|
Реферат: Жизненный путь и концепция Юнга (Психология)
Академия славянской культуры
РЕФЕРАТ
«Жизненный путь и концепция К.Юнга»
Факультет: психология
Предмет: История психологии
Отделение: заочное
Студент: Милованов Д.В.
Москва
1999 г.
С разрывом в тридцать лет книга Юнга "Воспоминания, сновидения,
размышления" переведена в нашей стране. Но, может быть, выход в России в
середине 90-х годов этого замечательного произведения Юнга, его настоящей
лебединой песни, вполне своевременно. Дело в том, что именно в последние
два десятилетия интерес к творчеству и личности Юнга в нашей стране
постоянно возрастает. В творчестве швейцарского психолога удачно сошлись
четыре самые современные направления мысли — психоанализ, культурология,
гуманитарный подход, эзотерическое умонастроение.
Среди произведений К. Юнга книга "Воспоминания, сновидения,
размышления" особая, недаром сам автор просил, чтобы она не включалась в
собрание его сочинений. Поскольку эта книга является автобиографической и в
какой-то мере исповедальной, а также подводящей жизненные итоги и поскольку
личность автора весьма нестандартна, в некотором смысле одиозна. Юнг
понимал, что читающая публика может его не понять, отнестись к его
искренним мыслям и воспоминаниям, по меньшей мере, с подозрением. И
действительно, становится не по себе, когда читаешь, например, в самом
конце книги такие строчки. "Ребенком я чувствовал себя одиноко, и я одинок
до сих пор, поскольку я знаю, и я должен объяснять и напоминать людям то,
что они не знают и, в большинстве случаев, не хотят знать... С некоторыми
людьми я был очень близок, по крайней мере до тех пор. пока они были как-то
связаны с моим внутренним миром; но затем могло случиться так, что я вдруг
отстранялся, потому что не оставалось ничего, что могло меня с ними
связывать. До меня с трудом доходило, что люди продолжают существовать —
даже когда им уже нечего сказать мне... Я мог увлекаться многими людьми, но
стоило мне проникнуть в их суть, волшебство исчезало. И я нажил себе
множество врагов. Но всякий человек, если он человек творческий, не
принадлежит себе. Он не свободен. Он — пленник, влекомый демоном" [89, с.
351 ]. В этом исповедальном тексте нетрудно узнать традицию Сократа,
доведенную до предела, до крайности романтической эпохой мысли: подобно
великому греку, Юнг говорит обществу и толпе крайне неприятные вещи и
одновременно понимает, как чудовищно он сам может выглядеть в свете
обыденной общественной морали.
Но значительно интереснее книга Юнга тем, что с ее помощью мы можем
впервые лучше понять личность великого психолога и даже проникнуть в
лабораторию его мышления. В этом смысле это произведение Юнга можно
сравнить только с замечательной книгой Н. Бердяева "Самопознание". В обоих
случаях особенности личности проливают свет на идеи и творчество авторов, а
последние, то есть идеи и творчество, позволяют лучше понять личность.
Читая книгу Юнга, нельзя отделаться от ощущения некоторой
противоречивости. Противоречивых ощущений по меньшей мере два. С одной
стороны, Юнг уже во введения (прологе) заявляет, что он создает всего лишь
"личный миф" своей жизни- "Я могу, — пишет он, — делать только это —
утверждать нечто, "рассказывать сказки". Правда это, или нет, - не важно.
Важно лишь —что это моя сказка, моя правда" [там же, с. 16]. Объясняя,
почему он в конце кондов порвал с 3. Фрейдом, Юнг пишет, что научная истина
в его разумении — это "гипотеза, которая довлеет к сегодняшнему дню и
которая не предполагает оставаться неизменной на все времена" [там же, с.
156]. Таким образом, кажется, что знание для Юнга — это всего лишь удобный
миф или правдоподобная гипотеза, причем ориентированные предельно
субъективно и условно. Юнг. например, часто прибегает к рассуждению,
построенному но следующей схеме: "Я утверждаю нечто, скажем. А: доказать
это невозможно, но, кстати, невозможно доказать и противное, то есть, что А
не существует". "Конечно, — пишет в одной из глав своей книги Юнг, — можно
с самого начала объявить, что мифы и сны, связанные с тем, кто происходит -
смерти, не что иное, как компенсационные фантазии, заложенные в самой
природе: всякая жизнь желает вечности. Я могу возразить лишь одно — и это
тоже миф" [там же, с. 300].
Но, с другой стороны, Юнг постоянно говорит о реальности, придавая ей
черты почти метафизические. Такой метафизической реальностью для него
является Бог, бессознательное, архетипы. Смысл того, отмечает Юнг, что мы
"обозначаем словом Бог, не может быть ни опровергнут, ни доказан. Однако мы
убеждены, что ощущаем нечто объективное и в то же время потустороннее, и
это наше ощущение соответствует действительности" [107, с. 330—331 ]. А
чуть выше Юнг говорит: то, что обычный человек называет именем "Бог", наука
обозначает "термином" бессознательное [там же, с. ЗЗО]. "Оба понятия (Бог и
бессознательное), — пишет Юнг, — являются пограничными для
трансцендентальных содержаний. Но эмпирически можно с достаточной степенью
вероятности установить, что в бессознательном присутствует архетип
целостности, спонтанно проявляющийся в снах и т. д., а также не зависящая
от сознательной воли тенденция соотносить с этим центром остальные
архетипы" [там же, с. 372].
Итак, или знание (и психологическое в том числе) — это всего лишь
субъективная юнгеанская метафора и интерпретация, или, напротив, — это
метафизическое утверждение о действительности, покоящееся на твердых
научных основаниях? Именно к последней альтернативе можно отнести следующее
интересное высказывание Юнга:
"Я стремился создать в психологии универсальную энергетическую теорию,
такую, каковая существует в естественных науках" [там же, с. 208]. Но как в
этом случае можно понять вторую часть другого утверждения Юнга:
"Аналитическая психология в сущности относится к естественным наукам, хотя
как никакая другая наука зависит от субъективных предпосылок исследователя"
[там же, с. 208]. Таким образом, налицо дилемма — миф или наука, метафора
или естественнонаучное знание?
Второе противоречие возникает, когда пытаешься понять, как Юнг
истолковывает и расшифровывает многочисленные сновидения и другие
проявления бессознательного, например фантазии или мистические видения. С
одной стороны, Юнг утверждает, что все эти проявления бессознательного
представляют собой реальный опыт и поэтому могут быть описаны объективно и
строго научно. С другой — нельзя отделаться от ощущения предельной
субъективности и произвольности этих описаний и истолкований. К анализу
обоих этих ощущений мы еще вернемся.
Приступая к осмыслению юнгианских представлений, прежде всего заметим,
что в личности Юнга вполне органично уживались по меньшей мере три разных
персоны: обычная личность (сам Юнг называет ее "номер 1"), религиозная и
мистическая личность ("номер 2") и весьма профессиональная и гуманитарно
ориентированная личность психиатра и психотерапевта. Естественно, в
пояснении нуждается прежде всего вторая персона. Осознавая ее черты, Юнг
пишет следующее: "Но существовал и другой мир, и он был как храм, где
каждый забывал себя, с удивлением и восторгом постигая совершенство Божьего
творения. В этом мире жил мой "Другой", который знал Бога в себе, он знал
его как тайну, хотя это была не только его тайна... "Другой", "номер 2" —
типичная фигура, но осознается она немногими... мир моего второго "Я" был
моим, и все же у меня всегда оставалось чувство, что в том, втором, мире
было замешано что-то помимо меня. Будто дуновение огромных миров и
бесконечных пространств коснулось меня, будто невидимый дух влетал в мою
комнату — дух кого-то, кого давно нет, но кто будет всегда, кто существует
вне времени" [там же, с. 55, 74].
