|
Реферат: День феодала (История)
Наибольшее развитие феодализм получил в Западной Европе в XI-XV вв.,
а в России – в XVI-XVII вв. Феодализм – классовая формация, основанная на
условной частной (феодальной) собственности на землю и эксплуатации лично и
поземельно зависимых от господствующего класса (феодалов) непосредственно
производителей (крестьян).
Основной обязанностью феодала перед сеньором было:
. несение военной службы;
. участие в суде;
. участие в управлении советом;
. содержание хозяина и его свиты;
. внесение денежных платежей (для выкупа сенатора, попавшего в
плен).
Крупные феодалы жили в замках. Издали замок напоминал гнездо хищной
птицы: он строился обычно на высокой скале. Замок был окружен глубоким
рвом. Вокруг него возводилось несколько рядов толстых каменных стен,
увенчанных круглыми или четырехугольными башнями с узкими бойницами.
Попасть в замок можно было через подъемный мост, который опускался на
тяжелых чугунных цепях. Привратная башня имела дубовые массивные ворота,
окованные железом. За превратной башней помещалась подъемная дверь в виде
чугунной решетки. Во время штурма ее старались опустить за спиной
прорвавшегося противника. За первой стеной располагался хозяйственный двор
с мельницей, кузницей, оружейной и другими мастерскими. За вторым рядом
стен помещались главная башня замка, конюшни и склады оружия.
Основным оплотом замка во время осады служила главная замковая башня.
В ней находились и жилые комнаты хозяев, и помещения для гостей и слуг. Ее
нижний этаж представлял собой зал, во всю длину которого тянулся дубовый
стол. В дни буйных пиршеств на нем возвышались туши зажаренных быков,
баранов и оленей. Винтовая лестница, скрытая в толще стен, вела в верхние
жилые помещения. Один этаж был изолирован от другого. Если враги
прорывались в башню, на их головы через отверстия в потолке с одного этажа
на другой выливали кипящую смолу и расплавленный свинец. Затем люк плотно
прикрывали тяжелой каменной плитой. На самом верху замковой башни хранились
обильные запасы еды и питья. Таким образом, феодальный замок представлял
собой настоящую крепость, защищавшую феодала от «внешних» врагов – других
феодалов и от своих подданых – крепостных, если они восставали.
Однако взглянем на замок с точки зрения удобств. Вот как описывает на
основании исторических документов замок средневековья французский историк и
критик Люсьен Февр: « отведите на минуту взгляд от фасадов в античном
стиле, от многочисленных скульптур, от великолепно отделанного мрамора.
Взгляните на эти роскошные резиденции попросту глазами нанимателя,
осматривающего жилье. Все помещения расположены анфиладой, они огромны,
однообразны, нарезаны квадратами; глухая стена впереди, глухая стена
позади, окна в стене справа, окна в стене слева. И если кто хочет пройти из
одного конца этажа в другой, нет иного способа, как миновать одну за другою
все сообщающиеся между собой залы…
Можно не сомневаться, что зимою там приходилось дрожать от холода…
Тщетно целая армия истопников таскала полные короба хвороста и поленьев из
одной комнаты, где стояла печь, в другую такую же… Поодаль от огня люди
мерзли. А если огонь пылал, люди под навесом камина изнемогали от жары.»
Почти все феодалы были неграмотными, грубыми и невежественными
людьми. В мирное время излюбленными их развлечениями была охота и пиры.
В эпоху феодализма, с прекращением Крестовых походов и отмиранием
рыцарских турниров, наиболее широкое распространение у крупных феодалов
получили различные виды охоты (с ловчими птицами и гончими собаками). Так,
например, император Фридрих Барбаросса, граф Эсте, император Генрих IV,
Фридрих II были страстными любителями этого развлечения, а английский
король Эдуард III назначил за воровство ястреба смертную казнь, а за
разорение его гнезда – год тюремного заключения. Целые века процветала
школа сокольничих в селе Фелькенверт во Фландрии. В XVIII веке соколиная
охота мало-помалу стала выходить из моды, но и в настоящее время существует
в некоторых местах Англии и Голландии.
«Обычно для дворянина, живущего не по-княжески, обиталище – усадебный
дом, в котором он три четверти времени проводит в одном помещении – на
кухне. До XVIII века французский дом не имеет особой комнаты – столовой.
