|
Реферат: Последствия экономического кризиса для культуры России (Культурология)
РГАС
Кафедра философии.
Реферат на тему :
Негативные последствия экономического кризиса для культуры России.
Выполнил : студент 1-го курса
группы :
М - 173
Замиховский С.
Проверила : Преподаватель
Суворова
Е.М.
Ростов - на - Дону
1996 год.
Оглавление
1. Введение стр. 2
2. Научно-техническая революция стр. 4
3. Маргинальная культура стр. 6
4. “Остаточный принцип” стр. 8
5. Внедрение рыночных отношений стр. 9
6. Поражение коммунистического идеала стр.15
7. Культурная экспансия стр.17
8. Заключение стр.19
9. Список использованной литературы стр.20
Введение
Мы живем в такое время, когда призыв к свободе и демократии эхом
прокатывается по земному шару. Восточная Европа свергла тоталитарные
правительства, державшиеся здесь на протяжении половины столетия, а
республики Советского Союза борются за то, чтобы заменить царивший здесь
почти 75 лет коммунистический режим новым демократическим порядком, который
нам еще не доводилось испытать. Но драматизм, сопровождающий необычайные
политические перемены в Европе, затмевает тот факт, что перспективы
демократии в огромной мере мобилизовали народы всего мира. Северная и Южная
Америка превратились в демократическое полушарие; Африка испытывает
беспрецедентную эру демократических реформ; новые, динамичные формы
демократизма укореняются в Азии.
Это ставшее всемирным явление опровергает утверждения скептиков, что
современная либеральная демократия - это исключительно западный артефакт,
который невозможно успешно воспроизвести в незападной культуре. В мире, где
демократия осуществлена на практике в таких разных странах, как Япония,
Италия и Венесуэла, институты демократии могут по праву претендовать на
главенствующую роль в воплощении в жизнь универсальных стремлений
человечества к свободе и самоуправлению.
Однако подъем демократической волны за последнее десятилетие ни в
коем случае не гарантирует ее окончательного успеха.
Сегодня действительно происходит возрождение демократических
ценностей, но нельзя не замечать тех негативных изменений, которые
происходят с нашей культурой.
Какова же современная социокультурная ситуация в России? Какой
социальный тип личности может возникнуть, если она сохраниться достаточно
долго? Есть ли надежда, что в обстановке растущего социального неравенства
сформируется личность, обладающая чувством собственного достоинства,
широким кругозором, ориентированная на высшие духовные ценности? Ведь
каково общество, таково и формирующееся у людей “ искусство жить в общении
”.
Научно - техническая революция
Предпосылки для возникновения социокультурной ситуации сегодняшнего
дня возникли на рубеже 60 - 70-х годов. Широкое внедрение достижений науки
и техники в сферу производства и быта коренным образом изменило формы
функционирования культуры. Если в 50-е и даже в середине 60-х годов
телевизор, магнитофон, не говоря уже о видеотехнике и персональных
компьютерах, были принадлежностью узкого слоя населения, то к началу 70-х
годов бытовая радиотехника стала принадлежностью большинства семей. Широкое
распространение бытовой радиотехники привело к коренным переменам в формах
производства, распространения и потребления духовных ценностей. Последствия
их вторжения в быт сначала не были оценены по достоинству, но сегодня есть
основания говорить о том, что обретение ими статуса повседневности можно
сравнить с революционным переворотом. Если ранее между производством и
потреблением духовных ценностей стояло государство в лице своих институтов,
на которые возлагалась функция идеологического контроля, то вторжение
магнитофона и видеомагнитофона (ВМ) в быт каждой семьи коренным образом
изменило положение. “Кассетная культура” практически бесцензурна, ибо
отбор, тиражирование и потребление “массовой культуры” осуществляется путем
личного волеизъявления индивида.
Сегодня магнитофоны, ВМ, телевизоры - основной источник культурной
информации для абсолютного большинства жителей России. Их несомненный
приоритет изменил ту роль, которую на протяжении столетий играли
традиционные институты культуры, такие, как театр, музей, библиотека и т.
д. С их деятельностью связывают удовлетворение своих культурных
потребностей все меньшее и меньшее количество людей. Вот как выглядит
динамика посещения театров за последние годы : в 1970 г. - 168 млн.
человек, в 1980 г. - 120 млн. человек, в 1989 г. - 104 млн. человек. Данные
о числе посетивших театр в последующие годы в открытой печати отсутствуют,
однако если ориентироваться на экспертные оценки, то сегодня аудитория
театральных зрителей уменьшилась по меньшей мере в 2 - 3 раза.
Сходную картину дает анализ кинопосещений.
Аналогична статистика посещений библиотек, музеев, Дворцов и Домов
культуры. Данные собранные в России, говорят о том, что на протяжении года
не были в музее или на художественной выставке среди рабочих 85%,
колхозников - 96% и служащих - 62%. За последние годы прекратили свою
деятельность 13 тыс. драматических и 4 тыс. хореографических, 25 тыс.
хоровых коллективов. Естественно, что это прежде всего свидетельствует об
ухудшении культурного положения семей рабочих и колхозников.
Таковы социальные последствия научно-технической революции, которые
привели к возникновению специфического социокультурного феномена. Однако
его анализ будет неполным, если не вспомнить о других, не менее
значительных социокультурных процессах, которые наложились на те, что были
вызваны НТР.
Маргинальная культура
Массовая миграция населения из села в город вызвала не только
“размывание” традиционных особенностей городской культуры, но и породила
особое явление - маргинальную культуру. Как показывают социологические
исследования, усвоение норм и ценностей городской культуры абсолютным
большинством мигрантов происходило, да и сейчас происходит по пути
наименьшего сопротивления, через принятие внешних форм и стереотипов
поведения в социокультурной среде города. Это связано с тем, что по своей
природе городская культура является гораздо более сложной и многообразной.
Жизнь в городе требует постоянной смены образцов поведения, частичного
переосмысления тех духовных ценностей, на которые ориентируется человек,
развитой способности скептично относиться к происходящему.
Естественно, что подобный навык общения вырабатывается далеко не
сразу (как показывают культурологические исследования, адаптация сельских
жителей к городскому “искусству общения” завершается только во втором -
третьем поколении), и поэтому мигранты, принимая “условия игры”, тем не
менее остаются внутренне ориентированными на ценности патриархальной
культуры. Осознавая свою неспособность овладеть полностью ценностями
городской культуры немедленно, значительная часть мигрантов компенсирует
свою ущербность, утверждаясь в своих собственных глазах и глазах окружающих
через экстравагантные формы поведения, эпатаж, сознательное игнорирование
общепринятых норм поведения.
Маргинальная культура в настоящее время оказывает огромное
воздействие на духовный климат городов, значительная часть жителей которых
- выходцы из деревни в первом поколении. И есть все основания считать, что
значительная часть тех негативных явлений, с которыми мы сталкиваемся в
повседневной жизни, является не чем иным, как следствием расширения зоны
маргинальной культуры, порождающей деформированные формы социального бытия.
