|
Реферат: Тарханы в творчестве Михаила Лермонтова (Литература : русская)
В Тарханы, к стоявшему на полугоре усадебному дому в какой-то день
зимы 1814/15 года подъехал дальний московский обоз. Вместе с Елизаветой
Алексеевной Арсеньевой вернулись в Тарханы из Москвы молодые супруги
Лермонтовы, Юрий Петрович и Мария Михайловна. Они привезли с собой
родившегося в Москве в ночь со второго на третье октября 1814 года своего
сына. Открылась тарханская лермонтовская хроника.
Лермонтов часто в своих произведениях вспоминал Тарханы. Вот так
вспомнился ему далекий родной край:
И вижу я себя ребенком; и кругом
Родные все места: высокий барский дом
И сад с разрушенной теплицей;
Зеленой сетью трав подернут спящий пруд,
А за прудом село дымится — и встают
Вдали туманы над полями.
В аллею темную вхожу я; сквозь кусты
Глядит вечерний луч, и желтые листы
Шумят под робкими шагами.
Край лермонтовского детства — Тарханы, Их легко узнать в этих строках
и сейчас.
Войти в стоящий на полугоре усадебный дом, в котором помещается
теперь лермонтовский музей, подняться по внутренней деревянной лестнице на
второй этаж и через две лермонтовские комнаты выйти на большой балкон — и
вот оно, это село, старые Тарханы, современное Лермонтове, дымится в
утренний час за прудом, который во влажных осоках, поросший тростником,
камышом и рогозом лег в извилистые берега, дремлет, не отошедший от ночного
сна.
Самый роскошный вид на Большой пруд и на село открывался со стороны
барской усадьбы. В усадьбе же самое высокое место принадлежало господскому
дому, а в нем—комнатам в мезонине. В них с 1818 года жил Лермонтов. Все
окна этих комнат обращены на запад,на пруд и село.
Рядом со входящей на дамбу дорожкой, направо, — место «беседки
тайной», которая действительно «на склоне гор»: возле нее обрывается
бугристая аллея, идущая сверху, от дома. Вот стихи Лермонтова, еще ранние,
написанные в 1828 году:
На склоне гор, близ вод, прохожий, зрел ли ты
Беседку тайную, где грустные мечты
Сидят задумавшись? Над ними свод акаций:
Там некогда стоял алтарь и муз и граций,
И куст прелестных роз, взлелеянных весной.
Там некогда, кругом черемухи млечной
Струя свой аромат, шумя, с прибрежной ивой
Шутил подчас зефир и резвый и игривый.
Там некогда моя последняя любовь
Питала сердце мне и волновала кровь!..
Я, прохожий, вхожу к «алтарю и муз и граций». Круглая площадка,
посреди — куст. Через сирень, липы, желтую акацию видно, как рябит пруд.
Площадка в самом деле «близ вод».
«С прибрежной ивой шутил подчас зефир». Он и опять шутит – перебирает
распущенные к воде ивовые пряди. Черемухи здесь сейчас нет, весной не
пробегают сладкие, душноватые струи ее весеннего дыхания.
По краям круговой дорожки, которая обходит около розового куста,
крепко вцепились жгучие стебли ежевики, ягоды светятся на солнце вишневым
огнем.
Жива и живет природа — и оживает здесь, «близ вод», где «свод акаций»
и «прибрежная ива», юношеский лермонтовский стих, его легкая грусть.
От «беседки тайной» полукружьем идет дальше прибрежная дорожка,
обсаженная у воды ветлами; их легкая зелень пронизана солнцем. От Большого
пруда дорожка круто сворачивает в заросль и тут останавливается перед
мостом, который стоит на плотине, закрывающей воды другого пруда, затихшего
в овраге, — Малого. Правая его сторона вплотную прилегает к сельским садам,
она поросла тальником, по весне покрывается незабудками, а к Иванову дню
зарастает плакун-травой, той, которая, по народному поверью, всем травам
трава. На левой стороне — музейная усадьба. Впереди, над овражной
кустарниковой чащей, очень высоко поставлена плотина. Она держит еще один
пруд—Барский, или Верхний. Здесь много старинных прудов.
За мостом поднимается холм, заросший синеватой полынью. Это хорошо
известное в ранней лермонтовской биографии место. На вершине холма два
больших круга, вырытые один против другого, — «траншеи». Здесь в ребяческих
играх Лермонтов воображал себя, верно, полководцем, освободителем,
великодушным победителем...
На зеленых берегах Большого пруда с весны до осени и на льду зимой
вместе с деревенскими мальчишками предавался забавам юный Лермонтов. Здесь
же, на льду Большого пруда, он видел жаркие кулачные баталии местных
любителей померяться силой и удалью. Троюродный брат поэта Аким Павлович
Шан-Гирей, с которым Лермонтов дружил с детских лет, писал в своих
мемуарах: «У бабушки (Е. А. Арсеньевой) были три сада, большой пруд перед
домом, а за прудом роща; летом простору вдоволь. Зимой... на пруду мы
разбивались на два стана и перекидывались снежными комьями; на плотине с
сердечным замиранием смотре ли, как православный люд, стена на стену (тогда
еще не было запрету), сходились на кулачки. И я помню, как расплакался
Мишель, когда Василий-садовник выбрался из свалки с губой, рассеченной до
крови» 3.
Впоследствии Лермонтову, наверное, виделись с детства знакомые
картины, и особенно волнующая—начало кулачного боя. В «Песне про купца
Калашникова» она вылилась в такие яркие строки:
Как сходилися, собиралися
Удалые бойцы московские
На Москву-реку, на кулачный бой,
Разгуляться для праздника, потешиться
И выходит удалой Кирибеевич,
Царю в пояс молча кланяется,
Скидает с могучих плеч шубу бархатную,
Подпершися в бок рукою правою,
Поправляет другой шапку алую,
Ожидает он себе противника
Вдруг толпа раздалась в обе стороны—
И выходит Степан Парамонович,
Молодой купец, удалой боец,
По прозванию Калашников.