Людовик XIV в обычные дни ест в спальне, за квадратным столом, лицом к
окну. Синьоры XVI более скромные. Они обычно едят у себя на кухне, которую
в иных провинциях называют обогревальня. На кухне тепло. Или точнее не так
холодно, как в других комнатах. Здесь постоянно пылает огонь. Пахучий пар,
вырываясь из кастрюль, создает атмосферу несколько тяжеловатую, но в общем
теплую и уютную. Свежая солома на плитах пола сохраняет тепло для ног. И,
кроме того, на кухне многолюдно. люди живут локоть к локтю. А люди XVI
века очень любят так жить.
Каждому своя комната – эта мысль принадлежит нынешнему времени. К
чему это? – сказали бы наши предки. Отдельная комната, предназначенная для
того или иного, это тоже современная выдумка. На кухне собирались все и
делали все или почти все.
Прежде всего там восседали сеньор и его супруга в деревянных креслах
напротив очага. На скамьях – их дети, девочки и мальчики. При случае –
гости, приходской священник; слуги. Под бдительным оком госпожи озабоченные
служанки накрывали стол, убирали после еды. Арендаторы, работники,
поденщики, возвращались с полей вечером, к обеду, изнемогающие от усталости
и покрытые грязью, приваливаются каждый к своему месту в ожидании пищи. И
вперемешку с людьми снует домашняя живность: куры и утки – под столом они у
себя дома; охотничьи птицы уселись на плечах охотников; собаки разлеглись у
ног хозяев на подстилке, под юбками женщин выкусывают у себя блох или
поджаривают себе бока, растянувшись возле пылающих углей.
Ели медленно, сосредоточенно, с чувством простую пищу. Хлеб, который
редко был пшеничным. Густые мучные похлебки. Большие миски пшеничной каши
или сваренного в молоке проса заменяли картофель, который не был еще
известен, и отсутствующие пироги. Чаше всего каждый клал перед собой
деревянную доску, на которой режут хлеб или мясо. Представьте себе круглый
ломоть черствого хлеба, толстый и твердый. На него клали пищу, взятую
пальцами с общего блюда. Мясо, убоина, бывало редко: его подавали только на
свадьбах и к праздничному столу. Сало бывало чаще. Но постных дней было
много, и таких дней, когда вовсе воздерживались от пищи и питья, не говоря
уж про долгий Великий пост, который соблюдался так строго, что из него
выходили совсем ослабевшими. В те времена мясо – это дичь и домашняя птица.
Возбуждение, которое нам дает говядина и баранина, мясная пища,
сопровождаемая спиртными напитками и вином; иллюзия силы и мощи, которую
современный человек черпает в своей привычной пище; кратковременная
мобилизация нервов, которая в нашем современном обществе знакома самым
тихим людям благодаря кофе, - ничего этого в XVI веке нет. Единственное
излишество – это пряности. Тут не было никаких ограничений, только те, что
налагались состоянием кошелька, - ибо пряности на рыночных площадях
Лиссабона и Антверпена стоили недешево. Однако эти люди, которые не знают
ни табака, ни кофе, ни чая, ни крепких напитков и едва знакомы с говядиной,
они подстегивали себя на свой манер – воспламеняя тело с помощью перца,
имбиря, мускатного ореха или горчиц, приготовленных по мудреным рецептам.
Впрочем, они, по сути дела, проводят в доме немного времени. Они
приходят туда, чтобы поесть или когда льет сильный дождь и полевые работы
приостанавливаются. Они сидят дома, когда наступает темнота и начинается
вечерняя жизнь. Ночь… Никто не знает, как одолеть ночную темноту. Что лучше
всего освещает кухню или комнату – так это пляшущие огни камина. Лампы?
Зловонные светильники, которые коптят, трещат, чадят, отравляя воздух. Мы
плохо представляем себе, что творится в какой-нибудь обширной кухне после
того, как в нее набилось два десятка людей в рабочих одеждах и целый
домашний зверинец в придачу, - запахи животных, людей, пищи, кожаных гамаш,
которые сушатся на огне, чад коптящих фитилей… Можно представить себе
посреди всего этого усердного мальчика, который хотел бы позаниматься и
почитать в своем уголке. Но возможно ли это в таком кавардаке? На кухне
никто не читает. Впрочем, четыре или пять раз в году, когда уж слишком льет
дождь и нечего делать, кто-нибудь с горя читает вслух какую-нибудь главу из
старого рыцарского романа в прозе. А иногда поздно вечером, когда все
улягутся спать, хозяин достает книгу, в которой ведется запись всех
семейных дел и событий, или, водрузив на стол счеты с костяшками,
принимается прилежно изучать свой бюджет.
