|
Реферат: Герберт Спенсер (Социология)
Реферат на тему «Герберт Спенсер»
Введение
Герберт Спенсер (родился 27 апреля 1820 года в Дерби, умер 8 декабря
1903 года в Брайтоне), английский философ и социолог, один из
родоначальников позитивизма. Работал техником, затем инженером на железной
дороге (1837-1841 гг.), затем сотрудничал в журнале «Экономист» (1848-1853
гг.). Большую часть жизни провёл как «кабинетный учёный». Плодовитый и
разнообразный, он был глубоко знаком с современными ему научными
достижениями в математике и естествознании. Самостоятельно достиг высшего
технического образования, смог подняться до уровня учёного-энциклопедиста,
оставив значительное наследие в науке.
На основе изучения развития органического мира Спенсер на семь лет
раньше Дарвина пришел к идее существования эволюции в биологическом мире и
сформировал принципы естественного отбора и борьбы за выживание в мире
природы. Он много времени уделял взаимосвязи природы и общества.
Основываясь на научных фактах и данных, Спенсер распространил идею эволюции
на все без исключения явления и процессы в природе и обществе —
космические, химические, биологические и социальные. Спенсер считал, что
даже психология и культура естественны по происхождению и поэтому все
естественное и природное развивается по законам природы, а следовательно—
эволюции. Общество, будучи формой природного бытия, подчиняется тем же
законам эволюции. Анализ органической природы для Спенсера явился одной из
методологических основ исследования общества и его процессов. Эти два
начала: описание структуры общества как особого организма и идеи эволюции —
определили тот факт, что Спенсер считается основоположником двух
направлений в социологии: органицизма и эволюционизма. Эволюционная теория
Герберта Спенсера — одна из популярнейших теорий в 19 в.
Творчество Спенсера оказало большое влияние на интеллектуальную
атмосферу той эпохи. Теоретические взгляды формировались главным образом
под влиянием достижений естественных наук, все чаще обращавшихся к идее
эволюции. Основной труд, опубликованный в 1862-1864 годах, включал в себя:
«Основные начала» (1962), «Основная биология» (1864-1867), «Основания
психологии» (1870-1872), трехтомный труд «Основания социологии» (1876-
1896), «Социология, как предмет изучения» (1903), «Основания этики» (1879-
1893).
Спенсер первым в развернутой форме стал разрабатывать подход ,
получивший впоследствии название общей теории систем, и применять его к
человеческому обществу. В своих исследованиях он сочетал структурно-
функциональный и эволюционный анализ общества. Он вместе считал общество
особой реальностью, возникшей в результате возникновения индивидов и
зависящей от них.
Спенсеровское представление об обществе как организме позволило
осмыслить и понять ряд важных особенностей структуры и функционирования
социальных систем. Он не отождествлял общество с индивидуальным
биологическим организмом, как зачастую утверждали и его противники, и его
сторонники. Он лишь сравнивал эти две сущности, прослеживая как сходства,
так и различия, рассматривая «сверхорганический» организм, т. е. как
специфическую организацию.
1. Характеристика эволюционного процесса социологии, как науки
Эволюция любого объекта характеризуется переходом от бессвязности к
связности, от однородного к разнородному, от неопределенности к
определенности. Спенсер предлагает следующее определение центрального
понятия своей философской системы: «Эволюция есть интеграция вещества,
которая сопровождается рассеянием движения и в течение которой вещество
переходит из состояния неопределенной, бессвязной однородности в состояние
определенной связной однородности, а сохраненное веществом движение
претерпевает аналогичное превращение». Предел, за который эволюция не может
перейти, - равновесие системы.
В случае нарушения равновесия начинается распад, который со временем
переходит в новый эволюционный процесс. Все, что существует, проходит через
этот цикл развития и распада.
Аналогия с биологическим организмом сказалась и на трактовке идеи
эволюции Спенсера. В теории эволюции он выделил две стороны: интеграцию и
дифференциацию:
> интеграция — в объединении индивидов в группы (органы по аналогии с
биологическим организмом), каждый из которых выполняет свойственные ей
функции. Общество возникает как объединение индивидов в связи с ростом
численности или постепенным слиянием маленьких владений в крупные
феодальные, из которых вырастают провинции, королевства, империи.
> дифференциация заключается в движении от однородного к разнородному, в
усложнении строения. Первобытное общество — простое и однородное. Но в
последствии возникают новые социальные функции, происходит разделение
труда, происходит дальнейшая разнородность структуры и функций, что
приводит к возникновению другого более сложного типа общества.
Спенсер рассматривал эволюцию как единство этих двух процессов.
Также, преобразуя однородное в неоднородное, эволюция обуславливает
возникновение Солнечной системы, планет, в частности Земли, и затем
появление человека и общества. Эволюция проходит три фазы: неорганическую,
органическую и сверхорганическую. Фазы — это основные этапы эволюции,
проходят определенные периоды развития. Неорганическая фаза — это
возникновение и развитие космических систем, органическая фаза —
возникновение и развитие растительного и животного мира, сверхорганическая
— возникновение и развитие человека и общества. Самые интересные элементы
эволюционной теории Спенсера связаны с анализом сверхорганической эволюции.
Все они подчиняются общим законам. Однако специфические законы высших
фаз не могут быть сведены к законам низших фаз. Так, в надорганической
эволюции выступают явления, которые не встречаются в неорганическом и
органическом мире. Общество - часть природы, и в этом смысле такой же
естественный объект, как и любой другой, оно не создано искусственно, в
результате «общественного договора” или божественной воли.
По словам Спенсера , человек в естественном состоянии «в
значительной мере антисоциален». Человек становится социальным существом в
ходе длительной эволюции первобытных сообществ, в надорганические
социальные системы. Главным фактором социогенеза он считает численный рост
популяции, потребовавшийся для выживания и приспособления социальной
организации, которая в свою очередь способствовала выработке и развитию
социальных чувств, интеллекта, трудовых навыков. Суть и содержание этой
естественной эволюции - социализация человека.
Будучи противником теории свободы воли, Спенсер вместе с тем был
непоколебимым сторонником идеи свободы индивида как ценности. С его точки
зрения общество существует для блага своих членов, а не наоборот. Условием
успешного социального развития он считал принципы «равной свободы»
индивидов, ограниченной лишь свободой других индивидов; равного влияния
всех индивидов и социальных слоев на принятие политических решений;
свободной конкуренции.
