|
Реферат: Своеобразие пейзажа в произведениях М.А. Шолохова (Литература)
МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ РЕСПУБЛИКИ САХА (ЯКУТИЯ)
СРЕДНЯЯ ОБЩЕОБРАЗОВАТЕЛЬНАЯ ШКОЛА № 17 г. ЯКУТСКА
РЕФЕРАТ
ПО ЛИТЕРАТУРЕ
ТЕМА: «СВОЕОБРАЗИЕ ПЕЙЗАЖА В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ М. А. ШОЛОХОВА»
(Экзаменационная работа)
Выполнил:
ученик 11 «А»
Рожин Пётр.
Проверил:
учитель русского языка
и литературы
Васильева М. И.
Якутск - 2004
ПЛАН
I. ВВЕДЕНИЕ.
II. СВОЕОБРАЗИЕ ПЕЙЗАЖА В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ М. А. ШОЛОХОВА.
1. ПЕЙЗАЖНЫЕ ОПИСАНИЯ В РОМАНЕ «ТИХИЙ ДОН».
2. ПРИРОДА В РАССКАЗАХ.
III. ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
I. ВВЕДЕНИЕ
Целью данной работы является реферативный обзор своеобразия пейзажа в
романе «Тихий Дон» Михаила Александровича Шолохова и рассказах середины
двадцатых годов.
Пейзаж – это вид, изображение какой-либо местности, картина природы. В
литературном произведении пейзаж – это описание, где основной предмет
изображения – природа (2,38).
Реферат – это краткое изложение документа или произведения или их частей,
включающее основные фактические сведения и выводы, необходимые для
ознакомления с ними (2,711; 1,55). Поэтому в работе излагается содержание
прочитанных произведений в русле заданной темы.
По утверждению специалистов, рефераты любого вида «не должны отражать
субъективные взгляды референта на излагаемый вопрос, в реферате не даётся и
оценка реферируемого документа» (1, 57).
Разумеется, рамки реферата не позволяют раскрыть всё многообразие
использования пейзажных описаний в произведениях писателя, но выбранные
эпизоды позволили создать целостную картину пейзажа у Шолохова.
Реферат состоит из введения, где излагается цель работы и её структура,
даются определения основных понятий, необходимых для раскрытия темы. В
основной части сообщается (реферируется) содержание романа «Тихий Дон» и
произведения малых форм в контексте рассматриваемой темы. Завершает работу
заключительная часть, где кратко делаются выводы по всему реферату.
В данной работе использованы издания романа М. А. Шолохова «Тихий Дон»,
рассказов, статьи И. И. Хаврук, В. А. Чалмаева, А. К. Демидовой, словарь
русского языка под редакцией А. П. Евгеньева.
II. СВОЕОБРАЗИЕ ПЕЙЗАЖА В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ М. А. ШОЛОХОВА
1. ПЕЙЗАЖНЫЕ ОПИСАНИЯ В РОМАНЕ «ТИХИЙ ДОН»
Роман начинается с описания Мелеховского двора на самом краю хутора (7,
29).
Автор в одном маленьком абзаце как бы вложил события, которые произойдут
с Мелеховыми. Тут и «крутой спуск», означающий переломные события в истории
народа, и «россыпь ракушек», символизирующий народ, и «намелованные волнами
гальки», обозначающие тяжёлые испытания, и «вороненые ряби стремени Дона»,
символизирующие события, которые произойдут в жизни казачества. Писатель
использовал иносказание: так, восток олицетворяет появление новой силы,
которая надвигается на Дон с «конскими копытами», а «живущой придорожник»
(живучий подорожник) означает казачество.
Пейзаж в романе не существует отдельно от событий, описанных в нём, а
тесно связан с ними.
Приведем отрывок из главы ХIХ третьей книги: «Казакует по родимой степи
восточный ветер. Лога позанесло снегом. Падины и яры сровняло. Нет ни
дорог, ни тропок. Кругом, наперекрест, прилизанная ветрами, белая голая
равнина. Будто мертвая степь. Изредка пролетит в вышине ворон, древний, как
эта степь, как курган над летником в снежной шапке с бобровой княжеской
опушкой чернобыла. Пролетит ворон, со свистом разрубая крыльями воздух,
роняя горловой стонущий клекот. Ветром далеко пронесет его крик, и долго и
грустно будет звучать он над степью, как ночью в тишине нечаянно тронутая
басовая струна.
Но под снегом всё же живёт степь. Там, где, как замёрзшие волны,
бугрится серебряная от снега пахота, где мертвой зыбью лежит заборонованная
с осени земля, - там, вцепившись в почву жадными, живучими корнями, лежит
поваленное морозом озимое жито. Шелковисто – зелёное, все в слезинках
застывшей росы, оно зябко жмётся к хрушкому чернозёму, кормится его
живительной чёрной кровью и ждет весны, солнца, чтобы встать, ломая
стаявший паутинно-тонкий алмазный наст, чтобы буйно зазеленеть в мае. И оно
встанет, выждав время! Будут биться в нём перепела, будет звенеть над ним
апрельский жаворонок. И так же будет светить ему солнце, и тот же будет
баюкать его ветер. До поры, пока вызревший, полнозёрный колос, мятый
ливнями и лютыми ветрами, не поникнет усатой головой, не ляжет под косой
хозяина и покорно уронит на току литые, тяжеловесные зёрна» (8, 116).
«Небо нахмарилось. Молния наискось распахало взбугренную черноземно-
черную тучу, долго копилась тишина, и где-то далеко предупреждающе громыхал
гром. Ядрёный дождевой сев начал приминать травы… Гром обрушился с
ужасающей силой, молния стремительно шла к земле. После нового удара из
недр тучи потоками прорвался дождь, степь невнятно зароптало…» (8, 31).
В обоих отрывках подразумевается время, которое принесёт много перемен,
отражающихся на судьбах людей. Этими описаниями предваряются трагические
события с приходом красных.
Картины природы означают и символические образы, и описание состояния
героев: «С юга двое суток дул тёплый ветер. Сошёл последний снег на полях.
