|
Реферат: М.Ю Лотман о романе Евгений Онегин (Литература : русская)
Проблема интонации. «Роман треьбует болтавни»
Мы уже приводили парадоксально звучащее утверждение П: «Роман требует
болтовни» (XIII, 180).Парадокс здесь в том, что роман - жанр, исторически
сложившийся как письменное повествование, — П трактует в категориях устной
речи, во-первых, и нелитературной речи, » вторых; и то и другое должно
имитироваться средствами письменного лит повествования. Такая имитация
создавала в читательском воспятии эффект непосредственного присутствия,
что резко повышало степень соучастия и доверия читателя по отношению к
тексту.
Аналогичной была и роя стихотворного повествования: достигнув условными
средствами иллюзии» посредственного рассказа, оно изменило уровень
требований, предъявлыемых прозаическому повествопанию.
«Болтовня» — сознательная ориентация на повествование, которое *
принималось бы читателем как непринужденный, непосредственный
нелитературный рассказ, — определила поиски новаторского построения
поэтической интонации в «Онегине».
Воспроизведение действительности на интонационном уровне – это в
значительной мере ,воссоздание иллюзии разговорных интонаций.
Стремление ряда европейских поэтов (Байрон, Пушкин, Лермонтов) в момент
отказа от субъективно-лирического и монологического построения
романтической поэмы обратиться к строфической организации текста — весьма
примечательно. Имитация разнообразия живой речи, разговорности, интонация
«болтовни» оказывается связанной с монотонностью строфического деления.
Этот парадоксальный факт нуждается в объяснении.
Дело в том, что прозаическая (как и всякая иная) интонация всегда
определяется не наличием каких-либо элементов, а отношением между
структурами. Для того, чтобы стих воспринимался как звучащий близко к
неорганизованной речи, нужно не просто придать ему структурные черты
непоэтического текста, а воскресить в сознании декламатора и отменяемую, и
отменяющую структуру одновременно.
В ЕО текст глав членится на строфы , а внутри строф, блогодаря
постоянной системе рифмовки , на весьма особенные и симметрически
повторяющиеся из строфы в строфу элементы: три четверостишия и одно
двустишие.
Литература и «Литературность» в Онегине
Основа позиции Пушкина — в отталкивании от любых форм литературности. В
этом отношении он не делает различий между классицизмом и романтизмом,
противопоставляя им «поэзию действительности», выступающую как антитеза
«литературного» «жизненному». Пушкин в «Онегине» поставил перед собой, по
сути дела, невыполнимую задачу — воспроизвести не жизненную ситуацию,
пропущенную сквозь призму поэтики романа и переведенную на его условный
язык, а жизненную ситуацию как таковую.
Современные читатели самых различных лагерей отказывались видеть в
«Онегине» организованное художественное целое. Почти единодушное мнение
заключалось в том, что автор дал набор мастерских картин, лишенных
внутренней связи, что главное лицо слишком слабо и ничтожно, чтобы быть
центром романного сюжетат
современники и находили в нем лишь цепь несвязных
Пушкин сознательно избегал норм и правил, обязательных не только для
романа, но и вообще для всего, что могло бы быть определено как
литературный текст.Прежде всего, предмет повествования представлялся
читателю не как завершенный текст — «теория жизни человеческой», а как
произвольно вырезанный кусок произвольно выбранной жизни. С этим связано
подчеркнутое отсутствие в «Онегине» «начала» и «конца» в литературном
смысле этих понятий.
«Онегин» начинается размышлениями героя, покидающего в карете Петербург
«началом» в литературном смысле.
Еще очевиднее отсутствие в тексте конца
«Неоконченность» романа любопытно повлияла на судьбу читательского
восприятия заключения «Онегина». Вся история читательского (и
исследовательского) осмысления произведенья Пушкина, в значительной мере,
сводится к додумыванию «конца» романа.
Один из возможных романных концов — настойчивое стремление «завершить»
любовь Онегина и Татьяны адюльтером, что позволяло бы построить из героя,
героини и ее мужа классический «треугольник».
В этих условиях оценка героини также делалась понятной и привычной: если
героиня жертвовала условным мнением света ради чувства и, следуя ему до
конца, совершала «падение» с любимым человеком, то она воспринималась как
«сильная натура», «натура протестующая и энергическая». В случае отказа ее
последоватъ за велением сердца в ней видели существо слабое, жертву
общественных предрассудков или даже светскую даму, предпочитающую
узаконенный и приличный разврат (жизнь с нелюбимым человеком!) откровенной
правде чувства. Белинский завершил блестяще написанный очерк характера
Татьяны резким требованием: «Но я другому отдана, — именно отдана, а не
отдалась] Вечная верность — кому и в чем" Верность таким отношениям,
которые составляют профанацию чувства и чистоты женственности, потому что
некоторые отношения, не освящаемые любовию. в высшей степени
безнравственны».
Пожалуй, ближе многих из последующих исследователей к пониманию природы
построения «Онегина» был Белинский, писавший: «Где же роман? Какая его
мысль? И что за роман без конца", (курсив мой. —10. Л.) — Мы думаем, что
есть романы, которых мысль в том и заключается, что в них нет конца, потому
что в самой действительности бывают события без развязки
мы знаем, что силы этой богатой натуры остались без приложения, жизнь
без смысла, а роман без конца" (курсив мой. —10. Л.) Довольно и этого
знать, чтоб нс захотеть больше ничего знать...»
Герои «Онегина» неизменно оказываются в ситуациях, знакомых читателям по
многочисленным литературным текстам. Но ведут они себя не по нормам
«литературности». В результате «события» — то есть сюжетные узлы, которые
подсказывает читателю его память и художественный опыт, — не реализуются.
Сюжет «Онегина», в значительной мере, отмечен отсутствием событий (если
понимать под «событиями» элементы романного сюжета). В результате читатель
все время оказывается в положении человека, ставящего ногу в ожидании
ступеньки, между тем как лестница окончилась и он стоит на ровном месте.
Сюжет складывается из непроисходящих событий. Как роман в целом, так и
каждый эпизод, равный, грубо говоря, главе, кончается «ничем».
Однако ((несовершение событий» имеет в «Евгении Онегине» совсем иной
смысл.
Так, в начале романа препятствий в традиционном смысле (внешних
препятствий) нет. Напротив, все—ив семье Лариных, и среди соседей — видят в
Онегине возможного жениха Татьяны. Тем не менее соединения героев не
происходит. В конце между героями возникает препятствие — брак Татьяны.
здесь героиня не хочет устранять препятствия, потому, что видит в нем не
внешнюю силу, а нравственную ценность. Дискредитируется самый принцип
построения сюжета в соответствии с нормами романтического текста.
Но эта «непостроенность» жизни — не только закон истины для автора, но и
трагедия для его героев: включенные в поток действительности, они не могут
реализовать своих внутренних возможностей и своего права на счастье. Они
становятся синонимом неустроенности жизни и сомнения в возможности ее
устроить.
В построении романа есть еще одна особенность. Как мы видели, роман
строится по принципу присоединения все новых и новых эпизодов — строф и
глав.
