поставлены под вопрос».[13]
Вот что пишет об этом родоначальник метафизического реализма Юрий Мамлеев:
«Слово "метафизика" относится к миру принципов, миру чистых духовных
сущностей, то есть к сфере надкосмической, божественной.
Метафизические принципы пронизывают все времена и миры, тем более
"невидимые", и эти принципы лежат в основании всех миров.
И те "вечные вопросы", которые человеческий разум задаёт нередко
безмолвному Первоначалу - как бы ни были они наивны с абсолютной точки
зрения, могут относиться к метафизическим вопросам.»[14]
Юрий Мамлеев определяет жанр своих произведений как «метафизический
реализм», то есть в форме традиционного реалистического рассказа в ткань
его произведений входит метафорическое, метафизическое, символическое. Его
герои - это метафорические личности. Но они живут здесь, и вся их жизнь
основана на реалиях. Мамлеев использует не жанр мифа, а жанр обычной,
традиционной прозы, но в реалии этой прозы он вмещает эту метафорическую
ткань.
Метафизический реализм, называемый иногда «литературой иных измерений»,
вводит в произведения не только черты видимой жизни, но и черты более
грозной реальности второго плана: от изображения внутреннего "невидимого"
человека, или тех скрытых сторон его души, которые связаны с иной
реальностью, вплоть до введения в ткань произведения таких чисто философско-
метафизических реалий, как Ничто, вещь в себе, трансцендентное "Я" и так
далее, превращённых, однако, в объект художественного произведения, а не
философского трактата.
Важнейшим элементом является изображение человека как метафизического
существа. Человек как социальное и психологическое явление не представляет
здесь интереса. Знание же "невидимого, скрытого человека" выходит за
пределы самой глубокой психологии. Метафизический реализм, таким образом,
изображая внешнего человека, видит за ним реалии тайного, трансцендентного
человека. Эти скрытые начала могут быть выявлены по-разному.
Метафизический реализм в полном смысле этого слова предполагает полную
трансформацию текста, подтекста и их направленности. Надо отметить, что
перечисленные критерии метафизически окрашенной литературы относятся прежде
всего к прозе.
Таким образом, метафизический характер метода Мамлеева обусловлен тем, что,
помимо описания обычной реальности, он обращен к неведомому - будь то
неведомое в глубинах человеческой души или вторгающееся извне. Однако это
именно реализм, и не только потому, что основа его - повседневная
действительность, суть в том, что неведомое предстает не в плане
фантастики, а как умопостигаемая интуитивная реальность, включающая
сновидения, сознание, самопознание. Это не игра воображения, а желание
расширить возможности узкого материализма и обрести более объемный взгляд
на бытие.
2.2.Особенности прозы Мамлеева
Метафизическая глубина рассказов Мамлеева достигается по-разному. Основным
художественным приемом является гротеск.[15]
Все произведения Мамлеева основаны на гротеске: гротесковость в ситуациях,
невероятность слов и поступков персонажей. Например, в одном из самых
страшных его рассказов «Удовлетворюсь!» пьющие и философствующие мужчины и
женщины, сидя у трупа только что повесившегося товарища, («Владимир
принес водку, и все расселись вокруг трупа, как вокруг костра») решают
вечный вопрос: что есть смерть? И не повеситься ли им тоже? Но один из
них(«Иннокентий, которого все любили за его теплое отношение к аду»)
находит другой способ почувствовать себя ближе к смерти: изжарить и съесть
еще теплое мясо Аполлона. «Лизонька была королева завтрака. Лицо ее
прояснилось, словно сквозь непонятность проглядывали удавы; вся в пятнах -
глаза в слезно-возвышенной моче - она колдовала вокруг нескольких огромных
сковородок, где было изжарено отчлененное мясо Аполлона. "Сколько добра",
- тупо подумал Владимир. Все хихикали, чуть не прыгая на стены. Именно
такой им представлялась загробная жизнь. Они уже чувствовали себя
наполовину на том свете». («Удовлетворюсь!»). В рассказе «Петрова» Мамлеев
описывает случай: в загс пришли кавалер( N.N.) и дама, у которой была лишь
одна странность - «…вместо лица у нее была задница, впрочем уютно прикрытая
женственным пуховым платочком. Две ягодицы чуть выдавались, как щечки. То,
что соответствовало рту, носу, глазам и в некотором смысле душе, было
скрыто в черном заднепроходном отверстии ». Далее мы узнаем также, что
«даже на фотокарточке Петровой вместо лица была задница. Со штампом.»