Отгремели пенистые вешние ручьи, отыграли степные лога и речки. На заре
третьего дня ветер утих, и пали под степью густые туманы, засеребрились
влагой кусты прошлогоднего ковыля, потонули в непроглядной белесой дымке
курганы, буераки, станицы, шпили колоколен, устремлённые ввысь вершины
пирамидальных тополей. Стала над широкой донской степью голубая весна.
Иным, чудесно обновлённым и обольстительным, предстал перед нею мир.
Блестящими глазами она взволнованно смотрела вокруг, по-детски перебирая
складки платья. Повитая туманом даль, затопленные талой водою яблони в
саду, мокрая огорожа и дорога за ней с глубоко промытыми прошлогодними
колеями – всё казалось ей невиданно красивым, всё цвело густыми и нежными
красками, будто осиянное солнцем.
Проглянувший сквозь туман клочок чистого неба ослепил её холодной
синевой; запах прелой соломы и оттаявшего чернозема был так знаком и
приятен, что Аксинья глубоко вздохнула и улыбнулась краешками губ;
незамысловатая песенка жаворонка, донесшаяся откуда-то из туманной степи,
разбудила в ней неосознанную грусть. Это она – услышанная на чужбине
песенка – заставила учащённо забиться Аксинью сердце и выжала из глаз две
скупые слезинки…
Бездумно наслаждаясь вернувшейся к ней жизнью, Аксинья испытывала
огромное желание ко всему прикоснуться руками, всё оглядеть. Ей хотелось
потрогать почерневший от сырости смородиновый куст, прижаться щекой к
ветке яблони, покрытой сизым бархатистым налётом, хотелось перешагнуть
через разрушенное прясло и пойти по грязи, бездорожью, туда, где за широким
логом сказочно зеленело, сливаясь с туманной далью, озимое поле…» (8, 571).
Пейзажные зарисовки говорят о большой любви художника к природе донского
края: «Степь родимая! Горький ветер, оседающий на гривах косячных маток и
жеребцов. На сухом конском храпе от ветра солоно, и конь, вдыхая горько –
соленый запах, жует шелковистыми губами и ржет, чувствуя на них привкус
ветра и солнца. Родимая степь под низким донским небом! Вилюжены балок
суходолов, красноглинистых яров, ковыльный простор с затравевшим
гнездоватым следом конского копыта, курганы, в мудром молчании берегущие
зарытую казачью славу… Низко кланяюсь и по- сыновьи целую твою пресную
землю, донская, казачьей, не ржавеющей кровью политая степь!» (8, 49).
Пейзаж одушевлён, например, «ветер казакует», «вода ворковала», «полая
вода стояла как завороженная», «вода клокотала как бешеная», «степь оделась
серебром» и помогает раскрыть чувства, настроения героев, передать их
отношение к происходящим событиям.
В романе «Тихий Дон» в переломные моменты в судьбах героев Шолохов
сопоставляет их внутреннюю жизнь с природными процессами (3, 27 - 31).
Например, остановимся на главных женских образах.
Жизнь Аксиньи и её внутреннее состояние после разрыва с Григорием автор
сравнивает с вытоптанным табуном полем пшеницы и с чувством его хозяина:
«Всходит остролистая зелёная пшеница, растёт; через полтора месяца грач
хоронится в ней с головой, и не видно; сосёт из земли соки, выколосится;
потом зацветёт, золотая пыль кроет колос; набухнет зерно пахучим и сладким
молоком. Выйдет хозяин в степь – глядит, не нарадуется. Откуда ни возьмись,
забрёл в хлеба табун скота: ископытили, в пахоть затолочили грузные
колосья. Там, где валялись, - круговины примятого хлеба… дико и горько
глядеть».
«В золотом цветенье» чувств Аксиньи наступил, «испепелил, испоганил»
сапогом Гришка (7, 100). Но автор показывает, что жизнь продолжается:
«Встаёт же хлеб, потравленный скотом. От росы, от солнца поднимается
втолоченный в землю стебель; сначала гнётся, как человек, надорвавшийся
непосильной тяжестью, потом прямится, поднимает голову, и так же светит ему
день, и так же качает ветер…».
Особое место в романе занимает душевное состояние Натальи, которое
сравнивается с грозой в природе.
В природе неспокойно: «По синему небу плыли и таяли изорванные ветром
белые облака. Солнечные лучи калили раскалённую землю. С востока находил
дождь». Плохо на душе у Натальи: узнав, что Григорий снова потянулся к
Аксинье, она делается замкнутой и мрачной. Гроза подступает ближе:
«…стремительно ложилась серая тень», «солнце наискось пронзило ослепительно
белую кайму уплывающей на запад тучи», «по голубым отрогам Обдонских гор
ещё царила и пятнала землю провожающая тучку тень».
Наталья уже не в силах справиться со своими чувствами: «Неожиданно
вскочила, оттолкнула Ильиничну, протягивающую ей чашку с водой, и,
повернувшись лицом на восток, молитвенно сложив мокрые от слёз ладони,
скороговоркой, захлёбываясь прокричала:
- Господи! Всю душечку мою он вымотал! Нету больше сил так жить! Господи,
накажи его проклятого! Срази его там насмерть! Чтоб больше не жил он, не
мучил меня!»
Природа откликается на её проклятия, бушует стихия: «Чёрная клубящаяся
туча ползла с востока. Глухо грохотал гром. Пронизывая круглые облачные
вершины, извиваясь, скользила по небу жгуче-белая молния. Ветер клонил на
запад рокочущие травы, нёс со шляха горькую пыль, почти до самой земли
пригибал отягощённые семечками шляпки подсолнухов. Над степью с сухим
треском ударил гром». Теперь охвачена страхом и Ильинична:
- Становись на колени! Слышь, Наташка!?»
Автор сопоставляет природные процессы с чувствами героинь. Природа
живёт по своим законам, люди – по своим. В какой-то момент эти миры,
сближаясь, пересекаются, и тогда возникает символ, в основе которого
поэтический параллелизм (3, 27 - 28).
Наряду с сопоставлениями природных процессов с духовной жизнью Аксиньи
и Натальи автор использует сравнения из мира природы (3, 28).