Поклонился прежде царю грозному,
После белому Кремлю да святым церквам,
А потом всему народу русскому.
Горят ечи его соколиные,
На опричника смотрит пристально.
Супротив него он становится,
Боевые рукавицы натягивает,
Могутные плечи распрямливает
Да кудряву бороду поглаживает.
Кстати сказать, фамилию для главного героя поэт взял также тарханскую:
здесь проживали Калашниковы—его современники. Возможно, кто-либо из
Калашниковых участвовал в кулачном бое в Тарханах в 1836 году. Устроителем
его был сам Лермонтов. О том в 1881 году П. А. Висковатый узнал от 80-
летней тарханской крестьянки Апрафены Петровны Ускоковой. «...А билися на
первом снеге, — рассказывала она. —Место-то оцепили веревкой—и много нашло
народу;а супротивник сына моего прямо по груди-то и треснул, так, .значит,
кровь пошла. Мой-то осерчал, да и его как хватит—с ног сшиб. Михаил Юрьевич
кричит: «Будет! Будет, еще убьет!»
Нетрудно заметить сходство рассказа крестьянки с описанием центральной
сцены «Песни»:
Размахнулся тогда Кирибеевич
И ударил впервой купца Калашникова,
И ударил его посередь груди—
Затрещала грудь молодецкая,
Пошатнулся Степан Парамонович;
На груди его широкой висел медный крест
Со святыми мощами из Киева,—
И погнулся крест и вдавился в грудь;
Как роса из-под него кровь закапала;
И подумал Степан Парамонович:
«Чему быть суждено, то и сбудется;
Постою за правду до последнева!»
Изловчился он, приготовился,
Собрался со всею силою
И ударил своего ненавистника
Прямо в левый висок со всего плеча.
И опричник молодой застонал слегка,
Закачался, упал замертво;
Повалился он на холодный снег .
За плотиной, справа, где глубокий сырой овраг, бочаги и ржавцы, в ту
пору, когда порозовеет от утренних лучей вода, снимется пролежавший на
травах и влажной земле туман, снимется, разрыхлится, поплывет, цепляясь за
кусты и ветлы, низко продымит над полями.
Посмотришь в противоположную сторону. За вязами и кленами,
отгороженный гривой ставших по гребню сосен, там южный скат горы; к пруду и
дороге он порос яблонями и вишнями. В откос горы уступом вошла втесанная в
грунт ровная площадка. Средний сад — «сад с разрушенной теплицей». Площадка
— место этой старой теплицы.
Где прилегающий к дому парк сходит к пруду, там, по спускам, «аллеи
темные». В них сумеречно, прохладно. В вечерние зори здесь повиснет
рассыпчатая волна янтарного света и станет понемногу гаснуть в лиственных
тенях. Осенью на дорожки упадет желтый лист: восковой — клена, пильчатый —
вяза, медный — дубовый и будет лежать, пахнуть горечью, шуметь под шагами.
Значит, с четырех лет с утра и до вечера, зимой и летом, день за днем
и год за годом ротные Тарханы простирались во всем своем великолепии перед
ним как на ладони. И в тихое весеннее утро, и в жаркий летний полдень, и в
ранние зимние сумерки пруд перед окнами, крестьянские избы на его берегах,
а за се-
лом — поля.
Кажется, одна и та же картина. На самом деле одна сменяет другую, и
смена бесконечна.
Вот первые лучи летнего солнца заскользили по соломенным крышам изб, и
ночной туман, закрывавший с вечера пруд, стал исчезать.
Вот потянул ветерок, поверхность воды зарябила, побежали по ней
вперегонки солнечные блики.
Вот растворились в серой дымке последние следы угасающей вечерней
зари, потемнело высокое небо, и в черном зеркале пруда зажглись лучистые
крупные звезды. А завтра весь день в нежно-голубой его чаше будут
нескончаемо плыть, не касаясь друг друга, редкие курчавые облака и, уходя,
исчезать под берегами. Если же поднять глаза, оторвать их от зеркала пруда,
то в
таком же нежно-голубом небе увидишь те же самые облака, неторопливо
уплывающие за горизонт.
А когда накроет все кругом «безгласная» и беспросветная осенняя ночь,
только слабые «дрожащие огни» лучин в окнах невидимых изб будут напоминать
о заботах их обитателей.
А когда снег повалит хлопьями и мелькающая белая сетка приблизится к
самым стеклам...А когда всю ночь будет блуждать по огромному небу полная
луна и серебристая светлая дорожка пересечет пруд, а от сельских построек
лягут черные тени...
Все тихо — полная луна
Блестит меж ветел над прудом,
И возле берега волна
С холодным резвится лучом.
Их много, неисчислимо много радующих глаз, волнующих сердце и
воображение картин. И каждая из них с детских яет врезалась в память поэта,
утешала его «в минуты трудные», напоминала о минувших годах. И нередко в
своих произведениях он обращался к милым Тарханам, создавал удивительные по
своей лаконичности и красоте целые полотна. Вот Лермонтову видится раннее
солнечное утро. В Тарханах топили печи ежедневно и до всех избах
одновременно — до работы. И если проснуться сразу после восхода, когда
барский дом еще опит, подойти к окну или пробраться на балкон, увидишь
удивительное, прекрасное зрелище:
Зеленой сетью трав подернут спящий пруд,
А за прудом село дымится — и встают
Вдали туманы над полями.