Побывав в загсе, до смерти (в прямом смысле) напугав встретившихся людей,
Нелли Ивановна с задницей вместо лица исчезает в никуда, из ниоткуда
появившись.
Данные рассказы являются типичной иллюстрацией метафорического
изображения ада. Состояние отчаяния в жизни подталкивает человека к чему-то
сверхвозможному, что в писательском изложении принимает форму гротеска.
В гротескном варианте дана и эротика, причем именно как эротика
«падшего мира». В рассказах Мамлеева она вызывает скорее отвращение,
соответственно, точнее назвать ее «антиэротикой». «В просторной комнатенке,
отсидевшись на стуле, Петя завел Баха. Вдруг он взглянул на Нюру и ахнул.
Удобно расположившись на диване, она невольно приняла нелепо-сладострастную
позу, так что огромные, выпятившиеся груди даже скрывали лицо. - Так вот в
чем дело! - осветился весь, как зимнее солнышко, Петя.
Он разом подошел к ней сбоку и оглушил ударом кастрюли по голове. Потом,
как вспарывают тупым ножом баранье брюхо, он изнасиловал ее. Все это заняло
минут семь-десять, не больше.»(«Отношения между полами»). «Сначала,
естественно, взялись за эротику. Витя даже упал со спины Катеньки и больно
ударился головой о каменный пол. Кончив, Саша и Катенька полулежали на
скамье, а Витя сидел против них на табуретке и раскупоривал бутыль. Пот
стекал с его члена.»(«В бане»). «С кем он совокуплялся? Определенно с
тараканом. Тараканов в его конуре было много, даже избыточно, учитывая и
самую пылкую любовь, но тот таракан был единственный. (Вообще, нашего героя
не тянуло к изменам.) Таракан этот, кроме того, заменял ему домашнюю кошку.
"Единственный" падал с потолка прямо на член, несмотря на то что член был
как волосик. Не член, а именно таракан "делал" любовь...»(«Оно»).
Мамлеев проникает в «ночную сторону» человеческой души, его гротеск
выводит на всеобщее обозрение то зло, которое таится в человеке, то, что
человек сам о себе не знает. Следует отметить, что от проблемы «этического
зла» он обращается напрямую к проблеме «зла метафизического».Когда
изображают этическое зло, то имеют в виду человека, который греховен в
большей степени, чем нормальные люди. До этого литература говорила о
греховных душах, о душах соблазненных, но - так или иначе живых. А здесь
речь уже об обывателях, производящих впечатление чего-то окостеневшего,
мертвого и совершенно выпавшего из реального мирового духа.
Однако несмотря на монстроидальность многих персонажей Мамлеева,
его герои выражают отнюдь не психологию и философию «конца света». Это
метафизические бродяги, стремящиеся выйти за пределы того, что дано
человеческому разуму. Эти герои не монстры, они как бы обретают оболочку
монстров, когда прорываются в область запредельных сфер. А вторжение туда
означает для человека опасность сумасшествия или какой-либо другой
трансформации. Таковы, например, герои романа «Шатуны», рассказов «Дорога в
бездну», «Искатели», «Коля Фа», «Случай в могиле», «Черное зеркало» и
других. Метафизический убийца Федор Соннов («Шатуны») самым прямым и
бесхитростным образом на практике воплощает мысль: если жизнь души больше,
чем жизнь тела, то миг убийства становится сугубо гносеологическим
моментом, волшебной точкой, где иное проступает воочию, наглядно. Федор
стремится использовать отходящую душу каждой новой жертвы как трамвай в
потустороннее, как лифт, который унес бы его в мир подлинный.[16]
«...А герои моих книг... что ж, они волей-неволей объяты тьмой, поскольку
идут “во что-то иное” и не являются существами, направленными к
богореализации. Возможно, правда, что они и осуществили богореализацию, но
затем вышли за ее пределы. Это какие-то странные существа, подготовленные
к чудовищному путешествию — из нашего абсолюта в иной абсолют.»[17]
Но Юрия Мамлеева, несмотря на его трансцендентализм интересует не только
душа, но и тело, причем порой в самых тошнотворных ракурсах: «Петенька,
правда отличался тем, что разводил на своем тощем, извилистом теле
различные колонии грибков, лишаев и прыщей, а потом соскабливал их - и ел.