Писатель сравнивает чувства Натальи к Григорию с «недоступным
звёздным займищем». Он пишет, что «оттуда с чёрно-голубой высшей пустоши
серебряными колокольцами кликали за собой припозднившиеся в полёте журавли.
Тоскливо-мертвенно пахла отжившая трава».
Метафора «серебряными колокольцами кликали за собой», эпитеты
«тоскливо» «мертвенно» и определение «отжившая» наиболее точно передают
душевное состояние героини.
Шолохов использует пейзажное описание при раскрытии им характеров
Аксиньи и Натальи.
Ощущения Натальи и Аксиньи после тифа вначале почти одинаковые:
Наталье «мила… устоявшаяся после орудийного гула тишина», « с жадностью
вслушивалась в бесхитростную песню жаворонков», «вдыхала напитанный
полынной горечью» ветер, «пьянящий запах раскалённого чернозёма»; Аксинья,
перед которой мир предстал «чудесным и обольстительным», опьянена «бражной
сладостью свежего весеннего воздуха», «прелой соломы», «песня жаворонка
разбудила в ней неосознанную грусть».
Шолоховская весна – любовь.
Аксинья всей силой своей чуткой души воспринимает и впитывает красоту
и живительные силы природы, сливающиеся в ней с силами её любви, нежности и
ласки к Григорию. Воспринимает зрением («на венчиках луговых цветов
покачивались смуглые дикие шмели»), слухом («щекотали в камыше дикие утки»,
«хрипотливо кликал подружку селезень», «далеко-далеко, невнятно и грустно
считала кому-то непрожитые годы кукушка»), зрением и слухом («настойчиво
спрашивал летевший над озером чибис: «Чьи вы? Чьи вы?»; «жужжали бархатисто-
пыльные шмели»), ощущает её физически («босые ноги приятно холодила влажная
зелень, оголённые полные икры и шею ищущими губами целовал суховей» –
предельно точна и выразительна эта метафора: неживое (суховей)
персонифицируется и воспринимается как живое, человеческое). Воспринимает
запахи («из-под куста боярышника сочился бражный и терпкий душок гниющей
прошлогодней листвы») (3, 28).
Не удержаться от цитирования слов автора: «Улыбаясь и беззвучно шевеля
губами, она осторожно перебирала стебельки безмятежных голубеньких,
скромных цветов, потом перегнулась полнеющим станом, чтобы понюхать, и
вдруг уловила томительный и сладкий аромат ландыша. Пошарив руками, она
нашла его. Он рос тут же, под непроницаемо-тенистым кустом. Широкие,
некогда зелёные листья всё ещё ревниво берегли от солнца низкорослый
горбатенький стебелёк, увенчанный снежно-белыми пониклыми чашечками
цветов. Но умирали покрытые росой и жёлтой ржавчиной листья, да самого
цветка уже коснулся смертный тлен: две нижние чашечки сморщились и
почернели, лишь верхушка в искрящихся слезинках росы вдруг вспыхнула под
солнцем слепящей пленительной белизной» (8, 350).
Так, образ ландыша, олицетворяющий гармонию и красоту жизни, и
одновременно начало её увядания, ассоциируясь с жизнью Аксиньи, с её
мыслями и чувствами, приобретает значение символа.
Приведём здесь несколько отрывков, отражающих шолоховское описание
пейзажа в романе.
«Шуршали на кукурузных будыльях сохлые листья. За холмистой равниной
переливами синели отроги гор. Около деревушки по нажитям бродили рыжие
коровы. Ветер клубил за перелеском морозную пыль. Сонлив и мирен был
тусклый октябрьский день; благостным покоем, тишиной веяло от забрызганного
скупым солнцем пейзажа. А неподалёку от дороги в бестолковой злобе
топтались люди, готовились кровью своей травить сытую от дождей,
обсеменённую, тучную землю (8, 490).
Изжелта-белые, грудастые, как струги, тихо проплывали над
Новочеркасском облака. В вышней заоблачной синеве, прямо над сияющим
куполом собора, недвижно висел седой курчавый и розово серебрился где-то
над станицей Кривянской.
Неяркое вставало солнце, но окна атаманского дворца, отражая его,
жгуче светились. На домах блестели покаты железных крыш, сырость вчерашнего
дождя хранил на себе бронзовый Ермак, протянувший на север сибирскую корону
(8, 505).
В полуверсте от хутора, с левой стороны Дона, есть прорва, в неё
вёснами на сбыве устремляется полая вода. Около прорвы из супесного берега
бьют ключи – лёд там не смерзается всю зиму, теплится зелёным широким
полудужьем полынья, и дорога по Дону опасливо обегает её, делает крутой
скачок в сторону. Весною, когда через прорву могучим потоком уходит обратно
в Дон сбывающая вода, в этом месте крутит коловерть, ревёт вода, сплетая
разнобоистые струи, вымывая дно; и всё лето на многосаженной глубине
держатся сазаны, прибиваясь к близкому от прорвы дряму, наваленному с
берега (8, 568).
Хмель у него – словно клином вышибло. Он подбежал к полынье. Остро
блестел свежеотломленный лёд. Ветер и стремя гоняли по широкому чёрному
кругу полыньи куски льда, волны трясли зелёными вихрами, шелестели. В
дальнем хуторе желтили темноту огни. Исступлённо горели и дрожали на
плюшевом небе зернистые, как свежеперевеянные, звёзды. Ветерок пушил
позёмкой, она сипела, мучнистой пылью летела в чёрное хайло полыньи. А
полынья чуть дымилась паром и так же радушно и жутко чернела.
Полая вода только что начала сбывать. На лугу, около огородных
плетней, оголилась бурая, илистая земля, каймой лежал наплав: оставшиеся от
разлива обломки сухого камыша, ветки, куга, прошлогодние листья прибитый
волною дрям. Вербы, затопленного обдонского леса чуть приметно зеленели, с
ветвей кисточками свисали серёжки. На тополях вот-вот готовы были
развернуться почки, у самых дворов хутора клонились к воде побеги
окружённого разливом краснотала. Жёлтые пушистые, как неоперённые утята,
почки его ныряли в волнах, раскачиваемые ветром.