“ Остаточный принцип “
Характеризуя предпосылки современной социокультурной ситуации, нельзя
не сказать об “остаточном принципе“.
В СССР “остаточный принцип” возник в начале 30-х годов, когда был
взят курс на ускоренную индустриализацию и ему был принесен в жертву
культурный уровень населения. Десятилетия действия “остаточного принципа”
ввергли культуру в глубокий кризис. О сложившейся ситуации можно судить по
следующему : сегодня в России театры работают преимущественно в краевых и
областных центрах и в то же время в городах, где проживает 43% населения
страны, нет ни одного подобного культурного учреждения. Сегодня около 60%
зданий краеведческих музеев нуждаются в капитальном ремонте, капитального
ремонта требуют более 11 тыс. библиотек. По обеспеченности учреждениями
культуры Россия отстает практически от всех высокоразвитых стран Запада.
Так, в Финляндии на 1 тыс. жителей приходиться в 5,5 раза больше театров,
чем в нашей стране, а отставание от ФРГ выражается цифрой 9,8.
Следует подчеркнуть, что “остаточный принцип“ продолжает действовать
и сегодня. На нужды культуры в 1995 г. в РФ выделено 1,8% от общей суммы
средств. В то же время в развитых странах Запада, например в ФРГ, траты
государства на поддержание сферы культуры, обеспечение доступности всем
слоям населения культурных ценностей составляют примерно 10% госбюджета.
Внедрение рыночных отношений
Таковы предпосылки социокультурной ситуации сегодняшнего дня, которая
в перспективе имеет тенденцию значительно ухудшиться, так как в силу
вступают рыночные законы и возрастает потребность не во всесторонне
развитой, а в “рыночной“ личности. Для последней характерна способность
быть такой, какой от нее требует быть рынок.
На современную социокультурную ситуацию воздействует не только
формирующийся рынок. Она находиться под воздействием нарастающей экспансии
англо-американской культуры, резкого падения авторитета социалистической
идеологии, криминализации всех сфер общественной жизни, корумпированности
государственного чиновничества и его альянса с мафиозными группами.
Внедрение рыночных отношений в сферу культуры началось с момента
принятия в 1988 г. Министерством культуры СССР постановления “О переводе
ряда учреждений культуры на условия самофинансирования и хозрасчета“ и
последующего за ним проведения эксперимента в театрах страны. Суть
эксперимента в том, чтобы выработать модель театра, действующей в условиях
рынка, которую можно было бы предложить в качестве образца для других типов
культурно-просветительных учреждений.
Результаты эксперимента оказались далеко неоднозначными. Анализ
работы театров показал, что они отреагировали на этот эксперимент
повышением стоимости билетов, что, в принципе, ведет к их элитарности.
Подавляющее большинство зрителей было таким образом отсечено от
театрального искусства.
Нечто подобное произошло и с другими учреждениями культуры -
Дворцами, Домами культуры, библиотеками. Их заставили искать внебюджетные
источники финансирования, заниматься поиском “добрых” банкиров,
предпринимателей и купцов и сдавать свои помещения в аренду коммерческим
организациям.
Так были созданы экономические предпосылки для разрушения
инфраструктуры сферы культуры и постепенного превращения традиционных
учреждений в особый вид коммерческих предприятий, ориентированных не на
расширение собственно культурных задач, а на получение прибыли. Постепенно
начала сворачиваться деятельность кружков и коллективов художественной
самодеятельности, одновременно стало быстро увеличиваться количество
“доходных“ организаций. На базе государственных, профсоюзных, колхозных
учреждений начали возникать видеосалоны, пункты проката аудио- и
видеокассет.
Несмотря на внедрение коммерческих начал в свою деятельность,
культурные учреждения не удержались на своих позициях и под напором рынка
стали превращаться в откровенно коммерческие структуры. Многие из них были
пущены, что называется, “с молотка“.
О масштабах развернувшегося процесса можно судить по следующим
фактам. Только за один 1991 г. продано или перепрофилировано свыше 500
объектов социально-культурного назначения. В 1992 году эта тенденция
продолжала усиливаться и, согласно оценкам экспертов, в ближайшее время
можно ожидать закрытия как минимум еще 10 тыс. аналогичных учреждений.
Особенно значительному разгрому подверглись социально-культурные
учреждения села. При незначительном повышении государственных закупочных
цен и резком подорожании сельскохозяйственной техники, минеральных
удобрений и прочего колхозы и совхозы в абсолютном большинстве оказались
неспособными содержать на своем балансе построенные ими Дома и Дворцы
культуры, кинотеатры, творческие самодеятельные коллективы, дотировать
демонстрацию кинофильмов, выездных спектаклей городских театров и т. д. О
том, насколько стремительно совершается разрушение инфраструктуры культуры
села, можно судить по следующим данным. Если 1985 г. на селе действовало
3349 клубных учреждений, содержащихся за счет колхозов и совхозов, то к
началу 1991 г. их было уже в два раза меньше. В 1993 году их численность
уменьшилась еще на 27%, а далее этот процесс интенсифицировался.
Показательно, что массовое сознание очень четко прореагировало на
происходящие в сфере культуры процессы. По данным исследований конца 1991
года - начала 1992 года, только 2,3% сельского населения и немногим более
7% городского населения оценивают степень доступности для них культурных
благ как высокую; приблизительно каждый 5-й - как среднюю, каждый 4-й - как
низкую. Только 21% сельских жителей считают, что у них есть реальная
возможность побывать на концерте, который их интересует, 20% - посетить
спектакль, о котором они слышали и который хотят увидеть, 16% - составить
библиотеку, около 8% - сформировать фонотеку, менее 7% - стать обладателем
видеотеки. Каждый 3-й убежден в том, что в результате тех социальных
изменений, которые совершаются сегодня, степень доступности культурных благ
для них существенно уменьшилась. В том, что произойдет обратное и их
возможности в приобщении к культурным ценностям возрастут, убеждены менее
6% сельских жителей.
Внедрение рыночных начал в сферу культуры больно ударило по основной
массе культпросветработников, творческой интеллигенции. Проблема выживания
в полный рост стала перед библиотекарями, сотрудниками музеев, парков,
артистами театров, киностудий и т. д., которые с повышением стоимости жизни
в своей массе оказывались за чертой бедности. Низкая зарплата, неустойчивая
ситуация, понижение социального статуса стимулировали массовый отток
высококвалифицированных кадров из учреждений культуры. Значительное число
представителей творческой интеллигенции, особенно тех, кто обладал уже
сценическим именем и известностью, ушли из творческих коллективов в
различные концертные организации, действующие на кооперативных началах,
коммерческие структуры, связанные с шоу-бизнесом. Часть из них эмигрировала
за рубеж.
Внедрение рыночных отношений самым непосредственным образом сказалось
на репертуаре. С афиш театров практически исчезли пьесы мировой и
отечественной классики. Их полностью вытеснили произведения, заранее
“обреченные“ на успех благодаря конъюнктурной тематике и учету потребностей
новой “элиты”, предпринимателей, коммерсантов, высокооплачиваемых
банковских служащих, новой номенклатуры и т. д.