Судя по всему, с этим мироощущением у Юнга были связаны и мессианские идеи.
"Все мои работы, — писал Юнг, — были своего рода поручениями, они были
написаны по велению судьбы, по велению свыше. Мною овладевал некий дух, он
говорил за меня" [там же, с. 220], и идеи эзотерические, то есть критика
этого мира и вера в другой мир как подлинную реальность. Утверждая, в
частности, что рационалистическая картина мира не полна и
неудовлетворительна. Юнг пишет: "Тогда возможность существования другой
реальности становится неизбежной проблемой, и наш мир, с его временем,
пространством и причинностью, за собой, или — под собой — скрывает иной
порядок вещей, где не существует "здесь", и "там", "раньше" и позже" [там
же, с. ЗОО].
Читая Юнга, убеждаешься, что все три его ипостаси, или личности,
существовали достаточно автономно друг от друга, что, естественно, не
мешало Юнгу периодически пытаться их связать и синтезировать. Как
психотерапевт Юнг был очень человечен и внимателен к личности и свободе
других ("Каждый случай, — пишет он, — диктует свою терапию... принципиально
лишь то, что я обращаюсь к больному, как человек —к другому человеку...
Врачу есть что сказать, но и больному — в той же степени" [там же, с. 137—
138]. Как мистик и эзотерик Юнг подчинялся только своему демону и видел
других людей так, как они себя не видят и не могут увидеть: из позиции, как
бы сказал М. Бахтин, абсолютной "вненаходимости". Юнг, обычный человек,
осознавал свое одиночество и противоречивость устремлений. "Но возможно ли,
— спрашивал он в конце своей жизни, — прожить без противоречий?" [Там же,
с. 351 ]
Второе обстоятельство, которое необходимо отметить, связано с одной
особенностью эволюции творческого пути Юнга. Подобно 3. Фрейду. Юнг начал
свой профессиональный путь как практикующий врач- психиатр, пря этом он не
имея ни собственные теорий, ни каких -либо догм. Каждый случай, с которым
Юнг сталкивался, являлся для него уникальным. У начинающего ученого не было
каких-либо заранее принятых методов п приемов помощи больному. Но
постепенно с годами он нащупал, изобрел такие методы и приемы, а также
вышел к собственной: психологической теории. При этом уже после нескольких
лет практики Юнг осознает, что ему нужны определенные методологические
ориентиры и теоретические представления. "Уже в 1909 году, — пишет он, — я
понял, что не смогу лечить скрытые психозы, если не пойму их символики"
[там же, с. 138]. "Естественно, — пишет Юнг дальше, — мой новый метод
(толкования сновидений. —В. Р.) таил в себе множество неожиданностей. Все
более я ощущал потребность в каком-то объективном критерии" [там же, с.
173]. Начинал свой профессиональный путь Юнг как врач-эмпирик, нащупывающий
применительно к каждому больному индивидуальные методы лечения и помощи, но
в дальнейшем перед нами врач-теоретик, создатель оригинальной
психологической теории. Не будет преувеличением утверждать, что в конце
концов Юнг построил теорию и онтологию — учение о бессознательном и
архетипах, которые полностью предопределили его подход к больному и методы
лечения, хотя, конечно, сам Юнг вряд ли полностью согласился бы с такой
квалификацией. Наконец, имеет смысл отметить постоянный дрейф Юнга в
сторону мистики и эзотерических представлений. Кстати, подобная эволюция
взглядов была характерна и для Зигмунда Фрейда, а также некоторых других
крупных психотерапевтов. Попробуем теперь рассмотреть основной метод Юнга —
толкование им сновидений и других проявлений бессознательной деятельности
человека, причем здесь мы взглянем на работу и представления Юнга иначе,
чем сделали это выше.
На первый взгляд кажется, что само сновидение как объективный
психический опыт подсказывает Юнгу способ истолкования и объяснения.
Недаром Юнг резко возражал против подхода 3- Фрейда, считавшего, что сюжет
и события сновидений, как правило, скрывают прямо противоположные сюжету
содержания. Полемизируя с 3. Фрейдом, Юнг пишет: "Я никогда не мог
согласиться с Фрейдом в том, что сон — это некий "фасад", прикрывающий
смысл, — смысл известен, но как будто нарочно скрыт от сознания. Мне
кажется, что природа сна не таит в себе намеренного обмана, но выражает
нечто так, как это возможно для нас — так же как растение растет или
животное ищет пищу — наиболее удобным для себя образом. Они не желают
обмануть нас, но мы можем обмануть сами себя, если мы близоруки... Задолго
до того, как я узнал Фрейда, я представлял себе бессознательное и сны,
непосредственно его выражающие, естественными процессами, которые нельзя
рассматривать как произвольные и тем более как намеренно вводящие в
заблуждение" [там же, с. 166].
Итак, по Югу, сновидение — естественный процесс, то есть объект,
напоминающий объекты первой природы, да к тому же процесс правдиво
предъявляющий (манифестирующий) себя исследователю. Напротив, для Фрейда
сновидение — это прежде всего тексты сознания, символы, за которыми скрыты
бессознательные влечения и которые поэтому нуждаются в расшифровке. Но ведь
и Юнг истолковывает и расшифровывает сновидения, причем совершенно не так,
как это делали другие психологи. К тому же известно, что любое сновидение
может быть описано по-разному и само по себе (здесь мы не согласны с Юнгом)
не содержит указаний на то, как его необходимо объяснять. Отчасти и Юнг это
понимал, например, когда писал, что "человеческая психика начинает
существовать в тот момент, когда мы осознаем ее" [там же, с. 138]. Понимать-
то иногда понимал, но в общем случае был убежден в другом — в том, что
сновидение — естественный процесс, который может быть описан объективно и
однозначно. И все же временами в душу Юнга закрадывалось сомнение. Однажды,
пишет он, "я получил письмо от той самой эстетствующей особы. Она снова
уверяла меня в том, что. мои бессознательные фантазии имеют художественную
ценность и что их должно понимать как искусство. Я начал нервничать. Письмо
было далеко не глупым и поэтому достаточно провокационным. Современный
художник, в конце концов, в своем творчестве опирается на бессознательное —
так считала моя корреспондентка, — и взгляд этот, утилитарный и
поверхностный, тем не менее заставил меня усомниться, в самом ли деле мои
фантазии были спонтанными и естественными, или же с моей стороны был
допущен некий произвол, какая-то специальная работа" [там же, с. 197].
Несомненно, был и произвол, и специальная работа — построение
интерпретаций, и так как Юнг не контролировал эту работу, не обосновывал
ее, то вполне можно согласиться с его корреспонденткой в том, что метод
Юнга — не научный, а художественный, то есть относится больше к искусству,
чем научному познанию. Но мы забежали несколько вперед. Вернемся и поставим
вопрос, а как все-таки Юнг истолковывает свои сновидения и фантазии?
Для ответа на него обратимся к воспоминаниям Юнга и проанализируем,
как он в подростковом возрасте осмыслил одно свое необычное религиозное
переживание. Содержание этого переживания таково. < Однажды в прекрасный
летний день 1887 года, восхищенный мирозданием, — пишет Юнг, — я подумал:
"Мир прекрасен и церковь прекрасна, и Бог, который создал все это, сидит
далеко-далеко в голубом небе на золотом троне и..." Здесь мысли мои
оборвались, и я почувствовал удушье. Я оцепенел и помнил только одно:
Сейчас не думать! Наступает что-то ужасное» [там же, с. 46]. После трех
тяжелых от внутренней борьбы и переживаний дней и бессонных ночей Юнг все
же позволил себе додумать начатую и такую, казалось бы, безобидную мысль.