Даже варил суп из них. И питался таким образом больше за счет себя. Иную
пищу он почти не признавал. Недаром он был так худ, но жизнь все-таки
держалась за себя в этой длинной, с прыщеватым лицом, фигуре. - Опять лишаи
с горла соскабливать будет, - тихо промолвил дед Коля, - но вы не
смотрите.»(«Шатуны»).
Петя, поедающий самого себя, вначале прыщи и ссадины, потом и свою кровь с
мяском, ближе всего к Федору Соннову, "путнику в ничто". Мамлеев переводит
«термины духа» в «термины тела». В Адвайта-Веданте, в одном из индуистских
источников, которые изучал Мамлеев и о которых он не раз упоминал в
интервью, это называется "практикой черепахи", одним из многих способов
осознать себя, свою метафизическую сущность и смысл бытия. Так втягивается
существо внутрь себя, к иной, внутренней стороне вещей.
Ставя известные метафизические вопросы в парадоксальных терминах, решая
проблемы душ человеческих в телесной плоскости, Мамлеев дает понять, что
его интересует борьба или соотношение духа и плоти, поскольку с этим
вопросом человечество сталкивается постоянно.
Одной из центральных тем большинства произведений Мамлеева является тема
смерти. Виктор Ерофеев в своей книге «Русские цветы зла» пишет: «Главная
героиня Мамлеева — смерть. Это всепоглощающая обсессия, восторг открытия
табуированного сюжета (для марксизма проблемы смерти не существовало),
черная дыра, куда всасываются любые мысли.»
Дело в том, что в традиционном обществе существовала связь между временным
и вечным. Человек чувствовал даже на уровне подсознания, что эта жизнь и
та, другая, - едины. В современном же мире произошел разрыв. Смерть стала
воротами, за которыми или ничто, или неизвестность. Но этот момент
обострил метафизическую бездну между смехотворной краткостью земной жизни и
явным наличием в человеке некоего вечного бессмертного начала. Не будь его,
человек инстинктивно примирился бы с кратковременностью своего
существования. Современный человек оказался в этом разрыве, его сознание
полностью сконцентрировано на этой тюрьме, тюрьме здешней жизни,
единственно для него реальной.[18]
В произведениях Мамлеева тема смерти возникает постоянно, например, во
многих его рассказах первая фраза – о смерти: «Семен Ильич, или попросту
Сема, как звали его в узкой среде нью-йоркских русских эмигрантов, почти
умирал»(«Черное зеркало»); «- Старичка Питонова, который помер,
знаешь?»(«Дорога в бездну»); «Никто не говорил эмигранту Григорию, что ему
надо умереть. Но он и сам кое-что постиг, взглянув из окна своей квартирки
на нью-йоркское небо»(«Иное»); «Долго хохотал кругляш, прежде чем
умереть»(«Кругляш, или богиня трупов»); «Коля Гуляев ничем особым не был
наделен; все было в меру - и красота, и ум, и глупость, и отношение к
смерти»(«О чудесном»); «- Семен Кузьмин сегодня умер. - Как, опять?!»
(«Петрова»); «Григорий Петрович Гуляев, крупный мужчина лет пятидесяти,
умер»(«Происшествие»); «Родимов Коля решил, что он умер…»(«Трое»); «Что
может быть непонятнее и вместе с тем комичнее смерти?!»(«Удовлетворюсь!»);
«Шел 1994-й год. Зарплату в этом небольшом, но шумном учреждении выдавали
гробами»(«Валюта»). Да и называются они соответственно: «Прыжок в гроб»,
«Живое кладбище», «Люди могил», «Случай в могиле» и так далее.