Рынок превратил продукт духовной деятельности в товар, который должен
быть продан по цене, обеспечивающей продавцу максимальную прибыль. О том, в
какой мере коммерческий подход определяет процесс духовного производства,
можно судить по таким данным. По сравнению с 1985 г. цена билетов в театры
на сегодняшний день возросла в 100 раз, а кое где и более. Для 90% юношей и
девушек в силу чисто финансовых соображений спектакли в престижных театрах
практически недоступны.
Зато для 13-16 летних девушек и юношей открылись новые горизонты в
“духовном развитии”, такие, о которых они несколько лет назад вообразить и
не могли. Это мытье машин, распространение газет, кражи, вымогательство,
перепродажа вещей, собирание бутылок, работа в коммерческом киоске, уборка
в нем мусора, разгрузка машин и вагонов, проституция.
Существенный удар нанесло внедрение рыночных отношений отечественному
кино. Сегодня происходит разрушение коллективов таких студий, как
“Мосфильм”, “Ленфильм” и другие, которые не в силах конкурировать с
десятками возникших коммерческих студий, кинообъединений и киноцентров.
Коммерческие структуры делают ставку на боевики, вестерны, триллеры,
эротические ленты, которые в настоящее время пользуются успехом у
значительной части зрительской аудитории. Статистические данные
Министерства культуры России говорят о том, что на протяжении года в
прокате находятся в среднем от 50 до 60 лент отечественного производства,
что составляет приблизительно 35% всех фильмов, демонстрируемых в
кинотеатрах страны.
Столь же разрушительным оказалось воздействие рыночных отношений на
книгоиздательскую деятельность. В конце 80-х годов в СССР издавалось в
среднем 87 тыс. названий книг общим тиражом 2,5 млрд. экземпляров. К
концу 1994 года число наименований сократилось до 43 тыс. и продолжает
уменьшаться далее. Разнообразие нынешней книжной продукции в значительной
степени мнимое. Государственные и коммерческие издательства выпускают в
свет литературу приблизительно одного и того же плана. Это фантастика,
детективы, эротика, а под час и просто порнография.
В связи с ростом цен на бумагу и желанием дельцов круто заработать
на издании литературы книга становится товаром, в значительной степени
недоступным для широких слоев населения, и прежде всего молодежи.
Екатеринбургские социологи отмечают, что современный подросток,
помешавшись на богатстве и сексе, относит к писателям ХХ века А.С.Пушкина и
А.Дюма, а Ф.Достоевского считает композитором нашего столетия. 44%
опрошенных подростков полагают, что книги можно и даже нужно сжигать.
Правда, пока еще сохраняются и защитники книг. 47% категорически заявили,
что любые книги ценны сами по себе и сжигать их преступно.
Книжный рынок в том виде, в каком он существует на сегодняшний день,
отвергает литературу, обладающую высокими художественными достоинствами.
Единственным механизмом его регулирования выступает прибыль, получаемая
издателями и продавцами печатной продукции. И это в то время, когда в
абсолютном большинстве стран в отношении духовной продукции осуществляется
протекционистская политика со стороны государства, позволяющая поддерживать
культурный уровень населения на достаточно высоком уровне.
Социокультурная ситуация в России усугубляется растущим социальным
неравенством населения. Соотношение дохода 10% самых бедных и самых богатых
частей населения равнялось в 1993 году 1:50 (для сравнения : в 1989 году в
СССР оно составляло 1:5, в ФРГ - 1:7, в США - 1:14).
Итак, в результате внедрения рыночных отношений в сферу культуры
оказалось практически полностью разрушенной ее инфраструктура, резко
уменьшился объем и качество духовной продукции, сузился круг культурных
образцов, находящихся в активном обороте, уменьшилось число каналов, по
которым обеспечивалось еще в недавние времена распространение духовных
благ, резко сократилась сфера любительского художественного творчества,
практически оказалась свернутой культурная жизнь в провинции и особенно на
селе, где приезд кинопередвижки можно сравнить с эпохальным событием, не
говоря уже о выездном спектакле или шефском концерте артистов областной
филармонии, которые безвозвратно ушли в прошлое.
Поражение коммунистического идеала
Как же сказалось поражение коммунистического идеала на культурной
жизни России? Как ни парадоксально, но далеко не самым оптимальным образом.
Возьмем такое уникальное явление, как культура молодежного андеграунда.
Своим возникновением и существованием она полностью обязана государственной
идеологии, существованию жестких установок относительно того, что
эстетически ценно, а что подлежит изгнанию и критическому восприятию. В
борьбе с так называемой официальной культурой, где идеологический момент
был доминирующим, культура молодежного андеграунда обрела и утвердила себя,
превратившись в неотъемлемую часть культуры советского общества. Именно в
этом противостоянии родился “авторский кинематограф”, бардовская песня,
молодежный художественный авангард, подпольная литература. Критическая
направленность, полемическая заостренность, скрытый гражданский пафос
сделали известными имена В.Аксенова, В.Войновича, Ю.Шевчука,
Б.Гребенщикова, Э.Лимонова, В.Цоя и других. Далеко не случайно, что взлет
культуры андеграунда пришелся на конец 80-х годов, когда всеми средствами
(от рок-музыки до философской публицистики) осуществлялась тотальная
критика существовавшей социально-экономической системы.
Поражение коммунистического идеала, критика марксистско-ленинской
идеологии стали переломным моментом в развитии молодежной субкультуры.
Утратив идейного противника, высмеивая которого она вырабатывала свои
оригинальные средства и методы эстетического отражения действительности,
культура андеграунда лишилась своего гражданского содержания, критического
пафоса, который был столь притягателен для разбуженного молодежного
сознания. Постепенно она перестала быть выразителем интересов широких масс
молодежи. Это особенно ярко проявилось в судьбе рок-музыки, где группы,
занимавшие еще совсем недавно высшие места в ранговой шкале музыкальных
предпочтений молодежи (к ним относились “ДДТ”, “Кино”, “Браво”, “Алиса” и
другие), переместились в ее конец. Им на смену пришла музыка иного плана,
которая по тематической направленности, используемым музыкальным приемам,
технике исполнения все более смыкается с так называемой поп-музыкой,
призванной удовлетворять весьма невзыскательные потребности подростковой
молодежи.
Нечто подобное происходит и со “взрослым” искусством. Кинематограф,
утратив критический пафос до- и перестроечной поры, постепенно превращается
в развлекательное искусство. Попытки реанимировать социальную тему в нем
явно обречены на неудачу, ибо исчез сам предмет критики. Аналогична судьба
и театра.
Все это говорит о том, что из русского искусства (а следовательно, и
из культуры) уходит нечто важное, придававшее ему особое качество,
превращавшее его в действенный инструмент переустройства мира, возвышения
человеческого духа.
Культурная экспансия
Сам факт культурной экспансии вряд ли требует доказательств.