"Я собрал, — пишет он, — всю свою храбрость, как если бы вдруг решился
немедленно прыгнуть в адское пламя, и дал мысли возможность появиться. Я
увидел перед собой кафедральный собор, голубое небо. Бог сидит на своем
золотом троне, высоко над миром — и из-под трона кусок кала падает на
сверкающую новую крышу собора, пробивает ее, все рушится, стены собора
разламываются на куски.
Вот оно что! Я почувствовал несказанное облегчение. Вместо ожидаемого
проклятия благодать снизошла на меня, а с нею невыразимое блаженство,
которого я никогда не знал.. - Я понял многое, чего не понимал раньше, я
понял то, чего так и не понял мой отец, — волю Бога... Отец принял
библейские заповеди как путеводитель, он верил в Бога, как предписывала
Библия и как его учил его отец- Но он не знал живого Бога, который стоит,
свободный и всемогущий, стоит над Библией и над Церковью, который призывает
людей стать столь же свободным. Бог, ради исполнения Своей Води, может
заставить отца оставить все его взгляды и убеждения. Испытывая человеческую
храбрость, Бог заставляет отказываться от традиций, сколь бы священными они
ни были" [там же, с. 50].
Первый вопрос, который здесь возникает, почему подобное толкование
мыслей является следованием Воле Бога, а не, наоборот, ересью и отрицанием
Бога? Ведь Юнг договорился до того, что Бог заставил его отрицать и
Церковь, и сами священные религиозные традиции. Второй вопрос, может быть,
даже еще более важный, а почему, собственно, Юнг дает подобную
интерпретацию своим мыслям? Материал воспоминаний вполне позволяет ответить
на оба вопроса. В тот период юного Юнга занимали две проблемы:
взаимоотношения с отцом, потомственным священнослужителем (по мнению Юнга,
отец догматически выполнял свой долг, имел религиозные сомнения, но не
пытался их разрешить, и вообще был несвободен в отношении христианской веры
и Бога); вторая проблема — выстраивание собственных отношений с Богом,
уяснение отношения к Церкви. Чуть позднее рассматриваемого эпизода эти
проблемы были разрешены Юнгом кардинально: oт разрывает (в духовном
отношении) и с отцом, и с Церковью. после первого причастия Юнг приходит к
решению, которое он осознает так: "В этой религии я больше ее находил Бога.
Я знал, что больше никогда не смогу принимать участие в этой церемонии.
Церковь — это такое место, куда я больше не пойду- Там все мертво, там нет
жизни.
Меня охватила жалость к отцу. Я осознал весь трагизм его профессии и
жизни Он боролся со смертью, существование которой не мог признать. Между
ним и мной открылась пропасть, она была безгранична, и я не видел
возможности когда-либо преодолеть ее" [там же,с. 64].
Вот в каком направлении эволюционировал Юнг. На пути этой эволюции ему
нужна была поддержка, и смысловая, и персональная. Но кто Юнга мог
поддержать, когда он разрывает и с отцом, и с Церковью? Единственная опора
для Юнга — он сам, или, как он позднее говорил, "в следовании своему
демону" - Однако понимает этот процесс Юг г иначе: как уяснение истинного
желания и наставления Бога. Именно подобное неадекватное осознание
происходящего и обусловливают особенности понимания и интерпретации Юнгом
своих мыслей. Юнг, самостоятельно делая очередной шаг в своем духовном
развитии, осмысляет его как указание извне, от Бога (в дальнейшем — от
бессознательного, от архетипов), хотя фактически он всего лишь оправдывает
и обосновывает этот свой шаг. На правильность подобного понимания указывает
и юнгеанская трактовка Бога. Бог для Юнга — это его собственная свобода, а
позднее, его любимая онтология (теория) — бессознательное. Поэтому Юнг с
удовольствием подчиняется требованиям Бога, повелевающего стать свободным,
следовать своему демону, отдаться бессознательному.
Итак, интерпретация мыслей Юнга, так же как затем и других проявлений
бессознательного — сновидений, фантазий, мистических видений, представляет
собой своеобразную превращенную форму самосознания личности Юнга.
Превращенную потому, что понимается она неадекватно: не как самообоснование
очередных шагов духовной эволюции Юнга, а как воздействие на Юнга сторонних
сил — Бога, бессознательного, архетипов. Еще один маленький пример.
В книге Юнг приводит сон, как он пишет, предсказавший ему разрыв с Фрейдом.
События сновидения, пишет Юнг, "происходили в горной местности на границе
Австрии и Швейцарии. Были сумерки, и я увидел какого-то пожилого человека в
форме австрийских императорских таможенников... В нем было что-то
меланхолическое, он казался расстроенным и раздраженным... кто-то сказал
мне, что этот старик — лишь призрак таможенного чиновника, что на самом
деле он умер много лет назад" [там же, с. 167]. Вот как Юнг истолковал этот
сон. "Я стал, — пишет он, — анализировать, и слово "таможня" подсказало мне
ассоциацию со словом "цензура". "Граница" могла означать, с одной стороны,
границу между сознательным и бессознательным, с другой же — наши с Фрейдом
расхождения... Что же до старого таможенника, то, очевидно, его работа
приносила ему больше горечи, нежели удовлетворения, — отсюда раздражение на
его лице. Я не могу удержаться от аналогии с Фрейдом" [там же, с. 167].
Интересно, сам Юнг фактически понимает, что это не предсказание, а
скорее, способ, помогающий ему оправдать очередной шаг своей эволюции —
разрыв с Фрейдом. "В то время (в 1911 году), — пишет Юнг, — авторитет
Фрейда в моих глазах уже сильно пошатнулся... Когда мне приснился этот сон,
я все еще глубоко чтил Фрейда, но в то же время уже стал относиться к нему
критически. Судя по всему, я еще не осознавал ситуации и пытался каким-то
образом найти решение. Это характерно для ситуации проецирования. Сон
поставил меня перед необходимостью определиться" [там же, с. 167 — 168].
Но, пожалуй, приведенный пример — это единственный случаи, когда Юнг, сам
того не осознавая, по сути, фальсифицирует собственную квалификацию сна как
сна-предсказания. Во всех остальных случаях Юнг трактует сновидения как
объективный опыт, как материал бессознательного, который приходит к нему
независимо от его желаний или "давления" шагов юнгианской эволюции.
Но одно дело истолкование собственных сновидений, мыслей, фантазий,
другое — истолкование проявлений бессознательного пациентов и больных. Как
действовать в этом случае, не опираться же на закономерности и особенности
своего бессознательного. Однако Юнг именно так и поступает и пытается этот
свой весьма серьезный шаг обосновать. "В основе умственных расстройств, —
пишет он, — мы не обнаружим ничего нового и неожиданного, скорее мы
встретим там те же начала, которые лежат в основе нашего собственного
существования. И это открытие имело для меня огромное значение" [там же, с.
134]. Одновременно Юнг хорошо понимал, что его опыт бессознательного
недостаточен для того, чтобы помочь всем больным, людям весьма разным, с
разными проблемами и прошлым. Пытаясь преодолеть это противоречие, Юнг
после разрыва с Фрейдом постепенно нащупывает (изобретает) особую
психотехнику, позволяющую существенно расширить область и феноменологию
бессознательных процессов- Эта психотехника включала в себя не только
запоминание и истолкование сновидении, но и еще несколько важных моментов.