Никогда, никогда не умрет в сердце поэта дивное видение, как не умерло
все, связанное с Тарханами. Даже более. Это «царство дивное» он старательно
оберегал. Память о родных местах укрепляла его силу в единоборстве с «миром
холодным». Чтобы в этом убедиться, прочтем еще раз написанное за полтора
года до гибели стихотворение, в котором Тарханы противопоставлены
аристократической столице:
1-е января
Как часто, пестрою толпою окружен,
Когда передо мной, как будто бы сквозь сон,
При шуме музыки и пляски,
При диком шепоте затверженных речей,
Мелькают образы бездушные людей,
Приличьем стянутые маски,
Когда касаются холодных рук моих
С небрежной смелостью красавиц городских
Давно бестрепетные руки,—
Наружно погружась в их блеск и суету,
Ласкаю я в душе старинную мечту,
Погибших лет святые звуки.
И если как-нибудь на миг удастся мне
Забыться,—памятью к недавней старине
Лечу я вольной, вольной птицей;
И вижу я себя ребенком, и кругом
Родные все места: высокий барский дом
И сад с разрушенной теплицей;
Зеленой сетью трав подернут спящий пруд,
А за прудом село дымится — и встают
Вдали туманы над полями.
В аллею темную вхожу я; сквозь кусты
Глядит вечерний луч, и желтые листы
Шумят под робкими шагами.
И странная тоска теснит уж грудь мою:
Я думаю об ней, я плачу и люблю
Так царства дивного всесильный господин—
Я долгие часы просиживал один,
И память их жива поныне
Под бурей тягостных сомнений и страстей,
Как свежий островок безвредно средь морей
Цветет на влажной их пустыне.
Когда ж, опомнившись, обман я узнаю
И шум толпы людской спугнет мечту мою,
На праздник незваную гостью,
О, как мне хочется смутить веселость их
И дерзко бросить им в глаза железный стих,
Облитый горечью и злостью!..
У поэта рано проявилось чуткое отношение к природе. Из
автобиографических записок, составленных им в разное время, видно, что «с
детскихлет его душа прекрасного искала». «Шести лет уже он заглядывался на
закат, усеянный румяными облаками, и непонятно-сладостное чувство уже
волновало его душу, когда полный месяц светил в окно на его детскую
кроватку».
B 1830 гаду Лермонтов писал: «Я помню один сон; когда я был еще восьми
лет, он сильно подействовал на мою душу. В те же лета я один раз ехал в
грозу куда-то; и помню облако, которое, небольшое, как бы оторванный клочок
черного плаща, быстро неслось по небу: это так живо передо мною, как будто
вижу».
Запечатлел юный лоэт и тот .лес, который рос по оврагу, где протекала
Марарайка. В поэме «Черкесы», созданной в 1828 году на родной пензенской
земле, он писал:
Свод неба синий тих и чист;
Прохлада с речки повевает,
Прелестный запах юный лист
С весенней свежестью сливает.
Везде, кругом сгустился лес,
Повсюду тихое молчанье;
Струёй, сквозь темный свод древес
Прокравшись, дневное сиянье
Верхи и корни золотит.
Лишь ветра тихим дуновеньем
Сорван листок летит, блестит,
Смущая тишину паденьем.
Тарханский лес не исчез окончательно. От него сейчас остался небольшой
клочок на приусадебном участке В. В. Ульянова. Позади его дома, сразу за
огородом, высятся десятка два-три зеленоствольных осинок и кудрявых вязов.
Ульяновы из поколения в поколение оберегали этот лесок для своих нужд. На
месте срезанных деревьев поднималась поросль, но ее не уничтожали. Зато
всегда под рукой и новая оглобля, и жердь на изгородь, и связь под крышу, а
то и бревно в стену. Даже без черенка для вил я лопаты или без топорища в
крестьянском хозяйстве не обойтись.
На юго-восточной окраине села тоже сохранилась манящая в летний
знойный день своей прохладой кулижка, которая называется Дубовой рощей. И
хотя от той далекой поры не осталось в ней ни одного дерева, имеющего
возраст за сто и более лет, она по-прежнему напоминает о поэте. На пути к
любимым родственникам ШанчГиреям, жившим в Дшалихе (в трех верстах от
Тархан), он часто проезжал через нее и неоднократно играл здесь с дворовыми
девушками и ребятами.
Ему, видимо, хорошо запомнились старые, с надтреснувшей корой могучие
исполины. В своих произведениях Лермонтов не раз упоминал о них. В романе
«Вадим» в одном месте он говорит о «высоких полусухих дубах, с змеистыми
сучьями, странными, темными», в другом – о «маленькой поляне, уставленной
несколькими высокими дубами», в третьем – об «огромном дубе, окруженном
часто сплетенным кустарником».
В стихотворении «Пан» пятнадцатилетний Лермонтов писал:
Он учит петь меня; и я в тиши дубравы
Играю и пою, не зная жажды славы.
О дубраве, ее величии, таинственности поэт говорил также в своих
ранних произведениях: «Мой демон», «К другу», «Блистая пробегают облака» и
других.
И еще одна характерная деталь. Дубовая роща занимала небольшую
площадь, а за ней простиралась степь. Наблюдательный юноша .подметил эту
особенность и запомнил ее. С глубоким .внутренним волнением читаем мы его
стихотворение «Листок», созданное уже в 1840 году:
Дубовый листок оторвался от ветки родимой
И в степь укатился, жестокою бурей гонимый
И так говорит он: «Я бедный листочек дубовый,
До срока созрел я и вырос в отчизне суровой.
Один и без цели по свету ношуся давно я,
Засох я без тени, увял я без сна и покоя»
На востоке, примерно в трех километрах от села, виднеется еще одна
роща. Она широкой полосой пролегла от щеятотьевской до Михайловской дороги
и называется Долгой рощей. Сюда ходили тарханские ребятишки за орехами.