Однако, придав «Онегину» характер романа с продолжением, Пушкин
существенно изменил сам этот конструктивный принцип: вместо героя, который
во все время меняющихся ситуациях реализует одни и те же, ожидаемые от него
читателем свойства и интересен именно своим постоянством, Онегин, по сути
дела, предстает перед нами каждый раз другим. Поэтому, если в «романе с
продолжением» центр интереса всегда сосредоточен на поступках героя, его
поведении в различных ситуациях (ср. народную книгу о Тиле Эйленшпигеле
или построение «Василия Теркина»), то в «Онегине» каждый раз вперед
выдвигается сопоставление характеров. Главы строятся по системе
' парных противопоставлений:
Онегин — петербургское общество
Онегин — автор
Онегин —Ленский 1
Онегин — помещики
Онегин — Татьяна (о третьей и четвертой главах)
Онегин — Тятьина (в сне Татьяны)
Онегин — Зарецкнй
кабинет Онегина —Татьяна
Онегин — Татьяна (в Петербурге)
Все герои соотнесены с центральным персонажем, но никогда не вступают и
соотношение (в сопостанленис характеров) между собой. Другие герои романа
делятся на две группы: существующих лишь в отношении к фигуре Онегина или
обладающих некоторой самостоятельностью. Последнее будет определяться
наличием соотнесенных с ними персонажей,
Зато Татьяна имеет парадигму противопоставлений, не уступающую Онегину:
Любопытно, что муж Татьяны нигде не выступает в качестве сопоставленного
с ней характера — он лишь персонифицированное сюжетное обстоятельство.
В романе поразительно мало прямых характеристик и описаний героев
Это тем более интересно, что, как мы говорили, текст демонстративно
строился как рассказывание, «болтовня», имитировал движение речи.
Судьбы героев развертываются в сложном пересечении литературных
реминисценций. Руссо, Стерн, Сталь, Ричардсон, Байрон, Коистан, Шатоб-риан,
Шиллер, Гетс, Филдинг, Матюрен, Луве де Кувре, Август Лафонтсп, Мур,
Бюргер, Геснер, Вольтер, Карамзин, Жуковский, Баратынский, Грибоедов,
Левшин, В. Пушкин, В. Майков, Богданович, произведения массовой
романической литературы — русской и европейской — таков неполный список
авторов литературных произведений, чьи тексты составляют фон, в проекции на
который обрисовывается судьба героев. К этому списку следует прибавить и
южные поэмы самого Пушкина.
Несовпадение реального сюжета с ожидаемым тем более подчеркнуто, что'
сами герои вовлечены в тот же мир литературности, что я читатели.
'При этом, чей ближе герой к миру литературности, тем ироничнее отношение
к нему автора. Полное освобождение Онегина и Татьяны п восьмой главе от пут
литературных ассоциаций осознается как вхождение их в подлинный, то есть
простой и трагический мир действительной жизни.
«Поэзия действительности»
Создавая «Евгения Онегина», Пушкин поставил перед собой задачу, в
принципе, совершенно новую для литературы: создание произведения
литературы, которое, преодолев литературность, воспринималось бы как сама
внелитературная реальность, не переставая при этом быть литературой.
Видимо, так Пушкин понимал звание «поэта действительности»
Для имитации «непостроенности» текста Пушкину пришлось отказаться от
таких мощных рычагов смысловой организации, как, например, «конец» текста.
'Избранное Пушкиным построение отличается большой сложностью.
Эго придает произведению характер не только «романа о героях», но и
«романа о романе». Постоянная перемена местами персонажей из внетекстового
мира (автор, его биографические друзья, реальные обстоятельства и жизненные
связи), героев романного пространства и таких метатекстовых персонажей,
как, например, Муза (персонифицированный способ создания текста) —
устойчивый прием «Онегина», приводящий к резкому обнажению меры условности.
Мы сталкиваемся с самыми необычными встречами: Пушкин встречается с
Онегиным, Татьяна — с Вяземским
Человек в пушкинском романе в стихах.
Строя текст , как непринужденную беседу с читателем, Пушкин постоянно
напоминает , что сам он- сочинитель, а герой романа- плод его фантазии.
Параллелизм между Онегиным и Печориным очевиден до тривиальности, роман
Лермонтова пересекается с пушкинским не только благодаря основным
характерам — соотнесенность их поддерживается многочисленными
реминисценциями'. Наконец известный афоризм Белинского о том, что Печорин —
«это Онегин нашего времени», «несходство их между собою гораздо меньше
расстояния между Онег и Печор», — закрепил эту параллель в сознании
читательских поколений. Можно было бы привести много соображений
относительно отражения антитезы Онегин — Ленский в паре Печорин —
Грушницкий (показательно, что еще в 1837 г. Лермонтов был склонен
отождествлять Ленского с Пушкиным), о трансформации повествовательных
принципов «Онегина» в системе «Героя нашего времени», обнаруживающей
явственную преемственность между этими романами, и т. д.
Разрушая плавность и последовательность истории своего героя, равно как и
единство характера, Пушкин переносил в литературный текст
непосредственность впечатлений от общения с живой человеческой личностью.
О композициионной функции “Десятой главы” ЕО
1. Так называемая десятая глава «Евгения Онегина» не обойдена вниманием
исследователей. Количество интерпретаций (включая и литературные подделки
«находок» нехватающих строф) свидетельствует о неиссякаемом интересе к
этому неясному тексту. Цель настоящего сообщения — попытаться определить
его композиционное отношение к общему замыслу романа.
2. И исследователи, связывавшие содержание десятой главы с «декабристским
будущим» Онегина (Г. А. Гуковский, С. М. Бонди и др.), и исключавшие такую
возможность видят в ней прямое выражение отношения Пушкина к людям 14
декабря и их движению: «Рождение у Пушкина подобного замысла —
свидетельство глубокой преданности Пушкина освободительным идеям,
считавшего себя наследником и продолжателем великого дела декабристов»'.
Ромае ЕО . Комментарии
Отношение текста реалистического произведения к миру вещей и прел метов в
окружающей действительности строится по совершенно иному план) чем в
системе романтизма. Поэтический мир романтического произведена был
абстрагирован от реального быта, окружающего автора и его читателей
' Пушкинский текст в «Евгении Онегине» построен по иному принлипу: текст и
внетекстовой мир органически связаны, живут в постоянном взаимном отражении
Понять «Евген Онегина», не зная окружающей Пушкина жизни — от глубоких
движений идей эпохи до «мелочей» быта, — невозможно. Здесь важно все,
вплоть до мельчайших черточек.
Введение
хронология работ П над ЕО. Проблема прототипов.
Определение прототипов , тех или иных персонажей ЕО занимало, как
читателей , так и исследователей.
В связи с этим можно оставить без внимания рассуждения вроде: «Был ли у
Татьяны Лариной реальный прототип? На протяжении многих лет ученые-
пушкинисты не пришли к единому решению. В образе Татьяны нашли воплощение
черты не одной, а многих современниц Пушкина. Может быть, мы обязаны
рождением этого образа и черноокой красавице Марии Волконской, и задумчивой
Евпраксии Вульф...
Но в одном сходятся многие исследователи: в облике Татьяны - княгини есть
черты графини, которую вспоминает Пушкин в „Домике в Коломне". Юный Пушкин,
живя в Коломне, встречал молодую красавицу графиню в церкви на Покровской
площади...»
Образ Ленского расположен несколько ближе к периферии романа, и в этом
смысле может показаться, что поиски определенных прототипов здесь более
обоснованны. Однако энергичное сближение Ленского с Кюхельбекером,
произведенное Ю. Н. Тыняновым (Пушкин и его современники. С. 233— 294),
лучше всего убеждает в том, что попытки дать поэту-романтику в ЕО некоторый
единый и однозначный прототип к убедительным результатам не приводят.
Иначе строится в романе (особенно в начале его) литературный фон:
стремясь окружить своих героев неким реальным, а не условно-литературным
пространством, П вводит их в мир, наполненный лицами, персонально
известными и ему, и читателям. Это был тот же путь, по которому шел
Грибоедов, окруживший своих героев толпой персонажей с прозрачными
прототипами.