Во-первых, Юнг обратился к игре, он начал строить домики и замки из песка и
камней. Во-вторых, обращаясь к искусству, в частности, все чаще рисует на
темы своих переживаний и фантазий; позднее таким путем он приходит к
необходимости зарисовывать мандалы. В-третьих, Юнг решает отпустить на
волю, не сдерживать разумом свои фантазии, какими бы болезненными и
странными они ни казались. "Перед фантазиями, — пишет Юнг, — охватившими
меня, столь волновавшими и, можно сказать, управлявшими мною, я чувствовал
не только непреодолимое отвращение, но и неизъяснимый ужас. Я боялся
потерять контроль над собой, я боялся сделаться добычей своего
бессознательного, а как психиатр я слишком хорошо знал, что это значит. И
все же я рискнул — и позволил этим образам завладеть мною. Пойти на этот
риск меня главным образом заставило то обстоятельство, что поставить в
подобную ситуацию пациента я бы не решился, не пройдя это сам" [там же, с.
180].
Юнг осознает свои фантазии как естественный процесс и силу,
завладевшие им помимо его волн и желания. С таким пониманием невозможно
согласиться, поскольку Юнг сам вызывает и запускает эти процесс и силу
(играя, рисуя, занимаясь погон, медитируя, отпуская свои фантазии,
устремляясь к познанию бессознательного), которым потом, часто со страхом,
отдается. Здесь опять, как и в случае толкования сновидений, рефлексия Юнга
неадекватна реальному положению дел. Но в каком направлении формировал Юнг
свое бессознательное, куда он эволюционировал?
Анализ книги показывает, что были два основных фактора, определяющие
эту эволюцию: осмысление проявлений бессознательного, целью которого
являлось создание "языка описания" бессознательных процессов (сам Юнг
понимал эту работу как анализ структуры бессознательного), и реализация
Юнгом своих основных экзистенциальных проблем и устремлений. Для уяснения
сказанного рассмотрим один пример — формирование понятия Анимы. В
теоретической системе Юнга Анима — это архетип, который широко используется
при интерпретации проявлений бессознательного. Интересно, как Юнг приходит
к этому понятию. Сначала в его снах-видениях -фантазиях появляется образ
прекрасной слепой девушки, которая находится в компании с Ильёй-пророком и
огромной черной змеей. Затем образ девушки вытесняется женским голосом, в
котором Юнг узнает одну из своих пациенток. "Я знал наверняка, — пишет Юнг,
— что этот внутренний голос принадлежал женщине, и я узнал голос одной моей
пациентки, довольно одаренной, но страдавшей психопатией. В наших с ней
диалогах всегда присутствовал довольно значительный трансфер" [там же, с.
187]. Этот голос ведет активную полемику с Юнгом, утверждая, например, что
его истолкование — это искусство или что Юнг как художник сам творит
содержание бессознательных переживаний (см. цитату выше). Именно этот
психический материал, утверждает Юнг, и приводит к идее "Анимы". Я подумал,
вспоминает Юнг, "что эта "женщина во мне" лишена собственных речевых
центров и объясняется с моей помощью. Она говорила со мной не однажды,
причем обстоятельно. Меня крайне занимало то, что какая-то женщина
существует внутри меня и вмешивается в мои мысли. В самом деле, думал я,
может, она и есть "душа" в примитивном смысле слова, и я спросил себя,
почему душу стали называть "anima", почему ее представляют как нечто
женственное. Впоследствии я понял, что эта "женщина во мне" — некий
типический, или архетипический образ в бессознательном всякого мужчины, я
назвал ее "Анима" [там же, с. 187]. Последний этап формирования понятия —
элиминирование чувственных манифестаций "Анимы" и наращивание теоретических
признаков этого понятия ("Анима", по Юнгу, — это не только вечный
врожденный образ женщины, но и связь сознания с бессознательным, а также
женская природа и логика в мужчине, наконец, это источник и символ Эроса и
жизни). "Сегодня, — пишет Юнг, — я способен воспринимать такие идеи
непосредственно, потому что я научился принимать бессознательное таким, как
есть, и понимать его. Я знаю, как я должен вести себя с этими образами. Я
могу непосредственно интерпретировать их, когда они являются в снах, и я не
нуждаюсь более в посреднике, каким была Анима" [там же, с. 189].
Основной вопрос здесь следующий: из каких соображений, каким образом Юнг
набрал основные теоретические признаки "Анимы"? Вряд ли ему мог помочь
приведенный психический материал, ведь из него Юнг мог почерпнуть весьма
немногое, а именно что ему приснилась некая прекрасная девушка, а потом с
ним общался и спорил голос, напоминающий голос одной его пациентки. Как из
всего этого можно получить понятие Анимы, совершенно не ясно. В то же время
достаточно очевидно, что понятие Анимы небесполезно в психотерапевтической
практике, а также что оно отвечает эстетическим и культурологическим
взглядам Юнга. Не означает ли сказанное, что понятие Анимы вовсе не выплыло
из глубин бессознательного, а было сконструировано самим Юнгом? Другое
дело, что в качестве эвристического толчка могли выступить соответствующие
фантазии Юнга, но из того же материала бессознательного на другом этапе
эволюции личности Юнга, вероятно, выплыло бы не понятие Анимы, а какое-то
другое.
Конструирование Юнгом понятий не могло продолжаться бесконечно, оно
пришло к своему завершению, когда он, во-первых, полностью реализовал свою
личность, то есть разрешил в своем сознании и жизнедеятельности основные
волновавшие его экзистенциальные проблемы (анализ книги Юнга показывает,
что главные из них были следующие: проблема Бога, проблема теодицеи,
проблема смерти и отношения к ней, понимание истории и культуры, понимание
человека, объяснение природы психических заболеваний), во-вторых, сумел
создать "язык описаний" бессознательного, который он с успехом применял при
лечении своих пациентов. Кстати, одно из центральных понятий этого "языка
описания — архетип "самость", связан как раз с представлением о
самореализации ("самодостаточности") личности. "Тогда же, между 1918 и 1920
годами, — пишет Юнг, — я начал понимать, что цель психического развития —
самодостаточность. Не существует линейной эволюции, есть некая замкнутая
самость. Однозначное развитие возможно лишь» вначале, затем со всей
очевидностью проступает центр" [там же, с. 198]- А через страницу,
анализируя поразивший его сон, Юнг добавляет: "С этим сновидением у меня
было связано ощущение некой окончательности, завершенности... Этот сон
объяснил мне, что самодостаточность, самость — архетипический смысл и
принцип определения себя в мире" [там же, с. 200].
Как же оценить то, что реально сделал Юнг, и как отнестись к его
методологическим установкам, например к утверждению, что учение о
бессознательном, с одной стороны, является естественной наукой, а с другой
— предельно субъективно (более, чем какая-нибудь другая наука, "зависит от
субъективных предпосылок исследователя"). Если не различать психологическую
науку (познание) и психологическую практику (психологическую помощь,
лечение), то в этом случае действительно мы вынуждены утверждать, что
построения Юнга предельно противоречивы, что он постоянно отождествляет (не
различает) науку и знание с собственными интерпретациями и мифами. Однако в
рамках психологической практики все построения Юнга (и его теория
бессознательного, и его интерпретации) вполне эффективны. Они помогают
психотерапевту и пациенту понять причины психического неблагополучия и так
переосмыслить текущую жизненную ситуацию, что новое понимание и видение в
той или иной мере способствуют выздоровлению- Если считать, что в рамках
психологической практики "'теоретические" построения психологов нужно
оценивать не на истину. а на эффективность, то в этом случае главная цель —
это не описание психической действительности человека, а создание
реальности, погружение в которую помогает пациенту по-новому и в
определенном направлении переосмыслить свое неблагополучие и жизненную
ситуацию.
Используемая литература:
1. Юнг К. Воспоминания, сновидения, размышления. – Киев, 1994.
2. Розин В.М. Психология: теория и практика. Форум-Инфра-М 1998.
Реферат на тему: Жизнь Карла Густава Юнга
Карл Густав Юнг был психотерапевтом-практиком, он 60 лет лечил людей.