Спенсер уделяет значительное внимание обоснованию самой возможности
социологии, как науки, подвергает критике многочисленные аргументы ее
противников. Социология возможна уже потому, что общество - часть природы и
подчиняется закону «естественной причинности». Спенсер опровергает не
только теологические представления об обществе, но и теоретиков «свободной
воли», философов, приписывавших решающую роль в истории «выдающимся
мыслителям», «общественному договору», выдвигавших на первый план
субъективные факторы или указывающие на отсутствие повторяемости в
общественной жизни.
Сам термин «социология» благодаря Спенсеру был «реабилитирован» и
получил второе рождение. Если раньше он был неразрывно связан с политико-
религиозно-утопической доктриной его изобретателя, то, начиная со Спенсера,
он стал рассматриваться как обозначающий науку об обществе независимо от
того, каково социальное, политическое, религиозное мировоззрение
социального ученого.
Биология для Спенсера играла роль научно-методологического
прецедента; из нее он черпал гипотезы, методы доказательства, проверки
выводов и т. д. Биологические аналогии он сравнивал со строительными
лесами, от которых за ненадобностью отказываются по окончании
строительства.
Задача социологии, по Спенсеру, - изучение типичных массовых явлений,
социальных фактов, раскрывающих действие всеобщих законов эволюции,
процессов, совершающихся независимо от воли отдельных личностей, их
индивидуальных свойств и субъективных намерений. Этим социология отличается
от истории, которую интересуют конкретные факты. Отрицание социологии,
утверждает Спенсер, часто происходит от смешений двух групп явлений:
массовых, типичных, повторяющихся и индивидуальных, случайных, единичных.
Размышляя о специфике социологии. Спенсер выделяет объективные и
субъективные трудности социального познания. Социологические факты нельзя
измерить с помощью приборов, наблюдать под микроскопом. Их можно установить
лишь опосредованно, путем сравнения множества данных. Социальные факты для
Спенсера – это такие явления, в которых проявляются эволюционные процессы,
например дифференциация структуры и функций, усложнение политической
организации и т. п.
Спенсер не предлагает четких критериев объективности наблюдения в
социологии. Обобщая исследовательскую практику, он тщательно перечисляет
возможные трудности, растянутость социальных явлений во времени, что
затрудняет установление причинно-следственных связей, мифологизацию
исторических событий, трудности отделения фактов от оценок свидетелей
исторических событий, влияние стереотипов массового сознания, в том числе
сословных и классовых предрассудков, чувств, эмоций.
2. Концепция социальных институтов
По Спенсеру, социальные институты - это механизмы самоорганизации
совместной жизни людей. Социальные институты обеспечивают превращение
асоциального по природе человека в социальное существо, способное к
совместным коллективным действиям. Институты возникают в ходе эволюции
помимо сознательных намерений или «общественных договоров» как ответ на
рост численности популяции; согласно общему закону - прирост массы приводит
к усложнению структуры и дифференциации функций. Социальные институты –
органы самоорганизации и управления, а так как основное свойство любого
организма - взаимодействие его частей, то главная задача социологии состоит
в изучении синхронного взаимодействия социальных институтов. Идея
социальных институтов как структурных элементов общества оформилась
задолго до Спенсера, но он превратил ее в целостную концепцию, оказавшую
значительное влияние на развитие проблематики и методов социологии.
Спенсер начинает с семьи, брака, проблем воспитания (домашние
институты), воспроизводит этапы эволюции семьи от неупорядоченных отношений
между полами до моногамии, раскрывает взаимосвязь между типом общества и
типом семьи, исследует изменение внутрисемейных отношений, происходящие под
влиянием социального прогресса.
Следующий тип социальных институтов Спенсер обозначил как обрядовые,
или церемониальные. Последние призваны регулировать повседневное поведение
людей, устанавливая обычаи, обряды, этикет и т.п. Обрядовые институты
возникают раньше других и продолжают действовать в любом обществе как
необходимый элемент социальной организации, особое, и часто
гипертрофированное, развитие они получают в милитаризованном обществе.
Третий тип институтов - политические. Их появление Спенсер связывал с
переносом внутригрупповых конфликтов на сферу конфликтов между группами. Он
был убежден в том, что конфликты и войны сыграли решающую роль в
становлении политической организации и классовой структуры общества. Классы
возникли не в результате завоевания одних народов другими, а как следствие
подчинения внутренней организации общества задачам войны. Война разделила
первобытные труппы на вождей (руководителей) и пассивных исполнителей их
воли, на воинов и крестьян, способствовала росту имущественного
неравенства, потребовала создания политических институтов, т. е.
центральных органов власти, армии, полиции, суда и т.п. На основе традиции
формировалось право, укрепление института собственности привело к появлению
налоговой системы. Общность функций, которые выполняет любая политическая
организация, порождает сходство социального устройства различных обществ.
Война и труд - те силы, которые создают государство, причем на начальных
этапах роль насилия и военных конфликтов была решающей, так как потребность
обороны или завоевания больше всего сплачивает и дисциплинируют общество. В
последующем объединяющей силой становятся общественное производство,
разделение труда, прямое насилие уступает место внутреннему
самоограничению. Спенсер был сторонником ограничения роли государства в
современном обществе, поскольку сильное государство неизбежно ведет к
ограничению индивидуальной свободы.
Следующий тип – церковные институты, обеспечивающие интеграцию
общества. Речь идет не о религиозных институтах, а именно о церкви. Функции
духовенства восходят к действиям шаманов и колдунов. Появлению касты жрецов
способствовали войны. Постепенно эта каста создает организацию,
контролирующую определенные сферы общественной жизни, поддерживая традиции,
обычаи, верования.
Завершают типологию профессиональные промышленные институты,
возникающие на основе разделения труда. Первые (гильдии, цеха,
профессиональные союзы) консолидируют группы людей по профессиональным
занятиям, вторые поддерживают - производственную структуру общества.
Значение этих институтов возрастает по мере перехода от военизированных
обществ к индустриальным. Промышленные институты принимают на себя все
большую часть общественных функций, регулируют трудовые отношения; Спенсер
был воинствующим противником социализма. Попытки глобального планирования
он называл «социалистической химерой». Социальный прогресс предполагает, по
Спенсеру, постепенное совершенствование человеческой природы, в то время
как социализм требует невозможного и приводит к еще большему социальному
неравенству. Тем не менее, считает Спенсер, европейская цивилизация будет
вынуждена пройти через очищающую школу социализма.
Теория социальных институтов Спенсера представляла попытку системного
исследования общества. Все институты общества составляют единое целое,
функционирование каждого из них зависит от всех других и от четкого
разделения сфер влияния и ответственности. В любом обществе имеется
определенный уровень согласованности в деятельности основных институтов, в
противном случае начинается регресс или распад “социального организма».