Достаточно обратиться к программам передач радио и телевидения. По самым
скромным подсчетам, около половины экранного времени отводится демонстрации
видеопродукции, созданной на студиях США или других стран. Подтверждением
мысли о процессе внедрения инородных культурных образцов в массовое
сознание может служить и тот факт, что на протяжении последних лет на
экранах кинотеатров России демонстрируются в основном американские фильмы,
закупленные у американских кинокорпораций. Естественно, что героями этих
фильмов являются преступники и сыщики, проститутки и их поклонники, убийцы
и их жертвы, наркодельцы и наркоманы.
И на прилавках книжных магазинов преобладают произведения той же
тематики. Бойко написанные, выполненные на высоком полиграфическом уровне,
эти книги становятся престижными для обывателя. Так, Г.Роббинс, Р.Стаут,
К.Холландер, Э.Арсан, А.Кристи и им подобные становятся “инженерами русской
души”.
Удовлетворяя потребности индивидов в развлечении, литература,
кинематограф, видеозаписи выполняют еще одну функцию: они формируют
определенный тип мышления, мировоззренческих установок. Богатство и секс -
вот основные ценности жизни, и на пути к ним все дозволено. Говоря другими
словами, подобная духовная продукция разрушает основу национального
самосознания, формирует космополитов, для которых родина там, где хорошо
платят, людей, готовых ради собственного эгоизма продать все, что имеет
спрос на рынке: государственные секреты, национальное богатство и т. д.
Опасность американизации русской национальной культуры, формирования
рыночной личности, готовой быть тем, на что имеется спрос (предателем,
проституткой, мафиози, исполнителем заказного убийства и т. д.), плохо
сознается российской общественностью и сознательно игнорируется
противниками русской национальной культуры. В то же время на Западе,
практически во всех европейских странах, уже на протяжении десятков лет
существуют эффективно действующие законы, препятствующие проникновению на
национальный рынок американской духовной продукции. Так, во Франции еще в
середине 60-х годов был принят закон, определяющий квоты демонстрации
американских фильмов как в частных, так и в государственных кинотеатрах.
Превышение числа американских фильмов над национальными (согласно
законодательству, соотношение должно составлять 49:51) наказывается
денежным штрафом и лишением лицензии. Целая система пртекционистских мер
разработана в Испании, Голландии, Италии, ФРГ и т. д. Целенаправленная
политика, проводимая европейскими странами против проникновения
американской массовой культуры на национальный рынок, не покажется
излишней, если вспомнить, что уже в середине 70-х годов различными
корпорациями США, специализирующимся в области шоу-бизнеса, принадлежало
80% киноточек мира, ими же контролировалось 75% выпускаемых ежедневно в
эфир кинопрограмм. На американских студиях создавалось более 50%
кинофильмов мира. Американские студии звукозаписи выбрасывали на рынок
ежегодно более 60% от общего числа грампластинок. Сегодня, по оценкам
экспертов, часть рынка культурных услуг и продуктов духовного производства
в западном мире, контролируемого как государственными, так и коммерческими
структурами США, все еще велика.
Заключение
Нет необходимости доказывать, что любой народ, любая нация могут
существовать и развиваться только тогда, когда они сохраняют свою
национально-культурную идентичность, когда, находясь в постоянном
взаимодействии с другими народами и нациями, обмениваясь с ними культурными
ценностями, тем не менее не теряют своеобразия своей культуры. В истории
можно найти многочисленные примеры того, как исчезали государства, чей
народ забывал свой язык и культуру. Но если сохранялась культура, то,
несмотря на все трудности и поражения, народ поднимался с колен, обретая
себя в новом качестве и занимая достойное место среди других народов.
Подобная опасность подстерегает сегодня и русскую нацию, ибо цена за
западную технологию может оказаться слишком высокой. Не только резко
возрастает социальное неравенство внутри нашего общества со всеми
отрицательными последствиями, но и углубиться национальное неравенство
между русским народом и так называемыми западными этносами. Вернуть же
утраченные позиции в мировой культуре крайне сложно, а смириться с утратой
- значит оказаться на краю пропасти в культурно-историческом развитии.
Список использованной литературы
1. Советский энциклопедический словарь. Москва 1985г.
2. Введение в культурологию. Москва 1995г.
3. Россия и мир. Учебная книга по истории. Москва 1994г.
4. История России. Курс лекций по истории Брянск 1992г.
5. Радаеев В., Шкаратан О. Возвращение к истокам. Известия 1990г. 17
февраля.
6. Аргументы и факты. 1993г. №22 стр. 5.
7. Что такое демократическое общество? Информационное агентство США.
1995г.
Реферат на тему: Постмодерн
Ростовская государственная экономическая академия
Кафедра философии и культурологии
по культурологии
на тему:
ПОСТМОДЕРН
ВЫПОЛНИЛ студентка
гр.615
Глухова Светлана
ПРОВЕРИЛ
профессор
Новикова Р.П.
г. Ростов-на-Дону
1998
Постмодернистский прорыв в культуре XIX в. и отношение к нему
общества
Слово «модерн» (фр. modern - современный) впервые было употреблено в V
в. для разграничения обретшего официальный статус христианского настоящего
и языческого римского прошлого. С тех пор «модерность» (принадлежность к
современности) всегда предполагала необходимость сознания эпохи соотносить
себя с античностью в ходе осмысления себя самой. В любой эпохе были периоды
перехода от старого к новому, поэтому «модерными», «новыми», современными
считали себя с времен Карла Великого и эпохи Просвещения. Но в Европе новая
культура всегда формировалась на базе обновленного отношения к античности.
Так, античное искусство, например, всегда считалось нормативным образцом, с
которым сверяли свои произведения художники «модерна» во все времена.
Культура, «модерна» любой. эпохи всегда оглядывалась на античность, и даже
критикуя ее, все же никогда полностью от нее не отказывалась.
В середине XIX в. модерн стал приобретать устойчивую тенденцию
противопоставлять себя истории и традиции вообще, рвать исторические связи.
Модерным начинает считаться только то, что выражает просто «новое».
Начинается погоня за «большей новизной» как таковой. Такая модификация
модерна ясно представлена, например, в теории искусства Ш.Бодлера -
французского поэта XIX в., на которого большое влияние оказал Э.По. Бодлер
ориентировал художников на отказ от традиционныx норм и образцов. Их
творческие установки стали напоминать работу разведчика, внедряющегося в
незнакомую сферу, где есть риск внезапных и опасных столкновений. Художнику
предлагалось завоевывать пространство и время будущего, не ориентируясь при
этом на какие бы то ни было указания. Он не знал никаких правил поведения в
этом открытом ему будущем, над ним не тяготели нормы и образцы; он просто
рвался к новому, не зная при этом ни пути, ни ориентиров.
Ш.Бодлер по сути сформулировал стратегию культуры постмодерна. За
новизной гнался, например, и авангард. Но он признавал ценностную иерархию,
хотя и в извращенной форме: новое всегда лучше, выше старого, т.е. новое
как бы сравнивало себя со старым. Постмодерн отказался от иерархии, от
оценок, от какого бы то ни было сравнения С прошлым.)