По воспоминаниям детей Юнга, рабочий день его был таков: с 8 до 10 утра он
знакомился с корреспонденцией, писал сам или диктовал письма; затем три
часа до обеда и три после шел прием пациентов. Чтение научной литературы и
написание собственных трудов протекали в основном уже вечером, после
основной медицинской деятельности. Лишь в самые последние годы жизни число
пациентов пришлось сократить, но до конца своей жизни он занимался
врачеванием. Основные положения его учения связаны с наблюдениями
практикующего врача, они не вымышлены склонным к спекулятивному мышлению
теоретиком. Но главным источником знаний о человеческой душе для Юнга
являлся его собственный опыт. Его автобиография не зря называется
«Воспоминания, сновидения, размышления». Сновидения являются тем подступом
к тайникам коллективного бессознательного, без которого невозможна
юнговская психотерапия. В автобиографии очень мало воспоминаний именно в
смысле этого слова. Это история диалога сознания с глубинами психики,
начиная с детских снов. О внешней стороне жизни читателю приходиться
догадываться.
Каждый мыслитель в той или иной мере зависим от социально-
экономических и политических институтов, исторических событий своего
времени, духовной атмосферы. Платон мог неприязненно относиться к афинской
демократии, но он никогда не стал бы великим философом в Спарте.
Юнг является европейским мыслителем, но Европа велика, в ней десятки
культурных наций, различные религиозные и научные традиции. Он родился в
1875 г. в Швейцарии, прожил в ней, исключая время многочисленных поездок по
миру, всю жизнь. То, что в Швейцарии медицинская психология связана в XX в.
с разнообразными философскими учениями, пожалуй, не случайно. В конце
прошлого века здесь работал Т.Флурнуа, а в наш век — такие сторонники
соединения психоанализа с философией М. Хайдеггера, как Л.Бинсвангер и
М.Босс; сугубо научная психология Ж. Пиаже далека от крайностей
бихевиоризма и не исключает философского умозрения. Доныне психологическое
образование в Цюрихском университете предполагает весьма основательный курс
философской антропологии: односторонность современной естественнонаучной
ориентации восполняется трудами великих европейских мыслителей. Чтобы
лечить души других людей, нужно знать свою собственную, а подобное сознание
неизбежно ставит «последние» вопросы, имеющие философский или религиозный
характер.
Швейцария — это страна, где с давних пор уживаются протестантские и
католические кантоны, где встречаются друг с другом немецкая, французская и
итальянская культуры (есть и еще один, ретороманский, язык, восходящий к
народной латыни). Швейцария, отметившая в 1991 г. семь столетий своего
существования, по крайней мере четыре из них не знала феодализма (да и
ранее средневековые городские общины обрели здесь свои основные свободы).
Федерализм и демократия — это синонимы для швейцарца. Он принадлежит прежде
всего коммуне, обладающей огромной автономией, — хотя бы потому, что
половина уплачиваемых им налогов остается в общине. Ей швейцарец
принадлежит, как и его дети, даже если он переехал в другой город. Так, Юнг
оставался всю свою жизнь гражданином Базеля: хотя родился он в местечке
Кессвил (кантон Тургау), но отец его был базельцем, и он получил это
гражданство по наследству. Почетным гражданином небольшого городка Кюснахт
он стал на склоне лет, и это огромная честь для швейцарца, редкое
исключение из правила. Швейцарец принадлежит сначала общине, затем кантону
(их 25 в этой небольшой стране), а уж потом Швейцарскому Союзу. Понятно,
что имеются общие проблемы, будь они экономическими, политическими или
экологическими. Каждый взрослый мужчина ежегодно отправляется на 2-3-
недельные военные сборы. Приходилось исполнять эту гражданскую обязанность
и Юнгу — от рядового он дорос до «капитана запаса», если употребить
отечественную терминологию.
Швейцарцы почитают свою связь с общиной, самоуправляющимся кантоном —
это важная часть их жизни. Они верны традициям, локальным
диалектам и обычаям, которые сильно различаются от кантона к кантону.
Эта привязанность к прошлому, к традиции предполагает и знание своей
родословной. Генеалогическое древо на протяжении столетий может быть здесь
известно не только потомку какого-то аристократического рода (дворянство
большой роли в Швейцарии никогда не играло), но и любому бюргеру — такому
знанию способствуют тщательные записи как в церковном, так и в гражданском
общинном регистре. Этот традиционализм, крепкая связь настоящего с прошлым
в какой-то мере отразились и в учении Юнга. Конечно, ему было и тесно в
Швейцарии - не зря основную его аудиторию с давних пор составляли
англосаксы, — но, будучи «гражданином мира», он никогда не превращался в
оторванного от всяких корней «призрака» (как он называл обитателей огромных
мегаполисов), не помнящего родства, лишенного национальной культуры,
духовного преемства.
Политика нередко вторгалась в XX в. в святая святых метафизической
мысли, литературного творчества. Поддерживать идеи о гармонии
противоположностей, инь и ян, света и тьмы в мировом процессе и в душе
каждого легче, живя в стране, которую обошли стороной войны и разрушения XX
столетия. Однако в центре внимания Юнга не зря находился вопрос: откуда
мировое зло? Вопрос отнюдь не только богословский. Войны, диктаторские
режимы также были предметом пристального внимания Юнга. Писал он и по
самому широкому кругу актуальных вопросов дня, идет ли речь о массовом
обществе, колониальной политике, «женском вопросе» или идеологиях,
апокалиптических чаяниях и т.д.
Подробные сведения о Юнгах относятся к первой половине XVII в.: доктор
медицины и доктор юриспруденции Карл Юнг, ректор Майнцского университета,
является первым заметным лицом в этом роду Правда, архивы и церковные книги
Майнца сгорели в 1688 г , во время осады города французскими войсками.
Прадед Юнга, врач Франц Игнац Юнг (1759-1831), перебрался из Майнца в
Мангейм Во время наполеоновских походов он руководил полевым лазаретом. Его
брат, Сигизмунд фон Юнг (1745-1824), был баварским канцлером и был женат на
дочери Шлейермахера («фон» появился потому, что канцлер был произведен в
дворянское звание).
Из всех предков Юнга самым заметным лицом был его дед Карл Густав-
старший (1794-1864), перебравшийся в Швейцарию. Его сопровождала легенда,
будто он внебрачный сын Гёте, — основанием для этого служило несомненное
внешнее сходство. Ни доказать, ни опровергнуть такого рода легенды
невозможно по крайней мере в год, предшествовавший рождению Карла Густава-
старшего, Гёте не бывал в Мангейме, где безвыездно жило семейство Юнгов.
Карл Густав-младший считал легенду «дурного вкуса». Хоть он безмерно
восторгался Гёте с детских лет, но считал, что род врачей и богословов
Юнгов сам по себе достоин уважения.
Дед был личностью замечательной не только по своим научным заслугам.
Он изучал в Гейдельберге естественные науки и медицину, уже в 24 года став
доктором summa cum laude, был и хирургом-практиком и доцентом,
преподавателем химии в Берлине. Здесь он входит в круг романтиков, близко
знакомится с братьями Шлегель, Л.Тиком и Ф.Шлейерма-хером (под влиянием
последнего он перешел из католичества в протестантство). Кое-какие
поэтические его опыты были опубликованы в журналах.