В сущности, настоящая жизнь этого человека и всех ему подобных
заключается в том, чтобы обойти или объехать свои поля, виноградники, луга,
леса, обозреть свои владения, охотясь, или поохотиться, обозревая их. В
том, чтобы посещать рынки и ярмарки, по-свойски толковать с крестьянами на
их языке и о предметах, которые одни только их и интересуют (легко
догадаться, что это вопросы не политические и не метафизические). По
воскресеньям и праздничным дням этот простой в обращении сеньор, во многих
отношениях тот же крестьянин, только рангом повыше, открывает бал вместе со
своей супругой, кружит девушек в пляске, а при случае – играет в шары,
стреляет из лука, сбивает наземь какую-нибудь птицу или развлекается
борьбою ладонь на ладонь.”
Воинское сословие феодалов представляли собой рыцари. Основным
занятием их были охота, турниры, тренировки и война.
Вокруг рыцарей, которых одни называют неустрашимыми воинами,
преданными вассалами, защитниками слабых, благородными слугами прекрасных
дам, галантными кавалерами, а другие - неустойчивыми в бою, нарушающими
свое слово, алчными грабителями, жестокими угнетателями, дикими
насильниками, кичливыми невеждами, вертелась в сущности история
европейского средневековья, потому что они в те времена были единственной
реальной силой. Силой, которая нужна была всем: королям против соседей и
непокорных вассалов, крестьян, церкви; церкви - против иноверцев, королей,
крестьян, горожан; владыкам помельче - против соседей, короля, крестьян;
крестьянам - против рыцарей соседних владык. Горожанам, правда, рыцари были
не нужны, но они всегда использовали их военный опыт. Ведь рыцарь-это
прежде всего профессиональный воин. Но не просто воин. Рыцарь, рейтер,
шевалье и т.д. на всех языках значит всадник. Но не просто всадник, а
всадник в шлеме, панцире, со щитом, копьем и мечом. Все это снаряжение было
весьма дорогим еще в конце X в., когда расчет велся не на деньги, а на
скот, комплект вооружения, тогда еще не столь обильного и сложного, вместе
с конем стоил 45 коров или 15 кобылиц. А это величина стада или табуна
целой деревни.
Но мало взять в руки оружие - им надо уметь отлично пользоваться.
Для этого необходимы беспрестанные утомительные тренировки с самого юного
возраста. Недаром мальчиков из рыцарских семей с детства приучали носить
доспехи - известны полные комплекты для 6-8-летних детей. Следовательно,
тяжеловооруженный всадник должен быть богатым человеком, располагающим
временем. Крупные владетели могли содержать при дворе лишь очень небольшое
число таких воинов. А где взять остальных? Ведь крепкий крестьянин, если и
имеет 45 коров, то не отдаст их за груду железа и красивого, но не годного
для хозяйства коня. Выход нашелся: король обязывал мелких землевладельцев
работать определенное время на крупного, снабжать его нужным количеством
продуктов и ремесленных изделий, а тот должен был быть готов определенное
количество дней в году служить королю в качестве тяжеловооруженного
всадника.
На подобных отношениях в Европе выстроилась сложная феодальная
система. И к XI-XII вв. тяжеловооруженные всадники превратились в касту
рыцарей. Доступ в это привилегированное сословие становился все более
трудным, основанным уже на родовитости, которая подтверждалась грамотами и
гербами Еще бы: кому хочется тесниться и допускать к жирному куску
посторонних. А кусок был жирным,и чем дальше, тем больше. За клятву
верности сеньору рыцарь получал землю с работающими на него крестьянами,
право суда над ними ,право сбора и присвоение налогов ,право охоты и т.д.
Он мог ездить ко дворам владык, развлекаться целыми днями, пропивать,
проигрывать в городах деньги, собранные с мужиков. Обязанности его
сводились к тому, чтобы во время военных действий служить на своих харчах
сеньору около месяца в году, а обычно и того меньше.
