|
Реферат: Деятельность Ивана Федорова в Украине (Культурология)
План.
1. Введение.
2. Переезд из Москвы в Заблудов.
3. Во Львове.
4. В Остроге.
5. В конце жизненного пути.
Появление типографского станка – важная веха в истории культуры. До
изобретения книгопечатания, по словам академика В.И.Вернадского,
«человеческая личность не имела никакой возможности предохранять, хотя бы
несколько, свою мысль от исчезновения, распространить ее широко,
переждать неблагоприятное время и сохранить ее до лучших времен. Вечно и
постоянно все создавалось и вновь разрушалось тлетворным влиянием
всеразрушающего времени».
С изобретением печатного станка устное слово, будучи записано, а
затем воспроизведено в десятках, сотнях, тысячах оттисков, становится
активным средством воздействия на массы, орудием просвещения и
воспитания, инструментом распространения знаний. Книга стала дешевле,
легче в изготовлении, и, следовательно, доступнее. Она начинает играть
значительную роль в истории человечества, превращается в мощное
политическое и идеологическое оружие. Ее воздействие отныне можно
проследить в самых различных сферах общественной жизни.
«Мы сможем и должны начинать историю нашего научного мировоззрения с
открытия книгопечатания», - утверждал В.И.Вернадский.
Изобретению книгопечатания посвящены тысячи трудов. Появление способа
многократного воспроизведения изображения и текста предопределило начало
книгопечатания в современном значении этого слова. Воспроизведение текста
с наборной формы революционизировало технику изготовления книги, открыло
эру книгопечатания в современном понятии этого явления.
Принцип набора был известен человечеству с глубокой древности. На
диске из Феста, относящемся ко II тысячелетию до нашей эры, найденном на
острове Крит, отдельными штампиками оттиснуты знаки лишь недавно
расшифрованной системы письма.
Примеры наборного принципа встречаются у Цицерона. Можно говорить о
начале книгопечатания лишь тогда, когда текстовая печатная форма
становится наборной.
Начало наборного печатания в Европе относят к 40-м годам XV столетия
и связывают с именем брюгера из прирейнского города Майнца Иоганна
Генсфлейша, чаще называемого Иоганном Гуттенбергом (между 1394 и 1399-
1468 гг.).
Руководства по типографскому делу в ту пору не существовало. Опыт
передавался от учителя к ученику. У каждого мастера были свои секреты,
свои излюбленные приемы. Приходилось овладевать самостоятельно тонкостями
ремесла, особенно при осваивании новых систем шрифта или алфавита.
Тот же путь прошел Иван Федоров(1510-1583) – основатель
книгопечатания в России и Украине. По отдельным данным, учился в
Краковском университете, где получил степень бакалавра.
Имя первопечатника Ивана Федорова хорошо известно как в нашей стране,
так и за ее пределами. Исследования последних десятилетий открыли новые,
ранее неизвестные стороны деятельности Ивана Федорова. В прошлом столетии
его считали не более чем ремесленником; теперь мы видим в нем
просветителя, писателя, педагога, художника, общественного деятеля.
Свою деятельность начал вместе с П.Мстиславцем в 1563 году в Москве,
где напечатал первую русскую книгу «Апостол». В ней он выступил не только
как печатник, а и как редактор. В издании много иллюстраций: на форзаце
изображен апостол Лука. Заставки и концовки, а их 48, выполнены на
высоком художественном уровне. Шрифт разработан на базе московского
полуустава. Кроме «Апостола» в Москве вышло два издания «Часовника».
Но в 1566 году Иван Федоров вместе с П.Мстиславцем оставил Москву и
переехал в Украину. По одной версии, это было обусловлено гонением
ортодоксальной верхушки церкви, по другой – культурная миссия.
В июле 1568 года в Заблудове, небольшом местечке на западе
Белоруссии, заработал станок типографии Ивана Федорова. Существовала
типография недолго – около двух лет, но ее роль в истории славянского
книгопечатания исключительно велика. В те далекие времена она являла
собой пример дружественных связей братских народов, связей, ставших столь
плодотворными в наши дни.
Когда Иван Федоров и Петр Тимофеев Мстиславец переступили границу
Великого княжества Литовского, оно переживало трудную пору своей истории.
В 1559 году литовцы вступили в затяжной спор с Россией, Швецией и Данией
о судьбе ливонского наследства.
Основные тяготы войны ложились на плечи литовского мелкопоместного
дворянства, которое в ту пору вело борьбу с крупнейшими феодалами за
экономические права и за участие в политической жизни Великого княжества.
Узнав о прибытии в Великое княжество Литовское московских типографов,
Г.А.Ходкевич пригласил их в Заблудов.