Однако в Берлине Карл Густав-старший прожил недолго, поскольку
принимал активное участие в политике - его идеалом была свободная и единая
Германия Когда же его приятель, студент теологии Карл Занд, заколол Августа
Коцебу (1819) и последовали репрессии прусского правительства против
«демагогов», то Юнг был арестован, да еще с тем отягчающим обстоятельством,
что у него нашли подаренный Зандом молоток для минералогических работ (в
полицейских донесениях именуемый исключительно «топором»). Через год с
лишним пребывания за решеткой его 6eз суда и приговора выпустили - с
запретом жить в прусских владениях. С политической репутацией революционера-
«демагога» получить место в любом немецком княжестве было невозможно, и в
1821 г. Карл Густав оказывается в Париже. Здесь происходит случайная
встреча с Александром фон Гумбольдтом, которая и привела к переселению в
Швейцарию.
Политические эмигранты и в XIX, и в XX в. часто жили в Швейцарии,
достаточно упомянуть русских — Герцена, Бакунина, Ленина (а позже и
Солженицына). Мало кто из этих эмигрантов оказывал какое-то влияние на
швейцарскую жизнь — Кальвин является исключением. Из немецких эмигрантов-
ученых К. Фогт и К. Г. Юнг-старший были, наверное, самыми заметными
фигурами. Гумбольдт искал человека, который мог бы реорганизовать
медицинский факультет Базельского университета, пришедшего в полный упадок
в годы наполеоновских войн. Неустанная деятельность Карла Густава-старшего
сделала его знаменитым, и его внук, обучаясь на медицинском факультете
почти через полвека после кончины деда, постоянно ощущал духовное
присутствие знаменитого предка. Нонконформизм, способность к неожиданным
для окружающих поступкам его дед проявлял всю жизнь, но куда любопытнее тот
факт, что этот хирург, анатом и химик проявлял значительный интерес к
психиатрии. В частности, он основал лечебницу для слабоумных детей,
подчеркивая при этом значимость научных наблюдений и психологических
методов лечения душевных болезней. Кстати, отец Карла Густава-младшего,
Пауль Юнг (1842-1896) долгое время был пастором, обслуживающим и
психиатрическую клинику. Этот младший из тринадцати детей знаменитого
хирурга и декана был протестантским священником, не лишенным, однако,
интереса к науке. Доктором он был не теологии, а филологии (восточные
языки) и, судя по «Воспоминаниям, сновидениям, размышлениям», испытывал
сомнения по поводу христианской веры, но бежал от сомнений с подлинным
«жертвоприношением интеллекта». Проблема соотношения знания и веры
сделается центральной в поздних трудах его сына, который выберет путь
знания, гнозиса, а никак не предписываемой лютеранством веры. Первые
возражения возникли еще в юности. «Мне вспоминается подготовка к
конфирмации, которую проводил мой собственный отец. Катехизис был
невыразимо скучен. Я перелистал как-то эту книжечку, чтобы найти хоть что-
то интересное, и мой взгляд упал на параграфы о троичности. Это
заинтересовало меня, и я с нетерпением стал дожидаться, когда мы дойдем на
уроках до данного раздела. Когда же пришел этот долгожданный час, мой отец
сказал: "Данный раздел мы пропустим, я тут сам ничего не понимаю". Так была
похоронена моя последняя надежда Хотя я удивился честности моего отца, это
не помешало мне с той поры смертельно скучать слушая все толки о религии».
Со студенческих лет Юнг просто не заходил в протестантские церкви; этот мир
обедненного, «оголенного», как он писал, христианства был ему духовно чужд.
Конфликты с отцом имели, однако, вовсе не «эдиповский» смысл. Позже ему
было нелегко принять учение Фрейда об Эдиповом комплексе уже по той
причине, что мягкий и слабохарактерный отец, находившийся «под башмаком»
авторитарной жены, болезненный, мучимый сомнениями, никак не вызывал
ревностного соперничества сына. Трудно сказать, что унаследовал от него сын
- разве что способность к языкам, тем более что с 5 лет отец занимался с
ним латынью. Позже отменное ее знание помогло в работе с колоссальным
количеством алхимических трактатов XV-XVII вв. Английским Юнг овладел позже
в совершенстве, французский знал, как и положено швейцарцу, но, судя по
тексту французских его писем, несколько хуже.
В одном из писем, написанном уже в глубокой старости, Юнг заметил, что
у него комплекс скорее «материнский», нежели «отцовский». Замечание
подобного рода есть и в его «Воспоминаниях...», где о матери говорится как
о раздвоенной личности, с выраженными парапсихологическими способностями,
унаследованными от собственной матери. Ее отец, дед Юнга, Самуэль Прайсверк
(1799-1871) был тоже наделен своеобразными способностями. Этот доктор
богословия, составитель образцовой грамматики древнееврейского языка (ему
он предавался всей душою, считая, что на небесах говорят именно на этом
наречии) был духовидцем. Если анекдоты о деде с отцовской стороны имеют
самый земной характер, то о деде-пасторе, лице духовном, осталось
воспоминание в связи с его общением с духами усопших. В его кабинете,
например, всегда стоял стул для духа его первой жены, с коим он раз в
неделю обстоятельно беседовал. Мать Юнга рассказывала сыну, что в детстве
ей часто приходилось стоять в кабинете за спиной пишущего проповедь деда.
Она отгоняла духов, имевших скверную привычку мешать работе. Позднейший
интерес Юнга к всякого рода духовидению, «двойному зрению», раздвоенности
личности — все это рождалось и из семейной атмосеры. «Духи» (Poltergeist)
часто навещали эту семью. До сих пор в ней хранится стальной нож, который
неожиданно с грохотом раскололся в шкафу на 4 куска, словно прямо по лезвию
его кто-то разрезал. Сохранилось воспоминание Юнга о том, как реагировал
гостивший у него Фрейд на явление «полтергейста» (довольно скептически).
Словом, оккультные интересы Юнга возникли не случайно.
И отец и мать Юнга происходили из семей, в которых многие поколения
предков занимались умственным трудом, причем оба деда достигли в своих
областях заметных успехов. Но младшим детям в огромных семьях не досталось
в наследство материального благополучия. Интеллигенция — если это слово
применимо за пределами своего исторического возникновения (Россия, Польша)
— всегда жила своим трудом, лишь изредка выбиваясь на верхние этажи
социальной иерархии. В протестантских странах многие выдающиеся деятели
науки и культуры были сыновьями священников — достаточно вспомнить
философов и литераторов конца XVIII-начала XIX в. В своем семинаре по
произведению Ницше «Так говорил Заратустра» Юнг делает ряд интересных
замечаний об «антихристианстве» Ницше, которое хотя и в форме
отрицательной, все же связано с протестантским благочестием, немецкой
«культурнабожностью». Это относится и к самому Юнгу. Он с юношеских лет
находился в конфликте с верой отцов, только бунт его принял иные, чем у
Ницше, формы. В семьях священников общий для европейской культуры разрыв по
линии вера-знание приобретал личностный характер. В отличие от Ницше Юнг не
отрицал христианскую традицию в целом, но искал по-прежнему живые глубинные
ее корни.
Итак, Карл Густав Юнг родился 26 июля 1875 г. в Кессвиле, в кантоне
Тургау; через полгода семья переехала в Лауфен, а в 1879 г. — в Кляйн-
Хюниген, сегодня индустриальный пригород Базеля, а тогда патриархальную
деревню. Здесь он ходил вместе с крестьянскими детьми в начальную школу.
Семья занимала старый дом, принадлежавший когда-то рсиу знатных базельских
патрициев (но принадлежал он общине, которая предоставила его своему
священнику). Материальное положение семьи было нелегким. С 11 лет Карл
Густав начал учиться в базельской гимназии Это было трудное для него время.
