|
Реферат: Феномен бюрократии: социальная и политическая сущность (Социология)
УРАЛЬСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК
КАФЕДРА ФИЛОСОФИИ
РЕФЕРАТ
на тему:
ФЕНОМЕН БЮРОКРАТИИ: СОЦИАЛЬНАЯ И ПОЛИТИЧЕСКАЯ СУЩНОСТЬ.
| |Выполнил: |
| | |
| |аспирант Института истории и |
| |археологии |
| |Тулисов Е.С. |
| | |
| |Научный руководитель: |
| |к.и.н. Побережников И.В. |
Екатеринбург
1997
СОДЕРЖАНИЕ.
ВВЕДЕНИЕ. 3
I. БЮРОКРАТИЯ: ИСТОЧНИКИ И СУЩНОСТЬ. 7
1.1. Источники появления и генезис бюрократии. 9
1.2. Типология бюрократии и ее сущность. 17
II. “БОРЬБА” С БЮРОКРАТИЕЙ: ЕСТЬ ЛИ ВЫХОД? 21
2.1. “Борьба” или “противовесы”? 21
2.2. Так есть ли выход? 24
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ. 27
Введение.
В классической китайской поэзии есть образ попавшего в трудное положение
садовника. Вот его рассказ. “Посадил орхидею, но полыни я не сажал.
Проросла орхидея, вместе с ней проросла полынь”. Поэт-садовник Бо Цзюйи
(772-846) рассказывает затем, как сплелись корни и побеги благородного и
злого растений. Он не может ни выполоть последнее, не повредив при этом
первое, ни полить первое, не напоив последнее. В результате вместе с
орхидеей растет полынь. В заключении он спрашивает у друга-читателя совета:
“Как в несчастье моем мне быть?”[1]
Эта иллюстрация как нельзя лучше подходит для рассмотрения феномена,
который возник и эволюционировал вместе с возникновением самых древних форм
государственности и социального управления. Сменялись формы государства,
формы социально-политического устройства, формы управления вообще, но
неизменной оставалась одна черта. Государственность подразумевает сложные
формы управления с разветвленной структурой, и чем сложнее эти формы, тем
сильнее вкрапления бюрократических извращений, тем сильнее переплетаются их
корни. Эта ситуация напоминает нам заколдованный круг, и иногда кажется,
что выхода из него нет.
С феноменом бюрократии сталкиваются все. Нет такого общества, в котором
не проклинали бюрократов, не искали путей борьбы с ними. Но значит ли это,
что мы сами совершенно свободны от бюрократических стереотипов в своей
деятельности, поведении и мышлении?
На протяжении столетий в России господствовала авторитарно-политическая
культура, составной частью которой является бюрократическое управление.
Отсюда возникает вопрос: в какой мере можно говорить о проявлении
бюрократизма как общей тенденции русской культуры? Смена социально-
политического устройства не приводит к немедленному изменению ментальности
и внутреннего настроя людей. Поэтому в ежедневных проявлениях бюрократизма
постоянно угадываются тени прошлого, которые оставили глубокий след в
индивидуальном и коллективном сознании общества.[2]
Говоря об историографии проблемы, необходимо отметить, что несмотря на
постоянную актуальность феномена бюрократии, социальные науки еще не имеют
надежной теории, объясняющей природу бюрократии на различных этапах
общественного развития. Это неудивительно: тема была практически закрыта
для исследований. В советское время в основном разрабатывались общие
проблемы социального управления[3] и критиковались западные теории в этой
области[4]. Свою оценку бюрократии, которую никто из советских социологов
не отваживался пересмотреть, давал еще В.И. Ленин[5], отмечая ее
“всевластие”, но его оценка распространялась на дореволюционные времена,
где господствовали капиталистические производственные отношения, которым и
служила старая государственная машина подавления и угнетения. Но слом
старой машины не привел к ликвидации бюрократии, она приобрела другие формы
и совсем другие властные возможности. Его последователи, учитывая мощь и
традиции бюрократии в России, находили определенную форму компромисса с
нею. Они проводили отдельные декларативные компании, не задаваясь целью
глубокого исследования. После 1985 года вопросы, связанные с технологией
управления продолжали разрабатываться.[6] Проблемы бюрократии затрагивались
во многих работах перестроечного периода, начало которым было положено
многочисленными публикациями в периодической печати. Позже многие из них
легли в основу первых изданий по этой теме. Для них характерен определенный
эмоциональный настрой и антибюрократическая эйфория, в которых ярко
выражалось стремление высказаться о назревших проблемах общества и твердая
уверенность в возможности их быстрого решения.[7] Научная разработка
проблемы бюрократии и бюрократизма началась лишь с 1985 г. В основном, это
были работы, обращенные к анализу нашего недавнего прошлого.[8] Появились
научные публикации, в которых было показано, что бюрократия остается
значимым фактором истории и нашего сегодняшнего дня.[9] Вышли в свет и
работы, в которых утверждается, что на рубеже 20-30-х гг. Сталин осуществил
государственный переворот и в дальнейшем своем развитии Советское
государство опиралось не на живое творчество масс, как требовал Ленин, а на
партийно-государственную бюрократию.[10] Но можно ли говорить о живом
творчестве масс, если практически, оно рано или поздно трансформируется в
живое творчество отдельных людей, которое с течением времени превращается в
живое бумаготворчество.
Современные западные социологи и политологи считают бюрократизацию
социальных и политических отношений самоочевидным фактом. Еще Макс Вебер,
которого некоторые из его современников склонны были называть “свирепым”, в
начале века говорил, что на горизонте современной цивилизации маячит
бюрократия древнеегипетского типа, усовершенствованная по последнему слову
науки и техники.[11] Другим интересным исследователем феномена бюрократии
является всемирно известный английский публицист-сатирик, историк и
политолог С.Н. Паркинсон. Его работы написаны очень живым языком со
свойственным англичанам юмором, не без помощи которого вскрываются
всеобщие законы кошмарной бюрократической нелепицы.[12]
Таким образом, практически все авторы единодушны в оценке бюрократии, но
существуют разные подходы к определению его истоков, и, исходя из этого, к
методам его преодоления, а так же и к самой возможности такового. Поэтому
задача данного реферата будет заключаться в том, чтобы по возможности
представить точки зрения различных исследователей на феномен бюрократии,
его социальную и политическую сущность, современные проблемы, связанные с
бюрократизмом и возможности преодоления его проявлений.
I. Бюрократия: источники и сущность.
Слово “Бюрократия” в буквальном переводе означает господство канцелярии
(от фр. bureau - бюро, канцелярия), власть аппарата управления[13]. Само по
себе это слово не несет никакой негативной нагрузки. Различные учреждения и
конторы, как звенья государственного аппарата, органы управления
предприятий и организаций, создаются для управления происходящими в
подведомственных структурах процессами, для организации связей между
участниками общественной жизни и между ними и обществом в целом. При этом,
вполне логично, что эти органы наделены определенной властью в рамках своей
компетенции. Но, в свою очередь, предполагается, что они стремятся не к
собственным выгодам, а действуют в интересах прежде всего тех, кто
уполномочил их управлять, удовлетворяют потребности самих управляемых.[14]
Исходя из буквального значения слова “бюрократия”, его часто употребляют
как синоним административного управления. Кроме того, термином “бюрократия”
нередко обозначается рационально организованная система управления, в
которой работают компетентные служащие на должном профессиональном уровне.
