|
Реферат: Несчастный адмирал (История)
Неcчастный адмирал! Америка твоя,
юница чистая, с горячей кровью в жилах,
заветный перл мечты, – сама уж не своя,
в бреду, в конвульсиях и встать уже не в силах.
. . .
Бесправья, мятежей, сражений, бедствий шквал,
пути исхожены, надежды все изжиты,
о Христофор Колумб, несчастный адмирал,
молись, молись за мир, тобой для нас открытый!
Рубен Дарио, “Колумбу”
1. Фатальная ошибка янки
Эта история – история Сандинистской революции – началась, как это часто
бывает, гораздо раньше, чем кажется. Не с первых боев, не с создания
организации, даже не со дня рождения первых партизан-сандинистов. Началась
она в далеком 1909 году, когда далеко на севере от Никарагуа, в Вашингтоне,
в Белом доме, решили, что тогдашний никарагуанский президент генерал Хосе
Сантос Селайя “слишком много себе позволяет” и “совсем отбился от рук”.
Тут нужно некоторое пояснение. Генерал Селайя вовсе не был ни
революционером, ни каким-то уж отъявленным националистом. Он был, как всем
казалось, обычным латиноамериканским политиком, умеренно амбициозным,
умеренно демагогичным, умеренно жадным. В Никарагуа у власти друг друга
традиционно сменяли две партии – либеральная и консервативная. Селайя был
как раз лидером либералов. Хотя либералы считались левее, а консерваторы –
правее, но, как это часто бывает в странах с двухпартийной системой, со
временем разница становилась все менее заметной. В Никарагуа различия между
либералами и консерваторами и вовсе носили смешной характер: лидеры
либералов происходили в основном из города Леон, а лидеры консерваторов – в
основном из города Гранада. Говоря современным языком, это были две
соперничающие мафии – “леонская мафия” и “гранадская”. “Лионские”
назывались “либералами” потому, что Леон традиционно был центром торговой
буржуазии, которая сама себя считала очень прогрессивной. А “гранадские”
гордо именовали себя “консерваторами”, поскольку Гранада по традиции была
центром местных крупных помещиков-латифундистов и более чем консервативных
католических священников. С годами, конечно, все перепуталось, и не раз
какой-нибудь видный либерал, поругавшись со всеми в своей партии, переходил
в консерваторы – и наоборот. И никого это не удивляло. А что? Вот у нас
тоже коммунистический депутат Ковалев в один прекрасный день взял да и стал
министром юстиции в правительстве злейшего врага коммунистов Ельцина. И,
может быть, был бы министром до сих пор – если бы его не засняли на пленку
в бане с голыми проститутками и солнцевскими авторитетами.
В общем, жизнь в Никарагуа была даже по-своему интересной. Когда на выборах
побеждали либералы – они переносили столицу в Леон, а когда консерваторы –
в Гранаду. Денег-то, денег сколько на это уходило! Правительственные
служащие таскались из города в город. Одни за собой возили семьи, другие
заводили по семье в каждой из столиц. А поскольку Никарагуа – страна
католическая и полигамия в ней, мягко говоря, не поощряется, без конца
возникали скандалы, происходили умопомрачительные семейные сцены – со
стрельбой, самоубийствами и подсыланием наемных убийц к соперницам. Наемные
убийцы (как сегодня сказали бы – киллеры) стали уважаемыми и нужными
членами общества, представителями солидной профессии. Священники,
злоупотребляя тайной исповеди, в массовом порядке шантажировали
правительственных чиновников и политиков – многоженцев. Остроту ситуации
придавало то, что на каждого несчастного многоженца приходилось обычно по
два священника-шантажиста – один из Леона, другой из Гранады. Понятно, что
для того, чтобы от этих кровососов откупаться, всем чиновникам приходилось
брать взятки. И даже не брать, а вымогать. А поскольку больше всего денег
было у североамериканцев, то янки вскоре скупили на корню и поголовно всех
– и либералов, и консерваторов.
А так как взятка все-таки считалась уголовным преступлением, то в Никарагуа
развилась такая национальная народная забава – уличить политического
противника в коррупции. А потом, натурально, посадить. А как он сядет в
тюрьму, к тюрьме, натурально, бежали с передачами сразу обе жены – и из
Леона, и из Гранады. Тут начинался второй акт. Главное было застать обеих
жен сразу. После этого возбуждалось дело о двоеженстве – и бедному сидельцу
впаривали второй срок...
Кончилось все тем, что озверевшие либералы и консерваторы договорились о
строительстве специальной новой столицы. На берегу красивейшего озера
Манагуа заложили столицу с тем же названием, построили президентский
дворец, министерства, здание парламента, разбили у озера чудные парки – и
дружно переехали в столицу. А священники в Леоне и в Гранаде кусали с
досады локти.
Когда никарагуанцы избирали в 1893 году себе в президенты генерала Селайю,
они и не подозревали, что за генералом числится один недопустимый для
латиноамериканского военного грех – любовь к чтению. Читал генерал, правда,
в основном жизнеописания разных великих людей – полководцев и
государственных деятелей, но и этого хватило, чтобы в его простую армейскую
голову запали некоторые явно лишние идеи.
Придя к власти, Селайя стал проводить идеи в жизнь. Во-первых, установил
режим личной власти (как Наполеон). Во-вторых, отделил церковь от
государства (как Робеспьер). А затем, решив, что теперь ему все можно, ввел
всеобщее избирательное право (ну то есть раньше, чем в России!), принялся
строить железные дороги, учреждать разные стипендии для талантливых
студентов, закупать книги для национальной библиотеки и тому подобное. А
поскольку все это требовало денег, то Селайе пришла в голову нелепая мысль
заставить американские компании платить налоги. Янки к тому времени уже
чувствовали себя в Никарагуа как дома – и даже лучше, чем дома. Самым
богатым собственником в стране была “Юнайтед фрут компани”, почему
Никарагуа и звали, естественно, “банановой республикой”.
Американцы, конечно, обиделись: что за дела, никогда не платили налогов, а
тут – плати? Госсекретарь Нокс (тот самый, в честь которого назван
знаменитый Форт-Нокс в штате Кентукки, где хранится золотой запас США)
надавил на Селайю. Но Селайя был не лыком шит и связался с Англией и
Японией, предложив им выгодно разместить капиталы в Никарагуа. А заодно
Селайя занялся антиамериканской пропагандой – принялся растравлять
незаживающую рану в сознании никарагуанцев, напоминая им об Уокере. А Билл
Уокер – это просто красная тряпка, мулета для каждого никарагуанца. Этот
Уокер, североамериканский авантюрист, в 1856 году с отрядом таких же, как
он, уголовников, захватил в Никарагуа власть и провозгласил себя
президентом. Уокер ввел в республике рабство и заявил, что будет добиваться
присоединения страны к рабовладельческой Конфедерации южных штатов США. В
качестве официального языка Уокер ввел английский и стал зазывать в
Никарагуа из США всякий сброд, обещая приехавшим высокие должности, рабов,
бесплатный земельный надел в 250 акров, а тем, кто приедет с женой, – 350
акров. И так бы, наверное, и сидел Уокер до конца жизни в президентском
кресле к стыду всех никарагуанцев, если бы не решил вслед за Никарагуа
покорить и другие центрально-американские республики. Получилось наоборот.
Объединенные армии центрально-американских государств Уокера разбили – и
вернули пост президента Никарагуа никарагуанцу. Уокер еще дважды пытался
захватить власть в Никарагуа, пока, наконец, не попался в 1860 году под
горячую руку гондурасским военным – и те его, не долго думая, расстреляли.
В общем, Уокер – это такой всеникарагуанский позор. Стоит никарагуанцу
напомнить об Уокере – и никарагуанец начинает скрипеть зубами и искать
глазами “эксплойтатора дель норте” (янки), чтобы перерезать тому глотку.