Ну а как рыцари воевали? По-разному. Сравнивать их с кем-то очень
трудно, т.к. они в Европе были в военном отношении предоставлены самим
себе. Разумеется, в сражениях участвовала и пехота - каждый рыцарь приводил
с собой слуг, вооруженных копьями и топорами, да и крупные владетели
нанимали большие отряды лучников и арбалетчиков. Но до XIV в. исход
сражения всегда определяли немногие господа-рыцари, многочисленные же слуги
пехотинцы были для господ хоть и необходимым, но лишь полспорьем. Рыцари их
в расчет вообще не принимали. Да и что могла сделать толпа необученных
крестьян против закованного в доспехи профессионального бойца на могучем
коне ? Рыцари презирали собственную же пехоту. Горя нетерпением сразиться с
достойным противником, то есть рыцарем же, они топтали конями мешающих им
своих же пещих воинов. С таким же равнодушием рыцари относились и к
всадникам без доспехов, лишь с мечами и легкими копьями. В одной из битв,
когда на группу рыцарей налетел отряд легких всадников, они даже не
сдвинулись с места, а просто перекололи своими длинными копьями лошадей
противника и только тогда поскакали на достойного врага рыцарей. Вот тут-
то и происходил настоящий бой: два закованных в железо всадника, закрытых
щитами, выставив вперед длинные копья, сшибались с налета, и от страшного
таранного удара, усиленного тяжестью доспехов и весом лошади в сочетании со
скоростью движения, враг с треснувшим щитом и распоротой кольчугой или
просто оглушенный вылетал из седла. Если же доспехи выдерживали ,а копья
ломались, начиналась рубка на мечах. Это было отнюдь не изящное фехтование:
удары были редкими, но страшными. Об их силе говорят останки воинов,
погибших в сражениях средневековья, - разрубленные черепа, перерубленные
берцовые кости. Вот ради такого боя и жили рыцари. В такой бой они кидались
очертя голову, забыв об осторожности, об элементарном строе, нарушая
приказы командующих. Хотя какие там приказы - рыцарям лишь предлагали
держать строй, их просили.
При малейшем признаке победы рыцарь кидался грабить лагерь врага,
забывая обо всем, - и ради этого тоже жили рыцари. Недаром некоторые
короли, запрещая бойцам ломать боевой порядок, при наступлении исхода битвы
из за грабежа строили перед боем виселицы для несдержанных вассалов. Бой
мог быть довольно долгим. Ведь он распадался обычно на нескончаемое
количество поединков, когда противники гонялись друг за другом.
Рыцарская честь понималась весьма своеобразно. Устав тамплиеров
разрешал рыцарю нападать на противника спереди и сзади, справа и слева,
везде, где можно нанести ему урон. Но если противнику удавалось заставить
отступить хоть нескольких рыцарей, их соратники, заметив это, как правило,
ударялись в паническое бегство, которое не в силах был остановить ни один
полководец. Сколько королей лишились победы только потому, что
преждевременно теряли голову от страха!
Никакой воинской дисциплины у рыцарей не было, и быть не могло.
Ибо рыцарь - индивидуальный боец, привилегированный воин с болезнено-острым
чувством собственного достоинства. Он профессионал от рождения и в военном
деле равен любому из своего сословия, вплоть до короля. В бою он зависит
только сам от себя и выделиться, быть первым может, только показав свою
храбрость, добротность своих доспехов и резвость коня. И он показывал это
всеми силами. Да кто же тут мог что-то ему указать, приказать ? Рыцарь сам
знает все, и любой приказ для него - урон чести. Такое самосознание рыцаря
было хорошо известно полководцам, государственным деятелям, светским и
церковным. Видя, что несокрушимые всадники терпят поражение из-за своей
горячности и своеволия, вылетая в атаку разрозненными группами, и зная, что
тяжелая конница непобедима, когда наваливаются всей массой, государственная
и церковная админестрации принимали меры, чтобы навести хоть какой-то
порядок. Ведь к тому же рыцарей было мало. Например, во всей Англии в 70-х
гг. XIII в. насчитывалось 2750 рыцарей. В боях участвовало обычно несколько
десятков рыцарей, и лишь в больших сражениях они исчислялись сотнями, редко
переваливая за тысячу Понятно, что это мизерное количество полноценных
бойцов нельзя было растрачивать, распылять по мелочам. И тогда с конца XI-
го века, во время крестовых походов, стали возникать духовно-рыцарские
ордена со строгими уставами, регламентирующими боевые действия.
Постепенный переход от феодализма к капитализму в конце XIX в. привел
к постепенному отмиранию старых видов развлечений, к новым формам отдыха и
развлечений аристократов, таким как игра в гольф, теннис и др.