Каждый социальный институт призван удовлетворять определенную общественную
потребность и не подменять другие институты. Расширение полномочий
государства, по мнению Спенсера, потому и опасно, что подрывает
естественное разделение функций между институтами общества, нарушает
состояние равновесия в «социальном организме».
Концепция институтов воспроизводит образ общества по аналогии с
биологическим организмом. Спенсер, по-видимому, осознавал условность такой
аналогии, но постоянно пользовался сравнениями типа: «кровяные частицы
уподобляются деньгам», «различные части социального организма, подобно
различным частям индивидуального организма, борются между собой за пищу и
получают большее или меньшее количество ее, смотря по большей или меньшей
своей деятельности».
Спенсер подчеркивал не столько материальное сходство, сколько
сходство принципов системной организации, стремился соединить организм,
растворяющий индивида в обществе, со своим крайним индивидуализмом
буржуазного либерала. Это противоречие было источником всех его
теоретических трудностей и компромиссов. Спенсер склонялся к признанию
общества как особого бытия, указывал на то, что основные его свойства
воспроизводятся во времени и пространстве, несмотря на смену поколений.
III. Общество, как “социальный организм”
Спенсер потратил много усилий, определяя специфические черты
«социального организма» и выявлял общие системные принципы, делающие его
похожим на биологические системы:
1. Общество, как и биологический организм, наращивает массу
(численности населения, материальные ресурсы и др.):
2. Как и в биологической эволюции, рост массы приводит к усложнению
структуры.
3. Усложнение структуры сопровождается дифференцаицией функций,
выполняемых отдельными частями.
4. в обоих случаях имеет место постепенное усиление взаимозависимости
и взаимодействия частей.
5. Как и в биологических организмах, целое всегда более устойчиво,
чем отдельные части, стабильность обеспечивается сохранением функций и
структур.
Спенсер не только уподоблял общество организму, но и свою биологию
наполнял социологическими аналогиями. Спенсер в своей теории использует
термин «надорганизм», подчеркивает автономию индивида, Спенсер резко
критикует органицизм, обращая внимание на существенные различия социального
и биологического организма:
1.В отличие от биологического организма, образующего “тело”, имеющего
конкретную форму, элементы общества рассеяны в пространстве и обладают
значительно большей автономией.
2. Эта пространственная рассеянность элементов делает необходимой
символическую коммуникацию.
3. В обществе нет единого органа, концентрирующего способность
чувствовать и мыслить.
4. Общество отличает пространственная мобильность элементов структуры
5.Но главное в том, что в биологическом организме части служат для
целого, в то время как в обществе целое существует ради частей. Общество,
по Спенсеру, существует для блага своих членов, а не члены его существуют
для блага общества.
Особенность органицизма Спенсера состояла в том, что он пытался
сохранить за индивидом автономию, не поглощая человека системой. «Это
объединение органицизма с номинализмом составляло наибольшую теоретическую
трудность социологии Спенсера.
Спенсер критиковал упрощенные однолинейные схемы развития, но, как и
другие эволюционисты, главной задачей считал исследование этапов развития
общества. Методология Спенсера включает классификацию и типологию
эволюционных процессов. Классификация располагает все общество по шкале
сложности структуры и функциональной организации от «малого простого
агрегата» до «большого агрегата». На начальном этапе общество
характеризуется преобладанием непосредственных связей между индивидами,
отсутствием специальных органов управления и т. д. По мере развития
формируется сложная структура, социальная иерархия; включение индивида в
общество опосредовано принадлежностью к меньшим общностям (род, каста и
др.).
Различая два главных типа общества- воинственный и промышенный –
Спенсер видел существенное различие в двух типах борьбы за существование; в
первом случае речь идет о военных конфликтах и истреблении или порабощении
побежденного победителем.
Военное общество подчиняет внутреннюю организацию целям борьбы за
выживание или агрессии. Классическим примером такого общества Спенсер
считал Спарту. Для военного общества характерны доминирование коллективных
целей над индивидуальными, жесткая организация и система принуждения,
иерархическая структура управления, господство военной касты, наследование
власти, высокий уровень сплоченности, дисциплины, религиозность сознания и
др. Военные институты распространяют влияние на все сферы общественной
жизни, поощряют воспитание патриотизма, лояльности, конформизма, готовности
к самопожертвованию. Военизированные общества создают эффективно
функционирующую систему, которая, однако, мало приспособлена к социальным
изменениям. Такие общества консервативны, и в этом главная причина гибели
могущественных милитаристских государств и империй.
Промышленное общество характеризуется противоположными признаками.
Реально такие общества только начинают формироваться (Англия и др.), но
многие их черты можно предсказать. Спенсер рисует картины будущего
промышленного общества, впечатляющую глубиной научного предвидения. В новом
обществе управление децентрализовано и строится на принципах
самоорганизации и самоуправления, широкое распространение получают
различные неформальные объединения, подчинение индивида государству
заменяется охраной прав человека, позитивное управление уступает место
негативному (по принципу «Все, что не запрещено, разрешено»), единство
идеологии сменится плюрализмом, вознаграждаться будет не должность, а труд,
общества станут открытыми для международного сотрудничества, восприимчивым
к инновациям, сословное право сменится гражданским, сфера общественного
контроля будет ограничена, а область частной жизни станет шире и др.
Здесь борьба за существование представляется главным образом как
промышленная конкуренция, где побеждает “сильнейший” в отношениях усердия,
способностей и т. п., т. е. в области интеллектуальных и моральных качеств.
Такого рода борьба является благом для всего общества, а не только для
победителя, так как в результате растет интеллектуальный и моральный
уровень общества в целом, объем общественного богатства. И наоборот,
альтернативой такого естественного отбора является выживание и процветание
«слабейших», т. е. людей с низшими интеллектуально-моральными качествами,
что ведет к деградации всего общества.
Спенсер был противником «обязательной благотворительности», т. е.
государственного принудительного перераспределения социальных благ. Но он
был сторонником благотворительности, как частного дела, задача которого —
«смягчать, поскольку это совместимо с другими целями, несправедливость
природы». Он был критиком социализма, представляющем собой «поощрение
худших за счет лучших» и ведущего к росту бюрократического аппарата,
ведающего распределением и перераспределением. Всякое вмешательство в
естественный ход событий, тем более социальное планирование, по мнению
Спенсера, приводит лишь к биологическому вырождению. Критиковал он и
колониальную экспансию, поскольку она ведет к усилению государственной
бюрократии. В то же время он был сторонноком равенства, понимаемого как
равная свобода индивидов и равенство перед законом. Он был противником
вмешательства государства в экономическую и частную жизнь, считая
правительство неизбежным злом». Но вместе с тем он доказывал усиление
значения управленческих функций в современном обществе и первостепенную
роль государства в защите прав его граждан.