Понятное дело, американцы всего этого безобразия терпеть не могли. Консул
Моффат быстренько подбил двух никарагуанских генералов – Хуана Эстраду и
Эмилиано Чаморро – на “революцию” против Селайи. Оружие и продовольствие
мятежникам привезли на кораблях “Юнайтед фрут компани” в никарагуанский
атлантический порт Блуфилдс. Там же, на рейде Блуфилдса, появились два
американских военных крейсера – “Дубук” и “Падука”. 8 октября 1909 года
“революция” началась. Времена тогда были незатейливые, и один из двух
лидеров “революционеров”, генерал Эстрада, с солдатской прямотой и ничего
не стесняясь, так честно и рассказал корреспонденту “Нью-Йорк таймс”: да,
восстание организовано по заказу американцев и на их деньги, фруктовые
компании (“Юнайтед фрут”, “Стандард фрут” и другие) выделили на это дело
миллион долларов, да торговый дом Джозефа Бирса – 200 тысяч, да торговый
дом Сэмюэла Вейла – 150 тысяч...
Но возникла одна загвоздка. Селайя не захотел отдавать власть и стал
сопротивляться. Началась гражданская война.
Если для никарагуанцев Билл Уокер был национальным позором, что для
американцев, наоборот – это был пример для подражания. В Никарагуа кинулись
из США толпы авантюристов. Все, естественно, поддерживали мятежников. И вот
в ноябре 1909 года двух таких искателей приключений из США – Лео Гросса и
Роя Кэннона – застукали при попытке взорвать на пограничной с Коста-Рикой
реке Сан-Хуан пароход с никарагуанскими правительственными войсками.
Американцев приговорили к расстрелу.
США в ответ разорвали с Никарагуа дипломатические отношения и пригрозили
Селайе открытой интервенцией. 16 декабря Селайя ушел в отставку и уехал из
страны. Так, всеми забытый, в полной нищете, он и умер в эмиграции в 1917
году. Но, впрочем, в 1930-м его останки были перевезены в Никарагуа и
торжественно перезахоронены, а сам Селайя провозглашен “национальным
героем”.
Но война не кончилась. Национальная ассамблея (парламент) избрала
временного президента – Хосе Мадриса, тоже из партии либералов. Мардис,
после нескольких месяцев упорных боев, разбил основные силы мятежников и
окружил их. Вот тут-то американцы и совершили ошибку, которая через 70 лет
аукнулась Сандинистской революцией: они высадили в Никарагуа морскую
пехоту. Мадрис, понимая, что войну против США маленькой Никарагуа не
выиграть, ушел в отставку. Мятежники победили.
27 августа 1910 года американская морская пехота вошла в Манагуа. Сразу же
была сформирована временная хунта в составе Хуана Эстрады, Эмилиано Чаморро
и представителя американской стороны – Адольфо Диаса, служащего
североамериканской компании “Ла Лус и Лос Анхелес майнинг компани”. Диас
пользовался доверием самого госсекретаря США Нокса, поскольку Нокс был
адвокатом той самой “Ла Лус”. Первым делом эта троица сперла национальный
валютный фонд, честно разделив его на троих.
Тут же для острастки расстреляли 200 человек – из числа сторонников
президента Селайи. Впоследствии выяснилось, что расстреливали не без
разбора, а преимущественно тех, кто побогаче, – чтобы присвоить их
имущество. Имущество это прибрал к рукам в основном генерал Эмилиано
Чаморро. Таким нехитрым путем генерал закладывал основу могущества клана
Чаморро – того самого, к которому относится и Виолетта Барриос де Чаморро –
первый президент Никарагуа после сандинистов.
В октябре 1910 года в Манагуа приехал специальный представитель США Том
Даусон. Даусон хунту разогнал, Эстраду назначил президентом, а Диаса – вице-
президентом. На следующий год американцы намекнули Эстраде, что пора в
отставку. Он понял, и президентом стал “совсем ручной” Адольфо Диас.
Американцы успокоились – и вывели морскую пехоту из Никарагуа.
Тут же в стране вспыхнуло восстание. Восставшими командовал 33-летний
адвокат Бенхамин Селедон. Диаса, как оказалось, ненавидели в стране так
сильно, что даже его собственный министр обороны, Луис Мена, и тот перешел
на сторону восставших.
Повстанцы подошли к столице. Испуганный Диас обратился за помощью к США.
Американцы вновь послали в Никарагуа морскую пехоту. 3 тысячи “маринерз”
отбросили повстанцев от столицы к городу Масая (южнее Манагуа). Там отряды
Селедона закрепились и оборонялись 2 месяца. Мена предал и разоружил свои
части. Наконец, 4 октября 1912 года морская пехота США подавила последний
очаг сопротивления. Бенхамин Селедон был расстрелян. 70 лет спустя
сандинисты провозгласят его “мучеником за свободу” и “национальным героем”.
3 ноября, в условиях американской оккупации, Адольфо Диас был “переизбран”
на пост президента на новый четырехлетний срок. После этого американцы
вывели бу льшую часть морской пехоты, оставив только “ограниченный воинский
контингент” в Манагуа и несколько военных кораблей в никарагуанских портах.
Над столичной цитаделью “Кампо де Марте” (“Марсово поле”), где разместились
американские “маринерз”, был поднят звездно-полосатый флаг. Бедные
никарагуанцы стали предметом осмеяния во всей Латинской Америке: только у
них над столицей развевался флаг чужой страны.
В 1914 году США принудили никарагуанцев подписать “Договор Брайана –
Чаморро”. По этому договору Никарагуа предоставляла американцам “на вечные
времена” и без уплаты налогов право на строительство и эксплуатацию на
никарагуанской территории канала из Тихого океана в Атлантический
(аналогичного Панамскому); США получали в аренду на 99 лет острова Корн у
Атлантического побережья Никарагуа, а заодно право создания базы ВМФ “в
любом удобном для США месте на территории Республики Никарагуа”. С
никарагуанской стороны договор подписал Эмилиано Чаморро, который был в то
время посланником в Вашингтоне. Даже в Сенате США этот договор называли
“бандитским” и “издевательским”. Можно себе представить, что думали сами
никарагуанцы.
Эмилиано Чаморро заслужил “повышение”. Американцы пообещали ему пост
президента Никарагуа. В конце 1916 года как раз должны были состояться
президентские выборы. Чаморро стал претендентом от консерваторов. Либералы
выдвинули Хулиана Ириаса. Тот звезд с неба не хватал, но поскольку никаких
позорных договоров он не подписывал, было ясно, что Чаморро на выборах не
пройдет. Тогда посланник США в Манагуа Джефферсон и командующий
расквартированной в Никарагуа американской морской пехотой адмирал Каперон
вызывали Ириаса к себе и сообщили ему следующее: во-первых, США не потерпят
на посту президента Никарагуа человека, который не признает “Договор
Брайана – Чаморро”; во-вторых, президент Никарагуа должен будет
согласовывать свою внешнюю и внутреннюю политику с Госдепартаментом США и,
в-третьих, кандидат должен предоставить доказательства того, что с момента
свержения Селайи он ни прямо, ни косвенно ни разу не выступил против
интересов США. После этого бедные либералы решили в выборах не участвовать.
Так Эмилиано Чаморро стал президентом Никарагуа.
Эмилиано Чаморро, как я уже писал, был сильно озабочен проблемой увеличения
благосостояния себя и своих родственников. Он принялся назначать на
прибыльные должности представителей “клана Чаморро”, а сам огреб
грандиозную взятку от американской компании “Браун бразерз” за
предоставление компании исключительных прав на ведение бизнеса в Никарагуа.
Никарагуанцы бесились, когда узнавали, что в американских газетах их страну
называют “Республикой братьев Браун”.
На следующих выборах Эмилиано Чаморро провел в президенты своего дядю –
Диего Чаморро, а сам вернулся на пост посланника в Вашингтоне.