На зорях к огородам подплывали в поисках корма дикие гуси, казарки,
стаи уток. В тубе зорями кагакали медноголосые гагары. Да и в полдень видно
было, как по взлохмаченному ветром простору Дона пестает и нянчит волна
белопузых чирков (8, 600).
На западе густели тучи. Темнело. Где-то далеко-далеко, в полосе
Обдонья вилась молния, крылом недобитой птицы трепыхалась оранжевая
зарница. В той стороне блёкло светилось зарево, принакрытое чёрной полою
тучи. Степь, как чаша, до краёв налитая тишиной, таила в складках балок
грустные отсветы дня. Чем-то напоминал этот вечер осеннюю пору. Даже травы,
ещё не давшие цвета, излучали непередаваемый запах тлена» (8, 634).
В приведённых выше отрывках несложно проследить любимые Шолоховым донские
просторы.
Пейзаж в «Тихом Доне» выполняет разные функции: раскрывает характеры и
внутренние состояния героев, поэтизирует события.
2. ПРИРОДА В РАССКАЗАХ
В прочитанных мною рассказах Шолохова, пейзаж занимает мало места. Но и
в кратких описаниях природы, вырисовывается довольно ёмкий смысл,
пронизывающий данные произведения. У них есть общее: пейзаж связан с
настроением героев, с их восприятием окружающего мира и себя.
«Судьба человека» начинается с пейзажных картин весны (6, 5-8), которая у
Шолохова всегда означает даже «в эту недобрую пору бездорожья»
«напористость, тёплые ветра и первый после зимы, по-настоящему, тёплый
день». Дружная весна в рассказе означает непоколебимость человека перед
тяжёлой судьбой. Писатель утверждает через описание природы, что и в судьбе
этих двух людей наступает весна (6, 47).
Писатель видит одну и ту же степь в разных рассказах по-разному, словно
олицетворяя в образе степи казака. Жизнь казаков разная.
Например, в «Алёшкином сердце» (1925) пейзаж «пахнет земляной сыростью,
крапивным цветом и дурманным запахом собачьей бесилы», подтверждая тяжелую
судьбу Алёшки (5, 236 - 350).
В «Кривой стёжке» (1925), несмотря на осеннюю пору, зарождение чувств
Васьки к Нюрке описан красками больше похожими на весенние. Пейзаж полон
весны и молодости, как пишет сам автор «зелен и упруг». Затем постепенно
картины природы начинают восприниматься безрадостно: «Туман, низко
пригибаясь, вился над скошенной травой, лапал пухлыми седыми щупальцами
колючие стебли, по-бабьи кутал паром копны. За тремя тополями, куда зашло
на ночь солнце, небо увело шиповником и крутые вздыбленные облака казались
увядшими лепестками» (5, 349). Несколько строк такой картины предвещает в
себя трагический конец Нюрки.
В рассказе «Пастух» (1925) степь «выжженная солнцем, обугленная, травы
желтизной покоробились; а хлебный колос… квёло поблёк, завял, к земле
нагнулся, сгорбатившись по-стариковски» (5, 211). Судьба Гриши повторяет
это описание. Гришу убили. А Дуняткина дорога будет иной: «Широка степь и
никем не измерена. Много по ней дорог и проследков» (5, 221). Одна из них,
возможно, Дуняткина.
Другой пейзаж с «обневестившимися садами», зацветшими «цветом молочно-
розовым, пьяным» и с «днями погожими», с «радостью солнечной» в рассказе
«Двухмужняя» (1925). Описание июльского ливня похоже на судьбу Анны,
которая словно «оторванная вихрем ставня» (5, 363) будет маяться между
нелюбимым мужем и Арсением.
Пейзаж в рассказах Шолохова иносказательно вводит читателя в сюжет
повествования.
Особенностью своеобразия пейзажа в произведениях Шолохова является
самоповтор, которого он совершенно не страшился (4, 14): пейзажи у него
часто «казакуют», «вороненая рябь стремени Дона» «кочует» из одного
произведение в другое, восточный ветер во многих произведениях приносит
крутые перемены в судьбах казаков, а степной пейзаж – это всегда главный
образ в описании природы.
III. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В реферате рассмотрено пейзажное своеобразие в романе М. А. Шолохова
«Тихий Дон» и рассказах «Судьба человека», «Алёшкино сердце», «Кривая
стежка», «Пастух» и «Двухмужняя».
Прочитав произведения и изучив статьи некоторых авторов, можно сделать
следующие выводы:
- своеобразие пейзажа в произведениях Шолохова заключается в
использовании поэтического параллелизма при описании и раскрытии
характеров, внутренних состояний героев;
- писатель использует самоповторы при описании пейзажей в различных
произведениях;
- часто автор обращается к пейзажу, когда предваряет какое-то
событие, в будущем происходящие в жизни казаков;
- в описании пейзажа Шолохов использует различные изобразительно-
выразительные средства языка: эпитеты, метафоры, олицетворения,
сравнения, анафоры.
В заключении можно сказать, что М. А. Шолохов является певцом степи,
который увлекает своего читателя живым описанием природы Дона, читателя,
который никогда не видел её.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Демидова А. К. Пособие по русскому языку. М.: Рус. яз. 1991.
2. Словарь русского языка: В четырех томах. Т. III. П-Р. М.: Рус.яз. 1983.
3. Хаврук И. И. Раскрытие характеров Аксиньи и Натальи в «Тихом Доне»
Михаила Шолохова». / Литература в школе, 2003, № 6.
4. Чалмаев В. А. Новеллистика Михаила Шолохова. «Внутренние сюжеты»,
нравственные проблемы, поэтика. / Литература в школе, 2003, № 6.
5. Шолохов М. А. Собрание сочинений. Т. 7. М.: Худож. Лит. 1986.
6. Шолохов М.А. Судьба человека: М.: Дет. Лит. 1981.
7. Шолохов М. А. Тихий Дон. Кн. 1-2. М.: Худож. лит. 1980.
8. Шолохов М. А. Тихий Дон. Кн. 3-4. М.: Худож. лит. 1980.