Совокупность факторов эволюции Спенсер делит на «первичные» и
«вторичные». К первым относит факторы географической среды, биологическую и
психическую конституцию индивида. Ко вторым – то, что Гегель назвал «второй
природой». Хотя действие привычных факторов сохраняется на протяжении всей
эволюции общества, в ходе ее продвижения возрастает и становится решающей
роль «второй природы», т.е. культуры. К первичным (природным) свойствам
человека добавляются качества, связанные с участием в общественной жизни.
Однако эта плодотворная идея не получила развития, так как противоречила
антиисторическим установкам эволюционизма, в соответствии с которыми
истории как таковой не существует вообще, а есть лишь логика вечных законов
эволюции, не допускающих волевого вмешательства.
Таким образом, Спенсер является основоположником органической школы в
социологии. Классовое строение общества и выделение в его рамках отдельных
административных органов Спенсер понимал по аналогии с разделением функций
между органами живого тела. Основным законом социального развития Спенсер
считал закон выживания наиболее приспособленных обществ, а из своей
концепции эволюции выводил преимущества, наибольшую приспособленность
“дифференцированного”, то есть разделённого на классы общества. Спенсер –
противник социализма, считавший революцию “болезнью” общественного
организма.
В этике Спенсер стоял на позициях утилитаризма и гедонизма;
нравственность, по Спенсеру, связана с пользой, которая и есть источник
наслаждения. Психология Спенсера явилась одним из источников
психофизического параллелизма и генетической психологии. Педагогические
идеи Спенсера были связаны с пропагандой естественнонаучного образования.
Спенсер внёс значительный вклад в изучение первобытной культуры, был одним
из представителей эволюционной школы в этнографии, разработал теорию
происхождения и развития религиозных верований.
Философия Спенсера была квинтэссенцией буржуазно-либеральных иллюзий
викторианской эпохи в истории Англии и резюмировала принципы и достижения
естествознания середины 19 века.
Реферат на тему: Герменевтика в социологии
Московский Государственный Университет Сервиса
(МГУС)
Р Е Ф Е Р А Т
на тему
«Герменевтика в социологии»
Студент Исаева Е.А.
Москва, 2002 г.
СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ………………….……………………………………….2
1. Герменевтические идеи в социологии искусства………….……3
2. Герменевтический подход…………………………………..……5
3. Герменевтика и метод социальных наук………………...………9
3.1. Герменевтика текста…………….………………….……9
3.2. Герменевтика социального действия…………………..15
ВВЕДЕНИЕ
На протяжении многих веков предпринимались многочисленные попытки
интерпретации библейских текстов, текстов классической древности.
Необходимость толкования текстов вызвана следующими причинами:
1) неясность древнего текста, зависящая от содержащихся в законе
архаических, вышедших из употребления слов, или же от того, что
употребляемое законом выражение грамматически одинаково допускает
два разных толкования;
1) конкретность в изложении закона (сомнения в понимании закона
возникают иногда оттого, что законодатель при изложении закона,
вместо общего принципа, выставляет отдельные, конкретные объекты
закона);
2) неопределенность закона (иногда сомнения возникают вследствие
употребления законодателем общих, недостаточно определенных
выражений);
3) противоречия между различными текстами закона;
4) интерпретационные ограды вокруг закона (одним из важных ранних
мотивов к толкованию текста в известном направлении является
стремление законоучителей оградить и предохранить Моисеев закон от
внедрения в него чуждых ему языческих элементов);
5) изменение жизненных условий (главным мотивом, побудившим
законоучителей к толкованию текста, притом довольно часто в
противоречии с прямым, буквальным его смыслом - были изменения в
культурном строе народной жизни, а также перемены, происшедшие в
этических воззрениях народа на личность человека).
Метод понимания действия путем аналитической интерпретации текста (или
действия) в широком контексте мировосприятия, продуктом которого он
является, называется герменевтикой (от греч. hermeneutikos – разъясняющий,
истолковывающий).
1. ГЕРМЕНЕВТИЧЕСКИЕ ИДЕИ В СОЦИОЛОГИИ ИСКУССТВА
| | |
| |Красота спасет мир, если человек в |
| |полной мере постигнет смысл этой |
| |красоты. |
| |А. Камю |
| |Эстетический объект – это |
| |произведение искусства, воспринятое|
| |как таковое, произведение |
| |искусства, добившееся восприятия, |
| |которого оно домогалось, которого |
| |оно заслуживает и которое |
| |совершается в послушном сознании |
| |зрителя. |
| |А. Дюфренн |
Феноменологические идеи продуктивно применяются в социологии
искусства, как генератор языковых структур, образов, смыслов. Базирующиеся
на них герменевтико-рецептивный подход, широко используемый в эстетических
исследованиях в русле «игрового» толкования человеческого существования. К.-
О. Аппеля, Г.-Г. Гадамера, В. Изера, Х.-Р. Яусса и др., позволяет вскрывать
механизмы взаимопонимания между искусством и аудиторией, воздействие
художественного произведения на людей.
Художественный процесс в концентрированном виде включает
экзистенционально-феноменологическую проблематику, соединяющую
чувственность и рассудок, субъективное переживание и понимание в единой
смыслообразующей целостности: в целостный интеллектуально-эмоциональный акт
как прерогатива художественного сознания. Предметом исследования в нем
являются пласты акта сознания, через которые осуществляется восприятие
художественного произведения.
В функционировании искусства выделяют три типологических состояния:
1) творческий замысел художника;
2) собственно произведение искусства;
3) его восприятие.
В художественной коммуникации «художник-произведение-аудитория»
представлены следующим образом.
Художник осмысливает действительность, творчески воссоздает ее
явления и процессы, используя средства выражения художественной идеи и
воплощая ее в произведении.
Художественное произведение является отражением действительности с
помощью знаковой системы, несущей художественную информацию.
Аудитория и ее восприятие являются завершающим звеном художественной
коммуникации. В свою очередь восприятие включает:
а) рождающее смысл взаимодействия личности реципиента (зрителя) и текста;
б) расшифровку знаковой системы и постижение смысла художественного текста;
в) интерпретацию смысла;
г) оценку произведения.