Такое понимание бюрократии во многом связано с работами немецкого социолога
Макса Вебера (1864-1920), оставившего заметный след в теории
управления[15]. В широком же, и наиболее часто употребляемом применении, а
также в политической лексике термин “бюрократия” и все производные от него
употребляются в ярко выраженном негативном смысле, как своеобразное
“контруправление”. То есть акцент смещается в сторону извращенных форм
управления (раздутость и запутанность аппарата управления, многописание,
подмена законов подзаконными актами, волокита, консерватизм, недоступность,
протекционизм и др.). Поэтому необходимо четко дифференцировать само
понимание термина “бюрократия”, так как возникает возможность нивелировать
различия самих принципов управления и отрицательных черт их проявления. То
есть “бюрократизм” необходимо воспринимать как врожденный, тяжелый и
хронический недуг органов управления, который свойственен любому обществу,
не взирая на различия в социально-политическом устройстве. Этот недуг
всеобъемлющ. При изменении форм управления он способен к мутации и
приспособляемости. Такая непотопляемость бюрократизма обусловливается
прежде всего источниками его появления, его социальной, экономической и
политической базой.
1.1. Источники появления и генезис бюрократии.
В определении источников появления бюрократии есть несколько подходов,
иногда диаметрально противоположных. Это определяет и различие во взглядах
на генезис этого явления и возможность его преодоления. Из-за
недостаточного объема данной работы, представляется возможным представить
только две крайние точки зрения на эту проблему.
Если кратко определить сущность марксистского подхода, можно сказать:
бюрократия - это социальный организм-паразит на всем протяжении своего
исторического существования, результат социально-классовых антагонизмов и
противоречий и материализация политического отчуждения. Бюрократия
органически связана с экономическими отношениями, политическими структурами
и идеологическими формами сознания.[16] Марксистский подход имеет свою
систему понятий (“бюрократическое отношение - государственный формализм -
политический рассудок”) и ключевые принципы анализа (целостность,
конкретность, монизм, классовость и революционное отношение к классовому
обществу и государству).
Бюрократическое отношение обусловлено экономически, не зависит от
интересов, сознания и воли индивидов, определяет их действия, и потому
объективно. Бюрократическое отношение - форма проявления социальных
противоречий между государством и обществом, аппаратом управления и
гражданами. Чиновники, включенные в систему государственного аппарата
обладают своего рода монополией на политический разум и мораль, и стараются
снять с себя вину за социальные противоречия и переложить ее на общество и
граждан. Причем высшие уровни доверяют опыту и разуму низших, а низшие
делегируют высшему знание всеобщего.[17]
Классики марксизма пришли к выводу, что бюрократизм приобретает тем
большие масштабы, чем авторитарнее политический режим, а степень его
ограничения зависит от степени демократичности. В условиях авторитарного
режима государство сводится к “...выделенному из человеческого общества
аппарату управления... особого разряда людей специалистов, чтобы
управлять...”[18]. В этих условиях государственный аппарат приобретает
определенную степень самостоятельности по отношению к обществу, которое
делегирует этому аппарату властные полномочия. А эта самостоятельность
питает почву для процветания бюрократии. У бюрократа “государственная цель
превращается в его личную цель, в погоню за чинами, в делание карьеры”[19],
в удовлетворение своих материальных потребностей. Такое безразличие к
общественным делам выражается в государственном формализме, т.е.
превращение политических целей в канцелярские задачи, и наоборот.
Социальная почва государственного формализма - отношения собственности
(частной и государственной), материальные интересы и разделение труда,
которое порождает корпоративные интересы. Необходимость их защиты
культивирует устойчивые организационные формы[20]. “Государственный аппарат
не может быть слишком простым. Ловкость жуликов всегда в том и заключается,
чтобы усложнить этот аппарат и сделать его загадочным”.[21]
Политический рассудок есть форма мысли, которая отражает бюрократические
отношения и государственный формализм. Политический рассудок определяется
материальным положением индивидов, групп и классов. А чем более политика
довлеет над экономикой, тем бюрократичнее государство[22]. Бюрократизм
возник еще в рабовладельческом обществе и особенно развился в восточных
деспотиях, базировавшихся в соответствии с терминологией К. Маркса на
“азиатском способе производства” с характерным для него большим значением
централизованно управляемых ирригационных работ. Бюрократизм развивался на
почве исторически закономерного процесса выделения управления в особый вид
общественной деятельности, профессионализации аппарата управления и
наделение его необходимыми для управления властными полномочиями. По мнению
марксистов он достиг наивысшего расцвета в буржуазных государствах, прежде
всего в тех, которые и на капиталистической стадии развития сохранили
многое от аппарата управления абсолютной монархии. Не случайно анализ К.
Марксом прусского бюрократизма 40-х гг. XIX в. и анализ В.И. Лениным
российского бюрократизма в конце XIX и начале XX в. долгое время
оставались единственным приемлемым в нашей стране взглядом на природу
бюрократии.[23]
Таким образом, социально-политические корни бюрократизма, с точки зрения
марксистской парадигмы, так как он сформировался в эксплуататорском,
главным образом в буржуазном обществе, заключаются в чрезмерном обособлении
аппарата управления от общества, утверждении чиновничьего эгоцентризма,
использовании работниками аппарата предоставленных им властных полномочий
для обеспечения своих собственных групповых и индивидуальных интересов,
которые определяются прежде всего их материальным положением[24].
Совсем иные истоки проявления бюрократии в общественно-политической и
хозяйственной жизни описывает М. Вебер в своем итоговом, в буквальном
смысле этого слова, труде “Хозяйство и общество”, который к сожалению
остался незавершенным. Общим для Вебера и марксизма был взгляд на
бюрократию, как аппарат господства. Но если марксисты рассматривали этот
аппарат прежде всего как инструмент военно-политического господства, то М.
Вебер видел в этом организационный аспект господства, обеспечивающий
целостность существования общества. Социальная структурированность, по
мнению М. Вебера, необходима не только для сил (социальных групп, сословий
и т.д.), находящихся непосредственно в системе аппарата управления и
заинтересованных в его консервации, но и для всех членов общества[25]. В
этом аспекте господство получает свое функциональное оправдание, дающее
право на применение прямого насилия узкой группой лиц в интересах всего
общества, а не того или иного класса. Источник дальнейшего развития
бюрократии, пронизывающей все сферы общественной деятельности, М. Вебер
видит в процессах концентрации (социальной, политической, экономической и
др.), которые сопровождаются отчуждением непосредственного исполнителя
(“производителя”) от средств производства. Это приводит к необходимости в
посреднике, обеспечивающем восстановление этой связи. То есть, корни
бюрократии по мнению М. Вебера более глубокие и лежат не столько в
плоскости экономических отношений и вопросов собственности, а исходят из
онтологической потребности человека в социальной структурированности и
организации для обеспечения своей повседневной безопасности. Поэтому М.