Чтобы подойти к ответу на этот вопрос, приведем еще один пример
постмодернистских прорывов в культуре XIX в., на этот раз, связанных с
философской критикой разума, с отказом от рационалистических традиций,
зародившихся еще в античности. Современник и ученик Гегеля датский философ
Къеркегор выступил против притязаний разума еще при жизни своего учителя, а
Ницше объявил разум «больным пауком» в то время, когда Маркс разрабатывал
теорию разумного устройства общественной жизни. Постмодернистская установка
на отказ от рационалистических проектов Возрождения и Просвещения возникла
не «после» модерна - философии XIX в., а. рядом с ним. Поэтому не совсем
верно выстраивать хронологическую цепочку:
модерн - постмодерн.
Как отреагировало общество на эти постмодернистские заявки? Оно просто не
выдало кредита доверия сгептикам и хулителям разума. Еще была сильна онто-л
гически укорененная вера в его законодательные спообности, гарантирующие
универсальный порядок в мире. Благосклонность людей была на стороне тех,
кто не соглашался с критиками разума. Современники Къерке-гора, Ницше
отнеслись к их идеям как к бреду шизофреников (не случайно эти философы
стали клиентами психиатрических клиник), оттеснив их на периферию
общественного сознания. Постмодерн не стал в XIX в. нормой, общество еще не
было готово жить без опоры на разум и традицию в культуре, связанную с ним.
Социально-психологический портрет человека и проблема постмодерна в
культуре XX века
ХХ век, продолжив критику проектов Возрождения и Просвещения,
востребовал идеи постмодернистских мыслителей XIX в. и переместил их в
центр интеллектуального пространства. Къеркегор, Ницше, Паскаль и др. были
реабилитированы и стали почитаемы. Возникла некая хронологическая
аберрация: Гегеля стали воспринимать как далекое прошлое, а Къеркегора -
как современника. Постмодернистские настроения привлекли внимание З.Фрейда,
М-Хайдеггера, Гадамера, ЖДеррида, которых общество еще при жизни объявило
выдающимися мыслителями и тем самым продемонстрировало свою готовность
принять их идеи. В XX в. закончился процесс трансформации опыта сознания,
фундаментальных сдвигов в формах человеческого мышления, начавшийся еще в
XIX столетии.
Приведем примеры таких «сдвигов». Известно, что до конца XIX в. высокая
классическая мысль не впускала в сферу своей деятельности проблемы секса,
безумия и тюрьмы, а государство репрессивно относилось к этому миру. Но с
конца этого периода эти темы стали легализоваться и постепенно расширяться,
становясь не только предметом внимания со стороны ученых, но и заполонив
практически все искусство. Самое загадочное заключается в том, что люди
оказались как бы уже готовыми отнестись к этой стороне жизни с серьезным
почтением, столь серьезным, что к концу XX в. проблемами, например,
сексменьшинств стали заниматься парламенты, дебатируя о возможности
юридического узаконивания браков между лицами одного пола, а ученые и
общественность занялись поиском средств и способов сексуального обучения
детей с пятилетнего возраста. Эти процессы зафиксировал язык, самый чуткий
индикатор изменений в мироощущении людей: слово «любовь» начало постепенно
вытесняться словом «секс».
Налицо факт: в XX в. изменились люди, вернее, их мировосприятие,
мироощущение, их душевно-духовно-умственные установки. Но эти изменения,
начавшиеся задолго до XX в., явными стали лишь к концу XIX в., что
позволило многим мыслителям, прибегнув к методу экстраполяции, нарисовать
социально-психологический портрет индивида XX столетия. Так, в конце XIX в.
русский мыслитель К-Леонтьев предсказывал, что начавшиеся в Европе процессы
эгалитаризации (фр. egalite - равенство) и либерализации (лат. liberalis -
свободный), приведшие к усилению тенденции требования всякого равенства -
экономического, политического, умственного, полового и т.д., а также
нарастанию вольнодумства в обществе, снисходительности и попустительства в
отношении всякого рода индивидуальных волеизъявлений, типа «я так хочу»,
сформируют в итоге особый тип: самоуверенных и заносчивых граждан.
Демократизация жизни и умов неизбежно закончится господством среднего
класса, т.е. скромных, однородного ума людей, не слишком много работающих и
счастливых в своей одинаковости. «Выработается», считал мыслитель, средний
человек, ориентированный на сиюминутные потребности, на бесконечное
отстаивание своих прав и свобод, природы и сути которых он не знает.
Средний человек сформирует этику, свободную от всяких мистических,
религиозных начал, и будет уверен, что раскрытию чувства его собственного
достоинства будет способствовать стремление к роскоши и богатству. Кстати,
именно такое существование людей признавал достойным французский
мелкобуржуазный социалист Прудон (середина XIX в.). Процессы «смесительного
упрощения наций, сословий, людей» происходят, по мнению К.Леонтьева, в
космических масштабах, имеют естественно-исторический характер, а потому
Россия не сможет их избежать. Все дело только во времени: она запоздает с
этим процессом, и это запаздывание надо продлить, надо замедлить,
«подморозить» темпы вступления России в эгалитарно-либеральную жизнь с тем,
чтобы спасти ее культурное своеобразие.
Другой русский мыслитель XIX в. Н.Федоров называл Европу «цивилизацией
молодых». Ее главную особенность он видел в том, что сыны человеческие
сняли с себя обязанности перед отцами, предками, т.е. перед традицией,
отделились от них в своей гордыне, перестали считаться с прошлым, забыли
свой сыновний долг. «Притча о блудном сыне стала символом европейского
образа жизни» (Н.Федоров). К старшим стали относиться как к помехе для
юношеских дерзаний и вседозволен-ности. Характеристика «цивилизации
молодых» в своей полноте проявилась в XX столетии, когда медицина и
психиатрия ввели понятие старости, старческого склероза, маразма, обосновав
тем самым право молодежи не считаться с опытом старшего поколения. Следует
отметить, что легализацию секса Н.Федоров связывал со спецификой
«цивилизации молодых», которая, по его словам, возродила культ языческой
«народной Афродиты».
К аналогичным выводам пришел испанский философ XX в. Ортега-и-Гассет:
либеральная демократия и техника создали в Европе особый тип человека, не
пропитанного духом традиций, спесивого в своей вере в прогресс. Современный
европеец, утверждал мыслитель в начале века, притязает на неограниченные
права (не задумываясь при этом о своем праве на это) и совсем не думает о
долге, обязанностях, не считается в достижении своих целей ни с кем и ни с
чем. Европеец XX в. имеет мораль без ее сердцевины - сознания служения и
долга. «Безнравственность ныне стала ширпотребом», а отвращение к долгу
укоренилось онтологически, породив «полусмешной-полустыдный феномен нашего
времени - культ молодежи как таковой»1. «Средний» европеец напоминает
избалованного ребенка, которому присущи две черты: «беспрепятственный рост
жизненных запросов и, следовательно, безудержная экспансия собственной
натуры и, второе, врожденная неблагодарность ко всему, что сумело облегчить
ему жизнь».