Диего Чаморро твердо следовал инструкциям племянника – и скоро все
важнейшие и доходнейшие должности в стране были захвачены представителями
“клана Чаморро”. Начальником таможенной службы стал Дионисио Чаморро,
советником президента по вопросасм финансов – Агустин Чаморро, министром
внутренних дел – Росендо Чаморро, председателем конгресса – Сальвадор
Чаморро, комендантом крупнейшего порта Коринто – Леандро Чаморро, главой
фракции консерваторов в Национальной ассамблее – Октавио Чаморро,
комендантом главной военной крепости Никарагуа – Филаделито Чаморро,
консулом в Новом Орлеане – Агустин Боланьес Чаморро, консулом в Сан-
Франциско – Фернандо Чаморро, в Лондоне – Хоакин Чаморро... Можно написать
еще три десятка имен, да места жалко.
Американцы, успокоившись, решили, что пора выводить морскую пехоту из
Никарагуа. Взамен они создали в стране “национальную гвардию” (то есть что-
то вроде нашего ОМОНа). Инструкторами и командирами в “национальной
гвардии” были янки. Практически “национальная гвардия” подчинялась не
столько президенту Никарагуа, сколько посланнику США в Манагуа.
Но в 1923 году президент Диего Чаморро возьми да и умри. Пришлось проводить
выборы. Эмилиано Чаморро, конечно, выставил свою кандидатуру, но американцы
понимали, что шансов у него нет – ненависть к “клану Чаморро” была
всеобщей. Американцы подобрали в конкуренты Чаморро своих людей – Карлоса
Солорсано, доверенное лицо А. Диаса, и (на пост вице-президента) – Хуана
Баутисту Сакасу. Сакаса полжизни прожил в США и даже говорил по-английски
лучше, чем по-испански.
Конечно, Солорсано и Сакаса победили – и с января 1925-го стали президентом
и вице-президентом. Американцы, надеясь на “национальную гвардию”, вывели в
августе 1925 года морскую пехоту из Никарагуа.
Солорсано и Сакаса (особенно Сакаса) стали потихоньку “чистить” аппарат от
представителей “клана Чаморро” – в конце концов, у них у самих были
родственники, да и на предвыборных митингах они обещали, что уберут с
теплых местечек “этих пиявок Чаморро”.
Такого безобразия Эмилиано Чаморро не стерпел. 25 октября 1925 года он
поднял мятеж. Американцы посоветовали Солорсано договориться с Чаморро. Тот
внял совету. Эмилиано Чаморро назначили главнокомандующим вооруженными
силами Никарагуа, его родственникам вернули отнятые у них теплые места, из
конгресса выгнали 18 депутатов-либералов, которых заменили представителями
“клана Чаморро”. Сакаса, на которого у Чаморро был особый зуб, бежал в
Мексику – и конгресс принудили объявить Сакасу вне закона. Фактически
Эмилиано Чаморро стал диктатором страны. А в январе 1926 года ему надоело
быть только главнокомандующим – и он сместил Солорсано и сел в
президентское кресло.
Себе на голову Чаморро решил разобраться со всеми, кто чем-то навредил
“клану” при Солорсано, – Сакасе. Начались аресты и расправы. Никарагуанцы
побежали во все соседние страны. Оставшиеся бессонными ночами вспоминали,
можно ли их обвинить в нелояльности к “клану Чаморро”. Некоторые не стали
дожидаться худшего. Генерал Хосе Мария Монкада поднял восстание в порту
Блуфилдс. Американцы поняли, что пора вмешиваться. 7 мая 1926 года
американцы в третий раз высадили в Никарагуа морскую пехоту. Восстание
Монкады было подавлено, генерал бежал в Мексику. Там он встретился с беглым
вице-президентом Сакасой и убедил его, что надо свергать Чаморро. Сакаса
согласился и назначил Монкаду “главнокомандующим армией Никарагуа в
изгнании”. 6 августа генерал Луис Бельтран Сандоваль поднял восстание
против Чаморро, но американцы разбили и его. Через 10 дней генерал Монкада
с отрядом “армии Никарагуа в изгнании” высадился на атлантическом побережье
страны и после ожесточенных боев занял город Пуэрто-Кабесас. Началась
гражданская война.
Американцы были очень недовольны. “Юнайтед фрут” рассчитывала собрать
рекордный урожай – а тут по плантациям мечутся вооруженные до зубов
никарагуанцы, палят друг в друга, сжигают постройки. В общем, США
посоветовали Чаморро вступить с повстанцами в переговоры. Переговоры
состоялись на борту американского крейсера “Денвер”. После переговоров
Чаморро подал в отставку.
Однако американцы перестраховались. Безо всяких выборов они назначают
верного Адольфо Диаса президентом Никарагуа. Никарагуанских конгрессменов
буквально сгоняют на чрезвычайную сессию – и те под пулами винтовок
провозглашают Диаса “законным” президентом.
Сакаса, может быть, и согласился бы с этим решением, но от него уже мало
что зависело. В разных районах страны начались вооруженные выступления
против Диаса, и противники нового “президента” провозгласили законным
президентом страны Сакасу, а временной столицей – Пуэрто-Кабесас.
Правительственные войска и американская морская пехота не могли справиться
с повстанцами. Тогда американцы начали переговоры с генералом Монкадой
(которого Сакаса назначил министром обороны в своем правительстве),
блокировали Пуэрто-Кабесас с моря и высадили десант в порту Коринто на
тихоокеанском побережье Никарагуа. В январе 1927 года в Никарагуа было
введено 5 тысяч американских солдат, побережье блокировали 16 военных
кораблей США. В Вашингтоне торопились, поскольку одна международная
неприятность уже произошла – правительство Сакасы было официально признано
Мексикой.
Адольфо Диас призвал США “взять на себя защиту Никарагуа на ближайшие 100
лет”. 23 февраля 1927 года важнейшая крепость столицы – “Ла Лома” (“Холм”)
была передана американцам. Над крепостью взвился флаг США. Англичане,
которые давно соревновались с американцами за влияние в Никарагуа, не
удержались и направили правительствам Никарагуа и США официальный запрос:
надо ли все это понимать как присоединение Никарагуа к Соединенным Штатам?
Пришлось над “Ла Ломой” спустить американский флаг и вновь поднять
никарагуанский. Но Англия на этом не успокоилась и послала в порт Коринто
военный корабль – “для защиты интересов британских подданных в Никарагуа”.
Чуть позже к Англии присоединились Италия и Бельгия. Американцы поняли, что
Сакасу и Монкаду нужно срочно уговорить или купить, пока те не получили
помощь, скажем, от англичан.
Для этой цели в Никарагуа отправили личного друга президента Теодора
Рузвельта – полковника Генри Стимсона. Стимсон принялся обхаживать Сакасу и
Монкаду. Довольно быстро он понял, что реальная вооруженная сила – в руках
генерала Монкады, и стал обрабатывать в первую очередь его. Монкада никаких
твердых политических взглядов не имел, он побывал и в партии либералов, и в
партии консерваторов, любил шикарно пожить, частенько бывал изрядно пьян и
считал себя неотразимым мужчиной. Но поскольку генералу было уже 55 лет,
был он изрядно потаскан и обычно нетрезв, то в отношениях с женским полом у
этого жуира стали нарастать трудности. Генерала “повело” на малолеток.
Одних он запугивал, других – задабривал подарками. Подарки требовали денег.
В общем, в начале мая 1927 года полковник Стимсон уговорил-таки Монкаду.
Монкада получил изрядную мзду и обещание, что американцы сделают его
следующим после Диаса президентом Никарагуа (американцы это обещание
сдержали), в правительство Диаса ввели 6 человек Монкады. Монкада
договорился, что его солдаты сдадут оружие войскам США и каждый получит за
винтовку новый костюм и 10 долларов.