Вебер считает, что бюрократия не является “надстройкой” над “отношениями
эксплуатации и частной собственности”.[26] Он видит глубокую внутреннюю
связь процессов бюрократизации, огосударствления собственности и
потребности в социальной организации общества вообще.
Если говорить о политической истории России, то в ней ярко видны глубокие
корни и традиции российской бюрократии, обладающей своими специфическими
особенностями. Гражданского общества европейского образца в России никогда
не существовало. Государство всегда господствовало над обществом. Поэтому
бюрократия обладала преимуществом по сравнению с другими, даже
привилегированными сословиями. Экономические преобразования в значительной
степени осуществлялись сверху, путем государственного принуждения, причем
превыше всего ставились интересы государства, потребности обороны и
экспансии, и эти интересы не всегда совпадали с интересами
привилегированных сословий. В.П. Макаренко считает, что неизбежным
следствием этого принципа является монополия государства на любые
социальные инициативы. Формы социальной жизни и организации, не навязанные
государством, решительно пресекались. На этой почве формировалась
бюрократическая традиция политической мысли и практики: гражданин есть
собственность государства и все его действия либо определяются властью,
либо являются покушением на власть.[27] Государство становится
всеобъемлющим инструментом для реализации задач, направленных на свое
воспроизводство. Все сферы общественной жизни требуют в этом случае
тотальной подконтрольности со стороны государства. Без этого их
существование становится невозможным. В свою очередь необходимость в полном
контроле и соблюдении интересов государства требуют постоянного
воспроизводства аппарата, который сможет осуществлять этот контроль и
блюсти эти интересы.
Классики марксизма считали, что при переходе к социализму утрачивается
главная опора бюрократии - система капиталистических общественных
отношений. Но реальность показала, что бюрократия может существовать и без
этой “главной” опоры, питая свои корни в более благодатной и непоколебимой
почве - в самом государстве. Достаточно полный анализ советской бюрократии
содержит работа кандидата экономических наук Каратуева А.Г.[28] Советская
бюрократия вполне успешно приспособила методы “обобществления”
производства, а также идеологическое единение государства и
государственного аппарата. В экономической сфере, а А.Г. Каратуев
рассматривает методы господства советской бюрократии именно сквозь призму
экономической деятельности, государственная бюрократия смогла проводить
конфискационную экономическую политику, которая исключала возможность
конкуренции и на первое место выдвигала фетиш “плана”, приоритетность
выполнения “показателей”, поклонение регламентирующим документам. Такая
политика обеспечила формирование военно-полицейского характера экономики,
который подразумевал невозможность экономической свободы предприятий, а
также простых граждан, которые были практически лишены источников
независимого от государственной службы существования. В такой ситуации
тотальной зависимости от государства, и прежде всего от аппарата управления
этим государством, складывалась возможность осуществления полного контроля,
максимального использования властных полномочий через монополизацию,
консервацию и постоянное воспроизводство бюрократической машины, якобы в
интересах всего “общества”.
Очень интересно объясняется перманентная бюрократизация управленческого
аппарата в замечательной работе английского публициста Сирила Норткота
Паркинсона “Закон Паркинсона”. Истоки этого феномена он рассматривает
сквозь призму социально-психологической ориентации чиновника. Его Закон
выражается в форме двух “почти аксиоматических положений”:
1) чиновник множит подчиненных, но не соперников;
2) чиновники работают друг на друга.[29]
Если кратко расшифровать эти тезисы, то перед нами предстанет вполне
реальная картина. Чиновник, находясь на определенном этапе своей жизни,
жалуется на перегрузку, и, как правило, просит себе в помощь двух
подчиненных. Причем обязательно двух, ни в коем случае не меньше, “чтобы
каждый придерживал другого, боясь, как бы тот его не обскакал”[30]. С
течением времени возникнет необходимость разгрузить и этих подчиненных,
назначив каждому в помощники еще по два исполнителя. Таким образом, первый
чиновник будет иметь определенный административный вес, а его подчиненные
будут трудится в поте лица, причем независимо от того, увеличилось
количество дел или нет. При выполнении разросшимся в геометрической
прогрессии штатом сотрудников по существу того же объема работ, что раньше
выполнял первый чиновник, весь штат оказывается загруженным полностью, а
чиновник-вершина пирамиды занят больше, чем прежде.
Не менее интересен обзор “болезни Паркинсона”, которая может поразить
практически любое учреждение и способно загубить всякую его
работоспособность. Эта болезнь проходит стадии. Первый признак заболевания
проявляется в том, что среди сотрудников учреждения появляется человек,
сочетающий полную непригодность к своему делу с завистью к чужим
успехам.[31] Опасность увеличивается, когда этот человек, не справляясь со
своей работой, суется в чужую и пытается войти в руководство. Когда ему это
в какой-то степени удается, наступает вторая стадия заболевания. Он
начинает выживать тех, кто способнее его, и не дает продвинуться тем, кто
может заменить его в будущем. И в конечном итоге штаты заполняются людьми,
которые глупее начальника. Если он второго сорта, они будут третьего, а их
подчиненные четвертого. А чтобы жить спокойной жизнью в этом учреждении все
принимают эти правила игры и пытаются выглядеть глупее, чем они есть.
Коматозного состояния учреждение достигает на третьей стадии, когда в нем
снизу доверху не встретишь и капли разума. Из этого состояния выхода
практически уже нет и учреждение обречено на гибель или неплодотворное
существование.
Различия во взглядах на истоки феномена бюрократии отражаются на
классификации и типологии бюрократии, и на определении ее сущности.
1.2. Типология бюрократии и ее сущность.
Б.П. Курашвили, как представитель марксистского подхода, различает два
типа бюрократизма - добросовестный (патерналистский) и своекорыстный.
Формула добросовестного (патерналистского) бюрократизма: максимум
общественной пользы при максимуме задаваемого сверху порядка и минимуме
доверия к управляемым, минимуме их самостоятельности и инициативы в их
собственном деле и в общественной жизни в целом. Формула своекорыстного
бюрократизма: максимум карьеры и корыстного использования служебного
положения при минимуме заботы об общественной пользе.[32] Надо также
сказать, что Б.П. Курашвили отождествляет своекорыстный бюрократизм прежде
всего с капитализмом, а при социализме он “сохраняется во враждебной ему
среде”, хотя “исторически загнан в угол”[33]. Представителями
патерналистского (“отеческого”) бюрократизма Б.П. Курашвили считает
добросовестных и честных чиновников, которые тем не менее пропитываются
“эгоцентристским духом аппарата, профессиональным снобизмом,
технократическим высокомерием”.[34] В социалистическом обществе они
существуют также не в чистом виде - в виде местничества и ведомственности.