Ортега сравнивал современного ему европейца со «взбесившимся дикарем»,
именно «взбесившимся», ибо «нормальный дикарь» чтит традиции, следует вере,
табу, заветам и обычаям. В Европе XX в., пророчествовал испанский
мыслитель, восторжествует мужское начало, потеснив женщину и старца, а
потому бытие человека потеряет свою степенность.
Постмодернистские претензии к разуму
Итак, три названных философа независимо друг от друга единодушны в том,
что в Европе сформировалась новая популяция людей, уверенных в возможности
строить свои культуры без опоры на традицию, отказ от которой начался
задолго до нашего века; а в нем завершился. Эпоха нового времени породила
людей, отказавшихся от Бога, что и зафиксировал Ф.Ницше в своем знаменитом
афоризме «Бог умер». М-Хайдеггер впоследствии не согласится с таким
утверждением: Бог не умер. Он скрылся от людей, и они сами не смогут теперь
найти к Нему дорогу. Пустынность и неуютность мира без Бога-опоры была на
время закамуфлирована верой в могущество разума. XX век объявил ему
крестовый поход. Так, Постепенно, европейское человечество вначале
отказалось следовать античной традиции, берущей начало от Парменида,
согласно которой человек имел опору в объективном Абсолюте, тождественном
Логосу, космическому Разуму, а затем, поставив на место Бога человеческий
разум и веру в него, отказалось и от него. «Наше ученичество у греков
кончилось:- греки не классики, - так оценил эту ситуацию Ортега, - они
просто архаичны -архаичны и конечно же... всегда прекрасны. Этим они
особенно интересны для нас. Они перестают быть нашими педагогами и
становятся нашими друзьями. Давайте станем беседовать с ними, станем
расходиться с ними в самом основном»2. Основное - это проблемы бытия,
субстанции, разума.
Обсудим вопрос, связанный с изменением отношения к разуму. В культуре
нового времени можно выделить два способа его рассмотрения: первый исходит
из признания его в качестве основы человеческой жизнедеятельности: разуму
приписываются законодательные функции, что и определяет специфику культуры
модерна в новое время. Второй способ отношения к нему прямо противоположен:
законодательному разуму перестают доверять, его критикуют. Пространство
культуры, в котором развернулась критика разума, и есть пространство
постмодерна.
Постмодернистские претензии к разуму проявились прежде всего в философии
постмодерна, которая отказалась от услуг законодательного разума в пользу
разума интерпретативного. Законодательный разум обрел свои права в Европе
еще в XVII в. (Декарт, Бэкон и др.). Свое победоносное шествие он начал с
поисков оснований познавательной деятельности, гарантирующих открытие
истины, независимой от социальных и культурных влияний. Законодательный
разум базировался на предположении о существовании некоего устойчивого
всеобщего содержания, не выводимого из эмпирического, конечного бытия мира
вещей, и разработал метод его постижения, названный научным, а после Гегеля
и Маркса «научный» стало синонимом «диалектический». Диктуя условия поиска
истины, законодательный разум требовал признавать истинным только то, что
отвечало критериям научного метода. Разум судил (одобрял или отвергал) все,
происходящее в культуре, обосновывая это свое право наличием вечных,
неизменных законов мышления. Отмежевавшись от повседневного мышления, он
взял на себя его критику и исправление, объявил, что он призван
предотвращать ошибки в мыслях и поступках людей. Очевидно, что подняться на
уровень разумного мышления могли лишь немногие люди и среди них прежде
всего философы, которые и были признаны в культуре модерна законодателями
человеческого разума. Общество признало такой статус философов как нечто
само собой разумеющееся. Авторитет разума стал столь велик, что ему
доверили разрабатывать проекты будущего счастливого устройства
общественного бытия. Законодательный разум формально воспроизвел
патерналистские отношения, свойственные традиционным обществам: только
теперь люди признавали авторитет не отцов-старейшин, а властителей оазума.
попуская опеку над собой с их стороны.
Интеллектуалы XX в. вынесли законодательному разуму приговор: он поддался
искушению «унифицировать истину насилием» (Риккерт) и по сути воспроизвел
приемы Церкви и Государства. Ж.Деррида утверждает, что европейский идеал
полного овладения истиной носит агрессивный и сексуально окрашенный
характер. Так, еще на заре возникновения науки, главного детища
законодательного разума, Г.Галилей называл эксперимент «пыткой естества» и
сравнивал его с «испанским сапогом», который исследователи надевают на
«тело» природы.
Отказ от услуг законодательного разума и есть главная характеристика
культуры постмодерна. Законодательная парадигма разума была заменена
интерпрета-тивной. Произошли глубокие изменения в стиле и методах
интеллектуальной деятельности. Прежде всего по-новому стали ставиться и
решаться вопросы истины и обоснования знания. Интерпретативный разум
перенаправил поиск оснований знания с трансцендентальной субъективности,
которой была увлечена немецкая классическая философия, на повседневно-
обыденную жизненную практику. Основания знания новый разум искал не в
метафизике, а в коммуникации, общении, диалоге «здесь» и «сейчас»
действующих эмпирических индивидов. Всеобщим же фоном коммуникации, диалога
является, считали представители интерпретативного разума, не поиск научной
истины, который вводит диалог в искусственные, специально предусмотренные
рамки, а катарсис непринужденного общения, когда люди в процессе диалога
перебрасываются версиями, продуцируют часто «пустые», бессодержательные
речевые потоки. Люди общаются в диалоге не для получения истины, а для чего-
то другого: они удовлетворяют свой интерес к другому, завязывают узелки
взаимопонимания на дорефлексивном уровне.
Сомнение в универсальности понятия «истина», выработанного
законодательным разумом, началось еще в герменевтике, которая мучительно
искала ответы на вопросы: существует ли истинный смысл текстов, можно ли
адекватно понять его? Проделав огромную исследовательскую работу,
герменевтика в лице, например, Гадамера заявила, что процесс раскрытия
истинного смысла бесконечен. Следовательно» или его вообще не существует,
или не существует человека, который мог бы его открыть. В том и другом
случае классическое понимание истины разрушается. Один и тот же текст может
быть по-разному истолкован, и нет критерия выделения более
предпочтительного, более истинного, толкования. Ж.Деррида в своей философии
«еде-конструкции» обосновывает мысль о том, что любое толкование текста
ведет не к раскрытию смысла, а к расширению текста, что делает процедуру
толкования бесконечной. Перед лицом этой бесконечности теряет смысл сама
идея «истинного» толкования с его правом отрицать все альтернативы, как не
имеющие силы.
Интерпретативный разум отказывается работать в системе категорий научного
мышления: истина, сущность, закономерность, основание, причина,
объективность и т.д., восстанавливая суверенитет обыденного мышления,
которое якобы меньше ошибается, чем понятийно-категориальное. И если
законодательный разум требовал, чтобы перед входом в храм философии и науки
мыслитель «очищался» от повседневного опыта, то Интерпретативный относится
к нему с почтением, признавая его права на ведущую роль в жизни общества.
Тема повседневности становится центральной в феноменологической социологии.