В частности, в акте восприятия искусство становится социальным
фактом, который фиксируется при воздействии художественного произведения на
аудиторию. Именно посредством эмпирического описания явлений
художественного произведения на аудиторию. Именно посредством эмпирического
описания явлений художественного переживания и восприятия как количественно
измеряемых ответных реакций, можно судить, какова социальная природа и
функции искусства. Так, за простой психологической реакцией, вызванной
чтением, скрывается сложная, многогранная структура взаимодействия. Поэтому
чтение можно осмыслять как культурный факт, т.е. гораздо шире, чем только
отношения между читателем и художественным произведением. Процесс чтения
обретает свое подлинное значение лишь в смысловом контексте культуры.
Акт взаимодействия произведения и аудитории устанавливает известную
адекватность между ними. Вполне возможно, что они вступают во
взаимодействие не всем богатством своих внутренних структур, а только одним
или несколькими аспектами. Характер более или менее богатого взаимодействия
обусловлен как художественным потенциалом произведения, так и личной
структурой аудитории. Для лучшего понимания произведение необходимо
вырабатывать в сознании реципиента соответствующие смысловые структуры
(«корреляты»).
Художника, произведение и аудиторию связывает интерпретация (сознание-
смысл), т.е. не произведение, а комментарий к нему является предпосылкой
идентичности восприятия. При этом необходимо выяснить и уточнить, какому
пласту сознания принадлежит то или иное суждение и в какой мере это
суждение требует очищения от разного рода напластований.
2. ГЕРМЕНЕВТИЧЕСКИЙ ПОДХОД
| |Суметь, исходя из собственных |
| |умонастроений, проникнуть в |
| |умонастроения автора, которого |
| |собираешься понять…, понять автора |
| |лучше, чем он сам себя понимал. |
| |Ф. Шлейермахер |
Обращение к экзистенциально-феноменологическим посылкам олицетворяло
тенденцию отхода от позитивистского умонастроения в социологии искусства. В
нем социальный факт рассматривался в качестве некой очевидной неразложимой
единицы социальной жизни. Позитивизм не принимал во внимание, что это
«очевидность» является производной от уровня и типа самосознания,
свойственного данной культуре. Сам процесс творчества понимался как некая
эмоционально-психологическая продуктивность (формообразующая деятельность
художника), а произведение как обработанный материал. Социокультурная
целостность искусства, его глубинная природа остаются за пределами
исследования.
Возрождение интереса к герменевтическим и рецептивным концепциям,
несомненно, сопряжено с актуализацией «внутреннего смысла» художественного
творчества и разработкой моделей и правил исследования в социологии
искусства: постижение языковых структур, пластов и актов сознания, через
которые осуществляется восприятие художественного произведения. Отсюда
перенесение акцента на внутренний смысл произведения, универсализм его
понимания и интерпретации с выходом в пространство-время (хронотоп)
духовной традиции.
Первичной реальностью в феноменологии выступает «жизненный мир» (а не
сознание), предпосланный субъект-объектному делению. Сознание в ней — это
поле значений (смыслов) и поэтому открывается возможность интерпретации и,
следовательно, герменевтике. Последняя есть феноменология человеческого
бытия, а само бытие всегда предпослано мышлению о нем: изначальная
вовлеченность мышления в то, что им мыслится. Субъект всегда «преднаходит»
себя в определенной ситуации (пространство—время). Способ, каким
осуществляется это нахождение, и есть понимание.
Герменевтика традиционно занималась интерпретацией смысла и
способствовала пониманию текста. Основными ее положениями выступали:
1. Принципиальная открытость интерпретации, которая никогда не может быть
завершена.
2. Неотделимость понимания текста от самопонимания интерпретатора.
3. Выявляя внутренний смысл конкретных явлений духовной жизни,
герменевтика стремилась связать их с логикой развития и историческим
контекстом культуры.
Герменевтическая установка ориентировала на то, что социолог должен
вести диалог с текстами. Цель этого диалога с «текстуальными партнерами» по
коммуникации — нахождение средств излечения современного общества. Но
получить ответы на вопросы жизни должно не от текстов, а от их
интерпретаций.
Х.-Г. Гадамер (ученик М. Хайдеггера) сделал герменевтическую
проблематику универсальной в хайдеггеровском духе: понимание неотделимо от
человеческого общения (человека как такового), и оно есть конструктивный
элемент общей структуры бытия (некий «экзистенциал»). Сущность истолкования
определяется сущностью бытия, которое истолковывает, таким образом, себя.
Следовательно, самобытие принимает герменевтический характер, а
герменевтика — способ существования познающего, действующего и оценивающего
человека.
В герменевтическом исследовании текст подвергается анализу с целью
нахождения различных возможных его интерпретаций — истолкования и
понимания. Каждый акт интерпретации является событием в жизни текста
(момент его «действенной истории») — диалог прошлого и настоящего:
диалогическая модель интерпретации текста. Таким образом, это не
воссоздание авторского (аутентичного) текста, а создание смысла заново.
Интерпретация есть постижение внутреннего смысла произведения, логики его
развития, раскрытие заключенного в нем социокультурного смысла.
Главный тезис гадамеровской «антиметодической» герменевтики: истина
плюралистична, ибо совпадает с мнением интерпретатора.
Основные механизмы формирования освоения человеком мира заложены в
языке: он задает исходные схемы человеческой ориентации в мире, предваряя
его схватывание в понятиях. Допонятийное «предпонимание» обусловливает
рефлекторно-теоретическое освоение мира. Поэтому обращение к языку есть
аутентичный способ самораскрытия истины, которая является характеристикой
бытия (а не познания). Она не может быть схвачена с помощью «метода», а
лишь открыта понимающим осмыслением. При этом, где есть метод, там не может
быть истины, а где ищут истину, там бесполезны апелляции к методу.
Вне потребления произведение существует только как знаковое
образование — потенциальный смысл, нуждающийся в актуализации, но не
художественная ценность. Только в акте взаимодействия с реципиентом оно
обретает реальное существование, объективируя свой смысл. Отсюда и задача
интерпретации выглядит иначе: художественный смысл перестает
рассматриваться исключительно как характеристика текста, как нечто, жестко
с ним связанное. Произведение мыслится как «открытая система», а его смысл
и ценность — как исторически подвижные и изменчивые. Поэтому никакое
суждение о произведении не может считаться абсолютным, окончательно
исчерпанным.
Каждый новый герменевтик создает совершенно новое содержание
истолковываемого им историко-культурного текста (первоисточника).
Следовательно, дело герменевтики — это не репродукция прежних смыслов,
которые вкладывали в текст его авторы, а производство всевозможных новых.