Одним из обоснований бюрократического отчуждения аппарата управления от
управляемых Б.П. Курашвили видит в необходимости профессионализма в
управлении, который нередко порождает у чиновников чувство превосходства
над “простыми” людьми.[35] Как отмечает А.П. Бутенко, одно из извращений
социализма состоит в том, что подменяется “механизм двусторонней связи
управляющих и управляемых... механизмом одностороннего командования
сверху”.[36] Этот механизм неизбежно вызывает к жизни своекорыстное
обособление и отчуждение аппарата управления от общества, использование в
корыстных (групповых или индивидуальных) интересах предоставленных им
властных полномочий, элитарно-кастовые тенденции в их среде, что в
совокупности составляет социально-политическую сущность бюрократизма.[37]
Организационно-техническую сущность этого явления Б.П. Курашвили, апеллируя
к работам классиков марксизма-ленинзма, видит в сплошной формальной
заорганизованности всего и вся, и в стремлении бюрократии выдать формальное
за содержание, а содержание - за формальное, когда весь принцип управления
приобретает призрачный характер и сводится к обожествлению “показателей”
как инструмент для измерения эффективности аппарата управления.[38]
Немаловажен, по мнению сторонников марксистской точки зрения, при
определении социально-политической сущности бюрократизма и вопрос о
“правовой” основе бюрократии, которая уделяет исключительное внимание
“правовому обеспечению” своего воспроизводства, созданию юридической базы
для своего существования.
Несколько другую классификацию бюрократии приводит в своей работе
“Хозяйственная этика мировых религий” Макс Вебер. Он различает два типа
бюрократии: традиционную “патримониальную”, которой свойственно
иррациональное начало, и современную рациональную. Первый тип зародился и
развивался, проникая постепенно во все сферы общественной жизни, вместе с
зарождением и развитием государственной машины. Он охватывал прежде всего
область государственного управления и поддержания общественного порядка.
Среди традиционной бюрократии М. Вебер вычленяет “бюрократию
древнекитайских мандаринов” и древнеегипетских, позднеримских, а также
византийских чиновников. Древнекитайский мандарин отличался от чиновника
“египетского, позднеримского и византийского типа” тем, что он вообще не
был специалистом управления, а скорее “литературно-гуманитарно образованным
джентльменом”.[39] Рациональная бюрократия сформировалась в эпоху Нового
времени, первоначально охватывая сферу частно-хозяйственной деятельности и
прежде всего сферу внутрихозяйственного управления наиболее крупных
предприятий. Постепенно влияние рациональной модели бюрократии
распространилось и на другие сферы общественной жизни, постепенно вытесняя
патримониальную.[40] Но тем не менее, общегосударственная бюрократия,
приобретая черты рациональности, четко отделялась М. Вебером от бюрократии
частно-хозяйственной, т.к. существовал принцип невмешательства государства
в частно-хозяйственную область и разграничение экономической и
государственно-политической деятельности. Современный М. Веберу бюрократ
отличается по его мнению от патримониального бюрократа второго типа гораздо
большей “рациональной предметной специализированностью и вышколенностью”,
т.к. произошло вливание рационального начала частно-хозяйственной
бюрократии.
Социально-политическую сущность бюрократии М. Вебер определяет через
онтологическую потребность общества в социальной организации,
структурированности и упорядочения вообще и видит глубокую внутреннюю связь
процесса бюрократизации с процессом огосударствления собственности.[41] Эти
процессы порождают неминуемое возникновение угрозы исчезновения элементов
свободы в экономической и других сферах. Государственная бюрократия
начинает вмешиваться во внутрихозяйственное управление предприятий,
подрывая его мелочной опекой и вступая в противоречие с экономической
рациональностью и рентабельностью. Такая ситуация вмешательства и
тотального контроля с целью обеспечения фискальных интересов и укрепления
военной мощи государства была, к примеру, очень характерна для системы
органов управления горнозаводской промышленностью Урала XVIII-XIX вв.,
когда частные предприятия организовывались и функционировали под неусыпным
надзором государства. Сфера деятельности этих предприятий также строго
регламентировалась и направлялась в русло военной промышленности.
Выполнение заказов военного ведомства пользовалось неоспоримой
приоритетностью, а вопросы экономической целесообразности и, тем более,
рентабельности волновало государство в меньшей степени.
II. “Борьба” с бюрократией: есть ли выход?
2.1. “Борьба” или “противовесы”?
Стремление преодолеть различные проявления бюрократизма также вечно, как
стремление усовершенствовать систему управления в целом, сделать ее более
эффективной, свободной от недостатков и отвечающей потребностям общества.
Во времена расцвета российской бюрократии XIX в. издавались специальные
постановления о необходимости преодоления бюрократический проявлений. Так
например, на основании высочайше утвержденного в июле 1806 г. проекта
горного положения, подробно регламентирующего всю систему управления горным
ведомством Российской империи, горные чиновники обязаны были “...
стараться, чтоб письмоводство по делам горным и заводским было не только
уменьшено, но и как возможно коротко, не на счет однакож ясности; ...и чтоб
во всех делах... была соблюдена надлежащая поспешность, точность, краткость
и ясность...”[42]. Кроме того, постоянно производились попытки сокращения
штатов аппарата управления, хотя главнейшей целью сокращения было конечно
же соблюдение выгоды казны. В 1828 г. Министерство финансов Российской
империи провело ряд реорганизаций в системе управления горными заводами
Уральского региона, связанных со стремлением извлечь максимальную прибыль
при сокращении объема финансирования. Эту прибыль планировалось получить в
том числе и “... от уменьшения в довольном количестве штатных расходов,
которое произошло от исключения некотораго числа излишних класных и нижних
чинов, и назначения по новому штату тех и других по мере самой крайней
необходимости...”[43]. Но, по всей видимости, рамки крайней необходимости
постоянно росли, а вместе с ними росли и штаты. То есть отдельные попытки
установления препятствий широкому распространению бюрократизма царской
России, не могли привести к желаемому результату, т.к. эти постановления
были каплей в море законодательства. Объективные же причины наоборот
способствовали все более широкому распространению бюрократизма, т.к. его
социально-политическая база постоянно росла.
Не произошло видимых изменений и после революции 1917 г. Несколько
видоизменилась социально-политическая и идеологическая основа, но корни
бюрократизма остались неизменными. Партия большевиков, во главе с В.И.
Лениным, искренне верила, что главная опора бюрократизма - система
капиталистических отношений - рухнула, и что осталось только выкорчевать
корни. Еще С.Л. Франк говорил о нравственной болезни, которую называл
революционностью, порожденную русской привычкой жить мечтами о светлом
будущем[44]. Отсюда и ярко выраженное настроение постоянной “борьбы” с тем,
что мешает видеть свои мечты реальностью. Отсюда и стремление сломить
сопротивление “... совбюрократии, отстаивающей бюрократическую
старину”.[45] Формы “борьбы” с бюрократизмом были самыми разнообразными от
ленинских увольнений до горбачевских сокращений, от сталинских чисток до
андроповских облав. Но результат этой “борьбы” был всегда один и тот же:
нет побежденных и все победители, а результатом “кавалерийских атак” было
новое пополнение бюрократии, в том числе из рядов ее яростных
противников.[46]
Макс Вебер, видя истоки феномена бюрократии в онтологическом измерении
общественной жизни и потребности в социальной структурированности, в
принципе не считал возможным “окончательное решение” этой проблемы ни
эволюционным, ни революционным способом.[47] И именно такой взгляд
заставлял его постоянно искать “противовесы” неотвратимым процессам
бюрократизации экономики и общества в целом. Источником для расцвета
бюрократии М. Вебер считал государственный капитализм, при котором
вмешательство государственной бюрократии в экономическую и хозяйственную
жизнь общества вносит иррациональное начало, противоречащее рациональным
основам и нарушается основной принцип капиталистической легитимности,
принцип хозяйственной самостоятельности. При этом частный капитализм был бы
ликвидирован, а “государственная бюрократия господствовала бы в одиночку”
и само “руководство огосударствленными предприятиями... стало бы
бюрократическим”.[48] Эту тенденцию М. Вебер называет “универсальной
бюрократизацией”, которой он противопоставляет “сохранение частно-
хозяйственного принципа”.