В рассказе «Черное зеркало» дома у Семена Ильича начинают твориться
странные вещи: «Из зеркала, которое стало получерным, как будто
высовывались потусторонние щупальца, из его великой глубины раздавался
хохот, оттуда все время кто-то вываливался, темный и бесформенный, тут же
растворяясь в воздухе, и... хохот, хохот, хохот. Точно невидимый мир теперь
отражался в этом зеркальном пространстве, выходя из него в наш мир.»
Необходимо отметить, что «хохот», ассоциирующийся у читателя с
прилагательными «жуткий», «нечеловеческий», «потусторонний», является в
рассказах Мамлеева признаком неведомого, трансцендентального мира. Этот
хохот неразрывно связан с ужасом, со страхом смерти(как, впрочем и иные
действия: танец: «Чтоб скрыть ужас иного восприятия реальности, гигант
Савельич первым пустился в пляс»(«Удалой»), пение: «…дитя само запело. Но
на этот раз произошел слом, невероятный ирреальный сдвиг. Ее пение полилось
откуда-то из иных измерений, как будто раздвинулась глубина темного неба и
оттуда был подан невиданный знак. Лицо девочки преобразилось: глаза горели,
словно внутри них прорезалась печать вечной жизни»(«Квартира 77»).
Этот всепоглощающий страх смерти возникает у персонажей Мамлеева как некая
реакция, как желание бессмертия. Они глубочайшим образом привязаны к бытию
и, в общем, к идее бессмертия, ведь если нет идеи бесконечного, то смерти
нечего бояться. И этот страх позволяет им понять нечто новое, неизведанное:
«И вдруг Семен Ильич понял. И как только это случилось, все таинственно
исчезло. Объективный бред, навязываемый Вселенной, приутих, как будто
Вселенная зависела от его сознания. Но комната казалась обычной, и зеркало
стояло неизменно: но оно уже было, как вначале, абсолютно черно, и эта
тьма, ведущая в бездну, была непроницаема, как смерть всего существующего.
Семен Ильич тихо встал и опустился на колени перед черным зеркалом. Он
познал, что напрасны его искания, направленные вовне. Что сущность его
глубинного "Я" так же непознаваема, как это черное зеркало, и бездонная,
уводящая в за-абсолютное, невидимая глубина этого зеркала - лишь проекция
его собственного "Я".»
Есть у Мамлеева и смерть духовная. «Духовные трупы» - это люди Запада.
Например, в рассказе «Люди могил» он сравнивает толпу, идущую ему навстречу
с некими существами, относящимися к потустороннему миру: «И вот, вспомнив о
человечестве могил и взглянув на лица прохожих, вдруг почувствовал: а ведь
я среди трупов нахожусь, духовных трупов, и их бесчисленное количество
здесь, сотни миллионов, почти все. Так чего же я боялся человечества могил?