Много в свое время здесь было и грибов. Эту рощу также хорошо знал
Лермонтов, ибо из нее, как говорилось выше, разрешал крестьянам брать лес
на новые дома. Упоминание о ней тоже можно встретить в ряде его
стихотворений. В одном из них он свидетельствовал:
Люблю мечты моей созданье
С глазами, полными лазурного огня,
С улыбкой розовой, как молодого дня,
За рощей первое сиянье.
B летнее время солнце всходило несколько левее помещичьей усадьбы. А
зимой, когда небо покрывалось нежным багрянцем, именно из-за Долгой рощи
пробивались его первые лучи. Они заливали ярким светом мезонин барского
дома, всеми красками радуги играли на заиндевевших вежах деревьев,
искрились в снежной белизне раскинувшегося по косогору парка, отражались в
окнах крестьянских изб и шаловливыми зайчиками слепили глаза. К полудню
свисавшие с крыш сосульки начинали слезиться. И казалось, что они, словно в
какой-то волшебной сказке, издают нежно-хрустальный перезвон.
Кроме этих рощ вблизи Тархан лесов не было. Только на горизонте
виднелись небольшие перелески. А так, кругом одни поля, радовавшие
хлебопашца ранней весной дружными изумрудными всходами, а летом – полно-
весным золотистым колосом. И вместе с тем тучные черноземы приносили
горесть закрепощенному земледельцу, когда ему приходилось с утра и до
позднего вечера гнуть спину на барской ливе. Эти мотивы тоже нашли
отражение в раннем творчестве Лермонтова, который писал:
Прекрасны вы, поля земли родной,
Еще прекрасней ваши непогоды;
Зима сходна в ней с первою зимой,
Как с первыми людьми ее народы!..
Туман здесь одевает небо своды!
И степь раскинулась лиловой пеленой,
И так она свежа, и так родня с душой,
Как будто создана лишь для свободы...
Но эта степь любви моей чужда;
Но этот снег летучий, серебристый
И для страны порочной слишком чистый
Не веселит мне сердце никогда...
С крестьянами села юный Лермонтов общался постоянно. Особенно его занимали
рассказы бывалых людей, много повидавших на своем веку. Во время потешных
игр он с замиранием сердца слушал своих наставников, которые с оружием в
руках отстаивали честь и независимость России от полчищ Наполеона, не раз
смотрели смерти в лицо при защите Москвы, форсировании
Березины, взятии русскими войсками Парижа.
Под впечатлением всего услышанного Лермонтов в 1830 или 1831 году
создает стихотворение «Поле Бородина». Повествование в нем ведется от
первого лица – непосредственного участника знаменитого сражения.
Причем делится своими воспоминаниями не офицер и не какой-то
"начальствующий чин", а рядовой солдат – артиллерист. С ним Лермонтов мог
близко познакомиться только в Тарханах, ибо в Москве, судя по дошедшим до
нашего времени источникам, подобных знакомств и встреч не было.
В этом стихотворении ощущается непосредственная передача речи самого
рассказчика, ее ритмики и даже, кажется, каких-то жестов, которые придают
ей особую выразительность. Вчитаемся в первую строфу:
Всю ночь у пушек пролежали
Мы без палаток, без огней,
Штыки вострили да шептали
Молитву родины своей.
Шумела буря до рассвета;
Я, голову подняв с лафета,
Товарищу сказал;
«Брат, слушай песню непогоды:
Она дика, как песнь свободы».
И далее:
Пробили зорю барабаны,
Восток туманный побелел,
И от врагов удар нежданный
На батарею прилетел.
И вождь сказал перед полками:
«Ребята, не Москва ль за нами?
Умремте ж под Москвой,
Как наши братья умирали».
И мы погибнуть обещали,
И клятву верности сдержали
Мы в бородинский бой...
Позже Лермонтов основательно переделал раннее стихотворение в широко
известное «Бородино».
Наступил март 1836 года. Лермонтов уехал из Тархан. Больше здесь уже и
не бывал. Прошло три года. Ссылка – за дуэль.
Уже думая о том, что если ему придется умереть, он не отказывается от
своего дела и пишет:
Но не тем холодным сном могилы…
Я б желал на веки так заснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб дыша вздымалась тихо грудь;
Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея
Про любовь мне сладкий голос пел,
Надо мной чтоб, вечно зеленея,
Темный дуб склонялся и шумел.
Посаженный здесь после смерти поэта, он шумит и склоняется у входа в
усыпальницу.
Литература:
1) Андреев-Кривич С.А. Тарханская пора. - Саратов. - 1976.
2) Арзамасцев В.П. Места, воспетые поэтом. - Саратов. - 1991.
3) Фролов П.А. Лермонтовские Тарханы. - Саратов. - 1987.
Реферат на тему: Творческая история рассказа Л.Н. Толстого "За что?"
НИЖЕГОРОДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ИМ. Н. И. ЛОБАЧЕВСКОГО
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ
КАФЕДРА РУССКОЙ КЛАССИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Дипломная работа
ТВОРЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ РАССКАЗА Л. Н. ТОЛСТОГО
“ЗА ЧТО ?” ( ДОКУМЕНТАЛЬНЫЙ ИСТОЧНИК И
ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ПОДСТУПЫ К ТЕМЕ)
Работу выполнила
студентка 5 курса
дневного отделения
Пахомова М.В.
Научный руководитель
д. ф. н., проф.
Фортунатов Н. М.
НИЖНИЙ НОВГОРОД
1998
Содержание:
Стр.