Шрифт, гравированные доски заставок, концовок и буквиц, а также
несложный инструментарий, как известно, печатники привезли из Москвы. Не
было, по-видимому, типографского стана – по указаниям Ивана Федорова его
изготовили плотники. Встал вопрос о том, на каком языке печатать книги –
на старославянском, применявшемся в церковном богослужении, или же на
народном, белорусском. Г.А.Ходкевич хотел издать книги на белорусском
языке, но принять окончательное решение самостоятельно не хотел. На совет
были призваны «люди мудрые в том письме, ученые». Внимая совету,
Г.А.Ходкевич решил отпечатать «Учительное Евангелие» по старым рукописям,
«яко з давна писаную».
В процессе подготовки оригиналов к печати Иван Федоров пользовался
богатым по тем временам собранием книг Супрасльского монастыря,
находившегося неподалеку от Заблудова.
Над первенцем заблудовской типографии, «Учительным Евангелием», Иван
Федоров начал работать 8 июля 1568 года и закончил 17 марта 1569 года.
Летом 1569 года друг и соратник первопечатника Петр Тимофеев Мстиславец
перебрался в Вильну и здесь на средства богатых купцов Мамоничей основал
новую типографию. Второе заблудовское издание, «Псалтырь» с
«Часословцем», Иван Федоров печатал с 26 сентября 1569 года по 23 Марта
1570 года.
В предисловии к «Псалтыри» с «Часословцем» 1570 года гетман
Г.А.Ходкевич обещал финансировать славянское книгоиздательство, но
«Псалтырь» оказалась последней книгой заблудовской типографии, которая
вскоре после выхода издания в свет 23 марта 1570 года прекратила свою
деятельность.
По словам Ивана Федорова, основной причиной закрытия типографии была
старость Г.А.Ходкевича. Ивану Федорову была предоставлена возможность
вести безбедную жизнь шляхтича-землевладельца, но он решил иначе: собрал
типографские инструменты, шрифты, нехитрые пожитки и направил стопы свои
во Львов, где в скором времени основал типографию, первую на украинской
земле.
Путь Ивана Федорова во Львов не был легким. Путешествие осложнила
эпидемия моровой язвы. Эпидемия свирепствовала в 1572 году, достигнув
наибольшей интенсивности к осени, а затем пошла на убыль.
Иван Федоров приехал в «преименитый град» Львов осенью 1572 года.
Чтобы основать типографию, нужны были немалые средства. Иван Федоров
прежде всего обратился за помощью к зажиточным горожанам, но мольбы
успеха не имели. Тогда Иван Федоров попросил священника объявить в церкви
о приезде в город типографа и о его нуждах. На первых порах и это не
возымело успеха. Львовская православная иерархия в ту пору жила
конфликтом между Гедеоном Балабаном и Иваном Лопаткой-Осталовским,
претендовавшими на епископское достоинство. Богатые горожане были заняты
восстановлением своих домов после пожара 1571 года. Момент для создания
типографии был выбран неудачный.
И все же нашлись люди, поддержавшие Ивана Федорова. «Неславные в
мире» – это ремесленники-украинцы, не столь богатые, но все же достаточно
зажиточные, чтобы ссудить Ивану Федорову необходимую сумму. Одно из имен
может быть названо точно – Семен Каленикович, чаще называемый в
документах Семеном Седляром. В 1573 году он дал в долг типографу 700
злотых. По тем временам это была большая сумма. Семен Каленикович, один
из образованнейших людей своего времени, сыграл положительную роль в
основании первой украинской типографии.
Во Львове Иван Федоров столкнулся с цеховой организацией ремесла.
Типографов здесь не было. Не было, естественно, и такого цеха. Никто не
мог запретить пришельцу заняться печатным ремеслом. Но, чтобы начать
работу, нужно было изготовить типографский стан, наборные кассы, ящики
для хранения шрифта. Для этого Ивану Федорову потребовался столяр. Вот
тут-то и столкнулся с суровыми цеховыми законами печатник. Цех столяров
строго-настрого запретил пришельцу держать у себя на службе столяра. Иван
Федоров обратился в Городской совет. Жалоба рассматривалась 26 января
1573 года. Совет поддержал цеховых старшин. Типографу было запрещено
постоянно держать столяра. Но он мог обратиться в цех и нанять там
ремесленника, который бы, с дозволения своего мастера, сделал для Ивана
Федорова необходимые работы. Однако никто из мастеров столярного цеха не
захотел помочь Ивану Федорову. Тогда совет обратился за консультацией к
Краковским типографам Матвею Зибенайхеру и Миколе Пренжине.
Ответ на запрос пришел 31 января 1573 года Зибенайхер и Пренжина
сообщали, что «в городе Кракове книгопечатники не держат в своих домах
подмастерий столярного мастерства». Если же кому из них понадобится
столяр, они обращаются к цехмейстеру и за плату получают работника. Ответ
удовлетворил Ивана Федорова, но цех по-прежнему отказался дать столяра.
Так или иначе, но 25 февраля 1573 года Иван Федоров начал печатать
первую точно датированную украинскую печатную книгу – «Апостол», и почти
год спустя закончил – 15 февраля 1574 года. В книге есть послесловие
«Повесть … откуда начася и како свершися друкарня сія»,- это первый
образец украинской мемуарной литературы. Одновременно, а может быть и
раньше, в Львовской типографии печаталась «Азбука», первый известный нам
печатный учебник кирилловского шрифта. Издание этого учебника
демонстрирует Ивана Федорова как просветителя украинского народа.