Повседневность - это донаучная естественная установка, актуальное «здесь» и
«сейчас» бытие субъекта, включающее весь спектр его личностных
предпочтений. Субъект, со всем многообразием его' потребностей и интересов,
оказывается исходным пунктом философского осмысления социальных проблем, а
феноменологическая философия отвернет методологию объективизма и логицизма,
т.е. научную методологию. Допускается гетерогенность принимаемой онтологии,
различные ракурсы видения проблемы, утверждается неустранимая
множественность взглядов на одну и ту же реальность. Неопределенность
становится главным понятием онтологии и гносеологии; в ситуации же
неопределенности в силу вступает вероятность, как мера превращения
возможности в действительность, которая исключает возможность однозначного
и точного линейного прогнозирования событий и явлений.
. Новые правила интеллектуальной деятельности
Объявив поиск истины ложной задачей, интерпретативный разум стал искать
свои правила интеллектуальной деятельности, свои стили выражения мышления в
слове. Отказываясь от построения философских систем и не признавая
необходимости подчинения мышления законам диалектической логики, он
утверждает, что словесно- языковое выражение мысли всегда случайно. Более
того, его начинает интересовать то время бытия мышления, когда последнее
еще не оформлено, хаотично, пульсирует, нагромождает мысль на мысль,
перебивая их образами; мысль здесь течет, еще не подчиняясь строгим
логическим правилам и требованиям категориальной упорядоченности, ее форма
находится в становлении. Начинаются поиски словесной и категориальной формы
для выражения мышления до его логико-категориальной аранжировки, которая,
по мнению философов интерпретативного разума, искажает содержание
первозданного мышления, вносит изменения в его содержание, лишает его
первоначальной полноты. Отсюда резкое различие философских текстов модерна
и постмодерна. Наиболее адекватной формой выражения становящегося мышления
постмодерн признает виерациональ-ную словесную текучесть.
В постмодернистском философском тексте отсутствует все объясняющий
концепт: за описываемыми явлениями нельзя обнаружить никакой глубины,
сущности, будь то Бог, Абсолют, Логос, Истина, Смысл жизни и т.д. Это
влечет за собой потерю смыслового центра, создающего пространство диалога
автора с читателем и наоборот. Такой текст допускает бесконечное множество
интерпретаций, он становится многосмысленным.
Не претендуя на истинность своих рассуждений, философы-авторы начинают
рассматривать себя в качестве участников бесконечной коммуникации, в
пространстве которой сообщения бродят по ее каналам, искажаясь, меняя
адресата. Источник первоначального сообщения теряется в неопределенном
прошлом, постичь которое принципиально невозможно. Авторы текстов получают
информацию-послание неизвестно откуда, передают ее дальше наугад, не зная
своего адресата и не имея уверенности в том, что они адекватно воспроизвели
содержание информации. Именно так, считает ЖДеррида, писалось даже
Откровение Св. Иоанна, или Апокалиптическое послание. Проанализировав текст
Апокалипсиса, он пришел к выводу: Иоанн пишет не о том, что ему самому
непосредственно открывается, а лишь передает содержание ему диктуемого. Он
слышит голос, цитирующий Иисуса, голос Самого Иисуса, а также голоса
ангелов и т.д. Все эти послания постоянно пересекаются и не ясно, кто и
кому говорит. Нет никакой гарантии, что именно Иоанн был главным и
единственным адресатом этих посланий. Ситуация напоминает бесконечный
компьютер, в котором заложено бесконечное число коммуницирующих, что делает
невозможным выделение «начального сигнала» (речь идет о Боге) и указание
точного адресата.
Философия включается в бесконечное рече- и тексто-производство, лишенное
первоисточника, а также адресата. Неважно что и кому пишет, говорит
философ, важно - как он эта делает. В тексте больше нет соотнесенности с
объектом, с внутрисубъективным опытом. Философу остается только одна
возможность привлечь к себе внимание читателя - обрушить на него алогичный,
аграмматичес-кий текст-говорение, «зачаровать» его игрой метафор и
метонимий. Философия теряет свои границы, очертания философского текста
размываются и начинают существовать в каком-то «рассеянном» виде - внутри
стихов, фильмов, литературной прозы и т.д. Философствование практически уже
не требует специальной подготовки, оно становится непрофессиональной
деятельностью, и к числу философов постмодерн причисляет, например, А-
Белого, ^Хлебникова, М-Пруста, Е-Шварца, кинорежиссеров С.Эйзенштейна,
Феллини и др.
«Ничего не гарантировано» - главный пафос сознания постмодерна,
практикующего интерпретативный разум. Бог умер, разуму законодательному
отказано в доверии, все «священное» и «высокое» воспринимается как
самообман людей, иерархия «тело-душа-дух» разрушена, человек больше ни во
что не верит и ему уже «нечем» верить.
Специфика постмодернистского дискурса
Итак, философия постмодерна отказалась от классики, открыв новые способы и
правила интеллектуальной деятельности, что явилось своеобразным ответом на
рефлексивное осмысление происшедших в XX в. глобальных сдвигов в
мировоззрении. Она прояснила те базовые понятия и те установки и
ориентации, которые стали основополагающими в интеллектуальной
деятельности, характерными для стиля мышления эпохи. Это:
во-первых, отказ от истины, а следовательно, от таких понятий, как «исток»,
«причина». Взамен вводится термин «след», как то единственное, что нам
остается вместо прежней претензии знать точную причину.
Во-вторых, неприятие категории «сущность», ориентирующей исследователя на
поиск глубин, корней явлений приводит к появлению понятия «поверхность»
(резома), В такой ситуации остаются невостребованными термины «цель»,
«замысел»: предпочтительными становятся «игра», «случай».
В-третьих, отказ от категорий истина, сущность, цель, замысел есть по сути
отказ от категориально-понятийной иерархии, характеризующий и
исследовательский, и даже литературный текст в модерне. Это понятие не
работает в постмодерне, сделавшем ставку на «анархию».
В-четвертых, в дискурсе модерна имели большое значение понятия «метафизика»
и «трансцендентичное».
Постмодерн противопоставляет «метафизике» «иронию», а
«трансцендентному» - «имманентное».
В-пятых, если модерн стремился к «определенности», то постмодерн тяготел к
«неопределенности», делая это понятие одним из центральных в своей
интеллектуальной практике.
В-шестых, на смену терминам «жанр», «граница» текста приходят «текст» или
«интертекст», что дает мыслителю свободу творить, пренебрегая
требованиями традиции.
И наконец, постмодерн нацелен не на созидание, синтез, творчество, а на
«деконструкцию» и «деструкцию», т.е. перестройку и разрушение прежней
структуры интеллектуальной практики и культуры вообще.
Более полная таблица понятий, в которых суммировано различие между
модерном и постмодерном, дана Иха-ба Хассаном.
Бинарная оппозиция основных понятий модерна и постмодерна, представленная
выше, свидетельствует о том, что постмодернистский дискурс невыводим из
модернистского, не есть результат критической рефлексии, которая всегда
нацелена на преемственность содержания. Он просто другой, в нем все плюсы
поменяны на минусы, его содержание абсолютно противоположно модерну.