Вмиг понял я, что на самом деле те, с могил, были живыми, пусть по-особому,
а эти вот, которые нескончаемым ужасающим потоком маскообразных лиц идут на
меня, и есть мертвые, по-настоящему, вечно мертвые. И не осознают сами, что
перешли уже навсегда ту грань, которая отделяет мир, предназначенный к
жизни, и мир, медленно и верно опускающийся на дно тьмы, где уже не будет
никогда ничего и откуда нет возврата. И вся их автоматическая жадность,
слабое мелькание похоти в глазах, мрачное и рациональное слабоумие (как
будто высшего ума уже не существовало) – не что иное, как медленный поток
смерти. И не от человечества могил мне нужно бежать, а от этих - с их
машинами, роботами и румянцем на щеках.». В интервью газете «Элементы»
Мамлеев сказал: «Америка - это целый материк. Я говорил о "мертвых", имея в
виду несчастных, пусть и внешне довольных людей, попавших под власть
материалистически-прагматической, комедийно-буржуазной, я бы сказал,
цивилизации. Таких там большинство. Цель этой цивилизации - уничтожить в
людях само представление о смерти. Вплоть до того, что даже похороны
близкого человека не должны занимать больше десяти минут, после чего
обязательно coffee-break. Почему? Просто потому, что человек, который
думает о смерти - плохой потребитель, он забывает силу денег перед лицом
силы, которая выше денег. Когда я жил в Америке, супруга Тони Дамиани
сказала мне: есть две силы, которые борются сегодня в мире. Это Дух и
Деньги. Меня это поразило, потому что такое уравновешивание этих сил
встречается в первый раз. Раньше говорили: Дух и Зло, Дух и Страсть, на
худой конец - Дух и Власть. Но так, чтобы презренный металл уравновесить с
Духом - это впервые в мире.».[19]
Однако, несмотря на то, что в своих произведениях Юрий Мамлеев изображает
«ад на земле», в самых его мрачных вещах присутствует некий неуловимый
свет, но особым образом – апофатически. Присутствие высших сил
неопределимо, оно ускользает от человеческого разума, но вместе с тем как
бы разлито вокруг. В творчестве Мамлеева это воздействие света связано
прежде всего с состоянием катарсиса, очищения души.
Показателен случай, связанный с романом «Шатуны», одним из самых мрачных,
беспросветных романов Мамлеева. Двое петербургских музыкантов оказались в
Берлине и после ряда злоключений решились на отчаянный шаг – покончить
жизнь самоубийством. Однако в это время им попал в руки роман «Шатуны»,
который они прочитали. Казалось бы, столь мрачное сочинение вполне
соответствовало их умонастроению, но реакция была совершенно неожиданной –
им захотелось продолжать жить, и свой план они не осуществили.
Действительно, по прочтении даже самых безысходных произведений Мамлеева не
остается чувства обреченности. Мамлеев вводит в свои рассказы и романы
человеческое движение к надежде, которое сквозит в самой ткани
повествования.
В частности, во многих своих рассказах Мамлеев с нежностью говорит о
России[20], о своей стране, ради которой стоит жить: «Тогда уж закрывать
надо будет - высшим-то - эту смешную планетку... Но нет, нет, нет! Потому
что остается - Россия. И хотя я сам не знаю, где и когда я родился, но
Россия останется для меня тайной навсегда. Все ведь она включает: и
человечество, и Восток, и священные чары, и даже идиотизм западный, и
раздолье метафизическое, и монастыри, и трепет трав, и гнозис - но самое
высшее в ней ускользает от человечьего взгляда и от ума. Значит, ведет это
русское высшее в нечто такое...»(«Люди могил»); «Ничего, ничего я там не
понял. Ну, люди, ну, города. И вдруг один страшный момент. Я был за
городом, в лесу. Природа эта поразила меня своей тоской, но какой-то высшей
тоской, словно природа эта была символом далеких и таинственных сил. И
вдруг из леса вышла девочка лет четырнадцати. Она была избита, под глазом
синяк, немного крови, нога волочилась. Может быть, ее изнасиловали (а такое
случается везде) или избили. Но она не испугалась меня - здоровенного
мужчину лет сорока, одного посреди леса. Быстро посмотрев в мою сторону,
подошла поближе. И заглянула мне в глаза. Это был взгляд, от которого мое
сердце замерло и словно превратилось в комок бесконечной любви, отчаяния
и... отрешенности. Она простила меня этим
взглядом. Простила за все, что есть бездонно-мерзкого в человеке, за все
зло, и ад, и за ее кровь, и эти побои. ООна ничего не сказала. И пошла
дальше тропинкой, уходящей к горизонту. Она была словно воскресшая Русь. Я
огляделся вокруг. И внезапно ясно почувствовал, что в этой бедной,
отрешенной природе, от одного вида которой пронзается душа, в этих домиках
и в храме вдалеке, в этой стране таятся намек на то, что никогда полностью
не понять и что выходит за пределы мира сего...»(«Простой человек»).