Реферат на тему: Депортации с оккупированных территорий
Депортации с оккупированных территорий (1940 - 1952 гг.)
[pic]
Введение
В этой части рассматриваются депортации иностранных граждан с
территорий, оккупированных советским режимом в начале II мировой войны, в
1939 и 1940 годах, в период участия СССР в этой войне на стороне нацистской
Германии.
Массовые депортации в наш регион постигли граждан балтийских
государств (Литвы, Латвии и Эстонии), а также граждан Польской Республики,
включая беженцев из центральных и западных воеводств (преимущественно
евреев), и затронули беженцев из Чехословакии и даже Австрии (тоже
преимущественно евреев), искавших в Польше спасения от нацистского террора.
Особо отметим, что депортации иностранных граждан не были депортациями
по национальному признаку. Говорить в этой связи о "депортациях поляков",
"депортациях латышей" и т.п. - и поныне распространённая, но грубая ошибка.
Достаточно упомянуть, что почти во всех этих потоках было немало этнических
русских. Жертвы депортаций намечались в основном по социальным признакам и
особенно по общественному положению. Депортация беженцев занимает как бы
отдельное место в этом ряду, а по внешним признакам наиболее напоминает
депортацию по национальному признаку, так как по своему составу этот поток
был практически чисто еврейским. Парадоксальным образом, депортация этих
беженцев, несомненно, спасла жизнь большинства из них.
В этой части мы рассматриваем депортации польских граждан только в
период 1940-1941 гг. Такое ограничение обусловлено тем, что все эти
ссыльные были в организованном порядке репатриированы в начале 1946 года.
Ссыльные потоки из оккупированной (аннексированной) части Польши в 1944-
1952 гг. описаны в разделе 8.
Мы не располагаем ни прямыми, ни косвенными сведениями о депортациях в
наш регион с оккупированных территорий Румынии (Бессарабия и Буковина), а
также из Восточной Пруссии и стран Дальнего Востока.
Депортации из Восточной Польши
[pic]
В результате IV раздела Польши, оформленного в августе 1939 года
"пактом Риббентроп-Молотов", под советскую оккупацию попали восточные
воеводства Польской Республики: Станиславовское, Тарнопольское, Львовское,
Полесское, Волынское, Виленское, Белостоцкое и Новогродское, то есть 8 из
16 воеводств.
В 1940-1941 годах принято насчитывать четыре депортации польских
граждан с территории этих воеводств, но с учётом того, что депортации из
Белостоцкого и Виленского воеводств в 1941 году проходили на месяц позднее,
чем депортации из южной части оккупированных территорий, и были
хронологически (а также логически) связаны с депортацией из Литвы, есть
основания выделить их в 5-ю волну, то есть считать пятой депортацией.
Дата первой депортации - 10 февраля 1940 года. Под неё попали
"легионисты" (бывшие бойцы Легионов Пилсудского, затем получившие земельные
наделы) и госслужащие со своими семьями, в том числе очень много работников
лесного хозяйства, но также огромная масса обыкновенных крестьян, как
поляков, так и украинцев. Часть этого потока, пришедшая в марте 1940 года в
наш регион, была рассеяна очень широко, и даже ссыльных из одного эшелона,
после выгрузки в Красноярске, разбрасывали буквально в разные концы края.
Одни попали в Ярцевский район, другие на Ману (Вилистое) , третьи на
Маклаковский лесозавод, четвёртые на золотые рудники Удерейского и Северо-
Енисейского районов (Еленка, Аяхта и т.п.), пятые на Знаменский стеклозавод
под Красноярском, и т.д., и т.п.
По имеющимся у нас данным, этот поток шёл в наш регион исключительно
из южных воеводств (Львовского, Станиславовского и Тарнопольского).
Сведений о ссыльных из других регионов Польши у нас нет.
Второй по счёту стала депортация беженцев (в основном евреев) в апреле
1940 года. Особенно много беженцев скопилось в тот момент во Львове. Среди
них были беженцы не только из западной части Польши, но также из
Чехословакии и Австрии. Советские оккупационные власти сначала предложили
беженцам "добровольно" ехать в Сибирь или Казахстан, а когда желающих
нашлось мало, всех отправили туда под конвоем.