Введение
3 - 10
Глава I Роман С.В.Максимова “Сибирь и каторга”
и рассказ В.Даля “Ссыльный”
11 - 29
Глава II. Художественные параллели (статья “Николай
Палкин” и рассказ “После бала”)
30 - 35
Заключение
36 - 37
Библиография
38 - 41
Введение
В 1906 году во втором томе книги “Круг чтения” был
опубликован небольшой рассказ Л.Н.Толстого “За что?” Это
произведение заинтересовало многих критиков.Среди отечественных
исследователей можно отметить Л.Н.Большакова с его работой “Дело
Мигурских”[1],Н.Н.Гусева[2]и В.Д.Гусеву[3],
дающих наиболее подробный анализ рассказа “За что?” Имеется еще
несколько критических работ, но они представляют собой лишь
пересказ сюжета и указание на источник произведения.
”Сюжет рассказа “За что?” из времен польского восстания 30-х годов
взят из книги С.В.Максимова “Сибирь и каторга”... В рассказе,
поражающем скоплением трагических несчастий, обрушивающихся на
героев,нашли отражения реальные события жизни семьи Мигурских:
ссылка убежденного патриота,
борющегося за свободу своего отечества, на окраину России, смерть
двух детей Мигурских, неудачная попытка бежать, суд над Мигурским,
новая ссылка на вечное поселение в сибирь,куда за ним
последовала Альбина[4].
Подобный комментарий к рассказу дан в работах многих
исследователей: М. Б. Храпченко1 , М.Кондратьева2 и
К.Ломунова 3 .Оценка рассказа с точки зрения его жанровых и
художественных особенностей неоднозначна. Трудно согласиться с
утверждением , что сюжет “За что?”- это не случай, имевший место в
жизни, а форма повести, называющаяся анекдот. В.Шкловский в статье
“Очерк и анекдот”отмечает, что”рассказ представляет собой не
обработку писателем, а скорее приурочивание его к определенной
местности и фамилии, что это типичный случай использования
бродячего сюжета”4 . Очевидно, что Шкловский подразумевает под
словами “бродячий сюжет” не понятие, используемое Веселовским в
“исторической поэтике”, а всего лишь то, что Толстой не первый
заинтересовался событиями, которые легли в основу его рассказа, и
что эти реальные события могут быть воплощены как в очерке, так и в
историческом анекдоте. Однако это ни о чем не говорит. Доста-точно
сравнить рассказ Толстого с работами его предшественни-ков, как
становится ясным, что перед нами совершенно разные по жанру
произведения. Рассказ Толстого не может быть назван
очерком так же, как и авантюрным повествованием (анекдотом)
Точка зрения В.Н.Кораблева не убедительнее предыдущей,
хотя и у него, и у В.Шкловского есть нечто общее в истолковании
рассказа Толстого. В.Н.Кораблев отмечает в работе “Толстой и
славянство”: “Нелегко было писать Толстому художественное
произведение на историческую тему по данным энциклопедического
словаря Брокгауза. Задуманный Толстым роман из эпохи польского
восстания 1831 года вылился в небольшую повестушку в двадцать четыре
страницы. Исторические и историко-бытовые аксессуары в нем очень
слабы... Ничего специфически польского в повести нет, за исключением
нескольких польских имен. Сюжет повести основан на анекдоте о том,
как любящая жена-полька хочет провезти в ящике-гробу своего мужа из
места ссылки до Саратова и как эта попытка была раскрыта казаком-
конвоиром... Художественная сторона повести очень слаба”1
Во-первых, неуместен иронический тон, подвергающий сомнению
добросовестность Толстого в изучении материалов польского
восстания. Толстой, как известно, в таких случаях не ограничивался
поверхностными сведениями. То же самое можно сказать и о других его
произведениях , так или иначе связанных с историческими событиями.
Во-вторых, это не “повестушка”, а
рассказ, то есть жанр очень точно определён автором. В-третьих,
ироническое замечание об отсутствии “специфически польского” в
рассказе Толстого совершенно не учитывает ни психологическую
сторону в разработке характеров центральных героев, ни момента
творческой истории произведения. И, наконец, суровое заключение об
“очень слабой” художественной стороне рассказа тоже решительно
ничем не аргументируется. Кроме того, Кораблев считал, что интересы
Толстого к славянству и славянскому вопросу были относительно
случайны и неглубоки. Однако эти необоснованные суждения
опровергают сам рассказ и данные об использовании Толстым
исторических архивов. Дневники писателя говорят о том, что
славянский вопрос очень занимал и волновал его. Из дневников же и
переписки Толстого известно, что он прежде чем написать рассказ,
изучил большой свод специальной литературы, а, разумеется,не только
“словарь Брокгауза”, о чем иронически писал В.Н.Кораблев.
Рассказ “За что?” заинтересовал не только отечественных
исследователей, но и польских. В том же году, когда произведение
было опубликовано в России, оно появляется в Польше, в журналах
Кракова и Варшавы. Лучшим переводом на польский язык был признан
перевод Феликса Кона. Читатели Польши выражали особую благодарность
Толстому за это произведение. Глинский писал Толстому: “Большое
спасибо скажет Вам за него польский народ”1
И действительно, рассказ “За что?” быстро приобрел в Польше
популярность, в Ясную Поляну хлынул поток восторженных писем.
Польская критика, равно как и русская, отметила, что в этом
произведении “выявилось морально-политическое кредо Толстого по
польскому вопросу”1(( ,констатировалось, что естественно возникает
сравнение судьбы Альбины Мигурской, героини рассказа “За что?”, с
судьбой жен декабристов2 . Критик Ледницкий отметил, что достойным
эпиграфом к рассказу могут быть стихи из поэмы Ленартавичи
“Сибирские тени”:
Пойду за тобой сквозь вихри синие, через тишину весны и
декабрьские бури.