Реферат на тему: Своеобразие поэзии М. Волошина
СИМФЕРОПОЛЬСКИЙ ТЕХНИКУМ
ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОГО ТРАНСПОРТА
[pic]
РЕФЕРАТ
ПО ТЕМЕ: Своеобразие поэзии М. Волошина
Студента группы 1Д-6
Прокопенко
Дмитрия Николаевича
2002 год
СОДЕРЖАНИЕ.
1. Автобиография………………………………………………………… 4 стр.
2. Особенности поэзии М. А. Волошина…………………………………8 стр.
3.Список использоваемой литературы………………………………………………………………… 15стр.
Автобиография
Кириенко-Волошины – казаки из Запорожья. По материнской линии –
немцы, обрусевшие с ХVIII века.
Родился в Киеве 16 мая 1877 года в Духов день.
С 4-х лет – Москва из фона «Боярыни Морозовой». Жили на Новой Слободе
у Подвисков, там, где она в те годы как раз и писалась Суриковым в
соседнем Первое впечатление русской истории, подслушанное из разговоров
старших – «1-ое марта».
Любил декламировать, ещё не умея читать. Для этого всегда становился
на стул: чувство эстрады.
С 5лет – самостоятельное чтение книг в пределах материнской
библиотеки. Уже с этой поры постоянными спутниками становятся: Пушкин,
Лермонтов и Некрасов, Гоголь и Достоевский, и немногим позже –Байрон и
Эдгар По.
Обстановка: окраины Москвы- мастерские Брестской железной дороги,
Ваганьково и Ходынка. Позже - Звенигородский уезд: от Воробьевых гор и
Кунцева до Голицына и Саввинского монастыря.
Начало учения: кроме обычных грамматик,заучиванье латинских стихов,
лекции по истории религии, сочинения на сложные не по возрасту
литературные темы. Этой разнообразной культурной подготовкой я обязан
своеобразному учителю - тогда студенту Н. В. Туркину.
Общество: книги, взрослые домашние звери. Сверстников мало. Конец
отрочества отравлен гимназией.1- й класс - Поливановская, потом, до V- го,
- Казённая 1-ая.
Тоска и отвращение ко всему, что в гимназии и от гимназии. Мечта о
юге и молюсь о том чтобы стать поэтом . То и другое кажется немыслимым.
Но вскоре начинаю писать скверные стихи и судьба неожиданно приводит меня
в Коктебель(1895).
Феодосийская гимназия . Провинциальный городок, жизнь вне
родительского дома сильно облегчают гимназический кошмар. Стихи мои
нравятся, и я получаю первую прививку литературной «славы», оказавшуюся в
последствии полезной во всех отношениях: возникает требовательность к себе.
Историческая насыщенность Киммерии и строгий пейзаж Коктебеля воспитывает
дух и мысли.
В 1897 году я кончаю гимназию и поступаю на юридический факультет в
Москве. Ни гимназии, ни университету я не обязан ни единым знаниям, ни
единой мыслью. 10 драгоценнейших лет, начисто вычеркнутых из жизни.
Уже через год я был исключён из университета за студенческие
беспорядки и выслан в Феодосию. Высылки и поездки за границу чередуются и
завершаются ссылкой в Ташкент в 1900 году. Перед этим я уже успел побывать
в Париже и Берлине, в Италии и Греции, путешествуя на гроши пешком, был
годом моего духовного рождения. Я ходил с караванами по пустыне. Здесь меня
настигли Ницше и «Три разговора» Владимира Соловьёва. Они дали мне
возможность взглянуть на всю европейскую культуру ретроспективно – с высоты
азиатских плоскогорий и произвести переоценку культурных ценностей.
Отсюда пути ведут меня на запад - в Париж, на много лет, - учиться:
художественной форме – у Франции, чувству красок – у Парижа, логике – у
готических соборов, средневековой латыни – у Гастона Париса, строю мысли –
у Бергсона, скептицизму – у Анатоля Франса, прозе – у Флобера, стиху – у
Готье и Эредиа… В эти годы – я только впитывающая губка, я весь – глаза,
весь – уши. Странствую по странам, музеям, библиотекам: Рим, Испания,
Балеары, Корсика, Сардиния, Андорра… Лувр, Прадо, Ватикан, Уффицы…
Национальная библиотека. Кроме техники слога, овладеваю техникой кисти и
карандаша.
В 1900 году первая моя критическая статья печатается в «Русском
мысле». В 1903 году встречаюсь с русскими поэтами моего поколения: старшими
– Бальмонтом, Вяч. Ивановым, Брюсовым, Балтрушайтисом и со сверстниками –
А. Белым, Блоком.
Этапы блуждания духа: буддизм, католичество, магия, масонство,
оккультизм, теософия, Р. Штейнер. Период больших личных переживаний
романтического и мистического характера.
К 9-му января 1905 г. судьба привела меня в Петербург и дала
почувствовать все грядущие перспективы русской революции. Но я не остался в
России, и первая русская революция прошла мимо меня. За её событиями я
прозревал смуту наших дней ( «Ангел мщения»).
Я пишу в эти годы статьи о живописи и литературе. Из Парижа в русские
журналы и газеты ( «Весы», в «Золотое руно», в «Русь»). После 1907 г.
литературная деятельность меня постепенно перетягивает сперва в Петербург,
а с 1910 г. – в Москву.
В 1910 г. выходит моя первая книга стихов.
Более долгое пребывание в России подготавливает разрыв с журнальным
миром, который был для меня выносим только пока я жил в Париже.
В 1913 г. моя публичная лекция о Репине вызывает против меня
такую газетную травлю, что все редакции для моих статей закрываются, а
книжные магазины объявляют моим книгам бойкот.
Годы перед войной я провожу в коктебельском затворе, и это даёт мне
возможность сосредоточиться на живописи и заставить себя снова переучиться
с самых азов, согласно более зрелому пониманию искусства.
Война застаёт меня в Базеле, куда приезжаю работать при постройке
Гетеанума . Эта работа, высокая и дружная бок о бок с представителями всех
враждующих наций, в нескольких километрах от поля первых битв Европейской
войны, была прекрасной и трудной школой человеческого и внеполитического
отношения к войне.