2.2. Так есть ли выход?
Современные исследователи отвечают на этот вопрос с различной степенью
оптимизма. Российские специалисты в области теории управления, понимая всю
сложность этой проблемы, тем не менее предлагают основные направления, по
которым можно выйти из этого тупика. Сложность преодоления заключается
прежде всего в том, что у бюрократии очень прочны традиции, которые
отложили свой отпечаток на каждого человека. Родившись, человек начинает
сложный путь социализации, которая пронизана сложнейшими иерархическими
системами. В этих системах и подсистемах человек приучается играть
множество социальных ролей[49], не все из которых исполняются искренне.
Растущий конформизм, попадая в питательную почву, способен развиться в
закоренелый бюрократизм. Поэтому различные проявления бюрократизма
свойственны нам всем, “это - глубинная часть нашего “Я”[50] и начинать
сложный путь выхода из этого лабиринта следует прежде всего с самоанализа и
самопреодоления.
Многие исследователи сходятся во мнении, что существенным
противодействием бюрократическим тенденциям может стать демократизация
общественной жизни, совершенствование системы управления и создание
правового государства. Так Конституция Российской Федерации 1993 г.
предусматривает право грждан обжаловать в судебном порядке решения и
действия (или бездействие) органов государственной власти местного
самоуправления и должностных лиц.[51] Другими немаловажными принципами,
сдерживающими тотальную или “универсальную бюрократизацию” должны стать
развитие частно-хозяйственной деятельности и децентрализация в управлении
экономикой. Кроме того, должна быть хорошо отлажена система взаимного
контроля, основанная на демократическом принципе разделения властей[52], а
также разработана эффективная политика в отношении подбора и назначения
кадров аппарата управления[53]. Не вызывает никаких сомнений, что для того,
чтобы все перечисленные мероприятия имели положительный эффект, необходимо
глубокое научное исследование феномена бюрократии, проблем бюрократии и
социальной природы человека, бюрократии и аппарата управления, бюрократии и
государства.
Так как же все таки быть тому садовнику? Ясно одно, что “борьба” со злым
растением приведет к гибели благородного, а если ничего не предпринимать,
тогда корни сорняка высосут всю жизненную влагу, а орхидея зачахнет.
Список использованных источников и литературы.
Конституция РФ.
Федеральный закон “Об основах государственной службы Российской
Федерации” от 31 июля 1995 г. № 119-ФЗ //Ведомости Федерального Собрания
РФ. 1995. № 24.
ПСЗ. - СПб., 1830.
ПСЗ. - Собрание 2-е. - СПб., 1830.
Ленин В.И. ПСС.
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. - 2-е изд.
Актуальные проблемы хозяйственного руководства. - М., 1985.
Борисов В.К. Демократизация общества и преодоление бюрократизма: Социально-
политический аспект. - М., 1990.
Бузгалин А.В. Анатомия бюрократизма. - М., 1988.
Бурлацкий Ф.М., Галкин А.А. Современный Левиафан. - М., 1985.
Бутенко А.П. Противоречия развития социализма как общественного строя. //
Вопросы философии. 1982. № 10.
Бутенко А.П. Теоретические проблемы совершенствования нового строя: о
социально-экономической природе социализма. //Вопросы философии. 1987. № 2.
БЭС. - М., 1994.
Бюрократизм и самоуправление. - Сыктывкар, 1990.
Бюрократия и общество. - М.,1991.
Гайденко П.П., Давыдов Ю.Н. Проблемы бюрократии у Макса Вебера. // Вопросы
философии. 1991. № 3.
Гвишиани Д.М. Организация и управление. Социологический анализ буржуазных
теорий. - М., 1970.
Ермоленко А.А. Бюрократизм в коллективном производстве. - Воронеж, 1989.
Ефимов А. Элитные группы, их возникновение и эволюция. //Знание - сила.
1988. № 1.
Ивенский Л.М. Культура управления: Сущность, генезис, метауправление. -
Чебоксары, 1992.
Ильчиков М.З. Управление: взаимодействие экономики и политики. - М., 1990.
Каратуев А.Г. Советская бюрократия: Система политико-экономического
господства. - Белгород, 1993.
Комаров Е.И. Бюрократизм - на суд гласности! - М., 1989.
Курашвили Б.П. Борьба с бюрократизмом. - М., 1988.
Макаренко В.П. Бюрократия и государство. - Ростов-на-Дону, 1987.
Макаренко В.П. Бюрократия и сталинизм. - Ростов-на-Дону, 1989.
Не сметь командовать!: От администротивно-командных к экономическим
методам управления. - М., 1990.
Паркинсон С.Н. Законы Паркинсона. - М., 1989.
Пономарев Л.Н., Шинкаренко В.В. Это вопрос целой эпохи: Демократия против
бюрократии. - М., 1990.
Пригожин А.И. Современная социология организаций. - М., 1995.
Прокопенко В.Н. Коллегиальность и единоначалие в государственном
руководстве и управлении социалистической экономикой. - Алма-Ата, 1989.
Теоритические проблемы социального управления. - М., 1968.
Франк С.Л. Смысл жизни. // Вопросы философии. 1990. № 6.
Хасбулатов Р.И. “Бюрократия тоже наш враг...: Социализм и бюрократия. -
М., 1989.
-----------------------
[1] Курашвили Б.П. Борьба с бюрократизмом. - М., 1988. - С. 3.
[2] Макаренко В.П. Бюрократия и сталинизм. - Ростов-на-Дону, 1989. - С. 12.
[3] Теоритические проблемы социального управления. - М., 1968.
[4] Гвишиани Д.М. Организация и управление. Социологический анализ
буржуазных теорий. - М., 1970.
[5] Ленин В.И. ПСС. - Т. 5. - С. 35.
[6] Актуальные проблемы хозяйственного руководства. - М., 1985.; Прокопенко
В.Н. Коллегиальность и единоначалие в государственном руководстве и
управлении социалистической экономикой. - Алма-Ата, 1989.; Ивенский Л.М.
Культура управления: Сущность, генезис, метауправление. - Чебоксары, 1992.;
Ильчиков М.З. Управление: взаимодействие экономики и политики. - М., 1990.;
Пригожин А.И. Современная социология организаций. - М., 1995. и др.
[7] Не сметь командовать!: От администротивно-командных к экономическим
методам управления. - М., 1990.; Пономарев Л.Н., Шинкаренко В.В. Это вопрос
целой эпохи: Демократия против бюрократии. - М., 1990.; Комаров Е.И.