Факты текстов при таком подходе понимаются бесконечно пластичными и
податливыми, материалом, в котором скрывается неисчерпаемый кладезь самых
разных интерпретационных возможностей. Этот «податливый» материал как
сгусток переживаний в закапсулированном виде — «вторая природа»,
сформулированная человеком в прошлом. Чтобы черпать из него, нужна лишь
инициатива. В этом смысле, по Гадамеру, текст саморефлективен:
познавательная активность читателя обнаруживает посредством текста его же
духовный мир. Подобные интерпретации и составляют герменевтический
плюрализм.
Особую роль герменевтики отводят «предпониманию» — особой
беспредпосылочной интуиции: она не имеет ничего «до» себя и играет роль
«предпосылки» для всей последующей интерпретирующей деятельности. В
замкнутом взаимодействии между интерпретацией и прежним пониманием текста
(герменевтический круг) Гадамер увидел понимание как игру «между движением
традиции и движением интерпретатора». В рамках интерпретирующей
деятельности совмещается собственно «предпонимание», ориентированное на
прошлые «традиции» (аутентичные тексты) в толковании данного текста, и
активная «игра», которая «играет сама себя». Это игра как текста с
интерпретатором, так и последнего с текстом, развертывающаяся в широком
диапазоне между творческой догадкой и фантазирующим воображением. Причем
воображение берет верх и над творческой догадкой, и над извлеченным из
глубин «предпонимания» воспоминанием о традициях истолкования данного
текста в их интегральном виде. Соответственно, социология в своем развитии
является историей различных социологических текстов и их разных толкований,
каждое из которых может считаться истинным. На смену одним интерпретациям
приходят другие, а сам их веер превращается в предстоящую субъекту
плюралистическую реальность.
3. ГЕРМЕНЕВТИКА И МЕТОД СОЦИАЛЬНЫХ НАУК
Одним из ученых, изучавших герменевтику в социологии, был французский
философ Поль Рикер, являющейся автором трудов по этике, эстетике, истории
философии и, в частности, автором статьи «Герменевтика и метод социальных
наук». В этой статье П. Рикер рассматривает совокупность социальных наук с
точки зрения конфликта методов, местом рождения которого является теория
текста, подразумевая при этом под текстом объединенные или
структурированные формы дискурса (discours), зафиксированные материально и
передаваемые посредством последовательных операций прочтения.
3.1. Герменевтика текста
Под герменевтикой П. Рикер понимает теорию операций понимания в их
соотношении с интерпретацией текстов; слово "герменевтика" означает не что
иное, как последовательное осуществление интерпретации. Под
последовательностью подразумевается следующее: если истолкованием называть
совокупность приемов, применяемых непосредственно к определенным текстам,
то герменевтика будет дисциплиной второго порядка, применяемой к общим
правилам истолкования. Таким образом, нужно установить соотношение между
понятиями интерпретации и понимания. Не менее важным П. Рикер считает
термин «понимание». Под пониманием он имеет в виду искусство постижения
значения знаков, передаваемых одним сознанием и воспринимаемых другими
сознаниями через их внешнее выражение (жесты, позы и, разумеется, речь).
Цель понимания - совершить переход от этого выражения к тому, что является
основной интенцией знака, и выйти вовне через выражение. Согласно Дильтею,
виднейшему после Шлейермахера теоретику герменевтики, операция понимания
становится возможной благодаря способности, которой наделено каждое
сознание, проникать в другое сознание не непосредственно, путем
"переживания" (re-vivre), а опосредованно, путем воспроизведения
творческого процесса исходя из внешнего выражения; заметим сразу, что
именно это опосредование через знаки и их внешнее проявление приводит в
дальнейшем к конфронтации с объективным методом естественных наук. Что же
касается перехода от понимания к интерпретации, то он предопределен тем,
что знаки имеют материальную основу, моделью которой является письменность.
Любой след или отпечаток, любой документ или памятник, любой архив могут
быть письменно зафиксированы и зовут к интерпретации. Важно соблюдать
точность в терминологии и закрепить слово "понимание" за общим явлением
проникновения в другое сознание с помощью внешнего обозначения, а слово
"интерпретация" употреблять по отношению к пониманию, направленному на
зафиксированные в письменной форме знаки.
Именно это расхождение между пониманием и интерпретацией порождает конфликт
методов. Вопрос состоит в следующем: не должно ли понимание, чтобы
сделаться интерпретацией, включать в себя один или несколько этапов того,
что в широком смысле можно назвать объективным, или объективирующим,
подходом? Этот вопрос сразу же переносит нас из ограниченной области
герменевтики текста в целостную сферу практики, в которой действуют
социальные науки.
Интерпретация остается некой периферией понимания, и сложившееся
отношение между письмом и чтением своевременно напоминает об этом: чтение
сводится к овладению читающим субъектом смыслами, заключенными в тексте;
это овладение позволяет ему преодолеть временное и культурное расстояние,
отделяющее его от текста, таким образом, что при этом читатель осваивает
значения, которые по причине существующей между ним и текстом дистанции
были ему чужды. В этом крайне широком смысле отношение "письмо-чтение"
может быть представлено как частный случай понимания, осуществляемого
посредством проникновения в другое сознание через выражение.
Такая односторонняя зависимость интерпретации от понимания как раз и
была долгое время великим соблазном герменевтики. В этом отношении Дильтей
сыграл решающую роль, терминологически зафиксировав хорошо известную
противоположность слов "понимать" (comprendre) и "объяснять" (expliquer)
(verstehen vs. erklaren). На первый взгляд мы действительно стоим перед
альтернативой: либо одно, либо другое. На самом же деле речь здесь не идет
о конфликте методов, так как, строго говоря, методологическим можно назвать
лишь объяснение. Понимание может в лучшем случае требовать приемов или
процедур, применяемых тогда, когда затрагивается соотношение целого и части
или значения и его интерпретации; однако как бы далеко ни вела техника этих
приемов, основа понимания остается интуитивной по причине изначального
родства между интерпретатором и тем, о чем говорится в тексте.
Конфликт между пониманием и объяснением принимает форму истинной
дихотомии с того момента, как начинают соотносить две противостоящие друг
другу позиции с двумя различными сферами реальности: природой и духом. Тем
самым противоположность, выраженная словами "понимать-объяснять",
восстанавливает противоположность природы и духа, как она представлена в
так называемых науках о духе и науках, о природе. Можно схематично изложить
эту дихотомию следующим образом: науки о природе имеют дело с наблюдаемыми
фактами, которые, как и природа, со времен Галилея и Декарта подвергаются
математизации; далее идут процедуры верификации, определяющиеся в основе
своей фальсифицируемостью гипотез (Поппер); наконец, объяснение является
родовым термином для трех различных процедур: генетического объяснения,
опирающегося на предшествующее состояние; материального объяснения,
опирающегося на лежащую в основании систему меньшей сложности; структурного
объяснения через синхронное расположение элементов или составляющих частей.