В связи со всем вышеизложенным необходимо затронуть еще один важный вопрос
– проблему образа автора. Некоторые исследователи переносят греховность
героев на автора[21], однако это неверно – Мамлеев, его творческое «Я»
всегда выступает лишь свидетелем происходящего в произведении. Автор не
является морализатором, он абсолютный духовный свидетель, его сознание
воспринимает мир как наблюдатель, исследователь, к чему и призывает
читателя. «Для меня искусство - вид познания, разумеется, не научного, а
художественного, хотя с научным его объединяет цель. Как писатель я должен
проникнуть в реальность наиболее глубоко и описать ее достаточно
отстраненно. Я рассматриваю человечество и земной шар как бы в микроскоп,
выступая наблюдателем, свидетелем того, что свершается вокруг нас в
социальном, психологическом, метафизическом аспектах. Поэтому ни в коем
случае нельзя путать позиции автора и героев. Расшифровка написанного
должна принадлежать читателю: это ужасно, опасно, а вот это хорошо.»[22]
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Юрий Мамлеев - писатель и философ, многие книги которого вышли не только
на русском, но и на ряде европейских языков. Проза Мамлеева – удивительный
сплав гротеска и глубокой философичности, шокирующие, иногда явно эпатажные
тексты несут в себе глубокий мистический подтекст. Его герои – странные, а
порой и страшные люди, люди-монстры, живущие в столь же странном и страшном
мире. Но их можно назвать и своеобразными мыслителями, знающими о
существовании Великого Неизвестного и рассматривающими свое существование
лишь как путешествие к нему.
Все вышесказанное относится не только к прозе Мамлеева, но и к его
стихотворениям. Например, стихотворение из цикла «Они»:
Не молись на меня, моя детка.
Просто я — неживой идиот.
Запереть меня надобно в клетке
И показывать бесам вперед.
Я не плачу, не сплю, и не спорю.
Обнажу-ка свой трупный живот.
И увижу, приехав на море,
Своей собственной рожи восход.[23]
Мрачный сюрреализм в сочетании с оригинальными метафизическими открытиями
снискал Юрию Мамлееву "культовую" популярность в кругах отечественного
андеграунда. Мамлеева читают, о нем спорят, пишут, его пародируют…
Несомненно, Мамлеев – один из родоначальников современной русской прозы и
просто талантливейший писатель.
"Что вы все воете и извиваетесь, как призраки на дне... Неужели вы
ничего не поняли?.. Ведь провоцировал я вас, провоцировал, говоря о
Божьей несправедливости, искушал... слабосильные... и увидел, как вы
мучаетесь в неразрешимой попытке понять то, что понять человекам
невозможно... Прыгайте, пляшите... Вам ли понять Бога... Непостижимо все
это, непостижимо!.. Прощайте, дорогие".
Юрий Мамлеев, "Крутые встречи"
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
1. «…Теперь поговорим о тьме».Интервью с Юрием Мамлеевым//Электронная
газета «Элементы».№2.
2. Вознесенский Александр. Метафизический реализм писателя-
оптимиста.//Internet.
3. Дардыкина Наталья. Паромщик по аду. Интервью с Юрием Мамлеевым.//
Московский комсомолец, 8 июля, 2000.
4. Дугин Александр. Темна вода (о Юрии Мамлееве).//Internet.
5. Дунаев Сергей. Живая бездна зла. Интервью с Юрием Мамлеевым.//Internet
6. Лупандин Иван.Лекции по истории натурфилософии.//Internet.
7. Мамлеев Юрий. Нужны новые архетипы человека…//Полярная звезда., 29 июня,
2002
8. Мамлеев Юрий. Свободная русская поэзия.//Мистерия бесконечности.-М.,2001
9. Мамлеев Юрий.Русская идея здесь и сейчас.//Русский журнал, 6
ноября,2002)
10. Мамлеев Юрий.Черное зеркало. Циклы. М ., "Вагриус", 1998, 2001
11. Неофициальная поэзия. Антология. «Сексуальные мистики». Юрий
Мамлеев./Сост. И.Ахметьев.-М.,2000
12. Суарес Франсиско. Метафизические диспутации./ Пер. А.И.