В 1915 г. я пишу в Париже свою книгу стихов о войне «ANNO MUNDI
ARDENTIS». В 1916 г. я возвращаюсь в Россию через Англию и Норвегию.
Февраль 1917 года застаёт меня в Москве и большого энтузиазма во мне
не порождает, т. к. я всё время чувствую интеллигентскую ложь, прикрывавшую
подлинную реальность о революции.
Редакции периодических изданий, вновь приоткрывшиеся для меня во время
войны, захлопываются снова перед моими статьями о революции, которые я имею
наивность предполагать, забыв, что там, где начинается свобода печати –
свобода мысли кончается.
Вернувшись весной 1917 года в Крым, я уже более не покидаю его: ни от
кого не спасаюсь, никуда не эмигрирую – и все волны гражданской войны и
смены правительств проходят над моей головой.
Стих остаётся для меня единственной возможностью выражения мыслей о
совершающемся. Но в 17-ом году я не смог написать ни одного стихотворения:
дар речи мне возвращается только после Октября, и в 1918 г. я заканчиваю
книгу о революции «Демоны глухонемые» и поэму «Протопоп Аввакум».
Ни война, ни революция не испугали меня и ни в чём не разочаровали: я
их ожидал давно и в формах, ещё более жестоких. Напротив: я чувствовал себя
очень приспособленным к условиям революционного бытия и действия. Принципы
коммунистической экономики как нельзя лучше отвечали моему отвращению к
заработной плате и к купле-продаже.
19-й год толкнул меня к общественной деятельности в единственной
форме, возможно при моём отрицательном отношении ко всякой политики и ко
всякой государственности, утвердившемся и обосновавшемся за эти годы, - к
борьбе с террором, независимо от его окраски. Это ставит меня в эти годы
(1919 – 1923) лицом к лицу со всеми ликами и личинами русской усобицы и
даёт мне обширный и драгоценнейший революционный опыт.
Из самых глубоких кругов преисподней Террора и Голода я вынес свою
веру в человека ( стихотворение «Потомкам»). Эти же годы являются более
плодотворными в моей поэзии, как в смысле качества, так и количества
написанного.
Но так как темой моей является Россия во всём её историческом
единстве, т. к. дух партийности мне ненавистен, т. к. всякую борьбу я не
могу иначе рассматривать иначе, как момент духовного единства борющихся
врагов и их сотрудничества в едином деле, - то отсюда вытекают
следующие особенности литературной судьбы моих последних стихотворений: у
меня есть стихи о революции, которые одинаково нравились и красным и белым.
Я знаю, например, что моё стихотворение «Русская революция» было названо
лучшей характеристикой революции двумя идейными вождями противоположных
лагере (имена их умолчу).
В 1919 году белые и красные, беря по очереди Одессу, свои прокламации
к населению начинали одними и теми же словами моего стихотворения
«Брестский мир».Эти явления – моя литературная гордость так как они
свидетельствуют, что моменты высшего разлада мне удалось, говоря о самом
спорном и современном, находить такие слова и такую перспективу, что её
принимали и те и другие. Поэтому же, собранные в книгу, эти стихи не
пропускались ни правой, ни левой цензурой. Поэтому же они распространяются
по России в тысячах списков – вне моей воли и моего ведения. Мне говорили,
что в восточную Сибирь они проникают не из России, а из Америки, через
Китай и Японию.
Сам же я остаюсь всё в том же положении писателя вне литературы, как
это было и до войны.
В 1923 году я закончил книгу «Неопалимая купина». С 1922 года пишу
книгу «Путями Каина» – переоценка материальной социальной культуры. В 1924
г. написана поэма «Россия» (петербургский период).
В эти же годы я много работал акварелью, принимая участие на выставках
«Мира искусства» и «Жар-цвет». Акварели мои приобретались Третьяковской
галереей и многими провинциальными музеями.
Согласно моему принципу, что корень всех социальных зол лежит в
институте заработной платы, - всё, что я произвожу, я раздаю безвозмездно.
Свой дом я превратил в приют для писателей и художников, а в литературе и в
живописи это выходит само собой, потому, что всё равно никто не платит.
Живу на «акобеспечение» ЦЕКУБУ – 60 рублей в месяц.
РАЗДЕЛ II
Особенности поэзии М. А. Волошина
Первым, по настоящему волошинским стихотворением о Крыме принято
считать написанное в 1904 году стихотворение «Зелёный вал отпрянул – и
пухливо…». И это справедливо, ведь только в 1907 году появится цикл
«Киммерийские сумерки» – 15 стихотворений, - лучшее, что написано о природе
восточного Крыма в мировой поэзии. Этот цикл создавался Волошиным во время
больших личных переживаний поэта:
Я иду дорогой скорбной в мой безрадостный
Коктебель…
По нагорьям терн узорный и кустарники в
серебре
По долинам тонким дымом розовеет внизу миндаль,
И лежит земля страстная в чёрных ризах и
орарях…
В стихах этого цикла в первые перед читателем возникает скорбная и
величественная Киммерия. Древняя страна, которую Максимилиан Волошин вывел
из забвения и стал её певцом. В стихах Волошина Киммерия жива памятью о
своём прошлом:
Здесь был священный лес. Божественный гонец
Ногой крылатою касался сих прогалин.
На месте городов ни камней, ни развалин.
По слонам бронзовым ползут стада овец.
Безлесны скаты гор. Зубчатый их венец
В зелёных сумерках таинственно печален.
Чьей древнею тоской мой вещий дух ужален?
Кто знает путь богов – начало и конец?..
В этих стихах чётко прослеживается осознанное Волошиным единство
истории и природы осуществлённое в пейзажах древней Земли, существующее в
её «снах» :
Над зыбкой рябью вод встаёт из глубины
Пустынных кряж земли: хребты скалистых
гребней,
Обрывы чёрные, потоки красных щебней –
Пределы скорбные незнаемой страны.
Я вижу грустные, торжественные сны –
Заливы гулкие земли глухой и древней,
Где в поздних сумерках грустнее и напевней
Звучат пустынные гекзаметры волны.