Не столько с точки зрения учебы — лишь математика вызывала серьезные
трудности8. Во-первых, он попал из мира патриархальной деревенской школы с
крестьянскими детьми в лучшую базельскую гимназию, где учились дети местных
патрициев. Эти дети с прекрасными манерами и карманными деньгами, с
поездками зимой в Альпы, а летом на море казались ему поначалу чуть ли не
«существами из другого мира»: «Тогда я должен был узнать, что мы бедны, что
мой отец — бедный сельский священник, а сам я — еще более бедный пасторский
сынок с дырявыми башмаками и промокшими носками, сидящий по шесть часов в
школе»
Карл Густав был малообщительным, замкнутым подростком. К внешней среде
он приспосабливался с немалым трудом, предпочитая общению мир собственных
мыслей и фантазий. Словом, представлял собой классический случай того. что
сам он называл впоследствии «интроверсией». Сновидения и тогда играли
огромную роль в его жизни. Чудовищные, страшные образы являлись в снах,
происходила, как писал он вспоминая, «инициация в царство тьмы». В 12-
летнем возрасте он «узнал, что такое невроз» — полгода он не ходил в школу,
пока усилием воли не заставил себя преодолевать припадки дурноты,
возникавшие, как он полагал, в силу «бегства от действительности».
В сновидениях той поры важен еще один мотив. Явлен был образ
наделенного магической силой старца, который был как бы его alter Ego. В
мелких повседневных заботах жил замкнутый и робкий подросток, личность №1,
а в снах заявляла о себе другая ипостась, личность №2, обладающая даже
своим именем (Филемон). Прочитав под конец обучения гимназии книгу «Так
говорил Заратустра» Ф.Ницше, он испугался:у Ницше тоже была личность No 2
по имени Заратустра; она вытеснила личность философа — отсюда безумие Ницше
(так считал Юнг и впоследствии вопреки известному медицинскому диагнозу).
Страх перед подобными последствиями «сновидчества» способствовал
решительному повороту к реальности. Да и нужда заставляла повернуться к
внешнему миру, а не бежать от него
Вскоре после завершения учебы в гимназии и поступления в университет
умирает его отец, успев выхлопотать бесплатное место сыну на медицинском
факультете Тогда таких мест было мало, их предоставляли исключительно
бедным, а бедность и стала реальностью после смерти отца. Семья переезжает
в маленький дом в деревню Бистнинген, залезает в долги к родственникам Юнгу
приходится и подрабатывать в анатомическом театре и лаборатории и
напряженно учиться. Уже то, что он закончил медицинский факультет за 5 лет,
было редкостью по тем временам, обычно учились на пару лет дольше
Однако он находил время для участия в студенческой деятельности — не
столько в развлечениях, сколько в философских дискуссиях. Уже тематика
докладов, сделанных им в студенческом обществе «Zofingia», говорит о круге
его интересов — о границах естественнонаучного познания, об оккультизме К
удивлению своих друзей-студентов, он читает в свободное время прежде всего
философов, наряду с древними философами это прежде всего Шопенгауэр, Кант,
Ницше, Э. фон Гартман. Но вместе с тем в круг чтения входят Сведенборг, Юнг-
Штиллинг, Месмер и прочие «оккультисты» Начало оккультным штудиям Юнга
положило его знакомство с медиумическими сеансами. Его кузина, Елена
Прайсверк, неожиданно проявила незаурядные медицинские способности,
заговорила языками различных «духов». Два года Юнг посещает этот кружок и
ведет наблюдения, которые впоследствии послужат материалом для его
докторской диссертации.
В последнем семестре нужно было сдавать психиатрию. Юнг готовился
стать специалисгом по внутренним болезням и патанатомии, и, хотя он уже
прослушал курс психиатрии, она не вызвала у него какого-либо интереса.
Большой популярностью в медицинском мире психиатрия не пользовалась, врачи
знали о ней, как правило, так же мало, как и все прочие. Взяв в руки
учебник Крафт-Эбинга, Юнг прочитал, что психозы — «заболевания личности».
«Мое сердце неожиданно резко забилось. Я должен был встать и глубоко
вздохнуть. Возбуждение было необычным, потому что мне, как во вспышке
просветления, стало ясно, что для меня нет иной цели, кроме психиатрии.
Только в ней сливались воедино два потока моих интересов. Здесь было общее
для духовных и биологических фактов эмпирическое поле, которое я повсюду
искал и нигде не находил. Здесь же столкновение природы и духа было
реальностью».
После заключительного экзамена Юнг позволил себе «роскошь» сходить в
театр («до того мои финансы не разрешали мне таких экстравагантностей») В
декабре 1900 г он занимает место ассистента в Цюрихской клинике
Бургхёльцли, руководимой видным психиатром Э.Блейлером.
Базель и Цюрих имели для Юнга символическое значение Культурная
атмосфера этих городов как бы несла на себе отпечаток двух противоположных
тенденций европейского духа. Базель — живая память европейской культуры. В
университете не забывали о преподававшем в нем Эразме и учившемся
Гольбейне, на филологическом факультете еще были профессора, знавшие Ницше,
на улицах города он встречал Я.Буркхардта, внучатый племянник коего Альберт
Ори был ближайшим другом Юнга. Труды другого базельского профессора,
Бахофена, о «материнском праве» уводили в глубь веков вплоть до
гипотетического «матриархата» Интерес Юнга к философии и теологии вызвал
недоумение у его приятелей-медиков, но метафизика все же считалась в Базеле
необходимой стороной духовной жизни В Цюрихе же она относилась скорее к
непрактичным «излишествам» Кому нужны все эти ветхие книжные знания? Наука
тут рассматривалась как полезное орудие, ценилась по своим приложениям,
эффективному применению в индустрии, строительстве, медицине Базель уходил
корнями в далекое прошлое, Цюрих устремлялся в столь же далекое будущее
Незадолго до того перестроенный архитектором А.Рютли Цюрих почти без
узких средневековых улочек, зато с густой сетью трамвайных линий (век назад
это было новшеством!) был городом индустрии и финансов, был нацелен на
богатство и власть. В двух этих городах Юнг видел «раскол» европейской
души, новая позитивистски-рассудочная «асфальтовая Цивилизация» предает
забвению свои корни. И это закономерный исход, ибо душа ее окостенела в
догматическом богословии, на место которого приходит плоский эмпиризм
науки. Наука и религия вступили в противоречие именно потому, что религия
оторвалась от жизненного опыта, а наука ведет к тому, что «мы стали
богатыми в познаниях, но бедными в мудрости», как он напишет вскоре. В
научной картине мира человек сделался Механизмом среди прочих механизмов,
его жизнь теряет всякий смысл.
Необходимо найти ту область, где наука и религия не опровергают друг
друга, а, наоборот, сливаются в поисках первоистока всех смыслов. Все
коренится в человеческой душе, и психология как опытная наука должна не
только устанавливать факты — она должна помочь современному человеку в
поисках целостного мировоззрения, смысла жизни.
Клиника Бургхёльцли, расположенная на дальней окраине тогдашнего
Цюриха (примерно в двух часах пешего хода от центра), представляла собой
нечто вроде монастыря. Блейлер требовал от ассистентов не только
высочайшего профессионализма, но и отдачи почти всего свободного времени
лечению пациентов. Ежедневно ассистенты должны были докладывать о состоянии
больных, 2-3 раза в неделю обсуждались истории болезни новых пациентов;
вечерний обход завершался в 7 часов вечера, а после этого ассистенты должны
были писать истории болезни. Ворота клиники закрывались в 10 вечера, у
ассистентов не было ключей. Одним из требований Блейлера был «сухой закон»
— Юнг нарушит его лишь через 9 лет, да и то под настойчивые уговоры Фрейда
(впоследствии он не будет себе отказывать в стакане вина раз-другой в
неделю).
Первые полгода Юнг вообще провел в клинике затворником. Все свободное
время он тратит на 50-годичные тома журнала Allgemeine Zeit-schrift fur
Psychiatric, знакомится тем самым с публикациями за полвека с начала
современной клинической психиатрии. В автобиографии он подвергает
психиатрию того времени самой резкой критике. Во многом эта критика
является обоснованной. Для понимания человеческой личности, будь она
здоровой или больной, мало формул естествознания, не говоря уж о того сорта
психиатрии, которая наклеивает ярлык того или иного «синдрома» на пациента.