У нас есть только разрозненные и в основном косвенные сведения о
ссыльных из этого потока в нашем регионе. Такие ссыльные были в Хакасии и в
Тасеево. В репатриационных эшелонных списках по Абакану и Минусинску
еврейские семьи составляют 20-25%.
Принято считать, что под третью депортацию, в июне 1940 года, попали
прежде всего семьи офицеров и резервистов, попавших в советский плен и
уничтоженных коммунистами в мае 1940 года. Видимо, эта депортация была не
так многочисленна, как предыдущие. В наш регион попали в этом потоке
ссыльные из Новогродского воеводства (возможно, среди них были семьи
военнопленных, но у нас нет таких сведений). Одних выгрузили в Ачинске и
загнали в колхозы, других довезли до Абакана и отправили по деревням
Минусинского района.
Четвёртая депортация, в конце мая 1941 года, захватила, видимо, в
основном южные воеводства. Есть основания предполагать, что в этническом
отношении в этом потоке преобладали украинцы. В нём были, разумеется,
поляки, а также евреи. В наш регион этот поток пришёл, в частности, из
Станиславовского и из Волынского воеводства. По нашим данным, этих ссыльных
в основном загнали в леспромхозы: в Даурском, Большемуртинском, Казачинском
районах.
Наконец, последняя из этих депортаций, в конце июня 1941 года,
захватила как Белостокское и Новогродское, так, видимо, и Полесское
воеводство. Последние ссыльные эшелоны гнали на восток уже под бомбёжкой.
Часть этого ссыльного потока выгрузили в Хакасии, а ссыльных разогнали по
степным и предгорным овцесовхозам. Другую часть выгрузили в Канске, откуда
ссыльных отправили в окрестные районы (в частности, в Тасеевский).
Все эти ссыльные должны были получить освобождение по сентябрьской
1941 года "амнистии", распространявшейся на всех польских граждан. Но
реально были освобождены лишь немногие, находившиеся в ссылке близко от
больших городов. Узнав о формировании польской армии, многие уехали в
Казахстан и Среднюю Азию, а затем эвакуировались с армией в Иран. Другие
уехали или в Поволжье, или на Алтай. Большинство ссыльных польских граждан
выбрались из мест ссылки только в 1943-1944. Из Енисейска и Маклаково
многие уехали в Абакан, из Удерейского района - в Донбасс.
И только весной 1946 года практически все ещё остававшиеся в СССР
польские граждане (этнические поляки и евреи) были освобождены и в
организованном порядке "репатриированы" в Польшу. Уехать в Польшу удалось
также многим украинцам и белорусам, хотя их иностранного гражданства
советский режим не признавал. Остальные украинцы и белорусы вернулись на
родину.
Депортации из Литвы (включая районы, входившие в состав Польши)
[pic]
Принято насчитывать три крупнейшие депортации с территории Литовской
Республики и ряд менее значительных, происходивших ежегодно, по 1953 год
включительно. Следует учитывать, что под эти депортации попали многие из
польских граждан, проживавших в литовской части Виленского воеводства.
Первая и самая варварская из депортаций литовских граждан по традиции
связывается с датой 14 июня 1941 года. С тех самых пор день 14 июня стал
днём национального траура во всех трёх странах Балтии. В действительности
массовая депортация началась раньше, 13 или даже 12 июня, а окончилась не
ранее 20 июня 1941 года. Большинство ссыльных угоняли в Алтайский край и
Томскую область. Но несколько ссыльных эшелонов пригнали и в наш регион. Мы
располагаем конкретными данными только об одном эшелоне из Литвы, из её
северной части, из Пасвалиса и Биржай. Его разгрузили в Красноярске.
В этом эшелоне были не только этнические литовцы. Значительную часть
этих ссыльных составляли латыши, так как в северных приграничных районах
Литвы было много крестьян латышской национальности. Среди ссыльных были
также евреи, в основном городские жители.
Из Красноярска ссыльных (может быть, не всех) отправили вверх по
Енисею, в Новосёловский район. У нас имеются сведения, что осенью 1941 года
несколько сот литовцев привезли в Нижнешадрино (чуть выше Ярцево) и затем
отправили вверх по Касу. Нам неизвестно, были ли они отправлены туда
непосредственно из Красноярска, или позднее, из Новосёловского района.