Бюрократизм - на суд гласности! - М., 1989.; Хасбулатов Р.И. “Бюрократия
тоже наш враг...: Социализм и бюрократия. - М., 1989
[8] Бурлацкий Ф.М., Галкин А.А. Современный Левиафан. - М., 1985.; Ефимов
А. Элитные группы, их возникновение и эволюция. // Знание - сила. 1988. №
1.; Макаренко В.П. Бюрократия и государство. - Ростов-на-Дону, 1987.;
Макаренко В.П. Бюрократия и сталинизм. - Ростов-на-Дону, 1989. Каратуев
А.Г. Советская бюрократия: Система политико-экономического господства. -
Белгород, 1993. и др.
[9] Курашвили Б.П. Борьба с бюрократизмом. - М., 1988.; Бузгалин А.В.
Анатомия бюрократизма. - М., 1988. ; Ермоленко А.А. Бюрократизм в
коллективном производстве. - Воронеж, 1989.; Борисов В.К. Демократизация
общества и преодоление бюрократизма: Социально-политический аспект. - М.,
1990.; Бюрократизм и самоуправление. - Сыктывкар, 1990.; Бюрократия и
общество. - М.,1991. и др.
[10] Бутенко А.П. Теоретические проблемы совершенствования нового строя: о
социально-экономической природе социализма. // Вопросы философии. 1987. №
2.
[11] Гайденко П.П., Давыдов Ю.Н. Проблемы бюрократии у Макса Вебера. //
Вопросы философии. 1991. № 3.
[12] Паркинсон С.Н. Законы Паркинсона. - М., 1989.
[13] БЭС. - М., 1994. - С. 184.
[14] Курашвили Б.П. Борьба с бюрократизмом. - М., 1988. - С. 4.
[15] Гайденко П.П., Давыдов Ю.Н. Проблемы бюрократии у Макса Вебера. //
Вопросы философии. 1991. № 3.
[16] Макаренко В.П. Бюрократия и сталинизм. - Ростов-на-Дону, 1989. - С.
14.
[17] Макаренко В.П. Бюрократия и сталинизм. - Ростов-на-Дону, 1989. - С.
16.
[18] Ленин В.И. ПСС. - Т. 39. - С. 69.
[19] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. - 2-е изд. - Т. 1. - С. 271.
[20] Макаренко В.П. Бюрократия и сталинизм. - Ростов-на-Дону, 1989. - С.
20.
[21] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. - 2-е изд. - Т. 7. - С. 529.
[22] Макаренко В.П. Бюрократия и сталинизм. - Ростов-на-Дону, 1989. - С.
25.
[23] Курашвили Б.П. Борьба с бюрократизмом. - М., 1988. - С. 7.
[24] Там же. - С. 8.
[25] Гайденко П.П., Давыдов Ю.Н. Проблемы бюрократии у Макса Вебера. //
Вопросы философии. 1991. № 3. - С. 175.
[26] Гайденко П.П., Давыдов Ю.Н. Проблемы бюрократии у Макса Вебера. //
Вопросы философии. 1991. № 3. - С. 177.
[27] Макаренко В.П. Бюрократия и сталинизм. - Ростов-на-Дону, 1989. - С.
30.
[28] Каратуев А.Г. Советская бюрократия: Система политико-экономического
господства. - Белгород, 1993.
[29] Паркинсон С.Н. Законы Паркинсона. - М., 1989. - С. 13.
[30] Там же.
[31] Паркинсон С.Н. Законы Паркинсона. - М., 1989. - С. 47.
[32] Курашвили Б.П. Борьба с бюрократизмом. - М., 1988. - С. 9.
[33] Там же. - С. 10.
[34] Там же.
[35] Там же. - С. 12.
[36] Бутенко А.П. Противоречия развития социализма как общественного строя.
// Вопросы философии. 1982. № 10. - С. 18.
[37] Курашвили Б.П. Борьба с бюрократизмом. - М., 1988. - С. 13.
[38] Там же.
[39] Гайденко П.П., Давыдов Ю.Н. Проблемы бюрократии у Макса Вебера. //
Вопросы философии. 1991. № 3. - С. 178.
[40] Там же. - С. 176.
[41] Гайденко П.П., Давыдов Ю.Н. Проблемы бюрократии у Макса Вебера. //
Вопросы философии. 1991. № 3. - С. 177.
[42] ПСЗ. - Т. XXIX. - СПб., 1830. - С. 544.
[43] ПСЗ. - Собрание 2-е. - Т. III. - СПб., 1830. - С. 88.
[44] Франк С.Л. Смысл жизни. // Вопросы философии. 1990. № 6. - С. 73.
[45] Ленин В.И. ПСС. - Т. 45. - С. 154.
[46] Гайденко П.П., Давыдов Ю.Н. Проблемы бюрократии у Макса Вебера. //
Вопросы философии. 1991. № 3. - С. 182.
[47] Там же. - С. 177.
[48] Там же. - С. 179.
[49] Пономарев Л.Н., Шинкаренко В.В. Это вопрос целой эпохи: Демократия
против бюрократии. - М., 1990. - С. 7.
[50] Там же. - С. 8.
[51] Конституция РФ. Ч. 2. Ст. 46.
[52] Курашвили Б.П. Борьба с бюрократизмом. - М., 1988. - С. 50.
[53] 31 июля 1995 г. был принят Федеральный закон “Об основах
государственной службы Российской Федерации”, который регулирует вопросы
поступления и нахождения на государственной службе, квалификационные
требования к служащим, замещающим государственные должности и т.д.
Реферат на тему: Феноменологическая социология
Доклад студента группы СП-1-99 Каледина Олега на тему:
«ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ А.ШЮЦА»
Большое воздействие на развитие ряда разделов современной социологии
Запада оказала так называемая феноменологическая социология, оригинальная
версия которой была разработана австрийским (до 1938 г.) философом и
социологом, профессором социологии нью-йоркской школы социальных
исследований Альфредом Шюцем (1899-1959).
Опираясь как на учение Э. Гуссерля, так и на идеи М. Вебера, Дж. Г. Мида,
А. Бергсона, У. Джеймса, Шюц в своем основном труде «Феноменология
социального мира» (1932) выдвинул собственную концепцию понимающей
социологии, пытаясь решить применительно к сфере социального знания
поставленную Гуссерлем задачу - восстановить связь абстрактных научных
понятий с жизненным миром, миром повседневного знания и деятельности.
Эта новая социология оказалась, по сути дела, систематическим
описанием, с точки зрения действующего индивида, структур социального мира,
каким он является в ходе и посредством самой этой деятельности, или,
другими словами, она оказалась систематическим описанием познания
социального мира в процессе деятельности. Подходя с этой последней точки
зрения, социологию Шюца по сраведливости можно назвать социологией
познания. Шюц проводил свою позицию весьма последовательно, прослеживая
процесс социального познания от субъективно подразумеваемого смысла
изолированного действия до претендующих на объективность понятий социальных
наук. Тем самым он пытался связать науку со здравым смыслом, с миром
повседневного знания и опыта (некоторые из вариантов феноменологической
социологии, основывающиеся на идеях Шюца, не случайно носят имя "социологии
повседневности"). Выявление такой связи крайне важно, но в то же время и
опасно, ибо оно лишает науку свойственной ей ауры объективности и
исключительности и показывает, что обыденное и научное познание социального
мира в принципе неразделимы. Научное познание тем самым релятивизируется. В
обнаружении, систематическом анализе и изложении этого достаточно
двусмысленного факта состоит главная заслуга Шюца в области теоретической
социологии.