В течение 1574 года Иван Федоров заботится о распространении тиража
«Апостола». Часть книг типограф отдал в долг, возможно на комиссионных
началах. Некоторые из должников впоследствии отказались платить, и с ними
пришлось судиться.
В начале 1575 года крупный украинский феодал князь Константин
Константинович Острожский, давно уже думавший об издании полной
славянской Библии, пригласил Ивана Федорова к себе на службу. Увидя в
этом возможность продолжать любимое дело, а также выход из финансовых
затруднений, печатник согласился.
Иван Федоров покидает Львов, став «типографом и служебником его
милости Константина князя Острожского». Четвертая в его жизни типография
была наиболее продуктивной. За неполные четыре года – с 1578 по 1581 года
– она выпустила пять изданий и среди них прославленную Острожскую
Библию.
Дорога была недолгой. Типограф и его спутники переехали реку
Збитенку, миновали село Межирич с древней Троицкой церковью и вскоре на
высоком левом берегу реки Вилии, заросшей камышом, увидели над Замковой
горой купола церкви Богоявления и высокий шпиль башни с часами,
поднимавшейся над замком.
Город был окружен крепостной стеной. Попасть в него можно было через
строго охраняемые ворота.
Типография Ивана Федорова находилась неподалеку от замка. Двор, на
котором находились типография и школа, назывался «Булсардиновым» – он
стоял на Замковой улице у подножия Замковой горы, неподалеку от костела
Вознесения, построенного в XV веке, Успенского собора и Николаевской
церкви.
Князь К.К.Острожский задумал грандиозный по тем временам план:
выпустить в свет первую полную славянскую Библию. Для этого нужно было
разработать рисунки и отлить по ним новые шрифты, выгравировать доски
заставок и запастись большим количеством бумаги, что было самым трудным.
Поэтому Иван Федоров решил завязать связи с бумагоделательными мастерами.
Заботы Ивана Федорова в связи с заготовкой бумаги для печатания
Библии привели его в бумагоделательную мастерскую, находившуюся
неподалеку от Львова – в городе Буске.
Работая в Остроге, Иван Федоров в 1578 – 1581 годах ездит во Львов,
Луцк по делам, связанных с закупкой бумаги и типографских
принадлежностей. Первопечатник был человеком дела.
Острожская Библия сыграла исключительно большую роль в истории
культуры восточнославянских народов. В свое время она явилась для Запада
своеобразным свидетельством идеологической и нравственной зрелости
русских, украинцев, белорусов. Важно подчеркнуть и роль этой книги в
развитии естественнонаучных и технических представлений на Руси: Библия
содержала сведения по астрономии и математике, химии и географии,
биологии и медицине.
Иван Федоров - фигура ренессансной поры. Как и много кто в этот
период, он был разносторонне просвещен, наряду с издательским делом
отливал пушки, изобрел многоствольную мортиру с частями, которые
взаимозаменялись. Определенное время (на протяжении 1583 года) работал в
Кракове, Вене и, возможно, Дрездене. Имел тесные связи с просвещенными
людьми Европы. В частности, в Дрезденском архиве найдена переписка Ивана
Федорова с саксонским курфюрстом Августом.
Свой жизненный путь Иван Федоров закончил во Львове в 1583 году.
Украинский и русский народы отдают должное своему первопечатнику, а все
книгоиздатели и книговеды в 1959 году начали и регулярно проводят
ежегодные научные сессии, посвященные актуальным проблемам истории книги
и книжному делу – «Федоровские чтения». Вышло большое количество научных
трудов, посвященных жизни и деятельности «друкаря книг пред тем
невиданных».
Литература.
1. Ісаєвич Я.Д. Першодрукар Іван Федоров і виникнення друкарства на
Україні. Львів, 1983.
2. Бокань В.А., Польовий Л.П. Історія культури України. К.: МАУП,
2001.
3. Немировский Е.Л. Начало книгопечатания на Украине. Иван Федоров.
М., «Книга», 1974.
4. Немировский Е.Л. Иван Федоров. М., «Наука», 1985.
Реферат на тему: Джордано Бруно. Герметическая традиция и ренесансная магия
Джордано Бруно.
Герметическая традиция и ренессансная магия.
Magus significant hominem sapientem cum virtute agendi.
Магия делает человека мудрым и добродетельным.
Джордано Бруно.
Безбожникам нет оправдания.
Ведь всем, всем решительно, и язычникам проповедуется Евангелие,
наконец, по природе всем нам от рождения вложено
чувство познания Бога, стало быть, сами виноваты.
Преподобный Амвросий старец Оптинский.