Пойду за тобой через кровавые испытания,
Пойду за тобой через скитальческую жизнь.
Пойду за тобой через светлые надежды.
Пойду за тобой через черное отчаяние.
Пойду за тобой через врата смерти,
Пойду за тобой через солнечность небес,
Пойду за тобой через мглы очищения,
сквозь пекло жизни и адскую вечность3 .
Трудно не согласиться с Ледницким.Через все эти испытания,
действительно,прошла Альбина Мигурская вместе со своим мужем. В
небольшом по объему рассказе Толстой
разработал глубоко трагедийную ситуацию и дал потрясающее
изображение политического строя, обрекающего людей на тяжкие
испытания и смерть.Сила воздействия произведения была такова,что
невольно вспоминались слова Толстого:надо писать так,чтобы каждый
раз,как обмакивается перо в чернильнице оставалось немного
авторской крови1 . Рассказ не мог никого оставить равнодушным.
Особого внимания заслуживает статья Б.Бялокозовича,
опубликованная в книге “Связи Л.Н.Толстого с Польшей”, по случаю
60-летия со дня смерти Л.Н.Толстого. Работая над статьей, автор
использовал мемуары друзей и близких Толстого, дневники Н.Н.Гусева
и В.Д.Гусевой, “Яснополянские записи” Д.Маковицкого. В статье
Б.Бялокозовича сообщались и новые исторические данные, связанные с
сюжетом рассказа. Так, Бялокозович использовал дневники Мигурского,
опубликованные в журнале “Польский курьер” и хранящиеся в Польше.
Б.Бялокозович справедливо утверждает, что Толстой в рассказе остро
и многоаспектно ставит вопрос:“За что?”. За что все эти несчастья
обрушиваются на неповинных поляков и на семью Мигурских? Что
скрывается за этими частными бедами и каковы их причины?
Характерно, что те же вопросы задает себе в дневниках и сам
Викентий Мигурский.
Достоверно известно, что Толстой не был знаком с его
дневниками. Вот что отметил в связи с этим Л.Большаков, изучив
множество документальных данных: ”Вчитываясь в архивные страницы,
сопоставляя почерпнутое из них с тем, что знакомо по рассказу
Л.Н.Толстого, не можешь отрешиться от мысли: писатель не только
знал исторические материалы, но и знал их во всех деталях. До того
глубоко проникал он в события прошлого, в души человеческие, до
того точно восстанавливал, “угадывал неведомое”1 Говоря иными
словами, изучая реальные события, Толстой “реконструировал”
характеры людей далекого времени, поражающие своей точностью и
правдивостью. Одно явление (изучение источников) связано у него с
другим (с глубокой психологической правдой рисуемых им лиц).
Работа Б.Бялокозовича — одна из немногих, в которых
затрагиваются вопросы творческой истории рассказа. В связи с этим
возникает необходимость подробнее исследовать не только то, как
Толстой работал над произведением, что было толчком к его напи-
санию, какие материалы и источники изучались писателем. Не менее
пристального исследования требуют к себе и художественные
произведения Толстого, которые расширяют устойчивые представления о
творческой истории рассказа и которые могут помочь глубже постичь
пути, какими писатель шел к своему рассказу.
Особого внимания в плане исследования творческой истории “За
что?” заслуживают “Сибирь и каторга” С.В.Максимова и рассказ В.Даля
“Ссыльный”.Если книга С. В. Максимова давно известна,как
источник,которым пользовался Толстой (хотя с точки зрения твор
ческой истории произведения она всё ещё недостаточно изучено),то
рассказ В. Даля нигде даже не упомянут.
Глава1.Роман С.В.Максимова”Сибирь и каторга”и рассказ
В.Даля”Ссыльный”
Проблема творческой истории произведения как аспект научных
исследований впервые была изложена Н.К.Пиксановым в 1922 году1 . В
1928 году была опубликована его монография “Творческая история
“Горя от ума”.
По мнению ученого, наиболее точное и единственное понимание
литературного произведения возможно только при изучении его
творческой истории. Творческую историю дает целостное изучение всех
“дробных материалов” (всего того, что обычно составляет содержание
“примечаний” в комментированных изданиях), “раскрытие изначальных
замыслов произведения, исследование путей и приемов их творческого
воплощения, анализ колебаний, исканий, достижений и заблуждений,
развития языка, стиля, образов, композиции, идейности, лиризма”2 .
Идея творческой истории, конечно, не исключает из изучения
окончательный текст, который является последним звеном в цепи
текстов и творческих усилий писателя. “Он не будет понят как
следует без сопоставления с ранними фазами произведения, но и все
предыдущие этапы творческого пути не будут поняты как следует без
завершительного момента”без окончательного текста”, — пишет
исследователь.
Творческую историю Н.К.Пиксанов объявил телеоло-
гической,целеустремленной, направляемой волей автора. Н.К.Пиксанов
соглашается с В.М.Жирмунским и другими литературоведами,
рассматривающими тезис о телеологии, в том, что художественные
средства в произведении подчиняются определенному заданию, которое
осуществляется художественным приемом или стилем;что понятие приёма
— понятие телеологическое, и делает вывод: “Таким образом, для
поэтики, кроме дескрипции и классификации, выдвигается третья
задача: выявить внутреннюю телеологию или мотивацию поэтических
средств и их конечного результата — поэтического произведения.