И поэт становится на многие годы голосом этой «глухой и древней» Земли
и заставляет всмотреться и вслушаться этот мир. Всмотреться в природу его и
вслушаться в историю, говорящую пейзажами Киммерии.
В 1910 году выходит первый сборник стихов Волошина. В нём было много
киммерийских стихов, но не было стихов нового цикла «Киммерийская весна».
Стихи этого цикла заметно отличаются от «Киммерийских сумерок». Здесь
меньше исторических образов Киммерии, а больше реальных пейзажных образов
радостной природы.
Солнце! Твой родник
В недрах бьёт по тёмным жилам…
Воззывающий свой лик
Обрати к земным могилам!..
Солнце! Прикажи
Виться лозам винограда,
Завязь почек развяжи
Властью пристального взгляда!
Сборник Волошина 1910 года был иллюстрирован рисунками Константина
Фёдоровича Богаевского – художника, чьё творчество тоже неразрывно связано
с Киммерией. В 1912 году в статье « Константин Богаевский» Волошин писал:
«Художник, пишущий портрет, только тогда сможет воссоздать лицо человека,
когда разберёт и передаст всю совокупность внешних и внутренних знаков,
оставленных на нём стилетом времени. Такой портрет становится историческим…
Точно также исторический пейзаж стремится стать историческим портретом
земли. Лицо земли складывается геологи чески, так же, как человеческое лицо
– анатомически, и точно так же определяется морщинами, шрамами и ранами,
оставленными на нём стихиями и людьми: знаками мгновений.В этом смысл
Исторического Пейзажа … В современной русской живописи воссоздателем
исторического пейзажа является Константин Фёдорович Богаевский, а земля
им изображаемая- Киммерия».
В 1913 году Волошин пристраивает к дому мастерскую, а сверху дом
завершает квадратная «вышка». Дом сразу становится центром коктебельского
пейзажа, и отныне Коктебель немыслим без него…
Этот, уже окончательный вариант дома стал местом рождения Максимилиана
Волошина- художника. Художника Киммерии.
О том, как начал рисовать Волошин, рассказано в воспоминаниях
Елизаветы Кругликовой, и это было в 1901 году. Максимилиан Александрович
много рисовал в своих первых заграничных путешествиях, работал темперой и
карандашом. Но с 1914 года Волошин переходит на акварель. Именно с этого
времени он начинает свою тему в живописи – тему киммерийского пейзажа.
Коктебель и его окрестности предстают в этих пейзажах пустынной, ещё
не заселённой людьми землёй. Море, скалы, деревья, облака… Но все эти
природные формы сочетаются бесконечно разнообразными и кажутся
одушевлёнными. Деревья то сбегаются в кудрявые рощицы, то чёткими силуэтами
замирают на фоне морских заливов. Волны бесшумно ластятся к песчаным
берегам, либо вспененными рядами атакуют скалы. А Солнце… То победно горит
среди бесцветного выжженного неба, то кровавит горизонт закатным огнём, то
холодно меркнёт в облачных пеленах. И лишь одно остаётся в этих акварелях
неизменным: прозрачность красок и безукоризненно чистый рисунок.
В методе творчества Максимилиан Волошин следовал Багаевскому, -
работая не с натуры, а по «воображению», - и создавал, по его словам,
музыкально-красочные композиции на тему киммерийского пейзажа. В своей
живописи Волошин оставался поэтом: часто тему художественный композиции
давала ему стихотворная строка или строфа, вдруг зазвучавшая в природе. Он
писал художнице Юлии Оболенской: « представьте себе, что вы идёте с раннего
утра и до позной ночи по тропинкам, погруженная в свои мысли и созерцания,
и иногда в Вас возникает стих или строфа: она не вполне соответствует
тому, на то что Вы смотрите, но она связана с общим настроением пейзажа».
Такие строчки обычно и подписывались на акварелях, в чём Волошин
следовал «классическим» японским художникам, у которых вообще многому, как
живописец, учился.
В годы революций и гражданской войны в творчестве Волошина происходит
коренной сдвиг. Среди созерцательных лирических стихов, певучих и
разнодумчивых, медным голосом набата зазвучали строки страстной гражданской
поэзии. Но как она отличалась от «гражданской поэзии» многих и многих
поэтов:
Ты соучастник судьбы, раскрывающий
замысел драмы.
В дни революции быть Человеком, а не
Гражданином.
Помнить, что знамёна, партии и
программы
То же, что скорбный лист для врача
сумасшедшего дома.
Быть изгоем при всех царях и
народоустройствах.
Совесть народа – поэт. В государстве
нет места поэту.
Все «волны гражданской войны» – в Крыму особенно жёсткой – проходят
над головой поэта, но и с её огня он выносит более острую, почти
мучительную любовь к своей Киммерии.
В эти годы Киммерия предстаёт перед поэтом совершенно иной: в крови,
страданиях, беспощадной борьбе. И в торжественные видения древней земли
врываются новые тревожные образы, сам ритм стиха становится из привычно
плавного ломаным и напряжённым:
Войны, мятежей, свободы
Дул ураган;
В сражении гибли народы
Далёких стран;
Шатался и пал великий
Имперский столп;
Росли, приближаясь, клики
Взметённых толп.
Суда бороздили воды,
И, борт о борт,
Заржавленные пароходы
Врывались в порт
На берег сбегали люди,
Был слышен треск
Винтовок и гул орудий,
И крик, и плеск –
Выламывали ворота,
Вели сквозь строй,
Расстреливали кого-то
Перед зарёй…
В водовороте этих ошеломляющих, небывалых событий поэт чувствует себя
летописцем. Он спешит закрепить в стихах образы этих годин, развёртывая
целую вереницу их: «Буржуй», «Спекулянт», «Матрос», «Красногвардеец», «На
вокзале», «Гражданская война».