Никто не признает хирурга в том, кто вызубрил учебники, но не умеет
оперировать; психиатры же нередко ограничивались постановкой диагноза,
описанием симптомов в наукообразных терминах. Лечить сложные психические
расстройства они и не думали, да и средств их лечения не было. Но если
брать клинику Бургхёльцли времен Блейлера, то она дала Юнгу очень многое.
Блейлер ориентировал молодых психиатров на новые методы лечения, он, пусть
с оговорками, принял впоследствии психоанализ (не применимый, правда, к
большей части его пациентов-психотиков). Именно Блейлер обратил внимание
Юнга на только что вышедшую книгу Фрейда «Толкование сновидений» - Юнг
сделал по этой книге доклад на одном из заседаний в Бургхёльцли еще в 1901
г.
Работа Юнга в клинике шла во всех отношениях успешно В 1902 г. он
защищает докторскую диссертацию, быстро идет по иерархической лестнице и в
1905 г занимает место старшего врача — второе, после Блейлера, место в
Бургхёльцли. Он заведует амбулаторией, где занимается психотерапевтической
пракгикой, руководит лабораторией, в которой разрабатывает психологические
тесты В это же время он получает звание приват-доцента и преподает на
медицинскомом факультете местного университета. В автобиографии упоминается
тот факт, что в 1902-1903 гг он полгода стажировался во Франции у П.Жане. В
феврале 1903 г он женился на Эмме Раушенбах, дочери фабриканта. С 1908 г.
семья обосновывается в Кюснахте, где Юнг возводит по собственному проекту
большой дом на берегу Цюрихского озера - здесь он будет жить до самой
смерти.
Последователи, Фрейда до сих пор нередко повторяют обвинения,
раздававшиеся еще в начале века из среды венских фрейдистов: Юнг, мол,
«обокрал» своего учителя Фрейда и из украденных кусочков сложил собственную
систему. Обвинения эти просто несерьезны. Юнг был очень многим обязан
Фрейду, причем и в старости он повторял, что Фрейд был самой крупной
личностью, с которой ему доводилось встречаться. Однако к моменту их
встречи-в 1907 г. основные идеи Юнга уже сформировались, он, кроме
опубликованной диссертации («К психологии и патологии так называемых
оккультных феноменов», 1902), выпустил две монографии, имевшие широкий
резонанс среди психологов и психиатров. Одна из них была посвящена словесно-
ассоциативному тесту, другая — «Психология Dementia Ргаесох» (1907), хотя
писалась уже под известным влиянием идей Фрейда, и по своему клиническому
материалу, и по подходу не была простым повторением психоаналитических
идей. Переписка Юнга с Фрейдом показывает, что поначалу он с большими
сомнениями и оговорками соглашается лишь с отдельными положениями Фрейда,
затем, с 1908 г. и примерно по конец 1911 г., сомнения отступают, чгобы с
новой силой возобновиться при работе над первой доктринальной книгой Юнга
«Трансформации и символы либидо».
В феврале 1907 г Юнг приезжает в Вену, беседует с Фрейдом тринадцать
часов без передышки - с этого начинается активная деятельность Юнга в
зарождающемся психоаналитическом движении. Фрейд был необычайно
заинтересован в помощи Юнга и ведомых им «швейцарцев» Как он писал в то
время своему последовате1ю Абрахаму, без этой поддержки психоанализ может
оказаться в гетто, как «еврейская наука», со стороны Юнга с его
воспитанием, его научной и культурной средой требуется немалое мужество,
когда он отстаивает психоанализ. Фрейд возлагает на Юнга огромные надежды,
провозглашает его «кронпринцем», наделяет всяческими полномочиями. Юнгу
приходится заниматься колоссальной организационной работой - он является
президентом только что возникшей международной психоаналитической
ассоциации, главным редактором ее журнала - и это помимо напряженной
врачебной, научной и педагогической деягельности Так что Фрейд не из лести
писал Юнгу, что «другого и лучшего продолжателя и завершителя моего дела я
бы себе не желал», а потом озаглавливал письма: «Дорогой друг и наследник»
Понятен был и интерес Юнга к Фрейду - мыслителю крупному, смелому,
сделавшему к тому времени в одиночку открытия, перевернувшие пред ставления
о психологии и психотерапии.
Но различия в позициях по, целому ряду вопросов хорошо видны и по
переписке в период 1908-1911 гг., когда Юнг полностью поддерживал Фрейда.
Остаются открытыми вопросы об этиологии неврозов — сексуальную теорию
Фрейда он так до конца и не принял. Расхождения касаются и
мировоззренческих вопросов. Для Фрейда и тогда религия была иллюзией, чуть
ли не навязчивым неврозом человечества, на место которой должна прийти
наука. Юнг отвечал, что «религия может быть заменена только религией».
Фрейд призывал Юнга принять учение о сексуальности как «укрепление против
черной грязной ямы оккультизма», а для Юнга фрейдовское преклонение перед
Эросом было не чем иным, как религией, слепой верой.
В личных отношениях этих двух выдающихся ученых слишком многое
зависело, однако, вовсе не от научных или философских расхождений.
Психоанализ осваивается не просто как совокупность научных знаний;
врачующий должен сначала исцелиться сам, пройти курс анализа с учителем.
Кстати, именно по инициативе Юнга в подготовку психоаналитиков был введен
обязательный (и довольно длительный) курс «учебного анализа». Но в те годы
техника психоанализа только вырабатывалась, «подопытными» были сами
аналитики, а потому на теоретические споры накладывались эффекты
«переноса», эмоциональные конфликты и отношения окрашивались в цвета
семейной драмы. Отсюда истерические припадки у терявшего сознание Фрейда,
видевшего в стремлении Юнга к самостоятельности нечто вроде потаенного
желания «отцеубийства». Сколько бы Юнг ни писал потом о своей полной
духовной суверенности в тот период, и переписка с Фрейдом, и тяжелый
психический кризис после разрыва говорят, что «семейная» привязанность была
и у него. Ситуация становилась совершенно непереносимой и из-за
открытого недоброжелательства к Юнгу венского окружения Фрейда —
«придворные» интриги появляются повсюду, где возникает хоть какой-то
«двор». Именно это окружение создало впоследствии миф об антисемитизме
Юнга. Вполне возможно, что явное охлаждение во взаимоотношениях произошло
«с подачи» этого окружения Фрейда. Теоретические разногласия стали
очевидными после выхода второго тома «Трансформации и символы либидо», но
тон писем Фрейда резко меняется не после прочтения книги, а после поездки
Юнга в США. Доброжелатели, как водится, довели до сведения Фрейда именно те
места лекций, где Юнг развивал собственные идеи, а не исполненные
благодарности Фрейду похвалы психоанализу в целом.
Этой поездке Юнга в США предшествовала другая, вместе с Фрейдом в
сентябре 1909 г., когда оба они стали докторами honoris causa и были
необычайно тепло приняты американцами. С этого начинается и история
психоанализа в США, огромная его популярность в стране, которую Фрейд
называл «большой ошибкой». Следует отметить юнгианство всегда находило
больше всего учеников и последователей в англоговорящих странах.
Каковы теоретические итоги этого первого периода научной деятельности
Юнга? Можно считать этот период временем формирования, созревания его
собственного учения. Уже в диссертации он связывает помраченные состояния
сознания у медиумов с бессознательно протекающими процессами. Не «духи», а
бессознательно оформившиеся другие «Я», вытеснившие «Я» медиума (и | |