Очерк дворянского быта онегинской поры
Известное определение Белинского, назвавшего ЕО «энциклопедией русской
жизни», подчеркнуло совершенно особую роль бытовых представдений в
структуре пушкинского романа.
В „Евгении Онегине" перед читателем проходит серия бытовых явлений,
нравоописательных деталей, вещей, одежд, цветов, блюд, обычаев».
Хозяйство и имущественное положение.
Русское дворянство было сословием душе- и землевладельцев. Владение
поместьями и крепостными крестьянами составляло одновременно сословную
привилегию дворян и было мерилом богатства, общественного положения и
престижа. Это, в частности, приводило к тому, что стремление увеличивать
число душ доминировало над попытками повысить доходность поместья путем
рационального землепользования.
Герои ЕО довольно четко охарактеризованы в отношении их имущественного
положения. Отец Онегина «промотался» (1, III, 4), сам герой романа, после
получения наследства от дяди, видимо, сделался богатым помещиком:
Заводов, вод, лесов, земель
Хозяин полный... (1.LIII . 10—11)
.Характеристика Ленского начинается с указания, что он «богат» (2, XII, 1).
Ларины же не были богаты.
Повышение доходности хозяйства путем увеличения его производительности
противоречило как природе крепостного труда, так и психологии дворянина-
помещика, который предпочитал идти по более легкому пути роста крестьянских
повинностей и оброков. Давая единовременный эффект повышения дохода, эта
мера в конечном итоге разоряла крестьян и самого помещика, хотя умение
выжимать из крестьян деньги считалось среди средних и мелких помещиков
основой хозяйственного искусства. В ЕО упомянут
Гвоздин, хозяин превосходный,
Владелец нищих мужиков (5,XXVI. 3—4).
Рационализация хозяйства не вязалась с природой крепостного труда и чаще
всего оставалась барской причудой.
Более верными способами «подымать доходы по расходам» были различные
формы пожалований от правительства
Причиной образования долгов было не только стремление «жить по-
дворянски», то есть не по средствам, но и потребность иметь в своем
распоряжении свободные деньги. Крепостное хозяйство — в значительной мере
барщинное — давало доходы в виде продуктов крестьянского труда {простой
продукт» — 1, VII, 12), а столичная жизнь требовала денег. Сбывать
сельскохозяйственные продукты и получать за них деньги было для обычного
помещика, особенно богатого столичного жителя, ведущего барский образ
жизни, непривычно и хлопотно.
Долги могли образоваться от частных займов и заклада поместий в банк
Жить на средства, полученные при закладе имения, называлось «жить
долгами». Такой способ был прямым путем к разорению. Предполагалось, что
дворянин на полученные при закладе деньги
приобретет новые поместья или улучшит состояние старых и, повысив таким
образом свой доход, получит средства на уплату процентов и выкуп поместья
из заклада. Однако в большинстве случаев дворяне проживали полученные ) в
банке суммы, тратя их на покупку или строительство домов в столице,
туалеты, балы («давал три бала ежегодно» —1,111,3— для не слишком богатого
дворянина, не имеющего в доме дочерей-невест, три бала в год —
неоправданная роскошь). Это приводило к перезакладыванию уже заложенньх
имений, что влекло за собой удвоение процентов, которые начинали поглощать
значительную часть ежегодных доходов от деревень. Приходилось делать долги,
вырубать леса, продавать еще не заложенные деревни и т. д.
Неудивительно, что, когда отец Онегина, который вел хозяйство именно
таким образом, скончался, выяснилось, что наследство обременено большими
долгами:
В этом случае наследник мог принять наследство и вместе с ним взять на
себя долги отца или отказаться от него , предоставив кредиторам самим
улаживать счеты между собой. О. Пошел по второму пути.
' Получение наследства было не последним средством поправить расстроенные
дела. Молодым людям охотно верили в долг рестораторы, портные, владельцы
магазинов в расчете на их «грядущие доходы» (V, 6). Поэтому молодой человек
из богатой семьи мог без больших денег вести в Петербурге безбедное
существование при наличии надежд на наследство и известной
беззастенчивости.
образование и служба дворян
Характерной чертой домашнего воспитания был француз –гувернер.
Русский язык, словестность и историю , а так же танцы , верховную езду и
фехтование преподавали специальные учителя, которых приглашали « по
билетам» .Учитель сменял гувернера..
Француз-гувернер и фручитель редко серьезно относились к своим
педагогическим обязанностям
Если в XVIII в. (до французской революции 1789 г.) претендентами на
учительские места в России были, главным образом, мелкие жулики и
авантюристы, актеры, парикмахеры, беглые солдаты и просто люди
неопределенных занятий, то после революции за границами Франции оказались
тысячи аристократов-эмигрантов и в России возник новый тип учителя-
француза.
Альтернотивой домашнему воспитанию , дорогому и малоудовлетворительному ,
были частные пенсионы и государственные училища . Частные пансионы, как и
уроки домашних учителей , не имели ни одной общей программы , ни каких-либо
единых требований.
На другом плюсе находились плохо организованные провинциальные пансионы.
В значительно большем порядке находились государственные учебные
заведения.
Большинство русских дворян по традиции готовили своих детей к военному
поприщу. По указу 21 марта 1805 г. в обеих столицах и ряде провинциальных
городов (Смоленске, Киеве, Воронеже и др.) были открыты начальные военные
училища в количестве «15 рот». В них зачислялись дети «от 7 до 9-летнего
возраста,
'Военное поприще представлялось настолько естественным для дворянина, что
отсутствие этой черты в биографии должно было иметь какое-либо специальное
объяснение: болезнь или физический недостаток, скупость родичей, не
дававшую определить сына в гвардию Большинство штатских чиновников или
неслужащих дворян имели в своей биографии хотя бы краткий период, когда они
носили военный мундир. Достаточно просмотреть список знакомых П, чтобы
убедиться, что он был и в Петербурге после Лицея, и в Кишиневе, и в Одессе
окружен военными — среди его знакомых лишь единицы никогда не носили
мундира.
Штатскими высшими учебными заведениями были университеты. В нач XIX в их
было 5 : Московский Харьковский, Дерптский Виленский, Казанкий .
Онегин, как уже было сказано, никогда не носил военного мундира, что
выделяло его из числа сверстников, встретивших 1812 г. в возрасте 16—17
лег. Но то, что он вообще никогда нигде не служил, не имел никакого, даже
самого низшего чина, решительно делало Онегина белой вороной в кругу
современников
Неслужащий дворянин формально не наршал закон империи. Однако его
положение в обществе было особым
Правительство также весьма отрицательно смотрело на уклоняющегося от
службы и Не имеющего никакого чина дворянина. И в столице, и на почтовом
тракте он должен был пропускать вперед лиц, отмеченных чинами
Наконец, служба органически входила в дворянское понятие чести,
становясь ценностью этического порядка и связываясь с патриотизмом.
Представление о службе как высоком служении общественному благу и
противопоставление ее прислуживанию «лицам» (это чаще всего выражалось в
противопоставлении патриотической службы отечеству на полях сражений
прислуживанию «сильным» в залах дворца) создавало переход от Дворянского
патриотизма к декабристской формуле Чацкого: «Служить бы рад,
прислуживаться тошно»
Итак, складывалась мощная, но сложная и внутренне противоречивая
традиция отрицательного отношения к «неслужащему дворянину».
Однако была и противоположная (хотя и значительно менее сильная)
традиция.