Приступая к описанию жизненного пути, творчества и мировоззрения
Джордано Бруно, невозможно не затронуть темы Герметической традиции вообще,
и её существования и развития в эпоху Ренессанса в частности. Ведь тем или
иным образом мышление любого человека опирается на окружающие его
мировоззренческие парадигмы, разделяя как достижения, так и предрассудки
своего времени. Редкий ум способен вырваться за границы окружающей его
интеллектуальной среды, сохранив холодную трезвость и рассудительность, под
давлением ярких образов необычных и увлекательных идей.
Джордано Бруно был не из таких людей. Дитя своего времени, он в полной
мере разделял весь комплекс мечтаний, иллюзий и надежд эпохи Возрождения.
И, прежде всего, заблуждений, касавшихся сборника текстов, ходивших под
именем Гермеса Трисмегиста.
Нам, читателям XXI века, имеющим возможность использовать современный
аппарат текстологической критики, сложно понять, как это на протяжении
довольно долгого времени люди всерьез относились к тексту, несущему в себе
явные следы заимствований несуразностей и анахронизмов. Тем не менее,
следует отметить, что Возрождение приняло Гермеса Трисмегиста, жившего в
глубокой древности за реальное лицо и автора герметических текстов не
только по причине незрелости критического научного анализа, но, прежде
всего, из-за опоры на «безупречный» авторитет Отцов Церкви. Ведь, писавший
в III веке Лактаций, и писавший в IV веке Августин, безоговорочно принимают
легенду о Гермесе Трисмегисте и древнеегипетском происхождении исповедуемой
им религии.
С лёгкой руки Лактация «Асклепий» (в латинском переводе «Sermo
Perfectus» Совершенное Слово) произведение, в котором содержится
фантастическое описание того, как египтяне изготавливают своих идолов, и
оплакивается египетская религия, получает благословение за то, что в нём
якобы содержаться пророчества о Сыне Божием. Лактаций считает Трисмегиста
одним из важнейших языческих провидцев и пророков, предсказавших приход
Христианства, поскольку тот говорил о Сыне Божием и о Слове. Вот, что он
пишет: «(Гермес) хотя был и человек, но жил очень давно и был вполне сведущ
во всяком научении, так что знание многих предметов и искусств стяжало ему
имя Трисмегист. Он написал книги, и притом многие, посвещенные знанию
божественного, где утверждает величие высочайшего и единого Бога и называет
его теми же именами, которые используем и мы, ( Бог и Отец»[1].
Блаженный Августин хоть и считает, что знания свои Гермес получал от
демонов, тем не менее, не оспаривает древности и авторитета герметических
текстов. Вот, что он пишет в «Граде Божием»: «Самая достопамятная наука их
(египтян), называемая мудростью, что иное была, как не по преимуществу
астрономия, которая, как и всякая другая наука подобного рода, обыкновенно
имеет значение более для упражнения способностей, чем для просвещения ума,
истинною мудростью. А что касается философии, которая якобы учит чему-то
такому, от чего люди делаются блаженными: то этого рода занятия процветали
в странах тех около времён Меркурия, прозванного Трисмегистом, то есть хотя
гораздо раньше греческих мудрецов или философов, однако позже Авраама,
Исаака, Иакова и Иосифа, даже позже Моисея. Ибо оказывается, что Атлас,
брат Прометея, дед по матери Меркурия-старшего, внуком которого был
вышеупомянутый Меркурий Трисмегист»[2].
Так же у Климента Александрийского при описании процессии египетских
жрецов говориться, что певец впереди процессии нёс две книги с музыкой и
гимнами Гермеса, а астролог нёс четыре книги Гермеса о звёздах. По ходу
описания Климент заявляет, что существует сорок две книги Гермеса, из
которых тридцать шесть заключают в себе всю египетскую философию, а
остальные шесть посвящены медицине.
Маловероятно, чтобы Климент знал какие-то из дошедших до нас
герметических сочинений, но ренессансный читатель верил, что, читая
«Асклепия», он знакомиться с драгоценными остатками той самой грандиозной
священной библиотеки, которую описал Климент.
История перевода Герметических текстов такова. Около 1460 года
греческий монах, агент по сбору манускриптов, служивший у тогдашнего
правителя Флорентийской республики Козимо де Медичи, привёз из Македонии во
Флоренцию греческую рукопись, которая содержала в себе 14 трактатов.
Во Флоренции в то время существовала Платоновская Академия, или, как её
называли: «Platonica familia» (Платоническая семья). Вот как её описывает
Алексей Фёдорович Лосев. «…в этой Академии меньше всего процветали какой-
нибудь академизм и какая-нибудь абстрактная система неоплатонизма. Это не
было какое-нибудь официальное учреждение, юридически связанное с
государством или с церковью. Это не был и какой-нибудь университет, где
читались бы регулярные лекции и где слушатели обучались бы тем или другим
наукам и получали бы на этом основании какие-нибудь учёные или учебные
права. Это было вольное общество людей, влюблённых в Платона и
неоплатонизм, собравшихся из разных сословий и профессий, из разных
местностей. Тут были и духовные лица, даже канонники и епископы, много
всякого рода светских людей, поэтов, живописцев, архитекторов,
республиканских правителей и республиканских деловых людей. Эта Академия
была чем-то средним между клубом, учёным семинаром и религиозной
сектой»[3]. И далее, описывая религиозные представления флорентийских
академиков, Лосев пишет: «И Марсилио Фичино и Пико делла Мирандола,
рассуждая о религии, хотели охватить решительно все её исторические формы.