В «исступлении усобиц» Волошин всеми силами борется против
«бессмысленного уничтожения» художественных ценностей, мужественно вставая
на защиту людей, памятников, книг. В1918 году он предотвращает разгром
имения Э. А. Юнге, где хранилось множество произведений искусства, редкая
библиотека. В 1919-м с мандатом «комиссара по охране памятников древности и
искусств» Волошин неутомимо колесит по Феодосийскому уезду, оберегая эго
художественные и культурные ценности. Летом этого же 1919 года он спасает
белогвардейского самосуда генерала Н. А. Маркса, видного ученного-
палеонтографа, составителя «Легенд Крыма», участвовавшего в революции на
стороне народной власти. В мае 1920года, когда белой контрразведкой был
настигнут подпольный съезд большевиков, собравшийся в Коктебеле, один из
делегатов нашел приют в доме Волошина. В том же году Волошин помог
освобождению поэта Осипа Мандельштама, арестованного белогвардейцами в
Феодосии. А сколько жизней и судеб спас Волошин годы «красного» террора в
Крыму!
В эти годы появился ряд новых киммерийских стихов Волошина. Обращаясь
к неизменной, целительной красоте природы, поэт отдыхал от кипевшего вокруг
него «круговорота битв». Тогда возникали и певучие классически-строгие
строфы:
Сквозь облак тяжелые свитки,
Сквозь ливней косые столбы
Лучей золотистые слитки
На горные падают лбы.
Пройди по лесистым предгорьям,
К гудящим волной берегам,
Где в дикой и пенной порфире,
Ложась на песок голубой,
Всё шире, все шире, всё шире
Развёртывается прибой!
А летом 1917 года рождается стихотворение «Коктебель», в котором
Волошин особенно проникновенно сказал о своей кровной связи с этим уголком
земли:
С тех пор, как отроком у молчаливых,
Торжественно-пустынных берегов
Очнулся я – душа моя разъялась,
И мысль росла, лепилась и ваялась
По складкам гор, по выгибам холмов…
Моей мечтой с тех пор напоены
Предгорий героические сны
И Коктебеля каменная грива;
Его полынь хмельна моей тоской,
Мой стих поэт в волнах эго прилива,
И на скале, замкнувшей зыбь залива,
Судьбой и ветрами изваян профиль мой…
Кончились «расплавленные года» гражданской войны – началась мирная
жизнь. С 1923 года Дом Поэта – уже несколько лет «слепой и запустелый» –
постепенно оживает. Как и прежде, начинают приезжать в Коктебель москвичи,
ленинградцы: каждый из них привозит своих друзей, знакомых – и все они
становятся «подданными» Максимилиана Александровича. Снова в доме звучат
смех, шутки, читаются стихи и доклады, отправляются в горы многолюдные
экскурсии, как прежде, ведомые буйнокудрым «властителем» Киммерии. Затаив
дыхание ловят каждое слово коктебельского мудреца юные поэты, художники,
актрисы – те, кому суждено стать в последствии славой и гордостью молодой
советской культуры…
Сколько их пребывало в Доме Поэта в эти послереволюционные годы!
Иногда лишь на несколько дней заходя в Дом Поэта, чаще - живя здесь
неделями месяцами, гостями Волошина в это время были поэты А. Белый и В.
Брюсов, Г. Шенгели и Вс. Рождественский, писатели Е. Замятин, М. Булгаков,
А. Грин, Л. Леонов, В. Лидин, К. Чуковский. В Доме отдыхали и работали
художники К. Петров-Водкин, А. Остроумова-Лебедева, М. Шаронов, К.
Костенко и многие- многие другие. Артисты, литературоведы, музыканты,
археологи, летчики… «Из любой пятёрки московских и ленинградских художников
кисти и слова один непременно связан с Коктебелем через дом Волошина»,-
писал в 1933 году Андрей Белый.
Волошин и создавал свой Дом как «художественную колонию для поэтов,
ученных и художников». И благодаря своему хозяину Дом были духовным центром
Коктебеля, мощным магнитом, притягивавшим к себе всех творческих, мыслящих
людей «попадавших в его силовое поле». Сочетание слов «Дом Поэта» наполнено
особым, двойным, смыслом. Это не только оригинальной конструкции,
своеобразно задуманное здание, но и творческое сообщество людей самых
разных интересов и познаний, живших крайне насыщенной духовной жизнью.
Возникнуть оно могло только благодаря человеческим качествам Максимилиана
Александровича, главными из которых были редкая способность «выслушивать
собеседника и удивительно мягкий подход к человеку». По словам того же А.
Белого, Волошин как никто умел «соединять противоречивые устремления» и
потому – «был вдохновитель мудрого отдыха, обогащающего и творчество и
познание». Всем, приезжавшим к нему, он исподволь прививал любовь к
Киммерии – и «деятели культуры, являвшиеся к нему москвичами,
ленинградцами, харьковчанами, уезжали патриотами Коктебеля».
В декабре 1926 года возникло стихотворение «Дом поэта», в котором
раздумья Волошина о собственном творческом пути слились воедино с
многолетними размышлениями о судьбах Крыма. В чеканных, торжественных
строках развертывается вся летопись древней Тавриды.
В декабре 1926 года возникло стихотворение «Дом поэта», в котором
раздумья Волошина о собственном творческом пути слились воедино с
многолетними размышлениями о судьбах Крыма. В чеканных, торжественных
строках развертывается перед слушателем вся летопись древней Тавриды.
Строки, завершающие стихотворение, звучат итогом всех жизненных
раздумий поэта, дарованных ему Киммерией, его завещание грядущим
поколениям:
Будь прост, как ветер, неистощим, как море,
И памятью насыщен, как земля,
Люби далёкий парус корабля
И песню волн, шумящих на просторе.
Весь трепет жизни, всех веков и рас
Живет в тебе. Всегда. Теперь. Сейчас.
Привлекательность Волошина-твоца состоит в его высокой духовности в
широте культуры, в разнообразии его интересов. Тридцать с лишним лет – с
конца 20-х по начало 60-х – имя Максимилиана Волошина находилось под
фактическим запретом. Стихи не публиковались, о статьях даже не
упоминалось, живопись томилась в запасниках. Только теперь наследие
Волошина возвращается к нам.
Список использованной литературы:
1. Давыдов Захар Давыдович: «Максимилиан Волошин. Коктебельские Берега».
Издательство «Таврия» 1990 год.
2. Ненько И. Я. «Русский язык и литература в средних учебных заведениях
Украины». Издательство «Освіта». Киев 1992 год.
| |