Однако, пожалуй, именно Карамзин сделал впервые отказ от государственной
службы предметом поэтизации в стихах, звучавших для своего времени
достаточно дерзко:
... войне добра не видя,
В чиновных гордецах чины вознснавидя,
Вложил свой меч в ножны
(«Россия, торжествуй, —сказал я, —без меня'»)...
То, что традиционно было предметом нападок с самых разных позиций, ,
неожиданно приобретало контуры борьбы за личную независимость, отстаивания
права человека самому определять род своих занятий, строить свою жизнь ,
независимо от государственного надзора или рутины протоптанных путей. Право
не служить, быть «сам большой» (VI, 201) и оставаться верным ' «науке
первой» — чтить самого себя (III, 193) стало заповедью зрелого П. .
Известно, как упорно заставлял Николай 1 служить Вяземского в министерстве
финансов, Герцена — в провинциальной канцелярии, Полежаева — в солдатах и к
каким трагическим последствиям привела самого П придворная служба.
В свете сказанного видно, во-первых, что то, что Онегин никогда не
служил, не имел чина, не было неважным и случайным признаком — это важная и
заметная современникам черта. Во-вторых, черта эта по-разному
просматривалась в свете различных культурных перспектив, бросая на героя то
сатирический, то глубоко интимный для автора отсвет.
Не менее бессистемный характер носило образование молодой дворянки.
Схема домашнего воспитания была та же, что и при начальном обучении
мальчика-дворянина: из рук крепостной нянюшки, заменявшей в этом случае
крепостного дядьку, девочка поступала под надзор гувернантки — чаще всего
француженки, иногда англичанки.
Наиболее известными государственными учебными заведениями этого С типа были
Смольный институт благородных девиц и аналогичный ему Екатерининский
институт (оба в Петербурге
П колебался в том, какой тип воспитания дать дочерям Прасковьи Лариной.
Однако глубокая разница в отношении автора к героиням этих двух
произведений исключала возможность одинакового воспитания. Первоначально П
думал вообще дать своим героиням чисто отечественное образование:
Показательно, однако: засвидетельствовав, что Татьяна в совершенстве
знала французский язык, и, следовательно, заставив нас предполагать наличие
в ее жизни гувернантки-француженки, автор предпочел прямо не упомянуть об
этом ни разу.
Подчеркивая в поведении Татьяны естественность, простоту, верность себе
во всех ситуациях и душевную непосредственность, П не мог включил» в
воспитание героини упоминание о пансионе.
Интересы и занятия дворянской женщины.
Образование молодой дворянки было, как правило, более поверхностным и
значительно чаще, чем для юношей, домашним. Оно обычно ограничивалось
навыком бытового разговора на одном-двух , умением танцевать и держать себя
в обществе, элементарными навыками рисования, пения и игры на каком-либо
музыкальном инструменте и самыми начатками истории, географии и
словесности.
Образование молодой дворянки имело главной целью сделать из девушки
привлекательную невесту.
Естественно, что со вступлением в брак обучение прекращалось. 'В брак
молодые дворянки в начале XIX в. вступали рано. Правда, частые XVIII в.
замужества 14- и 15-летних девочек начали выходить из обычной практики, и
нормальным возрастом для брака сделались 17—19 лет. Однако сердечная жизнь,
время первых увлечений молодой читательницы романов начинались значительно
раньше. Жуковский влюбился в Машу Протасову, когда ей было 12 лет (ему шел
23-й год
Выйдя замуж, юная мечтательница часто превращалась в домовитую помещицу-
крепостницу, как Прасковья Ларина, в столичную светскую даму или
провинциальную сплетницу. Вот как выглядели провинциальные дамы в 1812 г.,
увиденные глазами умной и образованной москвички М. А, Волковой,
обстоятельствами военного времени заброшенной в Тамбов: «Все с претензиями,
крайне смешными. У них изысканные, но нелепые туалеты, странвый разговор,
манеры как у кухарок; притом они ужасно жеманятся, и ни у одной нет
порядочного лица. Вот каков прекрасный пол в Тамбове!» (Двенадцатый год в
воспоминаниях и переписке современников
И все же в духовном облике женщины были черты, выгодно отличавшие се от
окружающего дворянского мира. Дворянство было служилым сословием, и
отношения службы, чинопочитания, должностных обязанностей накладывали
глубокую печать на психологию любого мужчины из этой социальной
Группы/Дворянская женщина начала *** в. значительно меньше была втянута в
систему спужебно-государственной иерархии, и это давало ей большую свободу
мнений и большую личную независимость. Защищенная к тому же, конечно лишь
до известных пределов, культом уважения к даме, составлявшим существенную
часть понятия дворянской чести, она могла в гораздо большей мере, чем
мужчина, пренебрегать разницей в чинах, обращаясь к сановникам иди даже к
императору.
Поэтому не случайно то, что после 14 декабря 1825 г., когда мыслящая
часть дворянской молодежи была разгромлена, а новое поколение интеллигентов-
разночинцев еще не появилось па исторической арене, именно женщины-
декабристки выступили в роли хранительниц высоких идеалов независимости,
верности и чести.
Двоюяискос жилище и его окружение в городе и поместье.
Весь пространственный мир романа (если исключить «дорогу», о которой речь
пойдет отдельно) делится на три сферы: Петербург, Москва, деревня.
Онетинский Петербург имеет весьма определенную географию. То, какие
районы столицы упоминаются в тексте, а какие остались за его пределами,
раскрывает нам смысловой образ города в романе.
Реально в романе представлен лишь Петербург аристократический и
щегольской. Это Невский проспект, набережная Невы, Миллионная, видимо,
набережная Фонтанки (вряд ли гувернер водил мальчика Евгения в Летний сад
издалека), Летний сад, Малая Морская — гостиница «Лондон»^ Театральная
площадь.
Онегин в первой главе, видимо, живет на Фонтанке.
Доминирующими элементами городского пейзажа в Петербурге, в отличие от
Москвы, были не замкнутые в себе, территориально обособленные особняки или
городские усадьбы, а улицы и четкие линии общей планировки города.
Жизнь в собственном доме была доступна в Петербурге (в тех его районах,
которые упоминаются в ЕО) лишь очень богатым людям. Тип внутренней
планировки такого дома приближался к дворцовому.
Планировка петербургского дома в начале XIX в., как правило, предполагала
вестибюль, куда выходили двери из швейцарской и других служебных помещений.
Отсюда лестница вела в бельэтаж, где располагались основные комнаты:
передняя, зала, гостиная, из которой, как правило, шли двери в спальню и
кабинет.
Набор: зала, гостиная, спальня, кабинет — был устойчивым и выдерживался и
в деревенском помещичьем доме.
Московский пейзаж строится в романе принципиально иначе, чем
петербургский: он рассыпается на картины, здания, предметы. Улицы
распадаются на независимые друг от друга дома, будки, колокольни. Длинное и
детальное путешествие Лариных через Москву составляет одно из самых
пространных описаний в ЕО, ему посвящены четыре строфы; Москва же показана
глазами внешнего наблюдателя:
У Тани в шумной сей прогулке
Все в голове кругом идет... (**, 452)
Характерной чертой московского пейзажа было то, что доминирующими
ориентирами в городе .были нс цифровые и линейные координаты улиц и домов,
а отдельные, замкнутые мирки: части города, церковные приходы и городские
усадьбы с домами-особняками, отнесенными с «красной
Автор сознательно провез Татьяну через окраины, и через центр Москвы: от
Петровского замка, стоявшего вне черты города, через Тверскую заставу, по
Тверской-Ямской, Триумфальной (ныне Маяковского) площади. Тверской, мимо
Страстного монастыря (на месте которого теперь Пушкинская нл.), далее,
вероятно, по Камергерскому переулку (ныне проезд Художественного театра),
пересекая Большую Дмигровку (ул. Пушкина), по Кузнецкому мосту («Мелькают
магазины моды») и Мясницкой до Харитоньевского переулка. '
Магазины мод были сосредоточены на Кузнецком мосту
Число французских модных лавок на Кузнецком мосту было очень велико,
Значительная часть действия романа сосредоточена в деревенском доме
помещика XIX в. Описание типичного помещичьего дома находим в записках М.