Доказывалось, и католик, и буддист, и магометанин, и древний иудей, и даже
все язычники идут к Богу, хотя с внешней стороны и разными путями, но по
существу своему это один и тот же, всеобщий и единственный религиозный
путь, который дан человеку от природы. Поэтому Моисей и Орфей ( это одно и
то же, Платон и Христос ( это в существе своём одно и то же, католик и
язычник ( одно и то же»[4].
И вот, 1463 году Марсилио Фичино (1433 ( 1499), один из главных
деятелей Флорентийской Академии получает распоряжение от Козимо де Медичи
срочно приступить к переводу греческих рукописей на латинский язык. Фичино
озаглавил свой труд «Поймандр». Это было название первого трактата
Герметического Свода, распространённое переводчиком на весь сборник
трактатов. В предисловии Фичино приводит интересную генеалогию Трисмегиста:
«Его (Гермеса) зовут первым автором теологии: ему наследовал Орфей, второй
среди древних теологов: Аглаофему, посвященному в священное учение Орфея,
наследовал в теологии Пифагор, чьим учеником был Филолай, учитель нашего
божественного Платона. Итак существует единая древняя теология, берущая
начало от Меркурия и достигающая вершины в божественном Платоне»[5].
По своему содержанию герметические тексты делятся на две группы. В
первую входят философские трактаты, вторую группу составляют сочинения по
астрологии, алхимии и магии. Между этими группами не всегда можно провести
чёткую и явную границу. Магия и гностицизм идут рука об руку. Гностик-
пессимист должен знать магические формулы и знаки, помогающие освободиться
от дурной материальной силы звёзд, которая препятствует восхождению сквозь
сферы. Гностик-оптимист не боится прибегать к симпатической магии,
заклинаниям и талисманам для привлечения тех же самых космических сил, но
которые он считал благими.
Современники с большим энтузиазмом принялись за изучение «древней»
египетской мудрости. И со временем в полной мере разделили взгляды Фичино
на огромное значение герметических текстов. Это отразилось на большой
популярности рукописей «Поймандра». Их сохранилось огромное множество. В
печатном виде «Поймандр» впервые вышел в 1471 году, и уже к концу XVI века
вышло шестнадцать (!) отдельных изданий, не считая переизданий вместе с
другими произведениями Фичино. В 1554 году Адриен Тюрнеб выпускает в Париже
первое издание греческого текста Герметического свода, а в 1548 году
выходит его итальянский перевод.
Более молодой современник Фичино и его друг по Флорентийской Академии (
Пико из Мирандолы, предпринимает попытку соединить в единую систему
неоплатонизм и ангельскую иерархию псевдо-Дионисия, отождествляя
умопостигаемый мир философов с ангельскими чинами у богословов. И далее
намекает на глубинную связь учения псевдо-Дионисия с учением «древних
евреев», то есть Каббалой, имея ввиду соответствие между чинами Дионисия и
структурой сефирот.
Влияние соединения неоплатонизма и герметического мировоззрения на
последующую научную традицию огромно. Для примера скажу, что открытие
Коперника появилось под благословением именно герметической традиции, в
которой Солнце и солярные символы занимают центральное место. Как результат
этого влияния в своём труде Коперник цитирует то место из «Асклепия», где
Гермес описывает почитание Солнца в магической религии египтян.
Филотео Джордано Бруно родился в 1548 году в Ноле – городке у подножия
Везувия. В 1563 году он вступил в Доминиканский Орден и стал насельником
крупнейшего в Неаполе Доминиканского монастыря, где похоронен Фома
Аквинский. В 1576 году он навлекает на себя подозрения в ереси и бежит в
Женеву, а оттуда, в Тулузу, где два года преподаёт астрономию. В конце
1581 года он приезжает в Париж, где читает публичные лекции, в том числе на
тему о тридцати атрибутах Божества. На него обращает внимание король Генрих
III. Кстати, этот король однажды посылал своих людей в Испанию за
магическими книгами, одной из которых была «Пикатрикс» ( это обширный
трактат о симпатической и астральной магии с особым акцентом на талисманах,
так что в магии этот король не был профаном, и что-то в речах Бруно его
заинтересовало.
Здесь же Бруно издаёт две книги по искусству памяти ( «О тенях идей» и
«Песнь Цирцеи», из которых ясно видно, что их автор – маг. Мнемоника,
которая описана в трактате «К Герению» и которую упоминают Цицерон и
Квинтилиан, имеет очень отдалённое отношение к тому, о чём пишет Бруно. Его
система выглядит, как метод запечатления в памяти основных или
архитипических астрологических образов и символов, используя которые в
качестве мнемонических или талисманных, адепт получает универсальное
знание, создает магическую организацию воображения, магически
могущественную личность и обретает силы, резонирующие с силами космоса. Так
что тот, кто овладевает этой системой, подымается над временем, и в его уме
отражается вся природная и человеческая вселенная. Он станет подлинным
Эоном (Aion), обладателем Божественной силы.