12 мая 1927 года силы Монкады капитулировали. Но тут произошло нечто
неожиданное. Один генерал отказался сложить оружие. Именно этот генерал
носил фамилию Сандино.
2. Сандино
Полностью этого человека звали Аугусто Сесар Сандино Кальдерон. Папа у него
был, видимо, с претензиями – раз назвал сына, как римского императора –
Цезарем Августом. У папы – Грегорио Сандино – была небольшая кофейная
плантация. Денег у семьи хватало, чтобы маленький Аугусто посещал школу, но
после школы приходилось подрабатывать на ферме. Родился Аугусто то ли в
1895, то ли в 1893 году – то есть как раз тогда, когда к власти пришел
Селайя. Времена были относительно стабильные – и Аугусто даже проучился
несколько лет в гимназии в городе Гранада. Но окончить гимназию не
пришлось: отец женился во второй раз, пошли дети – Сократес, Асунсьон,
Зоила, – всю эту кучу малышей надо было кормить.
Аугусто Сесар Сандино – хоть он позже и прославился как непобедимый генерал
– никогда не был профессиональным военным. Не было у него военного
образования, и даже среднее было неполным. Правда, он жадно, запоем читал –
но это уже другое.
Впервые о Сандино услышали, когда он организовал у себя дома, в городке
Никиноомо (департамент Масая), торгово-потребительский кооператив. Это было
время владычества “клана Чаморро”, крестьяне массами разорялись – и
кооператив помог таким же малоземельным семьям Никиноомо, как семья
Сандино, устоять на ногах. Но оказалось, что кооператив мешал перекупщикам
– торговцам из Гранады, связанным с “кланом Чаморро”. К тому же, это был
“дурной пример”. В Никиноомо прислали генерала Монкаду (да-да, того самого)
– и генерал разогнал кооператив. Так впервые встретились Монкада и Сандино.
Но Монкада в те годы уже мечтал стать президентом. Он вербовал, где мог,
сторонников, искал (покупал) союзников. Сандино, чье имя уже пользовалось
популярностью во всем департаменте, обратил на себя внимание Монкады. Тот
пригласил Сандино на вечеринку, где под песни и гитары, за столом,
уставленным бутылками со знаменитым никарагуанским ликером “касуса”,
предложил Сандино “забыть все плохое” и начать работать на него, Монкаду.
Сандино был мрачен. Тогда Монкада приволок откуда-то перепуганную
тринадцатилетнюю девчонку и с пафосом возгласил:
- Эту красавицу, эту жемчужину, эту соперницу богинь я приготовил для себя.
Но я хочу, чтобы мы стали друзьями навеки, чтобы ты проводил мою политику в
департаменте Масая – и потому я с радостью отдаю ее тебе! Бери, она твоя!
Публика разразилась аплодисментами. Девчушка заревела.
Дальше произошла знаменитая сцена. Молодой Сандино вытащил у генерала
Монкады из-за пояса пистолет и закричал:
- Ну ты, старый развратник! Эта девочка – символ нашей страны, Никарагуа! И
не ты, и никто другой над ней не надругается!
Сандино схватил девушку за руку и, держа генерала под прицелом, отвел к
своей лошади. Затем выкинул пистолет (чтобы не обвинили в хищении
армейского имущества) и ускакал с девушкой в ближайший женский монастырь.
Генерал Монкада был так потрясен, что даже не снарядил погоню.
Сандино подумал, что теперь ему надо держаться подальше от Монкады. Думал
он правильно: однажды в баре наемный убийца попытался застрелить его.
Сандино спасла случайность. После этого он поклялся не брать в рот ни капли
спиртного.
Он отправился бродить по стране, поменял много профессий, а в 1923-м уехал
в соседний Гондурас. Там, в порту Ла Сейба Сандино познакомился и
подружился с Густаво Алеманом Боланьосом – лучшим прозаиком Никарагуа,
политэмигрантом. Из Гондураса Сандино переехал в Гватемалу, где недолго
проработал механиком в мастерских “Юнайтед фрут”. Затем перебрался в
Мексику, где устроился на работу в американскую нефтяную компанию
“Уастека”. В Мексике Сандино познакомился с другими эмигрантами из
Центральной Америки – в том числе настроенными довольно радикально.
Жизнь в Мексике сильно отличалась от жизни в крошечных центрально-
американских республиках. В 1917 году в Мексике завершилась революция,
крестьяне получили землю, у власти стояло довольно-таки прогрессивное
правительство. Страна быстро развивалась экономически. Политическая жизнь
била ключом. За полтора года, что Сандино провел в Мексике, там успел
вспыхнуть и был подавлен реакционный мятеж, власти поссорились с
католической церковью и приняли “нефтяной закон”, ударивший по
североамериканским нефтяным компаниям. В стране активно действовали
профсоюзы (Сандино тут же вступил в профсоюз и стал его активистом) и в
немалом количестве водились совершенно экзотические личности, которых в
Никарагуа нельзя было сыскать днем с огнем – социалисты, коммунисты и
анархо-синдикалисты. Сандино часами просиживал в профсоюзной библиотеке,
читал книги, журналы и газеты. Там Сандино узнал много интересного.
Например, что непобедимая вроде бы американская армия так и не смогла
справиться во время Мексиканской революции с партизанскими отрядами Панчо
Вильи. А также что “социалист”, “анархист” и “коммунист” – это не
ругательства, вроде слова “богохульник”, а наименования членов разных
партий, приверженцев различных политических течений.
В мае 1926 года, услышав о восстании против Чаморро в Никарагуа, Сандино
возвращается на родину. То, что он обнаруживает дома, его потрясает. Работу
найти нигде никакую нельзя. Люди в тропической стране умирают от голода.
Наконец Сандино завербовывается на золотые прииски Сан-Альбино (на границе
с Гондурасом), принадлежащие американской фирме. У Сан-Альбино – зловещая
слава: условия труда и жизни там адские, люди мрут как мухи.
Сандино подговаривает рабочих поднять восстание. “Иначе мы все здесь
подохнем”, – повторяет он как заклинание. Это веский аргумент. Но нужно
оружие. Одного из рабочих, Антонио Марина, посылают через границу, в
Гондурас, с уже добытым золотом. Гондурасская пограничная стража известна
продажностью, хотя никто еще не слышал, чтобы она продавала собственное
оружие. Но вскоре Марин возвращается и привозит 15 винтовок и несколько сот
патронов. Сандино, тем временем, обучил товарищей искусству изготовления
ручных гранат из кожаных мешков и динамита, которым пользуются на прииске.
19 октября 1926 года Сандино поднимает восстание. Рабочие взрывают прииск и
уходят в горы. 2 ноября отряд из 30 человек принимает первый бой с
правительственными войсками. Солдат было 200. Партизаны отступают, но все
остаются живы.
Сандино основывает в горах департамента Новая Сеговия партизанскую базу и
называет ее “Эль Чипоте” (на местном диалекте это значит “Сильный удар”).
Сандино отправляется на каноэ с шестью помощниками в Пуэрто-Кабесас – к
Сакасе, за оружием и инструкциями.
Но Сакаса отфутболивает Сандино к генералу Монкаде, своему “министру
обороны”. Монкада, конечно, не забыл, кто такой Сандино, и оружия не дал.
Не было бы счастья, да несчастье помогло. Как раз американцы блокировали
Пуэрто-Кабесас с моря и потребовали от Сакасы “очистить город”. Сакаса и
его люди пустились в бега – и много чего бросили по дороге. В том числе и
оружие. Сандино нагрузил подобранным оружием (40 винтовок и 7 тысяч
патронов) каноэ и на веслах повез груз в Новую Сеговию.
Поглядев на Сакасу и Монкаду, Сандино разочаровался в вождях
античаморровского восстания, либералах. Позже он вспоминал: “Консерваторы и
либералы – одинаковые прохвосты, трусы и предатели, не способные руководить
мужественным народом... Именно тогда я понял, что у нашего народа нет
достойных его руководителей и что нужны новые люди”.