Из многочисленных философских и социологических концепций Шюца
остановимся на трех, оказавших наибольшее влияние на позднейшее развитие.
Первая — это концепция природы объективности социального мира, вторая —
концепция рациональности социального взаимодействия, третья — концепция
повседневной реальности как реальности высшего порядка.
Размышления о природе объективности социального мира Шюц начинает с
констатации кардинального факта несовместимости позиций, точек зрения Я и
другого. Каждая индивидуальная позиция определяется тем, что Шюц именует
биографической ситуацией индивида. Биографическая ситуация определяется
обстоятельствами рождения, взросления, воспитания, разнообразными
религиозными и идеологическими воздействиями и т.д. Для каждого индивида
она уникальна, и именно она превращает "мир вообще", как общую для всех
живущих реальность, в "мой собственный мир" каждого конкретного человека.
Кроме того, биографическая ситуация создает для каждого особенную
перспективу видения, где индивид оказывается как бы центром мира,
"отсчитывающим" и организующим каждую интерпретацию, каждый акт понимания,
исходя из и относительно этого центра.
Вместе с тем все биографические ситуации имеют между собой нечто
общее: ведь они представляют собой продукт истории не только
индивидуального ознакомления с миром, но и усвоенной в ходе образования и
воспитания "всеобщей истории" предметно-смыслового освоения мира. Поэтому,
как говорит Шюц, каждый из моментов моего опыта, "осажденного" в
биографической ситуации, с самого начала типичен, т.е. заключается в
горизонте возможных подобных этому моментов опыта. А уже разделение
индивидуального и общего, отбор типизирующих признаков, вообще видение чего-
то в качестве общего, а чего-то в качестве особенного — это задача моей
собственной активности. Источником этой активности, согласно Шугну,
является мой практический интерес и "релевантность" явления, с точки зрения
моих практических целей, которые, в свою очередь, определяются перспективой
моих отношений с миром, моей уникальной биографической ситуацией.
Таким образом, индивид видит мир частью обобщенно (по терминологии
Шюца, в типических его характеристиках), частью — в его индивидуальных
свойствах. Но в каждом случае видение в целом уникально и неповторимо и
(это главное) не гарантирует надежное взаимосогласованное протекание
сложных человеческих взаимодействий.
Тем не менее, сложнейшие взаимодействия имеют место и протекают
успешно. Повседневное мышление, пишет Шюц, преодолевает различия
индивидуальных перспектив с помощью двух главных идеализации.
1. Идеализация взаимозаменяемости точек зрения: «Я считаю само собой
разумеющимся и предполагаю, что другой считает также, что, если я поменяюсь
с ним местами и его "здесь" станет моим, я буду находиться на том же самом
расстоянии от объектов и видеть их в той же самой типичности, что и он в
настоящий момент, более того, в пределах моей досягаемости будут находиться
те же самые вещи, что у него сейчас»
2. Идеализация совпадения систем релевантности: «До тех пор, пока не
доказано обратно, я считаю само собой разумеющимся — и полагаю, что другой
считает также, — что различие перспектив, порождаемые нашими уникальными
биографическими ситуациями, несущественны с точки зрения наличных целей
любого из нас, и что он и я (т е "мы") полагаем, что отбираем и
интерпретируем потенциально и актуально общие объекты и их характеристики
тем же самым или, по крайней мере, "эмпирически тем же самым", т.е. тем же
самым с точки зрения наших практических целей способом».
Согласно Шюцу, эти две идеализации являются орудием типизации объектов
с целью преодоления и "снятия" черт своеобразия личного опыта. Ее
постоянное применение порождает такое представление об объектах, которое
лишено "перспективной" природы, свойственно каждому, т.е. никому в
частности. Это анонимное, ничье знание. Оно же воспринимается участниками
взаимодействия как объективное, т.е независимое от меня и моего партнера,
от того, как мы по-особенному видим мир, от нашей биографической ситуации и
наших практических целей.
Другими словами, в результате применения этих идеализации возникает
ощущение объективности воспринимаемого и концептируемого, общего мне и моим
партнерам мира. Это и есть мир повседневной жизни в его самых общих
характеристиках, как он воспринимается в согласии подавляющим большинством
социальных индивидов. Это наш привычный "социокультурный мир". По своему
генезису наши представления о нем имеют социально (т.е. посредством
межчеловеческих взаимодействий) детерминированный характер. Но в сознании
самих индивидов он выступает как объективный, независимо от них самих
существующий мир. Поэтому можно сказать, что объективность социального мира
есть рефлексивный, социально организованный феномен.
Социальным взаимодействием, следовательно, будет являться то
взаимодействие, которое основывается на представлениях, имеющих
определенный уровень типичности. Типизируются мотивы участников,
типизируются, согласно мотивам, личности участников, само взаимодействие
воспринимается его участниками как типическое. В повседневной жизни в
большинстве случаев мы имеем дело не с людьми, а с типами.
"Я предполагаю, — пишет Шюц, — что мое действие (скажем, я опускаю в
почтовый ящик правильно адресованное и снабженное маркой письмо) побудит
некоего анонимного партнера (почтового служащего) совершить типичное
действие (выемку почты) на основе типического мотива (выполнение
должностных обязанностей). Я также предполагаю, что мое представление о
типе деятельности другого в основе своей совпадает с его типологическим
представлением о самом себе, причем в последнее включено и типическое
представление о моем (его анонимного партнера) типичном поведении,
основанном на типичных мотивах ... В моем собственном типическом
представлении обо мне самом, как о клиенте почтового ведомства, я строю
свои действия так, как этого ожидает типичный почтовый служащий от
типичного клиента".
Чем выше степень анонимности и типичности взаимодействий, чем более
они стандартизованы, тем более согласованно, успешно, "гладко" протекает
повседневная жизнь в целом.
Такой образ социального взаимодействия и социальной жизни в целом
может казаться чересчур рациональным. Но, как показывает Шюц, нормальность,
правильность, разумность, предсказуемость поведения в повседневной жизни
имеет мало общего с рациональностью. Классическая характеристика
рационального поведения дана Максом Вебером, на нее и ссылается Шюц:
"Рациональное действие предполагает, что деятель ясно представляет цели,
средства и вторичные последствия его, включая сюда рациональные
представления о средствах для достижения цели, о соотношении избранной цели
с другими возможными результатами применения этих средств, наконец, об
относительной важности различных возможных целей".
Для того, чтобы действие отвечало критериям рациональности,
Действующий должен проанализировать (а) ситуацию начала деятельности, в том
числе в ее специфическом биографическом преломлении, (б) состояние дел,
которое предполагается в качестве цели, в том числе место предполагаемой
цели в иерархии своих планов, совместимость ее с другими целями, их
возможное воздействие друг на друга (в) средства, возможности их
использования, их совместимость с целями, их совместимость со средствами,
привлекаемыми для реализации других планов и т.д. Ясно, что действие
вызовет реакцию других людей. Тогда не только эти другие должны выполнить
все предписания рациональности (а, б, в), но и сам действующий должен
учесть в своих расчетах все их расчеты, чтобы суметь реализовать свои цели.