Заручившись поддержкой Генриха III, Бруно в 1583 году отбывает в
Англию, где живёт в резиденции французского посла. Здесь в 1584 году он
публикует диалог «Изгнание торжествующего зверя», в котором проповедуется
скорое пришествие или точнее, возрождение магической религии египтян.
Позволю себе пространную цитату: «Вот, значит, никогда не
обоготворялись сами по себе крокодилы, петухи, лук, репа, но боги и
божество в крокодилах, петухах и прочем; божество, которое с течением
времени, от места к месту, постепенно, то тут то там, проявлялось,
проявляется и будет проявляться в различных предметах, хотя бы они и были
смертны: египтяне смотрели на божество, как на близкое и дружественное им,
а не как на высшее, заключённое в себе самом, не пребывающее в сотворённых
вещах. Смотри же, как простое божество, которое находится во всех вещах,
плодоносная природа, мать хранительница вселенной сообразно различным своим
проявлениям отображается в различных предметах и принимает различные имена.
Смотри, как к ней единой, различным образом должно восходить, приобщаясь к
различным дарам: иначе напрасно будешь черпать воду сетями и ловить рыбу
лопатой.
Для всего этого, конечно, необходимы та мудрость и суждение, то
искусство, деятельность и пользование духовным светом, каковые духовное
солнце открывает миру в иные времена больше, в иные – меньше. Вот этот
обряд и называется Магией, и поскольку занимается сверхъестественными
началами, она – божественна, а поскольку наблюдением природы, доискиваясь
до её тайн, она – естественна, срединной и математической называется,
поскольку исследует силы и способности души…»
Здесь Бруно, отбрасывая попытки Фичино примирить христианство и магию,
безоговорочно возвращается к её языческим истокам. И далее он уповает на
то, что великолепная магическая религия египтян вернётся, их нравственные
установления придут на смену хаоса нынешнего века, пророчества исполнятся,
а небесным знамением, возвещающим, что египетский свет уже возвращается,
является гелиоцентрическая система Коперника. Причём, опираясь на
Коперника, Бруно идёт в своих размышлениях дальше. Развивая принцип
полноты, ( смысл которого в том, что бесконечная причина ( Бог, должна
иметь бесконечные следствия и не может существовать предел его творящей
силе, Бруно приходит к выводу о существовании бесчисленного и бесконечного
количества миров. Эти его размышления сильно напоминают осуждённые Церковью
еретические воззрения Оригена.
Уже, будучи в руках инквизиции, Бруно в камере проповедовал, что крест
на самом деле священный знак египтян, и что крест на котором был распят
Христос имел не такую форму, как у крестов на алтарях, а крест в его
нынешней форме изображён на груди у богини Изиды, и что христиане украли
его у египтян.
Вторым и очень ярким произведением, которое публикует Бруно в Англии,
стала «Великопостная Вечерня». Произведение в яркой и сатирической форме
описывает непростые взаимоотношения, которые возникли между Бруно и
тогдашней Оксфордской профессурой. Суть конфликта станет понятной, если
процитировать отрывок, в котором Бруно описывает сам себя: «…тот, кто
пересёк воздушное пространство, проникнувший в небо, пройдя меж звёздами за
границы мира». И в другом месте: «Филотео Джордано Бруно Ноланец, доктор
самой изощрённой теологии, профессор самой чистой и безвредной магии,
известный в лучших академиях Европы, признанный и с почётом принимаемый
философ, всюду у себя дома, кроме как у варваров и черни, пробудитель
спящих душ, усмиритель наглого и упрямого невежества, провозвестник
всеобщего человеколюбия, предпочитающий итальянское не более, нежели
британское, скорее мужчина, чем женщина, в клобуке скорее, чем в короне,
одетый скорее в тогу, чем облечённый в доспехи, в монашеском капюшоне
скорее, чем без оного, нет человека с более мирными помыслами, более
обходительного, более верного, более полезного…» и далее в таком же духе.
У нас есть возможность посмотреть, насколько это самомнение расходится
с взглядом со стороны. Вот мнение о Джордано Бруно, высказанное Джоржем
Эбботом, слушавшем его выступление в Оксфорде: «…он (Бруно) скорее отважно,
чем разумно, встал на высочайшем месте нашей лучшей и самой известной
школы, засучив рукава, будто какой-то Жонглёр, и говоря нам много о центре,
круге и окружности, он решил среди очень многих других вопросов изложить
мнение Коперника, что земля ходит по кругу, а небеса покоятся; хотя на
самом деле это его собственная голова шла кругом, и его мозги не могли
успокоиться». Какой-то жонглёр с кружащейся головой и неспокойными мозгами,
как видно, Оксфордские слушатели наградили его не очень лестными эпитетами.