Вскоре отряд Сандино вырос до 300 человек, затем – до 800, причем из
пехотинцев они стали кавалеристами. После целой серии успешных боев с
американской морской пехотой имя Сандино становится популярным среди
повстанцев.
В апреле 1927 года правительственные войска и “маринерз” окружили отряд
генерала Монкады. Тот обратился за помощью к Сандино. “Если вы срочно не
поддержите армию, то именно вы будете нести ответственность за катастрофу”,
– написал Монкада. Сандино со своими 800 всадниками прорвал окружение и
отбросил противника. Монкада на радостях произвел Сандино в генералы.
Но следующим шагом Монкады было издание приказа, ограничивавшего
численность отдельных войсковых групп 300 бойцами и запрещавшего переход из
одной части в другую. У Сандино было 800 бойцов – и почти каждый день к
нему приходили новые, в том числе из других повстанческий отрядов: Сандино
становился легендой.
Однако все бойцы Сандино отказались переходить под чье-либо еще
командование. С этого момента они стали именовать себя “сандинистами”,
подчеркивая тем самым, что они отличаются от других повстанцев-либералов.
Тогда Монкада отдал приказ отряду Сандино расквартироваться в городе Боако
и ждать там прибытия штаба Монкады. Коварство замысла было в том, что
Боако, вопреки тому, что сообщил сандинистам Монкада, вовсе не был занят
повстанцами, а контролировался правительственными войсками. Монкада
надеялся, что ничего не подозревавшие сандинисты попадут под огонь
правительственных войск – и будут уничтожены. Но Сандино в ловушку не
попал, он закрепился у города, рассредоточил свои силы и, действительно,
стал ждать Монкаду.
А Монкада тем временем сговорился с американцами и капитулировал. Сандино,
как мы помним, отказался сложить оружие. Монкада попытался его уговорить.
Между Сандино и Монкадой произошел исторический разговор:
- Кто вас сделал генералом? – спросил Монкада.
- Назначили – вы. А сделали – мои товарищи по борьбе, сеньор. Так что я
своим званием не обязан ни оккупантам, ни предателям!
В день капитуляции либералов Сандино выпустил воззвание (“циркуляр”) ко
всем местным властям всех департаментов Никарагуа. Рассказав о
предательстве Монкады за шаг до победы (“Либеральная армия насчитывала 7
тысяч хорошо вооруженных бойцов, а правительственная – немногим более
тысячи человек, думавших уже не о борьбе, а о дезертирстве”), Сандино
завершил воззвание такими словами: “Я не сложу оружие, даже если это
сделают все. Лучше я погибну с теми немногими, кто остался со мной. Лучше
умереть в борьбе, чем жить в рабстве”.
Сандинисты подняли черно-красное знамя. Эти цвета значили: “Свободная
родина или смерть!”. Через 30 лет, на Кубе, Фидель Кастро выберет то же
знамя.
Так началась эта беспримерная история – успешная война небольшого отряда
партизан против собственного правительства и 12-тысячного корпуса
американской армии одновременно.
3. Генерал свободных людей
Внешность у Сандино была самая незавидная. Был он маленький, худенький, с
некрасивым лицом метиса – как у большинства крестьян Никарагуа, в жилах
Сандино текла преимущественно индейская кровь. Аристократические роды
Латинской Америки любят подчеркивать свое расовое превосходство над
простолюдинами – вот, мол, посмотрите на мое лицо: ничего индейского, чисто
европейский профиль. Европейская внешность – это гарантия древности рода,
гарантия того, что перед вами – не выскочка, не внезапно разбогатевший
каким-то сомнительным способом нувориш.
Сандино, напротив, гордился своей внешностью и своим происхождением. “Я
никарагуанец и горжусь тем, что в моих жилах течет кровь американских
индейцев”, – писал он в 1927 году в “Политическом манифесте”. В том же
“Манифесте” были еще более удивительные и смелые для тогдашней Никарагуа
строки: “Я городской рабочий, ремесленник, но мои стремления
общенациональны, мой идеал – обладать правом на свободу и правом требовать
справедливости, даже если для завоевания этого потребуется пролить и свою и
чужую кровь. Олигархия, эти гуси из грязной лужи, скажут, что я плебей. И
пусть. Я горжусь тем, что вышел из среды угнетенных, ведь именно они – душа
и честь нашего народа”.
Сандино начал свою войну в очень неблагоприятной ситуации. Его силы были
распылены. С самим Сандино было 100 человек (и только 60 винтовок), еще 100
человек, с которыми он мог легко связаться, были сосредоточены в городе
Эстели. Остальные сандинисты оказались отсечены от него частями Монкады,
Диаса и американской морской пехотой.
Поэтому сначала ни новое правительство, ни американцы не восприняли Сандино
всерьез. Они послали 400 “маринерз” и 200 национальных гвардейцев для того,
чтобы принудить Сандино сдаться. Экспедицией руководил капитан морской
пехоты США Хатфилд.
Хатфилд прибыл со своим отрядом в город Окоталь и направил оттуда Сандино
ультиматум с требованием в 48 часов сложить оружие. Он предполагал, что
Сандино попытается бежать из страны, и потому предупредил: в этом случае за
голову Сандино будет назначена награда и он никогда не сможет вернуться в
Никарагуа.
Сандино, однако, не собирался бежать. Со своими 100 бойцами и 60 винтовками
он решил штурмовать Окоталь. Утром 16 июля отряд Сандино подошел к городу и
атаковал его. Бой длился 15 часов. Сандино взял Окоталь.
Американцы в Манагуа были так взбешены поражением, что послали самолеты
разбомбить Окоталь. Американская авиация атаковала город и устроила
настоящую охоту за крестьянами на окрестных полях. 300 мирных жителей – в
основном женщин и детей – было убито и еще 100 человек ранено. Уцелевшие
мужчины Окоталя вступили в отряд Сандино: мстить “гринго”.
Естественно, бомбардировка Окоталя не прибавила американцам популярности.
Наоборот – все больше и больше людей приходило к Сандино: он был
единственным, кто сражался с “гринго”.
В Латинской Америке, где обиды помнят долго, не забыли расправу над
Окоталем до сих пор. И никогда не забывали. 30 лет спустя аргентинец
Грегорио Сельсер в книге “Маленькая сумасшедшая армия” написал: “Один из
самых первых случаев применения военной авиации против мирных жителей был в
Никарагуа – за 8 лет до того, как Муссолини стал практиковаться в стрельбе
с воздуха по беззащитным абиссинцам, и за 10 лет до того, как летчики
гитлеровской эскадрильи “Кондор” превратили в развалины Гернику”.
Так, отчаянной атакой 16 июля 1927 года начал Сандино свою семилетнюю войну
с 8-тысячным корпусом правительственной армии и “национальной гвардии” и 12-
тысячным корпусом американской морской пехоты. У американцев к тому же было
на вооружении 30 самолетов – по тем временам это была огромная сила: во
всем мире насчитывалось не более 600 боевых самолетов.
Сандино быстро понял, что успешно воевать по канонам “большой войны” он не
сможет, – американцы и сильнее, и лучше обучены правилам ведения
позиционной войны. Сандино попробовал свои силы в позиционной войне в бою у
Лас-Флорес. Там сандинистам пришлось отступить, потеряв 60 человек. Это
было самое крупное поражения Сандино за все 7 лет боев.
Тогда Сандино сознательно перешел к тактике крестьянской сельской войны –
то есть к герилье (партизанской войне). Обнаружив, что Сандино не хочет
воевать “по правилам”, американцы расстроились: тактике противопартизанских
действий они в те времена еще не были обучены. Тогда они провозгласили
(устами госсекретаря США Келлога) Сандино “бандитом”, а его отряд – “шайкой
разбойников”. По требованию “гринго”, архиепископ Манагуа Лосано-и-Ортега и
епископ Гранады Рейес-и-Вальядарес объявили с амвонов об отлучении от
церкви Сандино, сандинистов и всех, кто к ним присоединится. Последствия
были прямо противоположны тем, на которые рассчитывали янки: тысячи людей,
прежде ничего не знавших о Сандино, узнали о его существовании.