Д. Бутурлина: «С архитектурною утопченностию нынешних вообще построек, при
новых понятиях о домашнем комфорте, исчезли повсюду эти неказистые
дедовские помещичьи домики, все почти серо-пепельного цвета, тесовая
обшивка и тесовые крыши коих никогда не красились В более
замысловатых деревенских постройках приклеивались, так сказать, к этому
серому фону четыре колонны с фронтонным треугольником над ними. Колонны зги
были у более зажиточных оштукатуренные и вымазанные известью так же, как и
их капители; у менее достаточных помещиков колонны были из тощих сосновых
бревен без всяких капителей. Входное парадное крыльцо, с огромным
выдающимся вперед деревянным навесом и двумя глухим боковыми стенами в виде
пространной будки, открытой спереди.
Фасадная часть дома, заключающая залу и парадные комнаты, была
одноэтажной. Однако комнаты, находившиеся по ту сторону коридора: девичья и
другие помещения — были значительно ниже. Это позволяло делать вторую
половину здания двухэтажной.
В помещичьих домах, претендовавших на большую роскошь, чем «серенькие
домики», охарактеризованные Бутурлиным, и приближавшихся по типу к
московским особнякам, передние высокие комнаты были парадными. Жилые
помещения, расположенные по другую сторону коридора и на втором этаже,
имели низкие потолки и обставлялись гораздо проще. Онегин поселился не в
«высоких покоях» (2, II, 5), а там, где его дядя «лет сорок с ключницей
бранился», где «все было просто» (3. Ш, 3, 5}— в задних жилых покоях.
На втором этаже часто располагались детские. Там и жили барышни Ларины. В
комнате Татьяны был балкон:
Она любила на балконе
Предупреждать зари восход... (2,XXVIII. 1—2).
Балкон был для П характерной приметой помещичьего дома (см. ***, 403).
Барский дом виден издалека, из окон и с балкона его также открывались
далекие виды. Дома провинциальных помещиков ставили крепостные архитекторы
и безымянные артели плотников. Они глубоко усвоили одну из главных
особенностей древнерусской архитектуры — умение поставить строение так,
чтобы оно гармонично вписалось в пейзаж. Это делало такие постройки, наряду
с церковными строениями и колокольнями, организующими точками того русского
пейзажа, к которому привыкли П и Гоголь в своих дорожных странствиях. Дом
ставился обычно не на ровном месте, но ** не на вершине холма, открытой
ветрам.
День светского челояекя. Развлечения.
Онегин ведет жизнь молодого человека, свободного от служебных обя
зательств. Следует отметить, что количественно лишь немногочисленная группа
дворянской молодежи Петербурга начала *** '** вела подобную жизнь. Кроме
людей неслужащих, такую жизнь могли себе позволить лишь редкие молодые люди
из числа богатых и имеющих знатную родню маменькиных сынков, чья служба,
чаще всего в министерстве иностранных дел, была чисто фиктивной.
Между тем право вставать как можно позже являлось своего рода признаком
аристократизма, отделявшим неслужащего дворянина не только от простонародья
или собратьев, тянущих фрунтовую лямку, но и от деревенского помещика-
хозяина. Мода вставать как можно позже.восходила к французской аристократии
«старого режима»
Утренний туалет и чашка кофе или чаю сменялись к двум-трем часам дня
прогулкой. Прогулка пешком, верхом или в коляске занимала час-два.
Излюбленными местами гуляний петербургских франтов в 1810—1820-х гг. были
Невский проспект и Английская набережная Невы.
Около четырех часов пополудни наступало время обеда. Такие часы явственно
ощущались как поздние и «европейские»: для многих было еще памятно время,
когда обед начинался в двенадцать.
Молодой человек, ведущий холостой образ жизни, редко содержал повара —
крепостного или наемного иностранца — и предпочитал обедать в ресторане. За
исключением нескольких первоклассных ресторанов, расположенных на Невском,
обеды в петербургских трактирах были хуже по качеству, чем в Москве. О. А.
Пржецлавский вспоминал: «Кулинарная часть в публичных заведениях пребывала
в каком-то первобытном состоянии, на очень низкой степени. Холостому
человеку, не имевшему своей кухни, почти невозможно было обедать в русских
трактирах. При том же заведения эти закрывались вечером довольно рано. При
выходе из театра можно было поужинать только в одном ресторане, где-то на
Невском проспекте, под землею; его содержал Доменик» (Помещичья Россия...
С. 68).
Послеобеденное время молодой франт стремился «убить», заполнив промежуток
между рестораном и балом. Одной из возможностей был театр. Он для
петербургского франта той поры не только художественное зрелище и
своеобразный клуб, где происходили светские встречи, но и место любовных
интриг и доступных закулисных увлечении.
Бал.
Танцы занимают в ЕО значительное место: им посвящены авторские
отступления, они играют большую сюжетную роль.
Танцы были важным структурным элементом дворянского быта. Их роль
существенно отличалась как от функции танцев в народном быту того времени,
так и от современной.
В жизни русского столичного дворянина XVIII — начала XIX в. время
разделялось на две половины: пребывание дома было посвящено семейным я
хозяйственным заботам — здесь дворянин выступал как частное лицо; другую
половину занимала служба — военная или статская, в которой дворянин
выступал как верноподданный, служа государю и государству, как
представитель дворянства перед лицом других сословий. Противопоставление
*** двух форм поведения снималось в венчающем день «собрании», на балу или
званом вечере. Здесь реализовывалась общественная жизнь дворянина: он не
был ни частное лицо в частном быту, ни служивый человек на государственной
службе — он был дворянин в дворянском собрании, человек своего сословия
среди своих.
Таким образом, бал оказывался, с одной стороны, сферой, противоположной
службе, — областью непринужденного общения, светского отдыха, местом, где
границы служебной иерархии ослаблялись
борение «порядка» и «свободы».
Основным элементом бала как общественно-эстетического действа были танцы.
Они служили организующим стержнем вечера, задавали тип и стиль беседы.
Обучение танцам начиналось рано — с пяти-шести лет. Видимо, П начал
учиться танцам уже в 1808 г. До лета 1811 г. он с сестрой посещал
танцевальные вечера у Трубецких, Бутурлиных и Сушковых, а по четвергам —
детские балы у московского танцмейстера Иогеля. Балы у Иогеля описаны в
воспоминаниях балетмейстера А. П. Глушковского (см.: ГлушковскиН А. П.
Воспоминания балетмейстера. М.; Л., 1940. С. 196—197).