Но, в общем-то, если не считать неприязненного отношения к нему
академической среды, период пребывания в Англии был для Бруно, пожалуй,
самым спокойным и плодотворным в его жизни. Помимо своих научных опусов
Бруно написал несколько похвальных речей королеве Елизавете. Его восхищала
мудрость её правления, и он восхваляет возрождение света протестантской
истины из католической тьмы. Подобного рода речи делают его пребывание в
Англии безоблачным, но в последствии доставят ему массу неприятностей на
допросах инквизиции.
В связи с изменившейся политической обстановкой в 1586 году Бруно из
Англии возвращается опять в Париж. В этот период пребывания во Франции с
ним произошел забавный эпизод.
Бруно выступил в Коллеж де Камбре с публичным диспутом на тему «Сто
двадцать тезисов о природе и мире против перипатетиков». Вот как описывает
эти события отец Котен, библиотекарь аббатства Сент-Виктор, в библиотеке
которого Бруно часто бывал после своего возвращения из Англии.
«Бруно вызвал королевских чтецов и всех слушателей в Камбре, были 28 и
29 мая 1586 года, среда и четверг недели Пятидесятницы. Защищал тезисы
Эннекен, ученик Бруно, занимавший «главную кафедру», а сам Бруно занимал
«малую кафедру, у двери в сад». Возможно, это была мера предосторожности,
на случай, если придётся убегать, ( и убегать действительно пришлось. После
речи, произнесённой Эннеке, Бруно встал и обратился ко всем с призывом
опровергнуть его и защитить Аристотеля. Никто ничего не сказал, и тогда он
закричал ещё громче, словно одержав победу. Но тут встал молодой адвокат и
в длинной речи защищал Аристотеля от Бруновских клевет. Студенты схватили
Бруно и сказали, что его не отпустят, пока он не отречётся от клевет на
Аристотеля. Наконец, он от них освободился под условием, что на следующий
день вернётся, что бы ответить адвокату. Но на следующий день Бруно не
появился, и с тех пор в этом городе не показывался».
В середине августа 1586 года Бруно покидает Париж из-за смуты,
вызванной противостоянием между протестантски настроенным герцогом Генрихом
Наваррским (впоследствии ставшим королём Франции Генрихом IV) и
прокатолически настроенной Лигой и отправляется в Германию.
1586 ( 1588 год он проводит в Виттенберге, где преподаёт в местном
университете. Многочисленные произведения Бруно, созданные и опубликованные
в Виттенберге, видимо, по большей части представляют собой его тамошние
лекции.
В начале 1588 года Бруно уехал из Виттенберга в Прагу, где пробыл около
шести месяцев. Здесь располагался двор императора Рудольфа II, собравшего
под своё крыло астрологов и алхимиков со всей Европы, которые помогали ему
в поисках философского камня. Здесь Бруно издаёт книгу под названием
«Тезисы против математиков» («Articuli adversus mathematicos»). Книгу
иллюстрирует загадочная серия диаграмм. У них обманчиво геометрический вид,
хотя иногда и с включением неожиданных предметов, вроде змеи или лютни.
Книга путанная и сложная для восприятия, возможно написанная каким-то
шифром.
Император наградил Бруно за книгу деньгами но ни должности, ни места
ему не дал, и Бруно отправился в Хельмштедт. Здесь Бруно перешёл на крайне
радикальные антикатолические и антипапские позиции. Он пишет о тирании,
посредством которой гнусное священство губит естественный порядок вещей, и
гражданское право в Италии и Испании, в то время как Галлия и Бельгия
разрушены религиозными войнами, и в самой Германии множество областей
находятся в самом плачевном состоянии.
Понятно, что подобного рода поведение Бруно раздражало многих, и в 1591
году появляется провокатор Джованни Мочениго, который делает вид, что
интересуется сочинениями Ноланца, и хотел бы обучаться у него «тайнам
памяти». По поводу чего Бруно приглашается приехать в Венецию.
Можно долго рассуждать, что подтолкнуло Бруно забыть об опасностях
ждущих его в Италии. Может быть на него повлияла безнаказанность, с которой
он уже многие годы пересекал государственные и идеологические границы
Европы, переезжая из протестантской Англии в подвластный Лиге Париж, оттуда
в лютеранский Виттенберг и католическую Прагу, где ему всегда удавалось
появляться в тамошних научных центрах излагая свою систему взглядов? Может
быть так, а может быть и нет, мы уже никогда не узнаем. Но, тем не менее,
Бруно лишается чувства опасности, и в марте 1592 года он возвращается в
Италию.
Очень жаль, что мы никогда не сможем полностью прочесть документы
процесса венецианской инквизиции по делу Джордано Бруно. Они были частью
архива, вывезенного в Париж по приказу Наполеона и проданных затем, как
макулатура картонажной фабрике.