Попова//Internet.
13. Хайдеггер Мартин. Основные проблемы феноменологии: Марбургские лекции
летнего семестра 1927 г. / Пер. с нем. А.Г. Чернякова// Internet.
14. Хортан Феникс. Привет по-американски, или Здравствуй дугинщина и
мамлеевщина.(О чем клокочет "Темная вода" )//Internet.
15. Шевелев Игорь. Юрий Мамлеев в прозе и дома.//Internet.
16. Ямбаев Михаил. "Беатриче навыворот".//Internet.
"Что вы все воете и извиваетесь, как призраки на дне... Неужели вы
ничего не поняли?.. Ведь провоцировал я вас, провоцировал, говоря о
Божьей несправедливости, искушал... слабосильные... и увидел, как
вы
мучаетесь в неразрешимой попытке понять то, что понять человекам
невозможно... Прыгайте, пляшите... Вам ли понять Бога...
Непостижимо все
это, непостижимо!.. Прощайте, дорогие".
Юрий Мамлеев, "Крутые встречи"
-----------------------
[1] Сергей Дунаев . Живая бездна зла. Интервью с Юрием
Мамлеевым.//Internet
[2] Утопи мою голову. Рассказы. М., "Всесоюзный молодежный кн. центр", 1990
[3] Голос из ничто. Рассказы. М., "Московский рабочий", 1991
[4] Вечный дом. Повесть и рассказы. М., "ХЛ", 1991
[5] Шатуны. М., "Терра", 1996
[6] Черное зеркало. Циклы. М ., "Вагриус", 1998, 2001
[7] Бунт луны. Рассказы. М., 2001
[8] Блуждающее время. СПб, "Лимбус Пресс", 2001
[9] В данной работе творчество Юрия Мамлеева иллюстрируют большей частью
цитаты из его рассказов, входящих в сборник «Черное зеркало». В этот
сборник входят рассказы трех циклов: «Конец века», «Центральный цикл»,
«Американские рассказы».
[10] Дардыкина Н. Паромщик по аду. Интервью с Юрием Мамлеевым.// Московский
комсомолец, 8 июля, 2000.
[11] Иван Лупандин .Лекции по истории натурфилософии.//Internet.
[12] Франсиско Суарес. Метафизические диспутации./ Пер. А.И.
Попова//Internet.
[13] Мартин Хайдеггер. Основные проблемы феноменологии: Марбургские лекции
летнего семестра 1927 г. / Пер. с нем. А.Г. Чернякова// Internet.
[14] Мамлеев Ю. Свободная русская поэзия.//Мистерия бесконечности.-М.,2001
[15] Ср.: В. Кайзер: "Гротескное есть форма выражение для" ОНО "…" ОНО
"–это чуждая, нечеловеческая сила, управляющая миром, людьми, их жизнью и
их поступками".
[16] См.: Александр Дугин. Темна вода (о Юрии Мамлееве).
[17] Юрий Мамлеев. Нужны новые архетипы человека…//Полярная звезда., 29
июня, 2002
[18] «…Теперь поговорим о тьме».Интервью с Юрием Мамлеевым//Электронная
газета «Элементы».№2.
[19] Сергей Дунаев . Живая бездна зла. Интервью с Юрием
Мамлеевым.//Internet
[20] Ср.: «Метафизическая Россия - это Вечная Россия, которая в конце
концов обнаружит и свое высшее неуничтожимое воплощение»(Юрий
Мамлеев.Русская идея здесь и сейчас.//Русский журнал, 6 ноября,2002)
[21] См.:Феникс Хортан. Привет по-американски, или Здравствуй дугинщина и
мамлеевщина.(О чем клокочет "Темная вода" )
[22] Сергей Дунаев . Живая бездна зла. Интервью с Юрием
Мамлеевым.//Internet
[23] Неофициальная поэзия. Антология. «Сексуальные мистики». Юрий
Мамлеев./Сост. И.Ахметьев.-М.,2000
| |