Таковы явно невыполнимые — и явно невыполняемые в каждом конкретном
случае — условия рационального поведения. Тем не менее повседневная жизнь
почти полностью состоит из дийствий, которые понятны, разумны, предсказуемы
и в этом смысле рациональны. А это значит, что повседневная рациональность
отличается от идеальной, логической рациональности, как она описывалась М.
Вебером и многими другими. Она основывается не на "исчислении" средств-
целей, а на априорно данных типических структурах, которые не анализируются
и не рассчитываются, а приняты на веру. Они представляют собой нормальную
объективную среду повседневной деятельности. Эта нормальность есть
повседневный эрзац научной рациональности, хотя и слывет последней.
Повседневная реальность вообще, согласно Шюцу, является реальностью
особого рода. Как это понимать? Выдвигая концепцию множественности
реальностей, Шюц опирается на идею американского философа и психолога У.
Джемса о существовании многообразных миров опыта, единственным критерием
реальности которых служит психологическая убежденность, вера в их реальное
существование. Джеме говорит о мире физических объектов, мире научной
теории, мире религиозной веры и т.д.
Шюц говорит об этих же явлениях, называя джемсовские "миры опыта"
"конечными областями значений", которым люди могут приписывать свойство
реальности. "Мы называем конечной областью значений, — пишет Шюц, —
некоторую совокупность данных нашего опыта, если все они демонстрируют
определенный когнитивный стиль и являются — по отношению к этому стилю — в
себе непротиворечивыми и совместимыми друг с другом". Эти конечные области
значений: мир научного теоретизирования и т.д.
К понятию когнитивного стиля, конституирующего тот или иной "мир",
относятся следующие характеристики:
(а) особая форма активности сознания (напряженное бодрствование,
спокойствие созерцания, пассивность во сне и т.д.);
(б) преобладающая форма деятельности (физическая работа, деятельность
мышления, эмоциональная активность, работа воображения);
(в) специфическая форма личностной вовлеченности (участвует в данной
сфере человек как целостная личность или фрагментарно);
(г) особенная форма социальности (специфика переживания другого или
других, специфика протекания взаимодействий);
(д) своеобразие переживания времени.
Следуя этим пунктам, Шюц выделяет специфику каждой из сфер реальности,
т.е. конечных областей значений. Конечны эти области в том смысле, что
между ними нет прямого перехода, прямой коммуникации, переход из одной в
другую предполагает скачок, перерыв постепенности и своеобразное шоковое
переживание.
Возьмем повседневность как особую сферу реальности. Для нее
характерно:
(а) бодрствующее напряженное внимание к жизни как форма активности
сознания;
(б) в качестве преобладающей формы деятельности — выдвижение проектов
и их реализация, вносящая изменения в окружающий мир, Шюц квалифицирует ее
как трудовую деятельность и говорит, что она играет важнейшую роль в
конституировании повседневности;
(в) трудящееся Я выступает как целостная, нефрагментированная личность
в единстве всех ее способностей;
(г) как особенная форма социальности выступает типизированный мир
социального действия и взаимодействия;
(д) как своеобразная временная перспектива — социального
организованное и объективированное стандартное время, или трудовое время,
или время трудовых ритмов. -— Можно подвести итог, дав общее определение
повседневности, как она понимается Шюцем. Повседневность — это сфера
человеческого опыта, характеризующаяся особой формой восприятия и
переживания мира, возникающей на основе трудовой деятельности. Для нее
характерно напряженно-бодрствующее состояние сознания, целостность
личностного участия в мире, представляющим собой совокупность не вызывающих
сомнения в объективности своего существования форм объектов, явлений,
личностей и социальных взаимодействий.
Для того, чтобы лучше понять специфику повседневности, взглянем через
эти же "очки" на любую другую из конечных областей значений, например на
мир фантазии. Сюда может быть отнесено многое: и простое "фантазирование",
и измышленная реальность литературного произведения, и мир волшебной
сказки, мифа и т.д.
Все они по всем параметрам отличаются от мира повседневности. В них
превалирует совсем иная форма деятельности — не труд, мотивируемый
окружающим миром и воздействующий на его объекты. Напряженно-бодрствующая
установка сознания заменена созерцательной, воображающей. Человеческое Я не
реализуется в этом мире полностью, практически-деятельная его сторона
остается не участвующей. Качество социальности этого мира снижается: в
предельном случае коммуникация и понимание продуктов фантазии вообще
невозможно. Наконец, здесь совсем иная временная перспектива: фантастика не
живет в трудовом времени, хотя и может быть локализована в личностном и
социо-историческом времени.
Мы не будем вдаваться в детали; важно, что буквально все
характеристики мира фантазии обнаруживают дефицит каких-то качеств,
свойственных миру повседневности: внимания к жизни, деятельности,
личностности, социальности. Отсюда можно сделать вывод, что мир фантазии
представляет собой какую-то трансформацию мира повседневности, а не
независимую по отношению к ней и равноправную с ней реальность. То же самое
можно сказать и в отношении других "конечных сфер": мира душевной болезни,
мира игры, мира научной теории. Анализ показывает, что, являясь одной из
сфер реальности, одной из конечных областей, повседневность первична по
отношению к другим сферам. Шюц говорит поэтому о реальности повседневной
жизни как верховной реальности, по отношению к которой прочие являются
квазиреальностями.
В заключение рассмотрим, как понимает Шюц такую важную для нас сферу,
как научное теоретизирование в его взаимоотношениях с повседневной жизнью.
Здесь исследователь также сталкивается с рядом "дефицитов". Прежде
всего, конечно, дефицит деятельности. Теоретик именно в своей роли
теоретика не испытывает воздействий внешнего мира и сам на него не
воздействует. Его установка чисто созерцательная. Конечно, правильно
говорят, что нет ничего более практичного, чем хорошая теория. Но вопрос
применения теории — это вопрос, относящийся к компетенции либо самого
теоретика, либо других людей уже в другой сфере — в сфере повседневных
целей, задач, проектов.
Кроме того, дефицит личности. Физическая и социальная личность
теоретика практически выключены, когда он занимается теоретизированием. Он
в это время и везде, и нигде, его личная перспектива отсутствует. Его
конкретное физическое местоположение, физическая конституция, пол, возраст,
социальное положение, воспитание, характер, религия, идеология,
национальность — все это не имеет отношения к решаемой научной проблеме.
При этом складывается своеобразная временная форма. Как для теоретика
не существует "здесь", так не существует и "сейчас". Если проблема должна
быть решена "сейчас" (ибо за это, скажем, будет присуждено профессорское
звание), то тем самым она изымается из контекста теоретизирования и
помещается в контекст повседневности, а ученый оказывается выступающим в
роли повседневного деятеля. В теоретическом же контексте проблема стоит вне
времени (и пространства) — сама она и ее решение действительны для любого
времени (и места). Именно эта его вневременность придает научному
теоретизированию свойство обратимости, в отличие от необратимости продуктов
деятельности в повседневной жизни.
Однако в отличие, например, от области фантазии сфера научного
теоретизирования определенным образом социально структурирована. Проблема,
над которой работает теоретик, оп | |