Именно не только отдельных средств и частичных приемов, но и
произведения в целом. Недостаточно установить телеологию эпитетов,
метафор, вообще мелких стилистических единиц и форм, — необходимо
воссоздать телеологию основного замысла, общую конструктивную
целесообразность, преднамеренность…Для теоретиков поэзии привычно
применить и здесь тот же прием,что и в описании и классификации, то
есть статарное изучение печатного дефинитивного поэтического
текста. Несомненно, что пристальное изучение такого текста,
соотношение его с другими произведениями того же автора, перекличка
одинаковых примет и приёмов во всех печатных текстах поэта — все
это может дать основание для угадывания
художественной телеологии, для ее реконструкции исследователем. Но
этот прием недостаточен, гадателен и сильно окрашен
субъективностью... У нас есть иной, надежный способ обнажения
художественной телеологии: изучение текстуальной и творческой
истории произведения по рукописным и печатным текстам”1
Б.В.Томашевский поверг сомнению утверждение Н.К.Пиксанова,
что изучение творческой истории может вскрывать внутреннюю
телеологию художественного произведения. По мысли Б.В.Томашевского,
внутренняя целеустремленность (телеология) художественного приема
не совпадает с личными намерениями автора, “поэтому вовсе не
намерения автора и вовсе не тот путь, которым автор дошел до
сознания произведения, дают ему смысл…Произведение создает не один
человек, а эпоха…Автор во многих отношениях яв-ляется только
орудием”2 . Исследователь полагает, что “важно не то, куда целит
автор, а куда он попадает”3 . По этим соображениям Б.В.Томашевский
отказался признать за творческой историей зна-чение
“самостоятельной научной дисциплины”. Однако, важны и намерения, и
результат труда художника. Д.С.Лихачев, например, справедливо
считает, что факт изменяемости авторского намерения не снимает
необходимости
его изучения. Отдавая должное “эпохе”, исследователь не соглашается
с утверждением Б.В.Томашевского, будто произведение создает не один
человек, а эпоха:”эпоха помимо человека ничего создать не может,
эпоха действует через человека и его намерения”1 .
Начинание Н.К.Пиксанова и разработанная им методика
творческой истории послужили стимулом и образцом для других
подобных исследований. В настоящее время книги и статьи,
посвященные данной проблеме, составляют довольно обширный свод
работ. Но очень немногие из них восстанавливают творческую историю
произведений Л.Н.Толстого.
Рассказ “За что?” был написан в 1906 году.Как уже говорилось
ранее его сюжет,заимствованный из книги С.В.Максимова
«Сибирь и каторга»,и был положен Толстым в основу рассказа .
20 января 1906 года он начал писать “За что?”, работа над
которым продолжалась до 2 марта. Дневники Толстого сохранили
следующие записи о работе над этим сюжетом. 22 января :
“Вчера и третьего дня писал рассказ из Максимова. Начало
недурно, конец скверный”2 . 30 января:”Немного продолжал
рассказ — лучше”3 . 2 февраля:”Писал “За что?” Один день
порядочно, но все не могу кончить”4 . 6 февраля:”Нынче немного
поправил “За что?” порядочно”1 .10 февраля:“Писал “За что?”
Нехорошо”2 . 18февраля:”Все исправляю “За что?”Медленно, но
становится сноснее”3 . 2 марта:”Поправлял за это время “За что?”и
отослал набирать”4 .Упоминания о работе над новым рассказом находим
так же и в письмах Толстого к младшей дочери Александре Львовне,
находившейся тогда за границей. 22 января Толстой писал ей:”Написал
маленький рассказ, который Ю.И.Игумнова переписывает, и я,
вероятно,буду еще много поправлять”5 .К этому же периоду относятся
следующие записи в “Яснополянских записках” Д.Маковицкого,
касающиеся создания рассказа. 21 января:”Лев Николаевич вынес из
кабинета толстую тетрадь в кожаном переплете и дал Ю.И.Игумновой
переписать то,что он писал “без складу и ладу”, как он сказал”6 . 22
января:“Лев Николаевич просил меня найти путь от Уральска до
Саратова. Спрашивал, надо ли переезжать реку Урал? Сколько верст
будет?”7 . Под 1 февраля Маковицкий записал следующий разговор
Толстого с С.А.Стахович:”Читали вы Максимова знаменитую книгу
“Сибирь и каторга”?Историческое описание ссылки и каторги до нового
времени.Прочтите.Какие люди ужасы делают! Животные не могут этого
делать, что правительство делает” 1 . Толстой просит Маковицкого
узнать о пределах местности, в которых происходило Польское восстание
1830 года,а также поручил написать Бодуэну де Куртенэ, чтобы тот
прислал историю восстания, написанную с польской точки зрения.
Бодуэн де Куртенэ в свою очередь попросилА.А.Шахматова
прислатьТолстому книги, которые могут ему быть полезными в работе над
начатым рассказом. 10 марта 1906 года Д.П.Маковицкий
записывает:”М.С.Сухотин привез Льву Николаевичу из Москвы книгу
Lamb`а о польском восстании 1830 года (на немецком языке).Очень
обстоятельная, но Лев Николаевич не доволен ею между прочим потому,
что автор ее был в штабе русских войск”2 .
16 марта Толстой просил гостившего в”Ясной Поляне”
Н.Е.Фельтена побывать у В.В.Стасова и прислать ему книги о польском
восстании1830 года, сказав при этом:” Надо прочесть много
книг,чтобы написать пять строк, разбросанных по всему рассказу”3 .
На другой день,17 марта, были получены книги от Бодуэна де Куртенэ,
и Толстой принялся за их чтение.
Но этого материала Толстому было недостаточно, он просит
Маковицкого найти том “Истории России” С.М.Соловьева — о разделе
Польши при Екатерине II. Маковицкий месяц спустя делает следующую
запись: ”К чаю Лев Николаевич вышел со статьею Махнацкого о
польском восстании 1830 года и прочел из нее вслух польские цитаты,
некоторые из которых,кажется, хочет поместить в “За что?” Лев
Николаевичхотел узнать,
присоединение каких областей требовали поляки в переговорах с
Константином Павловичем во время восстания…Статья Махнацкого
нравится Льву Николаевичу”1 .