Летом 1942 года часть ссыльных литовских граждан угнали из
Новосёловского района на север, на "рыбную ловлю" в станки (приречные
посёлки) Игарского и Туруханского районов. Некоторых загнали даже в Караул
и Усть-Порт, далеко за Полярный круг, ниже Дудинки. Однако многие ссыльные
из Литвы остались в Новосёловском районе до освобождения.
Кроме того, ссыльные из этого потока попали ещё в таёжные районы к
востоку и северу от Канска. Видимо, в Канске тоже выгружали ссыльные
эшелоны.
Менее значительные депортации литовских граждан происходили в 1945-
1947 годах, в том числе и в наш регион, но об этом у нас нет конкретных
данных.
Депортация 22 мая 1948 года, самая массовая из всех, явилась и самой
крупной депортацией из Литвы в наш регион. Как и в случае первой
депортации, дата 22 мая условна, а облавы и отправка эшелонов растянулись
на несколько дней. По этническому составу этот поток был в основном
литовским, но среди ссыльных было много поляков, в т.ч. польских граждан из
Виленского воеводства (то есть юго-восточных районов Литвы), были также
русские семьи из заметной русской крестьянской диаспоры в Литве. Поскольку
в наш регион пригнали и эшелоны с севера Литвы, среди ссыльных могли быть
также этнические латыши.
По социальному составу этот поток был по преимуществу крестьянским.
Значительное число эшелонов с разных концов Литвы (с запада, востока,
юга, из центральной части) выгрузили на ст. Камарчага Манского района.
Ссыльных везли через пос. Орешное (некоторые там и остались) на Ману: в
Нарву, Малый и Большой Унгут и т.д. Многих завезли на верхнюю Ману: в Мину,
Хабайдак, на участок Вилистый, в Кияй и Выезжий Лог.
Один эшелон (из северной части Литвы) выгрузили на ст. Маганск, а
ссыльных растолкали по колхозам Советского (ныне Берёзовского) района.
Ссыльных из центральной части Литвы выгрузили в Красноярске и
отправили на юг, в Саяны, на горные реки (Сисим и Убей) в Даурском и
Новосёловском районах. Много литовских граждан попало в ссылку и в более
южные районы вокруг Минусинска, вплоть до горных районов юга края, а также
в Хакасию.
Из Красноярска очень много ссыльных отправили на север, особенно в
Игарку. Туда попала значительная часть депортированных из центральной части
Литвы. Часть ссыльных попала в Казачинский, Енисейский и Ярцевский районы.
Некоторых ссыльных из западной части Литвы завезли за Канск. Их
выгрузили частью в Иланске, частью на ст. Тинская Нижнеингашского района.
Ссыльные из этого потока попали на Бирюсу и Ангару, а также в районы к югу
от Канска.
Депортация 25 марта 1949 года тоже привела к появлению новых ссыльных
в нашем регионе, но в меньших масштабах, чем в 1948 году. По этой
депортации у нас есть конкретные сведения только об эшелонах из северо-
западной части Литвы, выгруженных в Боготоле и Ачинске. Ссыльных из этих,
двух или более, эшелонов растолкали по колхозам в Ачинском, Большеулуйском,
Бирилюсском и Тюхтетском районах. Кроме того, ссыльные из этого потока
попали в Игарку, в Хакасию, в районы близ Красноярска. По этническому и
социальному составу этот поток был сходен с потоком 1948 года.
Последняя большая депортация из Литвы началась осенью 1951 года и
длилась до января следующего года. Многие ссыльные из этого потока попали в
районы вокруг Красноярска. Среди этих ссыльных были польские граждане -
поляки из Виленского воеводства. Часть ссыльных попала в Новосёловский
район, часть завезли в Канск, Иланск и Нижний Ингаш, часть к югу от
Ачинска.
Последних ссыльных из Литвы пригнали в наш регион летом (!) 1953 года.
Но их вскоре освободили.
Из ссыльных, попавших под депортацию 1941 года, раньше всех других
были освобождены те, кто имел польское гражданство. Некоторым
посчастливилось освободиться почти сразу, через 2-3 месяца, а те, кто не
смог эвакуироваться с польской армией, были репатриированы в Польшу весной
1946 года (см. в п. 5.2).
Тех ссыльных из первого потока, которые были несовершеннолетними в
1941 году, освободили в 1947 году, но в конце 40-х годов их, почти всех,
переловили и отправили обратно в ссылку.