Раннее обучение танцам было мучительным и напоминало жесткую тренировку
спортсмена или обучение рекрута усердным фельдфебелем. Составитель
«Правил», изданных в 1825 г., Л. Петровский, сам опытный танцмейстер, так
описывает некоторые приемы первоначального обучения, осуждая при этом не
самое методу, а лишь ее слишком жесткое применение: «Учитель должен
обращать внимание на то, чтобы учащиеся от сильного напряжения Не потерпели
в здоровье. Некто рассказывал мне, что учитель его почитал непременным
правилом, чтобы ученик, несмотря на природную неспособность, держал ноги
вбок, подобно ему, в параллельной линии Как ученик имел 22 года, рост
довольно порядочный и ноги немалые, при том неисправные; то учитель не
могши сам ничего сделать, почел за долг употребить четырех человек, из коих
два выворачивали ноги, а два держали колена. Сколько сей не кричал, те лишь
смеялись и о боли слышать не хотели — пока наконец не треснуло в ноге, и
тогда мучители оставили его
Длительная тренировка придавала молодому человеку не только ловкость во
время танцев, но и уверенность в движениях, свободу и независимость в
постановке фигуры, что определенным образом влияло и на психический строй
человека: в условном мире светского общения он чувствовал себя уверенно и
свободно, как опытный актер на сцене. Изящество, проявляющееся^ точности
движений, являлось признаком хорошего воспитания.
Бал в эпоху Онегина начинался польским (полонезом), который в
торжественной функции первого танца сменил менуэт. Менуэт отошел в прошлое
вместе с королевской Францией. «Со времени перемен, последовавших у
европейцев как в одежде, 'гак и в образе мыслей, явились новости и в
танцах; и тогда польской, который имеет более свободы и танцуется
неопределенным числом пар, а потому освобождает от излишней и строгой
выдержки, свойственной менуэту, занял место первоначального танца»
Показательно, что в ЕО полонез не упоминается ни разу. В Петербурге, поэт
вводит нас в бальную залу в момент, когда «толпа мазуркой занята»'' (1.
ХХУШ, 7), то есть в самый разгар праздника, чем подчеркивается модное -
опоздание Онегина
Второй бальный танец вальс- П назвал «однообразный и безумный»
Мазурка составляла центр бала и знаменовала собой его кульминацию.
Мазурка танцевалась с многочисленными причудливыми фигурами и мужским
соло, составляющим «соло» танца.
Котильон — вид кадрили, один из заключающих бал танцев — танцевался на
мотив вальса и представлял собой танец-игру, самый непринужденный,
разнообразный и шаловливый танец.
Бал был нс единственной возможностью весело и шумно провести ночь.
Альтернативой ему были
...игры юношей разгульных,
Грозы дозоров караульных (VI, 621) —
холостые попойки в компании молодых гуляк, офицеров-бретеров, прославленных
«шалунов» и пьяниц. .
Поздние попойки, начинаясь в одном из петербургских ресторанов,
оканчивались где-нибудь в «Красном кабачке», стоявшем на седьмой версте по
Петергофской дороге и бывшем излюбленным местом офицерского разгула.
Жестокая картежная игра и шумные походы по ночным петербургским улицам
дополняли картину.
Дуэль.
Дуэль — поединок, происходящий по определенным правилам парный бой, имеющий
целью восстановление чести, снятие с обиженного позорного пятна,
нанесенного оскорблением. Таким образом, роль дуэли социально-знаковая.
Дуэль представляет собой определенную процедуру по восстановлению чести и
не может быть понята вне самой специфики понятия «честь» в общей системе
этики русского европеизированного послепетровского дворянского общества.
Дуэль, как институт корпоративной чести встала оппозиция сторон. С одной
стороны , правительство относилось к поединкам неизменно отрицательно.
Характерно выссказывание Николая 1 «Я ненавижу дуэли , это варварство ;
на мой взгляд в них нет ничего рыцарского.»
С другой стороны дуэль подвергалась критике со стороны мыслящих
демократов , видевших в ней проявление сословного предрассудка дворянства
и противопоставлявших двор честь человеческой .
Взгляд на дуэль как на средство защиты своего человеческого достоинства
... не был чужд и П, как показывает его биография.
Несмотря на негативную в общем оценку дуэли как «светской вражды» , и
проявления «ложного стыда», изображение ее в романе не сатирическое, а
трагическое, что подразумевает и определенную степень соучастия в судьбе ")
героев. Для того чтобы понять возможность такого подхода, необходимо
прокомментировать некоторые технические стороны поединка тех лет.
Прежде всего следует подчеркнуть, что дуэль подразумевала наличие
строгого и тщательно исполняемого ритуала.
Дуэль начиналась с вызова. Ему, как правило, предшествовало столкновение,
в результате которого какая-либо сторона считала себя оскорбленной „ив
качестве таковой требовала удовлетворения (сатисфакции). С этого ^ момента
противники уже не должны были вступать ни в какие общения —
это брали на себя их представители — секунданты.
Роль секундантов сводилась к следующему: как посредники между
противниками, они прежде всего обязаны были приложить максимальные усилия
'к примирению.
Условия дуэли П и Дантеса были максимально жестокими (дуэль была
рассчитана на смертельный исход), но и условия поединка Онегина и Ленского,
к нашему удивлению, были также очень жестокими, хотя причин для смертельной
вражды здесь явно не было. Однако не исключено, что Зарецкий определил
дистанцию между барьерами менее чем в 10 шагов. Требования, чтобы после
первого выстрела
Зарецкий мог остановить дуэль и в другой момент: появление Онегина со
слугой вместо секунданта было ему прямым оскорблением (секунданты, как и
противники, должны быть социально равными;
Наконец, Зарецкий имел все основания не допустить кровавого исхода,
объявив Онегина неявившимся.
Таким образом, Зарецкий вел себя не только не как сторонник строгих
правил искусства дуэли, а как лицо, заинтересованное в максимально
скандальном и шумном — что применительно к дуэли означало. кровавом —
исходе.
Для читателей , не утратившего еще живой связи с дуэльной традицией и
способного понять смысловые оттенки нарисованной П картины , было очевидно
, что О « любил его (Ленского) и, целясь в него не хотел ранить». Эта
способность дуэли , втягивая людей, лишать их их собственной воли и
превращать в игрушки и аытоматы очень важна . особенно это важно для
понимания образа О. Он способен терять волю , становясь куклой в руках
безликого ритуала дуэли.
Средства передвижения. Дорога.
Пережвижения занимают в ЕО очень большое место : действие ром начин в
Питере , затем герой едет в губернию , в деревнб дяди.
Карета – основное средство передвижения XVIII-нач XIX –являлась и мерилом
социального достатка. Способ передвижения соответствовал социальному
положению.
Количество фонарей (один или два) или факелов зависело от важности
седока. В 1820-е гг. «двойные фонари» (7,XXXXV, 7) — это признак лишь ^
дорогой, щегольской кареты.
" Летя в пыли на почтовых (1.II. 2), ...Ларина тащилась. /Боясь прогонов
дорогих. /Не на почтовых, на своих... (7, XXXXV, 9—11).
Ларины ехали в Москву «на своих» (или «долгих»). В этих случаях лошадей
на станциях не меняли, а давали им отдохнуть, ночью тоже, естественно, не
двигались с места (ночная езда была обычной при гоньбе перекладных), от
чего скорость путешествия резко уменьшалась. Однако одновременно
уменьшалась и стоимость.
«Наконец день выезда наступил. Это было после крещенья. На дорогу
нажарили телятины, гуся, индейку, утку, испекли пирог с курицею, пирожков с
фаршем и вареных лепешек, сдобных калачиков, в которые были запечены яйца
цельные совсем с скорлупою. Стоило разломить тесто, вынуть яичко в кушай
его с калачиком на здоровье. Особый большой ящик назначался для харчевого
запаса. Для чайного и столового приборов был изготовлен погребец. Там было
все: и жестяные тарелки для стола, ножи, вилки, ложки и столовые и чайные
чашки, перечница, горчичница, водка, соль, уксус, чай, сахар, салфетки и
проч. Кроме погребца и ящика для харчей, был еще ящик для дорожного
складного самовара Для обороны от разбойников, об которых предания
были еще свежи, особенно при неизбежном переезде через страшные леса
муромские, были взяты с собой два ружья, пара пистолетов,
Представления о размерах «поездки» при езде «на долгих» дает С. Т.