Постмодерн ничего не заимствует от традиции: он просто порывает с ней,
«зряшно» отказывается от нее.
Открытые философией правила и нормы интеллектуальной деятельности
(дискурс) являются всеобщими для культуры XX в. Достаточно сказать, что
когда Ортега-и-Гассет попытался выделить основные параметры искусства XX
в., то пришел к выводу, что таковыми являются дегуманизация, отказ от
изображения «живых форм», превращение творчества в игру, тяготение к
иронии, вместо метафизики, отказ от трансцендентности, т.е. отказ признать
существование чего-то, лежащего за пределами нашего опыта.
Негативное и даже агрессивное отношение к прошлому, к классике, к
традиции - норма для культуры •постмодерна. Поэтому не случайно создаваемая
столетиями гуманистическая и рационалистическая культура оказалась вдруг
ненужной, не востребованной: она стала восприниматься как «завал»
малоинтересных текстов, надуманных и зачастую нерешенных проблем, вникать в
глубинные смыслы которых «молодые» XX в. не захотели. «Отвязавшись» от
всякой традиции, постмодерн в своем свободолюбии пошел на крайности: стер
имена и даты, смешал стили и времена, превратил текст в шизофреническое
приключение, в коллаж анонимных цитат, начал играть с языком вне всяких
правил грамматики и стилистики, смешал и уравнял святое и греховное,
высокое и низкое.
Постмодерн и неоязычество
Постмодернистский интеллектуальный настрой на отказ от истины, от
сущности, от признания закономерности исторического процесса и т.д. породил
скептическое отношение к возможности теоретического обоснования путей
развития общества, составления всякого рода долгосрочных прогнозов,
проектов быстрого изменения общества. Другими словами, культура постмодерна
не дает санкций на революционное переустройство общества: она ориентирована
на такие изменения в обществе, величина которых была бы соизмерима с
«голубиными шажками». В этом смысле перестройка, начатая в нашей стране, не
имеет культурной санкции, а ее идеологи, не осознавая этого факта,
применяют большевистские методы, которые, кстати, на рубеже XIX - XX века
были культурно санкционированы, ибо вписывались в парадигму
законодательного разума.
Обратим внимание на одно из противоречий культуры постмодерна. С одной
стороны, она сформировала установку на неприятие резких социальных
изменений, но, с другой стороны, находясь в пространстве и времени
«цивилизации молодых», она жаждет ускорения, изменения жизни, ее темпов.
Учтем и тот факт, что постмодерн есть реализация желания прорваться к
новому, просто новому как таковому. Как же разрешается это реальное
противоречие? Заложенная в «цивилизации молодых» тяга к быстрому и резкому
изменению жизненных событий и процессов нашла к концу XX века выход в тех
сферах бытия, которые не имеют прямого отношения к социальному устройству.
Это, например, индустрия моды, темпы изменения которой часто превосходят
разумные возможности производства и вообще здравого смысла; спорт, где
результаты давно уже перестали быть «человекоразмерными»; музыкальные
ритмы, темпоральная частота которых, помноженная на невероятно высокий
уровень децибел, делает их несоизмеримыми с ритмами не только человеческого
тела, но и Космоса в целом. Быстроту и натиск, установку на радикальные
изменения постмодернистская цивилизация молодых сконцентрировала в
культурном пространстве, связанном с телом и его потребностями. Появилась
даже технология «body building»: культуристика, пластическая, хирургия, с
помощью которой изменяют фигуру, цвет глаз, кожу и даже пол. Бодицентризм
свидетельствует о появлении в Европе человека нового, по сравнению даже с
началом века, типа. Бодицентризм -это симптом оязычивания культуры, кризиса
христианского мировоззрения. Культ тела, его желаний, потребностей и
инстинктов коррелируется с характеристикой человека нового типа, как
сильного и свирепого неокочевника, нацеленного лишь на выгоду и добычу,
свергающего все храмы и религии в своей душе.
Язычество (или неоязычество) конца XX в. воспроизвело весь набор
соответствующих ритуальных действий, придав им современную форму: кровавые
жертвоприношения, физическое насилие, освящение эротики и секса (их
ритуализация) и т.д. Вульгаризируя проблему, можно сказать, что язычество
«знает» человека только в той его части, что «ниже сердца». Сердце, дух;
душа, интеллект - эти атрибуты христианской культуры - воспринимаются как
«рудименты» чего-то далекого и несколько странного. Ночные эротические,
порнографические телепрограммы взяли на себя своеобразную функцию
организаторов массовых оргий на манер дионисийских, но с несравненно
большим числом участников. Но если, например, языческий культ фалла был
символичен и ритуальные действия с этим органом скрывали тайные смыслы,
связанные с плодородием, здоровьем, судьбой и т.д., то современный секс не
имеет никакого тайного смысла. Его назначение слишком явно и примитивно -
воздействовать на животную чувственность человека. Нынешнее неодионисийство
- это резома (поверхность), не имеющая никаких глубинных смыслов и
символического предназначения. Бессмысленность секса выражает в полной мере
суть постмодернистского сознания, которое отказывается не только искать
смыслы, но и брать на себя функции гаранта их существования. И если за
сознанием всегда признавалась способность «высветить», обнаружить то, что
скрыто «за» явлениями - Бог, Разум, Истина и т.д., а его интеллектуальная
энергия направлялась на поиск глубинного, связующего все смыслового
единства, то к концу XX в. сознание видит свое предназначение в деструкции
всякого смысла вообще.
Неоязыческий, нехристианский характер культуры XX в. проявился во всех
практически видах искусства. Например, авангардисты пытались выявить
скрытые под слоем современной христианской культуры до-культурные символы,
искали сакральные знаки абсолютного начала, известные архаике, пытались
вернуть мир в какое-то архаически-магическое единство.
А.Н.Скрябин дерзнул выразить в своей музыке языческое обожествление мира
со всеми его несовершенствами и злобой. Язычество не ощущает, в отличие от
христианства, зла в демонизме. «Язычник любит своих демонов, молится им;
ему немыслимо уничтожить их или лишить силы. Наоборот, демонизм в язычестве
-начало религии и красоты, и верующие - в интимном союзе с ним. Таков и
Скрябин, любящий все демоническое, сам себя называющий злом, но видящий в
нем лишь свою силу и красоту. Тогда зло уже не зло, тогда оно -стихия
божественная. Слушая Скрябина, хочется броситься куда-то в бездну, хочется
ломать и бить, убивать и самому быть растерзанным... Христианину грешно
слушать Скрябина, ... молиться за него - тоже грешно. За сатанистов не
молятся. Их анафемствуют» (А.Ф.Лосев). Так же воспринимал музыку Скрябина и
Г.Фл-ровский, который считал, что мистический опыт композитора
безрелигиозен, а в его музыке чувствуется «люциферовская воля властвовать,
магически И заклииательно овладевать».
Современную рок-культуру многие рассматривают как превращенную форму
самоинициации с соответствующими элементами ритуальности, архаики в
коммуникации, оформления внешнего вида участвующих в «рок-обряде».
Ита | |