Ссыльных литовских граждан начали освобождать уже в 1954 году, однако
их массовое освобождение началось только в 1956 году. Основную часть
ссыльных освободили в 1957 или 1958 году. Но многие из них остались под
комендатурой до 1959 и даже 1960 года, в том числе некоторые ссыльные из
первого потока. Причины этого явления нам неизвестны.
Польских граждан, депортированных из Литвы, в 1956-1957 годах вывозили
в Польшу в организованном порядке, как в 1946 году.
Не все освобождённые литовские граждане, даже из числа этнических
литовцев, смогли вернуться на родину. Советский режим чинил им всяческие
препоны.
Разумеется, всё вышесказанное не означает, что к 1961 году в нашем
регионе не осталось в ссылке никого из литовских граждан. Но это были
другие ссыльные, в основном 25-летники, которым заменили ссылкой оставшийся
лагерный срок. Их освободили в середине 60-х годов (см. также в разделе 9).
Депортации из Латвии
[pic]
Принято насчитывать две крупнейшие депортации с территории Латвийской
Республики: в 1941 и 1949 годах (см. также п. 5.3).
Первая и наиболее варварская из депортаций латвийских граждан
связывается с датой 14 июня 1941 года. Значительную часть этого ссыльного
потока пригнали в наш регион. По этническому составу среди ссыльных
преобладали латыши и латгальцы, но было много белорусов и поляков из
Латгалии, а также русских из восточных уездов Латвии. Среди ссыльных были
также евреи.
Депортированные из Латгалии (юго-восточная часть Латвии) попали на
восток нашего региона, в Нижнеингашский и Абанский районы, откуда почти
всех их летом 1942 года угнали в Игарку. Многих депортированных из западной
части Латвии загнали на ссылку в районы к северу от Ачинска.
Многие латвийские граждане, угнанные в этом потоке, в 40-х годах
находились в ссылке в совхозе им. Молокова, в Ярцевском районе. Другие
попали в станки (приречные посёлки) Туруханского и Игарского районов.
По имеющимся у нас данным, в конце 40-х годов в наш регион пригнали
только один ссыльный эшелон из Латвии, из её южной части. Его разгрузили
весной 1949 года в Решотах (ст. Нижняя Пойма). Ссыльных разогнали по
лесоучасткам Нижнеингашского района.
В 1947 году прошло освобождение тех ссыльных из первого потока,
которые были несовершеннолетними в 1941 году. Но в конце 40-х годов их,
почти всех, переловили и отправили обратно в ссылку. Во многих случаях их
отправляли на прежнее место ссылки, но известны исключения. Например,
многие повторные ссыльные попали в Бирилюсский район, и среди них были
такие, кто вернулся на родину из ссылки в Иркутской области.
Основную часть ссыльных освободили в 1957 или 1958 году. Но многие из
них не смогли вернуться на родину. Советский режим чинил им всяческие
препоны.
Кроме названных потоков, нужно указать ещё один, со своими
отличительными чертами. Это был поток ссыльных латвийских граждан, в
основном русский по этническому составу, из аннексированных (присоединённых
к Псковской обл.) восточных уездов Латвии (Абренский и другие, т.е.
Пыталовский, Качановский и Палкинский районы). Этот ссыльный поток
датируется маем 1950 г. Эшелон выгрузили в Красноярске 10 июня 1950 г.
Многих ссыльных оставили в городе (на кирпичных заводах и т.п.), данные о
других местах ссылки нам неизвестны. Задним числом, уже осенью 1950 г.,
ссылку "оформило" ОСО МГБ. Ссыльных из этого потока освободили раньше, чем
других латвийских граждан, а именно уже в январе 1956 г.
Депортации из Эстонии
[pic]
Хорошо известны две крупномасштабные депортации с территории Эстонской
Республики: в июне 1941 года и в марте 1949 года (см. также п.п. 5.3, 5.4).
Первая и наиболее варварская из депортаций эстонских граждан
связывается с датой 14 июня 1941 года. К сожалению, у нас нет никаких
конкретных данных о судьбе ссыльных из этого потока в нашем регионе.
Известно лишь, что в начале 40-х годов ссыльных из Эстонии пригоняли в
Игарку, а также в станок Бахта и в другие станки Туруханского района.
У нас имеются также сведения о разгрузке в нашем регионе ссыльных
эшелонов из Эстонии весной 1949 года.
Ссыльных эстонских граждан освободили в основном в 1957-1958 годах.
После освобождения из ссылки большинству из них удалось вернуться на
родину.
| |