Исходя из этих трех характеристик наук о природе, науки о духе могли бы
произвести следующие почленные противопоставления: открытым для наблюдения
фактам противопоставить знаки, предложенные для понимания;
фальсифицируемости противопоставить симпатию или интропатию; и, наконец,
что может быть особенно важно, трем моделям объяснения (каузальной,
генетической, структурной) противопоставить связь (Zusammenhang),
посредством которой изолированные знаки соединяются в знаковые совокупности
(лучшим примером здесь является построение повествования).
Именно эта дихотомия была поставлена под вопрос с момента рождения
герменевтики, которая всегда в той или иной степени требовала объединять в
одно целое свои собственные взгляды и позицию своего оппонента. Так, уже
Шлейермахер стремился соединить филологическую виртуозность, свойственную
эпохе просвещения, с гениальностью романтиков. Точно так же несколько
десятилетий спустя, испытывал трудности Дильтей, особенно в своих последних
произведениях, написанных под влиянием Гуссерля: с одной стороны, усвоив
урок "Логических исследований" Гуссерля, он стал акцентировать
объективность значений по отношению к психологическим процессам,
порождающим их; с другой стороны, он был вынужден признать, что взаимосвязь
знаков придает зафиксированным значениям повышенную объективность. И, тем
не менее, различие между науками о природе и науками, о духе не было
поставлено под сомнение.
Все изменилось в XX веке, когда произошла семиологическая революция и
началось интенсивное развитие структурализма. Для удобства можно исходить
из обоснованной Соссюром противоположности, существующей между языком и
речью; под языком следует понимать большие фонологические, лексические,
синтаксические и стилистические совокупности, которые превращают единичные
знаки в самостоятельные ценности внутри сложных систем независимо от их
воплощения в живой речи. Однако противопоставление языка и речи привело к
кризису внутри герменевтики текстов только по причине явного перенесения
установленной Соссюром противоположности на различные категории
зафиксированной речи. И все же можно сказать, что пара "язык- речь"
опровергла основной тезис дильтейевской герменевтики, согласно которому
любая объяснительная процедура исходит из наук о природе и может быть
распространена на науки о духе лишь по ошибке или небрежности, и, стало
быть, всякое объяснение в области знаков должно считаться незаконным и
рассматриваться в качестве экстраполяции, продиктованной натуралистической
идеологией. Но семиология, примененная к языку вне зависимости от ее
функционирования в речи, относится как раз к одной из модальностей
объяснения, о которых речь шла выше, - структурного объяснения.
Тем не менее, распространение структурного анализа на различные категории
письменного дискурса (discours ecrits) привело к окончательному краху
противопоставления понятий "объяснять" и "понимать". Письмо является в этом
отношении неким значимым рубежом: благодаря письменной фиксации
совокупность знаков достигает того, что можно назвать семантической
автономией, то есть становится независимой от рассказчика, от слушателя,
наконец, от конкретных условий продуцирования. Став автономным объектом,
текст располагается именно на стыке понимания и объяснения, а не на линии
их разграничения.
Но если интерпретация больше не может быть понята без этапа
объяснения, то объяснение не способно сделаться основой понимания,
составляющей суть интерпретации текстов. Под этой неустранимой основой я
подразумеваю следующее: прежде всего, формирование, максимально автономных
значений, рождающихся из намерения обозначать, которое является актом
субъекта. Затем - существование абсолютно неустранимой структуры дискурса
как акта, посредством которого кто-либо говорит что-либо о чем-либо на
основе кодов коммуникации; от этой структуры дискурса зависит отношение
"обозначающее - обозначаемое - соотносящее"- словом, все то, что образует
основу всякого знака. Кроме того, наличие симметричного отношения между
значением и рассказчиком, а именно отношения дискурса и воспринимающего его
субъекта, то есть собеседника или читателя. Именно к этой совокупности
различных характеристик прививается то, что мы называем многообразием
интерпретаций, составляющим суть герменевтики. В действительности текст
всегда есть нечто большее, чем линейная последовательность фраз; он
представляет собой структурированную целостность, которая всегда может быть
образована несколькими различными способами. В этом смысле множественность
интерпретаций и даже конфликт интерпретаций являются не недостатком или
пороком, а достоинством понимания, образующего суть интерпретации; здесь
можно говорить о текстуальной полисемии точно так же, как говорят о
лексической полисемии.
Поскольку понимание продолжает конституировать неустранимую основу
интерпретации, можно сказать, что понимание не перестает предварять,
сопутствовать и завершать объяснительные процедуры. Понимание предваряет
объяснение путем сближения с субъективным замыслом автора текста, оно
создается опосредованно через предмет данного текста, то есть мир, который
является содержанием текста и который читатель может обжить благодаря
воображению и симпатии. Понимание сопутствует объяснению в той мере, в
которой пара "письмо-чтение" продолжает формировать область
интерсубъективной коммуникации и в этом качестве восходит к диалогической
модели вопроса и ответа, описанной Коллингвудом и Гадамером. Наконец,
понимание завершает объяснение в той мере, в которой, как об этом уже
упоминалось выше, оно преодолевает географическое, историческое или
культурное расстояние, отделяющее текст от его интерпретатора. В этом
смысле следует заметить по поводу того понимания, которое можно назвать
конечным пониманием, что оно не уничтожает дистанцию через некое
эмоциональное слияние, оно скорее состоит в игре близости и расстояния,
игре, при которой посторонний признается в качестве такового даже тогда,
когда обретается родство с ним.
2. Герменевтика социального действия
В самом деле, если возможно в общих словах определить социальные науки
как науки о человеке и обществе и, следовательно, отнести к этой группе
такие разнообразные дисциплины, которые располагаются между лингвистикой и
социологией, включая сюда исторические и юридические науки, то не будет
неправомочным по отношению к этой общей тематике распространение ее на
область практики, которая обеспечивает взаимодействие между индивидуальными
агентами и коллективами, а также между тем, что мы называем комплексами,
организациями, институтами, образующими систему.
Имеет смысл выделить две группы феноменов, из которых первая относится к
идее значения, а вторая - к идее интеллигибельности.