Аксаков: «Мы едем-с в трех каретах, в двух колясках и в двадцати повозках;
всего двадцать пять экипажеи-с; господ и служителей находятся двадцать две
персоны; до сотни берем лошадей» (Аксаков С. Т. Собр. соч. М„ 1955. С.
423). Хозяйственная Ларина путешествовала, видимо, несколько скромнее.
При плохом состоянии дорог поломка экипажей и починка их на скорую руку с
помощью «сельских циклопов», благословлявших «колеи и рвы отеческой земли»
(7, XXXIV, 13—14), делалась обычной деталью дорожного быта.
В 1820-е гг. начали входить в употребление также дилижансы — общественные
кареты, ходящие по расписанию. Первая компания дилижансов, ходивших между
Петербургом и Москвою, была организована в 1820 г. вельможами М. С.
Воронцовым и А. С. Меншиковым не только из коммерческих, но также из
либерально-цивилизаторских побуждений. Начинание имело успех; Меншиков 27
февраля 1821 г. писал Воронцову: «Наши дилижансы в самом цветущем ходу,
охотников много, отправление исправное» (лит. по: Тургенев. С. 444).
Дилижансы брали зимой по 4 пассажира, летом — 6 и имели места внутри
кареты, которые стоили по 100 руб., и снаружи (60—75 руб.). Путь из
Петербурга в Москву они проделывали в 4—4,5 суток.
Однако основным средством передвижения все же оставались карета, бричка,
возок, телега; зимой — сани.
Реферат на тему: М.Ю. Лермонтов. Биография и творчество
М.Ю. Лермонтов.
Биография и творчество
Гущин Михаил
Школа №46
Лермонтов, Михаил Юрьевич - гениальный русский поэт. Родился в Москве в
ночь со 2 на 3 октября 1814 г. Русская ветвь рода Лермонтовых ведет свое
начало от Георга Лермонта, выходца из Шотландии, взятого в плен при осаде
крепости Белой и в 1613 г. уже числившегося на "Государевой службе",
владевшего поместьями в Галичском уезде (ныне Костромской губернии). В
конце XVII века внуки его подают в Разрядный Приказ "Поколенную роспись", в
которой они называют своим предком того шотландского вельможу Лермонта,
который, принадлежа к "породным людям Английской земли", принимал
деятельное участие в борьбе Малькольма, сына короля Дункана, с Макбетом.
Фамилию Lermont носит также легендарный шотландский поэт-пророк XIII века;
ему посвящена баллада Вальтера Скотта: "Thomas the Rymer", рассказывающая о
том, как Томас был похищен в царство фей и там получил вещий свой дар. Юная
фантазия Лермонтова колеблется между этим чарующим преданием о
родоначальнике-шотландце и другой, также пленительной для него мечтой - о
родстве с испанским герцогом Лерма. Он называет Шотландию "своей", считает
себя "последним потомком отважных бойцов", но в то же время охотно
подписывается в письмах М. Lerma, увлекается сюжетами из испанской жизни и
истории (первые очерки "Демона", драма "Испанцы") и даже рисует портрет
своего воображаемого испанского предка. В поколениях, ближайших ко времени
поэта, род Лермонтовых считался уже захудалым; отец его, Юрий Петрович, был
пехотный капитан в отставке. По словам близко знавших его людей, это был
замечательный красавец, с доброй и отзывчивой душой, но крайне
легкомысленный и несдержанный. Поместье его - Кропотовка, Ефремовского
уезда Тульской губернии - находилось по соседству с имением Васильевским,
принадлежавшим Елизавете Алексеевне Арсеньевой, урожденной Столыпиной.
Красота и столичный лоск Юрия Петровича пленили единственную дочь
Арсеньевой, нервную и романтически-настроенную Марию Михайловну. Несмотря
на протесты своей гордой матери, она вскоре стала женой небогатого
"армейского офицера". Семейное их счастье продолжалось, по-видимому, очень
недолго. Постоянно болея, мать Лермонтова умерла весною 1817 г., оставив в
воспоминаниях сына много смутных, но дорогих ему образов. "В слезах угасла
моя мать", - говорил Лермонтов и помнил, как она певала над ним колыбельные
песни. Бабушка Лермонтова, Арсеньева, перенесла на внука всю свою любовь к
умершей дочери и страстно к нему привязалась, но тем хуже стала относиться
к зятю; распри между ними приняли такой обостренный характер, что уже на 9-
й день после смерти жены Юрий Петрович вынужден был покинуть сына и уехать
в свое поместье. Он лишь изредка появлялся в доме Арсеньевой, каждый раз
пугая ее своим намерением забрать сына к себе. До самой смерти его длилась
эта взаимная вражда, и ребенку она причинила очень много страданий.
Лермонтов сознавал всю неестественность своего положения и все время
мучился в колебаниях между отцом и бабушкой. В драме "Menschen und
Leidenschaften" отразилось болезненное переживание им этого раздора между
близкими ему людьми. Арсеньева переехала вместе с внуком в имение
"Тарханы", Пензенской губернии, где и протекало все детство поэта.
Окруженный любовью и заботами, он уже в ранние годы не знает радости и
погружается в собственный мир мечты и грусти. Здесь сказывалось, быть
может, и влияние перенесенной им тяжелой болезни, которая надолго приковала
его к постели и приучила к одиночеству; сам Лермонтов сильно подчеркивает
ее значение в юношеской неоконченной "Повести", где рисует свое детство в
лице Саши Арбенина: "Он выучился думать... Лишенный возможности
развлекаться обыкновенными забавами детей, Саша начал искать их в самом
себе. Воображение стало для него новой игрушкой... В продолжение
мучительных бессонниц, задыхаясь между горячих подушек, он уже привыкал
побеждать страдания тела, увлекаясь грезами души... Вероятно, это раннее
умственное развитие немало помешало его выздоровлению". Уже теперь
намечается в Лермонтове распад между миром затаенных грез и миром
повседневной жизни. Он чувствует себя отчужденным среди людей и в то же
время жаждет "родной души", такой же одинокой. Когда мальчику было 10 лет,
его повезли на Кавказ, на воды; здесь он встретил девочку лет 9-ти и в
первый раз узнал чувство любви, оставившее память на всю его жизнь и
неразрывно слившееся с первыми подавляющими впечатлениями Кавказа, который
он читает своей поэтической родиной ("Горы Кавказа для меня священны; вы к
небу меня приучили, и я с той поры все мечтаю о вас, да о небе"). Первыми
учителями Лермонтова были какой-то беглый грек, больше занимавшийся
скорняжным промыслом, чем уроками, домашний доктор Ансельм Левис и пленный
офицер Наполеоновской гвардии, француз Капэ. Из них наиболее заметное
влияние оказал на него последний, сумевший внушить ему глубокий интерес и
уважение к "герою дивному" и "мужу рока". По смерти Капэ был взят к дом
французский эмигрант Шандро, выведенный потом Лермонтовым в "Сашке" под
именем маркиза de Tess, "педанта полузабавного", "покорного раба губернских
дам и муз", "парижского Адониса". Шандро скоро сменил англичанин Виндсон,
знакомивший Лермонтова с английской литературой, в частности с Байроном,
который сыграл в его творчестве такую большую роль. В 1828 г. Лермонтов в
Московский университетский Благородный пансион и пробыл в нем около двух
лет. Здесь процветал вкус к литературе; как и раньше, учениками
составлялись рукописные журналы; в одном из них - "Утренней Заре" -
Лермонтов был главным сотрудником и поместил свою первую поэму -
"Индианка". Из русских писателей на него влияет сильнее всего Пушкин
portret/30-127.jpgportret/30-127.jpg, пред которым он преклонялся всю свою