Доподлинно известно только то, что в конце венецианского
разбирательства Бруно полностью отрёкся от всех ересей, в которых его
обвиняли, и покаянно предался на милость своих судей. Но по закону его
должны были перевести в Рим, где дело затянулось. В 1599 году была сделана
попытка прояснить ситуацию: знаменитый иезуит Роберт Беллармино с помощью
Трагальоло извлёк из сочинений Бруно восемь еретических положений, от
которых Бруно предложили отречься, на что он изъявил готовность. Но в том
же году он взял назад все отречения, упрямо повторяя, что не писал и не
говорил ничего еретического и что служители Святой службы ложно истолковали
его взгляды. Тогда Бруно вынесли приговор как нераскаявшемуся еретику и
предали светским властям для наказания. Его сожгли заживо в Риме, на Кампо
де Фьори, 17 февраля 1600 года.
Через четырнадцать лет после этого события произошло то, что можно
рассмотреть, как горькую иронию судьбы над грандиозными планами Ноланца по
возрождению древней египетской религии.
В 1614 году Исаак Казобон обнародует текст, из которого следует, что
герметические трактаты были написаны не древнеегипетским жрецом, а автором
христианской эпохи, и что сочинения святого египетского автора были созданы
не только после Моисея, но и значительно позже земной жизни Христа. В
частности он пишет о том ,что в «Поймандре» можно найти отголоски трудов
Платона, особенно «Тимея», Книги Бытия, Евангелия от Иоанна. «Власти» в
герметическом своде XIII напоминают «Послание к Римлянам» апостола Павла.
Многие гимны взяты из древних литургий, особенно из литургии св. Иоанна
Дамаскина, или из псалмов. Идеи трактатов о «возрождении» взяты из
сочинений св. Павла, Юстина Мученика, Кирилла, Григория Назианзина и других
христианских авторов.
Исаак Казобон родился в 1559 году в Женеве в протестантской семье.
Обладая глубокими знаниями во всех областях классического образования и в
церковной истории, он стал одним из самых блестящих учёных-грециистов
своего времени. В 1610 году он был приглашён в Англию, где Иаков I
предложил ему составить критические комментарии к «Церковным Анналам»
Барония. Именно в этом комментарии он опроверг легенду о седой древности
герметических трактатов. Умер Казобон в 1614 году и похоронен на территории
Вестминстерского аббатства.
И на этом можно было бы поставить точку в истории существования якобы
древних египетских текстов Гермеса Трижды великого и магической религии
Джордано Бруно, но вот я открываю книгу издания Российской Академии наук о
Герметизме и магии и во вступительной статье читаю: «И снова Бруно нас учит
в хорошо известном месте, что мудр тот, кто исследует не для того, что бы
всё заключить в твёрдые пределы понятий, но что бы слиться воедино с этой
созидающей силой и с самим творцом (с маленькой буквы !)»,и далее:
«Бесконечное могущество человека сосредоточивается в цельности Акта. И вот
( мудрец, имеющий власть над звёздами, маг, который формирует стихии; вот (
единство бытия и мышления, всеобщая открытость реальности. Это, и ничто
иное, подразумевала защита магии, которую Возрождение включило в своё
прославление человека»[6]. Я думаю, что читатель уже догадался о том, что
за несколько страниц до этого пассажа автор восхищался мудростью древних
египтян в изложении Гермеса Трисмегиста. Магический карнавал продолжается
сегодня даже на уровне Академической среды, а ренессансный маг, бродяга и
язычник всё продолжает вести за собой заблудшие души в дурную бесконечность
напридуманных им миров.
И вновь, и вновь для нас звучат слова Апостола Иоанна: «Возлюбленные!
не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они, потому что
много лжепророков появилось в мире. Духа Божия (и духа заблуждения)
узнавайте так: всякий дух который исповедует Иисуса Христа, пришедшего во
плоти, есть от Бога; а всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа,
пришедшего во плоти, не есть от Бога, но это дух антихриста, о котором вы
слышали, что он придёт и теперь есть уже в мире». (1 Ин. 4; 1-3)
-----------------------
[1] Lactantius, De ira Dei, перевод Флетчера, II, p. 23.
[2] «О граде Божием» цитируется по изданию: Библиотека творений святых
отцев и учителей Церкви западных, издаваемая при Киевской Духовной
Академии. Книга 10. Творение блаженного Августина Епископа Иппонийского,
часть 3. Киев 1906 г.
[3] А.Ф. Лосев. Эстетика возрождения. М., «Мысль» 1998 г., стр. 323.
[4] А.Ф. Лосев. Эстетика возрождения. М., «Мысль» 1998 г., стр. 568.
[5] Все цитаты не имеющие специального обозначения мною заимствованы (не
всегда дословно) из книги: Френсис А. Йейтс. Джордано Бруно и герметическая
традиция. М., НОВОЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ, 2000 г.
[6] Герметизм магия натурфилософия в европейской культуре XIII – XIX вв.
М., КАНОН +, ИО «Реабилитация» 1999 г., стр. 38.
| |