В сентябре 1927 года Сандино объявил о создании Армии защитников
национальной независимости Никарагуа – со своими знаменем, девизом,
печатью, гимном, воинскими званиями и Уставом.
В этом Уставе специально подчеркивалось, что целью Армии является изгнание
янки, восстановление полного суверенитета Никарагуа и избрание законного,
независимого от США правительства. Командование Армией осуществляет Главный
штаб, все бойцы Армии – добровольцы и не получают никакого жалованья, им
“запрещается наносить ущерб мирным крестьянам, но разрешается облагать
принудительными налогами местных и иностранных капиталистов”. Командирам
Армии защитников национальной независимости Никарагуа строжайше запрещалось
вступать в тайные переговоры с противником. Этот Устав подписало около 1
тысячи бойцов – так выросла армия Сандино.
Сандино разделил Армию на колонны численностью от 50 до нескольких сот
бойцов. У каждой колонны было свое задание и свой оперативный район.
Сандино разделил территорию, фактически контролируемую его армией, на 4
зоны, в каждой из которых были сформированы органы революционной власти.
Все вместе контролируемые партизанами районы назывались “Лас-Сеговиас”, то
есть “Сеговии”. Власти были вынуждены объявить на осадном положении зону
деятельности партизан: департаменты Новая Сеговия, Эстели, Хинотега и
Матагальпа, а также часть провинций Селайя и Кабо-Грасиас-а-Дьос. Это было
ни много ни мало, как четверть всей территории Никарагуа. К декабрю 1932
года сандинисты контролировали уже свыше половины территории страны.
Сандино и его Армия быстро превратились в живую легенду. Неоднократно
распространявшиеся правительством и янки сообщения о гибели Сандино и
разгроме его “банд” каждый раз оказывались вымыслом. Однажды такое
сообщение о гибели Сандино было даже спровоцировано самим Сандино: в начале
1928 года, когда американцы развернули крупное наступление на партизанскую
базу “Эль Чипоте”, окружили там штаб Сандино и принялись ежедневно бомбить
базу, Сандино распространил слух о своей смерти и инсценировал собственные
похороны. Американцы приостановили наступление на суше и принялись
безостановочно атаковать базу с воздуха – они полагали, что сандинисты,
деморализованные гибелью своего вождя и беспрерывными авианалетами, скоро
сами сдадутся.
А Сандино тем временем оставив на позициях чучела, вывел своих людей через
джунгли из “Эль Чипоте”. Когда “гринго” ворвались в “Эль Чипоте”, они
обнаружили, что база пуста. Через несколько дней им пришлось срочно
эвакуироваться с базы – пришло сообщение, что Сандино захватил город Сан-
Рафаэль-дель-Норте. Но когда “маринерз” ворвались в Сан-Рафаэль,
сандинистов там уже не было: они оставались в городе ровно столько времени,
сколько было нужно для того, чтобы захватить и вывезти оружие из местного
арсенала.
Вообще, Сандино постоянно ставил “гринго” в тупик. Американцы, например,
хорошо знали, что в тропических джунглях ночью воевать невозможно – тьма
кромешная, никакие опознавательные знаки не видны, а если стрелять на
глазок, по вспышкам выстрелов – наверняка перебьешь кучу своих.
Однако Сандино благополучно разгромил посреди ночи лагерь “маринерз” на
реке Коко, не оставив на месте боя ни одного убитого партизана. Американцам
не пришло в голову, что Сандино приказал своим людям перед боем раздеться
догола и выкупаться в реке. Света звезд и вспышек выстрелов вполне хватило
для того, чтобы голые блестящие партизаны уверенно различали друг друга в
бою. Так, без потерь, небольшой отряд голых сандинистов, вооруженных одними
мачете и пистолетами, полностью уничтожил втрое превосходящее их по
численности подразделение морских пехотинцев, захватил ружья, патроны,
пулеметы, гранаты и карту с планом антипартизанских операций.
Вскоре в армию Сандино стали приходить не только никарагуанцы, но и другие
латиноамериканцы. Чем шире распространялась слава Сандино – тем больше
находилось в Латинской Америке людей, которые приходили к мысли, что
погибнуть в горах чужой страны, сражаясь с “гринго” за ее свободу, куда
достойнее, чем прозябать у себя на родине. Многие из таких людей скоро
выбились в командиры в армии Сандино.
Колумбиец Рубен Ардилья Гомес вместо того, чтобы поступить у себя дома в
Боготе в университет, уехал в 18 лет в Никарагуа – к Сандино. Самое
интересное, что он ни от кого своих планов дома не скрывал. Мать Рубена,
прощаясь с сыном, обливалась слезами, но затею благословила: “Поезжай.
Отомсти “гринго” за нас”. “За нас” – это значило: за колумбийцев. “Гринго”
к тому времени устроили целых семь интервенций в Колумбию и даже
организовали сепаратистский мятеж на севере страны, оттяпав от Колумбии
департамент Панама – Колумбия не давала разрешения на аренду земли под
канал, а карманное государство Панама было сразу на все согласно. У
сандинистов Рубен Ардилья дослужился до лейтенанта и стал адьютантом
Сандино.
Из Доминиканской Республики приехал негр Грегорио Урбано Хильберт. К тому
времени он уже был знаменит на родине: в 1917 году Грегорио организовал
сопротивление высадке американской морской пехоты в порту Сан-Педро-де-
Мекорис недалеко от столицы. После оккупации острова янки Хильберт ушел в
горы, но был в конце концов арестован и приговорен к смерти. Президент США
Вудро Вильсон заменил смертный приговор пожизненным заключением. Имя
Хильберта стало символом сопротивления оккупации, по всей Доминиканской
Республике развернулось движение за его освобождение. Кончилось тем, что
американцы плюнули – и в октябре 1922 года выпустили Грегорио на свободу.
Он вынужден был уехать с родного острова на Кубу – и вернулся домой только
после эвакуации американских войск, в 1926 году. Хильберт начинает издавать
оппозиционную газету – и вскоре попадает за это в тюрьму. Правительству
Орасио Васкеса, большого друга США, вообще не нравился этот оппозиционер
Хильберт. А Хильберту не нравилось правительство Васкеса, занимавшееся
преимущественно разворовыванием национальной казны. Завершилось
противостояние тем, что однажды Хильберт предпринял вооруженную попытку
освободить из тюрьмы своего друга Хулио Арсено, также известного
оппозиционера. Попытка не удалась, в перестрелке с солдатами Хильберт был
ранен. Он ушел в подполье, отлеживался, лечил раны. За это время до
Доминиканской Республики дошли сведения о партизанской борьбе в Никарагуа.
Выздоровев, Грегорио Урбано Хильберт отправился к Сандино. В повстанческой
армии он дослужился до капитана, стал одним из ближайших помощников
Сандино.
Из Гватемалы к Сандино пробрался Мануэль Мариа Хирон Руано. Это был
высокообразованный и талантливый человек. Американский корреспондент
Карлтон Билс, побывавший в лагере сандинистов, писал потом с удивлением:
“Хирон разбирается в литературе, искусстве и международных отношениях куда
лучше, чем командующий вооруженными силами США в Никарагуа генерал Феланд”.
Очень быстро Хирон достужился в повстанческой армии до генерала и возглавил
Главный штаб армии Сандино. Смерть Хирона была трагической случайностью: он
заразился в джунглях амебиазом. Измученного амебными дизентерией и
гепатитом генерала партизаны решили переправить в Гондурас – для лечения.