жизнь, а из иностранных - Шиллером, особенно своими первыми трагедиями. У
них обоих поэт находит образы, нужные ему для выражения своего
собственного, по-прежнему, тяжелого состояния. Его гнетет печальное
одиночество; он готов окончательно порвать с внешней жизнью, создать "в уме
своем мир иной, и образов иных существование". Грезы его "удручены ношею
обманов"; он живет, "не веря ничему и ничего не признавая". В этих
излияниях, конечно, не мало преувеличений, но в их основе несомненно лежит
духовный разлад с окружающей жизнью. К 1829 г. относятся первый очерк
"Демона" и стихотворение "Монолог"; в обоих вылилось очень ярко это тяжелое
настроение. В первом поэт отказывается от "нежных и веселых песней",
сравнивает свою жизнь со "скучным осенним днем", рисует измученную душу
демона, живущего без веры, без упований, ко всему на свете относящегося с
равнодушием и презрением. В "Монологе" мрачными красками изображаются
захудалые "дети севера", их душевная тоска, пасмурная жизнь без любви и
дружбы сладкой. Весною 1810 г. Благородный пансион преобразовывается в
гимназию, и Лермонтов оставляет его. Лето он проводит в Середникове,
подмосковном имении брата бабушки, Столыпина. Недалеко от Середникова жили
его московские знакомые барышни, А. Верещагина и ее подруга Е. Сушкова,
"черноокая" красавица, в которую Лермонтов возмечтал себя серьезно
влюбленным. В записках Сушковой Лермонтов рисуется невзрачным, неуклюжим,
косолапым мальчиком, с красными, но умными выразительными глазами, со
вздернутым носом и язвительно-насмешливой улыбой. Кокетничая с Лермонтовым,
Сушкова в то же время беспощадно над ним издевалась. В ответ на его чувства
ему предлагали "волан или веревочку, угощали булочками с начинкой из
опилок". Когда они встретились вновь при совершенно иной обстановке,
Лермонтов отомстил Сушковой очень зло и жестоко. В это же лето возникает
серьезный интерес Лермонтова к личности и поэзии "огромного" Байрона,
которого поэт всю жизнь свою "достигнуть бы хотел". Ему отрадно думать, что
у них "одна душа, одни и те же муки"; ему страстно хочется, чтобы и
"одинаков был удел". С самого начала здесь скорее ощущение родственности
двух мятежных душ, чем то, что разумеют обыкновенно под влиянием. Об этом
говорят те многочисленные параллели и аналогии, общие мотивы, образы и
драматические положения, которые можно найти у Лермонтова и в самый зрелый
период, когда о подражании не может быть и речи. Осенью 1830 г. Лермонтов
поступает в Московский университет на "нравственно-политическое отделение".
Университетское преподавание того времени мало способствовало умственному
развитию молодежи. "Ученость, деятельность и ум, по выражению Пушкина,
чужды были тогда Московскому университету". Профессора читали лекции по
чужим руководствам, находя, что "умнее не сделаешься, хотя и напишешь свое
собственное". Начиналась серьезная умственная жизнь в студенческих кружках,
но Лермонтов со студентами не сходится; он больше тяготеет к светскому
обществу. Впрочем, кое-что из надежд и идеалов тогдашней лучшей молодежи
находит, однако, отражение и у него в драме "Странный человек" (1831),
главный герой которой, Владимир, - воплощение самого поэта. Он тоже
переживает семейную драму, тоже раздираем внутренними противоречиями; он
знает эгоизм и ничтожество людей и все-таки стремится к ним; когда "он
один, то ему кажется, что никто его не любит, никто не заботится о нем - и
это так тяжело!" Это - душевное состояние самого Лермонтова. И тем ценнее
та сцена, когда мужик рассказывает Владимиру о жестокостях помещицы и о
других крестьянских печалях, и он приходит в ярость, и у него вырывается
крик: "О, мое отечество! мое отечество!" Все же это только случайный мотив,
стороной задевающий душу поэта; главными, основными остаются по-прежнему
разлад между мечтой и действительностью, трагическое столкновение
противоположных начал, чистого и порочного, глубокая ненависть к людям, к
тому самому "свету", в котором он так охотно бывал. В Московском
университете Лермонтов пробыл менее двух лет. Профессора, помня его дерзкие
выходки, срезали его на публичных экзаменах. Он не захотел остаться на
второй год на том же курсе и переехал в Петербург, вместе с бабушкой.
Незадолго до этого умер его отец; впоследствии, в часы горестных
воспоминаний, поэт оплакал его в стихотворении: "Ужасная судьба отца и
сына". В Петербургский университет Лермонтов не попал: ему не зачли
двухлетнего пребывания в Москве и предложили держать вступительный экзамен
на первый курс. По совету своего друга Столыпина он решил поступить в школу
гвардейских юнкеров и подпрапорщиков, куда и был зачислен приказом от 10
ноября 1832 г., "сначала унтер-офицером, потом юнкером". Почти в одно время
с ним поступил в школу и его будущий убийца, Н.С. Мартынов , в
биографических записках которого поэт-юнкер рисуется как юноша, "настолько
превосходивший своим умственным развитием всех других товарищей, что и
параллели между ними провести невозможно. Он поступил в школу, по словам
Мартынова, уже человеком, много читал, много передумал; другие еще
вглядывались в жизнь, он уже изучил ее со всех сторон. Годами он был не
старше других, но опытом и воззрением на людей далеко оставлял их за
собою". Лермонтов пробыл в школе "два страшных года", как он сам
выражается. Земная стихия его натуры одержала на время полную победу над
другой, лучшей частью его души, и он с головой окунулся в царивший в школе
"разгул". Об этом времени его родственник Шан-Гирей пишет следующее:
"Способности свои к рисованию и поэтический талант Лермонтов обратил на
карикатуры, эпиграммы и разные неудобные в печати произведения, вроде
"Уланши", "Петергофского праздника", помещавшиеся в издаваемом в школе
рукописном иллюстрированном журнале, а некоторые из них ходили по рукам и
отдельными выпусками". Ему грозила полная нравственная гибель, но он сумел
и здесь сберечь свои творческие силы. В часы раздумья, скрывая свои
серьезные литературные замыслы даже от друзей, поэт "уходил в отдаленные
классные комнаты, по вечерам пустые, и там один просиживал долго и писал до
поздней ночи". В письмах к своему другу, М. Лопухиной, он изредка открывает
эту лучшую часть своей души, и тогда слышится горькое чувство сожаления о
былых оскверненных мечтаниях. По выходе из школы (22 ноября 1834 г.)
корнетом лейб-гвардии гусарского полка, Лермонтов поселяется со своим
другом А.А. Столыпиным в Царском Селе, продолжая вести прежний образ жизни.
Он делается "душою общества молодых людей высшего круга, запевалой в
беседах, в кружках, бывает в свете, где забавляется тем, что сводит с ума
женщин, расстраивает партии", для чего "разыгрывает из себя влюбленного в
продолжение нескольких дней". К этому-то времени и относится развязка
давнишнего романа Лермонтова с Е. Сушковой. Он прикинулся вновь влюбленным,
на этот раз добившись ее взаимности; обращался с нею публично, "как если бы
она была ему близка", и когда заметил, "что дальнейший шаг его погубит,
быстро начал отступление". Как ни сильны, однако, его увлечения "светом" и
его желание создать себе в нем "пье | |