В первую группу будут объединены феномены, позволяющие говорить о том, что
действие может быть прочитанным. Действие несет в себе изначальное сходство
с миром знаков в той мере, в какой оно формируется с помощью знаков,
правил, норм, короче говоря - значений. Действие является преимущественно
деянием говорящего человека. Можно обобщить перечисленные выше
характеристики, употребляя не без осторожности термин "символ" в том смысле
слова, который представляет собой нечто среднее между понятием
аббревиатурного обозначения (Лейбниц) и понятием двойного смысла (Элиаде).
Именно в этом промежуточном смысле, в котором уже трактовал данное понятие
Кассирер в своей "Философии символических форм", можно говорить о действии
как о чем-то неизменно символически опосредованном (здесь я отсылаю к
"Интерпретации культуры" Клиффорда Геертца). Эти символы, рассматриваемые в
самом широком значении, остаются имманентными действию, непосредственное
значение которого они конституируют; но они могут конституировать и
автономную сферу представлений культуры: они, следовательно, выражены
вполне определенно в качестве правил, норм и т. д. Однако если они
имманентны действию или если они образуют автономную сферу представлений
культуры, то эти символы относятся к антропологии и социологии в той мере,
в какой акцентируется общественный характер этих несущих значение
образований: "Культура является общественной потому, что таковым является
значение" (К. Геертц). Следует уточнить: символизм не коренится изначально
в головах, в противном случае мы рискуем впасть в психологизм, но он,
собственно, включен в действие.
Другая характерная особенность: символические системы благодаря своей
способности структурироваться в совокупности значений имеют строение,
сопоставимое со строением текста. Например, невозможно понять смысл какого-
либо обряда, не определив его место в ритуале как таковом, а место ритуала
- в контексте культа и место этого последнего - в совокупности соглашений,
верований и институтов, которые создают специфический облик той или иной
культуры. С этой точки зрения наиболее обширные и всеохватывающие системы
образуют контекст описания для символов, относящихся к определенному ряду,
а за его пределами - для действий, опосредуемых символически; таким
образом, можно интерпретировать какой-либо жест, например поднятую руку, то
как голосование, то как молитву, то как желание остановить такси и т. п.
Эта "пригодность-для" (valoir-pour) позволяет говорить о том, что
человеческая деятельность, будучи символически опосредованной, прежде чем
стать доступной внешней интерпретации, складывается из внутренних
интерпретаций самого действия; в этом смысле сама интерпретация
конституирует действие. Добавим последнюю характерную особенность: среди
символических систем, опосредующих действие, есть такие, которые выполняют
определенную нормативную функцию, и ее не следовало бы слишком поспешно
сводить к моральным правилам: действие всегда открыто по отношению к
предписаниям, которые могут быть и техническими, и стратегическими, и
эстетическими, и, наконец, моральными. Именно в этом смысле Питер Уинч
(Winch) говорит о действии как о rule-governd behaviour (регулируемое
нормами поведение). К. Геертц любит сравнивать эти "социальные коды" с
генетическими кодами в животном мире, которые существуют лишь в той мере, в
какой они возникают на своих собственных руинах.
Таковы свойства, которые превращают действие, поддающееся прочтению, в
квазитекст. Далее речь пойдет о том, каким образом совершается переход от
текста-текстуры действия - к тексту, который пишется этнологами и
социологами на основе категорий, понятий, объясняющих принципов,
превращающих их дисциплину в науку. Но сначала нужно обратиться к
предшествующему уровню, который можно назвать одновременно пережитым и
значащим; на данном уровне осуществляется понимание культурой себя самой
через понимание других. С этой точки зрения К. Геертц говорит о беседе,
стремясь описать связь, которую наблюдатель устанавливает между своей
собственной достаточно разработанной символической системой и той системой,
которую ему преподносят, представляя ее глубоко внедренной в сам процесс
действия и взаимодействия.
Но прежде чем перейти к опосредующей роли объяснения, нужно сказать
несколько слов о той группе свойств, благодаря которым возможно рассуждать
об интеллигибельности действия. Следует отметить, что агенты, вовлеченные в
социальные взаимодействия, располагают в отношении самих себя описательной
компетенцией, и внешний наблюдатель на первых порах может лишь передавать и
поддерживать это описание; то, что наделенный речью и разумом агент может
говорить о своем действии, свидетельствует о его способности со знанием
дела пользоваться общей концептуальной сетью, отделяющей в структурном
плане действие от простого физического движения и даже от поведения
животного. Говорить о действии - о своем собственном действии или о
действиях других значит сопоставлять такие термины, как цель (проект),
агент, мотив, обстоятельства, препятствия, пройденный путь, соперничество,
помощь, благоприятный повод, удобный случай, вмешательство или проявление
инициативы, желательные или нежелательные результаты.
В этой весьма разветвленной сети я рассмотрю только четыре полюса
значений. Вначале - идею проекта, понимаемого как мое стремление достигнуть
какой-либо цели, стремление, в котором будущее присутствует иначе, чем в
простом предвидении, и при котором то, что ожидается, не зависит от моего
вмешательства. Затем - идею мотива, который в данном случае является
одновременно и тем, что приводит в действие в квазифизическом смысле, и
тем, что выступает в качестве причины действия; таким образом, мотив вводит
в игру сложное употребление слов "потому что" как ответ на вопрос
"почему?"; в конечном счете, ответы располагаются, начиная с причины в
юмовском значении постоянного антицедента вплоть до основания того, почему
что-либо было сделано, как это происходит в инструментальном,
стратегическом или моральном действии. В-третьих, следует рассматривать
агента как того, кто способен совершать поступки, кто реально совершает их
так, что поступки могут быть приписаны или вменены ему, поскольку он
является субъектом своей собственной деятельности. Агент может воспринимать
себя в качестве автора своих поступков или быть представленным в этом
качестве кем-либо другим, тем, кто, например, выдвигает против него
обвинение или взывает к его чувству ответственности. И, в-четвертых, я
хотел бы, наконец, отметить категорию вмешательства или инициативы, имеющую
важное значение; так, проект может быть или не быть реализован, действие же
становится вмешательством или инициативой лишь тогда, когда проект уже
вписан в ход вещей; вмешательство или инициатива делается значимым явлением
по мере того, как заставляет совпасть то, что агент умеет или может
сделать, с исходным состоянием закрытой физической системы; таким образом,
необходимо, чтобы, с одной стороны, агент обладал врожденной или
приобретенной способностью, которая является истинной "способностью делать
что-либо" (pouvoir-faire), и чтобы, с другой стороны, этой способности было
суждено вписаться в организацию физических систем, представляя их исходные
и конечные состояния.
Как бы ни обстояло дело с другими эле | |