На границе Хирон был схвачен американскими солдатами и расстрелян.
Из Гондураса пришел к Сандино индеец Хуан Пабло Умансор. Высокий, худой,
молчаливый человек с грустными глазами, он умел передвигаться совершенно
бесшумно и незаметно появляться и исчезать – в том числе и в тылу врага. О
нечеловеческой смелости Умансора среди партизан ходили легенды. Этот индеец
тоже станет генералом армии Сандино – и погибнет вместе со своим
командиром.
А вот не менее интересный случай – Густаво Мачадо из Венесуэлы. Родился в
очень богатой семье, получил прекрасное образование в Сорбонне. Еще до
Сорбонны Густаво прославился как лидер и организатор студентов, гимназистов
и школьников. Власти заметили и оценили таланты Густаво: 15-летнего
паренька посадили в тюрьму и выпустили только через год. Тюрьма малолетнего
Густаво не исправила – и спустя 4 года он примет активное участие в
вооруженном восстании против диктатора Хуана Висенте Гомеса, американского
ставленика. Восстание будет подавлено, Мачадо эмигрирует в Европу (вот так
и попадают в Сорбонну!), потом приедет на Кубу, вступит там в подполье в
компартию. К Сандино он приедет продолжать свою давнюю войну с “гринго” –
не получилось в 1919-м в Венесуэле, получится в Никарагуа. Мачадо ждет
большое будущее: на родине он побывает и парламентарием, и
политзаключенным, а в 1958-м даже возглавит Компартию Венесуэлы.
Еще один пример – сальвадорец Хосе Аугусто Фарабундо Марти. Выходец из
богатой помещичьей семьи, получил юридическое образование в Университете
Сан-Сальвадора. Лидер студенческого движения. Полученную по наследству
землю раздал бесплатно батракам и арендаторам. Еще в университете Аугусто
стал марксистом – и потом, когда он в повстанческой армии дорастет до
должности личного секретаря Сандино, Фарабундо Марти попытается “совратить”
в марксизм и Сандино. Споры у них были долгими и отчаянными. Судя по всему,
многие из разговоров с Фарабундо Марти у Сандино в голове застряло. Но от
принципа беспартийности своего движения Сандино отказаться не захотел. Не
захотел он отказаться и от идеи “правительства национального примирения”
после изгнания из Никарагуа янки. Кончилось все тем, что генерал и
секретарь поссорились. “Из-за своей политической близорукости ты погубишь и
себя, и свою революцию!” – с горечью выкрикнул один Аугусто другому – и
уехал к себе в Сальвадор.
В Сальвадоре Фарабундо Марти ни мало ни много создал Коммунистическую
партию – и партия как-то сразу и успешно пошла в гору. Даже на
президентских выборах в 1931 году победил поддерживавшийся коммунистами
кандидат Артуро Араухо. Но в декабре 1931 года в стране произошел переворот
и к власти пришел диктатор Эрнандес Мартинес, поклонник Гитлера и
Муссолини. Фарабундо Марти арестовали. Он объявил голодовку, голодал 21
день – и все эти дни диктатуре приходилось разгонять в столице массовые
демонстрации в его защиту. Наконец, диктатор Мартинес не выдержал – и
освободил Фарабундо Марти из тюрьмы. Но тут же выслал из страны. А уже в
январе 1932 года в Сальвадоре началось восстание против диктатуры,
подготовленное коммунистами – и Фарабундо Марти нелегально вернулся на
родину. Это было первое в Латинской Америке коммунистическое восстание.
Повстанцы подошли к столице – и тогда диктатор Мартинес обратился за
военной поддержкой к США, Канаде и Великобритании. Те откликнулись – и
восстание было потоплено в крови. 20 тысяч человек было расстреляно. Среди
них – и Фарабундо Марти. Но когда в конце 70-х в Сальвадоре началась
партизанская война, крупнейшая организация герильерос взяла себе название
Народные силы освобождения имени Фарабундо Марти. А когда в 1980-м все
партизанские армии Сальвадора объединились, они приняли название Фронт
национального освобождения имени Фарабундо Марти...
Вообще, армия Сандино состояла, конечно, из людей неординарных. Ординарные
в такую самоубийственную затею лезть боялись.
Армию Сандино называли иногда “армией детей”. У Сандино было очень много
бойцов-подростков. Взрослые усталые крестьяне сплошь и рядом хоть и
сочувствовали Сандино, но воевать не стремились – семью надо кормить, да и
вообще “плетью обуха не перешибешь”. А 12–14-летние мальчишки семьями еще
не обзавелись, да и насчет плети и обуха они не были так уверены.
Первым таким бойцом был индейский мальчуган всего лишь 9 лет от роду.
Несколько недель по тропам, видным только индейцам, шел он сквозь джунгли в
лагерь Сандино. Принес продукты партизанам и потребовал ружье и пули,
“чтобы убивать бандитов”. Сандино называл его “чико-омбре” (мальчик-
мужчина). Этот Чико-омбре участвовал в 36 боях, выучился у партизан
грамоте, стал всеобщим любимцем.
Таких “чико-омбре” было много. Лучшим снайпером у сандинистов был 12-летний
Хосе Кастильо. Сначала он был разведчиком, но в бою у Тельпанека был ранен
в ногу и охромел. Тогда Хосе стал снайпером.
Подростки приходили даже из-за границы. Прославившийся храбростью “чико-
омбре” Хуан Альберто Родригес пробрался к Сандино из Гондураса. Ему тогда
было 12 лет. Сандино пытался отправить мальчишку домой, но ничего не вышло.
Тот сам раздобыл себе оружие, убив морского пехотинца – и доказал таким
образом свое право быть партизаном.
Еще армию Сандино звали “армией поэтов”. Любимым занятием сандинистов было
соревнование в чтении стихов Рубена Дарио. Дарио – это гений, гордость
маленькой Никарагуа. Рубен Дарио был великий новатор, в начале ХХ века он
изменил лицо не только никарагуанской, не только латиноамериканской, но
вообще всей испаноязычной поэзии. Пабло Неруда писал: “Без Дарио
латиноамериканцы вообще не умели бы говорить”.
Сандино любил стихи Дарио до безумия – и считал, что должен всех ознакомить
с ними. Когда герильерос занимали селение или город, обязательным элементом
пропаганды было чтение стихов Рубена Дарио.
Особенно любили сандинисты, понятно, те стихи Дарио, которые были
официально запрещены, – за “подрывную направленность”. Например,
“Рузвельту”:
США, вот в грядущем
захватчик прямой
простодушной Америки нашей, туземной по крови...
Ты прогресс выдаешь за болезнь вроде тифа,
нашу жизнь за пожар выдаешь,
уверяешь, что, пули свои рассылая,
ты готовишь грядущее.
Ложь!
Можно представить себе, с каким злорадным удовольствием декламировали
сандинисты финальные строки этого стихотворения:
Берегись Испанской Америки нашей – недаром на воле
бродит множество львят, порожденных Испании львом.
Надо было бы, Рузвельт, по милости господа бога,
звероловом быть лучшим тебе, да и лучшим стрелком,
чтобы нас удержать в ваших лапах железных.
Правда, вам все подвластно, но все же неподвластен вам бог!
У сандинистов были “лучшие чтецы” такого-то стихотворения и “лучшие чтецы”
такого-то. Выходил один – и читал стихотворение Дарио, посвященное Хуану
Рамону Хименесу с такими вот горькими строками:
Иль нас отдадут свирепым варварам в мученье?
Заставят нас – миллионы – учить английскую речь?
Иль будем платить слезами за жалкое наше терпенье?
Иль нету рыцарей храбрых, чтоб нашу честь сберечь?
Потом выходил другой партизан – и читал пламенное стихотворение “Лев”:
Народ разбил свои оковы вековые;
всесильный, как поток, и мощный, как титан.
Бастилию он сжег; пожары роковые
поет труба; сигнал к спасенью мира дан.
Рыча и прядая, спускается с высот
лев – Революция, как ветер очищенья,
и щерит пасть свою и гривою трясет.
Впрочем, сам Сандино больше всего любил декламировать “Литанию Господу
нашему Дон-Кихоту”:
Царь славных идальго, печальных властитель,
исполненный мощи сновидец-воитель,
увенчанный шлемом мечты золотым;
на свете никем еще не побежденный,
фантазии светлым щитом охраненный.
Ты сердцем – копьем необорным – храним.
Похоже, Сандино чувствовал какое-то внутреннее родство между собой и Дон-
Кихотом. Это замечали и другие. Американец Леджен Камминс, когда захочет
уязвить в своей книге об интервенции США в Никарагуа лидера сандинистов,
назовет его “Дон-Кихотом на осле”. А спустя 40 лет тот же образ – образ Дон-
Кихота – придет на ум Че Геваре, когда он, оправляясь в свою последнюю
герилью в Боливию, напишет в прощальном письме: “Мои ноги уже чувствуют
бока Росинанта...”
Не сумев разгромить и тем более “поймать” Сандино, оккупанты стали делать
одну ошибку за другой. Отчаявшийся посланник США в Манагуа Эберхард даже
предложил Вашингтону официально объявить сандинистам войну – после этого
можно было ввести в Никарагуа хоть 100, хоть 200 тысяч солдат.
Госдепартамент обдумал это предложение и ответил: объявлять Сандино войну
нельзя, потому что это означает признание сандинистов воюющей стороной, а
не “бандитами”.
Американцы перешли к тактике “выжженной земли” в партизанских районах. По
малейшему подозрению в сочувствии к Сандино людей расстреливали. В северных
районах крестьянам отрубали руки – чтобы они не могли держать оружие.
Только за первый год боев американцы полностью сожгли и разрушили 70 сел.
Измотанные в боях, постоянно терпящие поражение, в атмосфере всеобщей
ненависти “маринерз” постепенно теряли человеческий облик, превращались в
садистов. В 1933 году тогдашний президент Никарагуа Сакаса передаст США
длинный список задокументированных военных преступлений американских солдат
– с просьбой “хоть кого-то наказать”, чтобы успокоить общественное мнение в
Никарагуа. Американцы никого, естественно, не наказали.
В списке Сакасы были такие, например, имена и факты:
Лейтенант морской пехоты Мак-Дональд. Сжег заживо в Сан-Рафаэле-дель-Норте
вместе с домом семью из 8 человек, в том числе 6 детей;
Лейтенант Стюарт. Расстрелял из пулемета в Ла Конкордии 23-летнего Эдуардо
Сентено; у живого еще Сентено отрезал уши и привязал к хвосту своей лошади
– как трофей;
Лейтенант Ли. У крестьянина Сантоса Лопеса отобрал пятимесячного ребенка,
побросил младенца в воздух и “поймал” на штык. У крестьянки Мануэлы Гарсия
отнял двухмесячную девочку и, схватив за ножки, разорвал пополам;
Рядовой Фелипон. В Сан-Рафаэле-дель-Норте утопил годовалого мальчика только
за то, что того звали Аугусто, как Сандино. В селении Ла Пинтада ножом
вспорол грудь 12-летнему подростку, вырвал у него сердце – и бросил
собакам;
Рядовой Мартин. Застрелил в Манагуа пятилетнего ребенка – просто так, для
развлечения. (Впрочем, рядовой Мартин недолго прожил после этого. Сосед
убитого мальчика, 12-летний Дуино, выследил Мартина и однажды в ресторане,
на глазах у всех, убил ударом в грудь заточкой. Весь ресторан сделал вид,
что ничего не произошло и никто ничего не видел. Дуино ушел в горы, к
сандинистам.)
В результате армия Сандино выросла до 2 тысяч человек и до конца боев,
несмотря на потери, численность ее не снижалась. Партизан было бы еще
больше – их ограничивала нехватка оружия и боеприпасов.
Американцы объявили за голову Сандино награду в 100 тысяч долларов.
Предателей среди партизан не нашлось.
“Маринерз” и “национальная гвардия” обычно не брали пленных. Но вскоре от
простого расстрела они перешли к изощренным вариантам казни. Например,
“корте де кумбо” – пленного привязывали к дереву и затем сильным ударом
мачете сносили верхушку черепа; “корте де чалеко” – пленному отрубали обе
руки, вспарывали живот, а затем отрубали голову; “корте де блумер” –
пленному отрубали руки и ноги и оставляли умирать от потери крови.
Сначала Сандино отпускал пленных (не таскать же их за собой!), но, узнав о
зверских казнях своих товарищей, приказал пленных расстреливать. Он
провозгласил также своим врагом все американские компании и их служащих.
Потери американцев резко возросли. Среди них началась паника.
Никогда раньше в Никарагуа американские компании не трогали. Венесуэльский
генерал Рафаэль де Ногалес, наблюдавший как-то войну между либералами и
консерваторами в Никарагуа, обратил внимание, как тщательно воюющие стороны
старались не навредить своими действиями американской “Куямель фрут
компани”. Баржи с бананами “Куямель фрут” спокойно пересекали линию фронта,
рабочих с плантаций “Куямель” ни одна из сторон не призывала в армию...
Сандино эту традицию нарушил. В городе Кабо-Грасиас-а-Дьос он разрушил,
сжег и взорвал все имущество американских фирм, а заодно и частные владения
американцев. 17 высокопоставленных служащих “Юнайтед фрут” и “Стимшип
компани” были расстреляны. Сандино полностью разгромил рудники и
лесозаготовки американских компаний “Фрайберг мэхогани”, “Менгал компани”,
“Брэгменс блафф ламбер компани”, “Отис мануфекчуринг” и других. Американцы
побежали из Никарагуа. Командование было вынуждено оттянуть часть
“маринерз” из зоны боев в глубь страны – для охраны американской
собственности.
Но это не помогло. В начале октября 1932 года колонна сандинистов под
командованием генерала Умансора развернула наступление на Манагуа и
захватила город Сан-Франсиско-дель-Каринсеро в трех часах пути от столицы.
В Сан-Франсиско, на берегу озера Манагуа, многие американцы (в том числе и
офицеры морской пехоты) скупили дома и участки – и превратили город в
курорт. Теперь они всего этого лишились.
США явно проигрывали необъявленную войну.
А тут еще стали нарастать внешнеполитические проблемы. О Сандино с
восторгом писали в европейских газетах. Анри Барбюс назвал его “генералом
свободных людей”, Ромен Роллан – “героем”. Во всей Латинской Америке
прославляли Сандино. Когда в 1928 году новоизбранный президент США Гувер
совершал поездку по странам Латинской Америки, его везде встречали
многочисленные демонстрации солидарности с сандинистами, а в Аргентине на
Гувера даже было совершено покушение.
В самих США все больше людей протестовало против войны в Никарагуа.
Всеамериканская антиимпериалистическая лига пикетировала Белый дом, требуя
вывести из Никарагуа войска. Правительство посадило в тюрьму 107 членов
Лиги, но протесты не прекращались. Возник даже “Чрезвычайный комитет по
обсуждению политики США в Никарагуа”.
В крупнейших газетах и журналах обозреватели язвительно спрашивали
правительство: а что это мы делаем в Никрагуа? Известный политический
обозреватель Хейвуд Браун прославился статьей, в которой издевательски
осведомлялся, почему правительство посылает войска для “защиты американской
собственности” в Никарагуа, но не посылает в Монако? – ведь в казино Монако
американцы теряют гораздо больше собственности. И если в Никарагуа
“маринерз” для того, чтобы ловить “бандитов”, то зачем ездить так далеко? –
Чикаго гораздо ближе.
Наконец, в Сенате США подняли вопрос, почему правительство ведет в
Никарагуа боевые действия, в то время как ре | |