В.В.Стасов лишь 14 апреля 1906 года отправил Толстому17
томов французских, немецких и польских книг о восстании 1830
года.Но Толстой к этому времени, очевидно, уже много узнал из книг,
полученных от Бодуэна де Куртенэ,поэтому 2 мая книги были
возвращены Стасову.
Корректуры “За что?” были получены Толстым около 20 апреля
1906 года. Рассказ в первом автографе имел название
“Непоправимо”,сохранившееся в копии,подвергнутой авторской
правке.Но уже во второй копии, вновь им исправленной , Толстой дает
рассказу окончательное название — “За что?”
Текст рассказа имел 15 редакций.Особых изменений в
сюжете не было.Центр внимания Толстого при переработке
расска за - углубление психологического анализа изображаемых им лиц
в связи с обличением деспотизма николаевской эпохи и, как всегда
тщательная отделка деталей.Благодаря художественному чутью,
кропотливой работе и изучению материалов, написанных с польской
точки зрения, Толстой сумел уловить специфику польской жизни и
польского восстания, понял психический склад польской нации и
особенности национального быта. Это ярко проявилось в характерах
героев рассказа . Толстой извлек из эпизода романа Максимова суть
драмы. Он в максимальной степени приблизился к действительности,
идя своим путем,создавая художественное произведение, вымысел,
который оказывается так же реален, как сама жизнь.
Сохранилось архивное дело “о скрывшемся из Уральска рядовом
1-го линейного Оренбургского батальона из поляков Винцентии
Мигурском”. Документ основывается на событиях одного дня и
некоторых сведениях о самом Мигурском. В нем содержится следующая
информация: “ Рядовой Винцентий Мигурский, римско-католического
вероисповедания, 33-х лет, рост — 2 аршина 6 вершков лицом бел,
волосом темно-рус, глаза голубые, нос средний. Поступил на службу
из дворян Царства Польского 16 февраля 1836 года. Умеет читать по-
польски и по-французски. Был осужден за принадлежность к
злоумышленным обществам и покушение на свою жизнь, за что по
резолюции главнокомандующего Действующей армией отдан в солдаты
Есть жена Альбина Висневская, детей нет”1 . Далее сообщается, что
был объявлен розыск Мигурского по всей Российской империи. Альбина
после пропажи мужа не могла выехать на родину в течение 7 месяцев,
так как местные власти не давали разрешения.Наконец, 13 июня 1840
года Альбина Мигурская уезжает в сопровождении урядника Еремина. Он
дал следующие показания: когда ехали, услышал мужской голос,
обнаружил Мигурского, прятавшегося в тарантасе, тот предлагал
деньги, пытался бежать, но его поймали мужики, ехавшие навстречу.
Мигурский сознался, что 9 ноября 1839 года хотел утопиться, но
передумал, скрывался и решил бежать.Альбину и ее служанку,
Парасковию Закжевскую, признали соучастницами преступления. После
многочисленных прошений их освобождают, и Альбина остается в
России. Мигурского же ссылают в Сибирь. Он становится рядовым 14-го
Сибирского линейного батальона, расквартированного близ Нерчинских
рудников. Альбина от-правляется за мужем. 15 лет продолжалась
солдатская каторга Мигурского в Сибири. Только в 1857 году он
получил право вернуться на родину, но вернулся Винцентий один.
Альбина умерла в Сибири от чахотки. В 40-х годах 19 века история
Мигурского стала известной со слов очевидцев
В.И.Далю. В то время он, будучи чиновником по особым поручениям при
графе Перовском, делал ревизию в Уральске ( где всвое время жил
Мигурский ). Случай этот не мог оставить Даля равнодушным. Он пишет
рассказ “Ссыльный” и включает его в цикл рассказов “Небывалое в
былом или былое в небывалом”. Впервые опубликованный в журнале
“Отечественные записки” за 1849 год,рассказ В.И.Даля представляет
собой довольно-таки сухой перечень событий, без указания имен
героев и даже места действия. Рассказ написан в форме диалога
автора и его собеседников: мы узнаем о побеге польского
заключенного и расправе над ним властей.
Чуть позже эти события стали известны и С.В.Максимову.
Он,таким образом,сначала познакомился с рассказом В.И.Даля,и только
затем - с архивными материалами о Мигурском и с воспоминаниями о
нем старожилов Нерчинска. Собранные материалы и были использованы
Максимовым в работе над эпизодом о судьбе Мигурского в романе
“Сибирь и каторга”.
Глубоко трагическую ситуацию Максимов также передал
весьма сжато и бледно. Но сюжет,благодаря ему был замечен Толстым .
Основываясь на фабуле, изложеной С.В.Максимовым он написал рассказ.
Повествование Максимова, близкое к протокольному,под пером
гениального художника превратилось в
чудесное произведение,полное громадной эстетической
силы. С.В.Максимов не даёт оценки описываемых событий, н выражае
своего отношения к ним. Он довольно обстоятельно
передает лишь события из жизни Альбины Мигурской, которая
“презрела все общественные связи, богатство и не обратила внимания
на советы родных и друзей, на невзгоды дальнего пути, на грустную
будущность и поехала в город Уральск к своему жениху”1 . Автор
повествует о том, что в ссылке у Мигурской умерли двое детей,что
именно у нее созревает план освобождения из заключения себя и мужа.
Ей доставляют письмо мужа, который якобы решил покончить с собой,
бросившись в реку. Мигурская обращается к начальству с просьбой
разрешить ей возвратиться на родину вместе с прахом детей.
Разрешение было получено. В гроб Мигурская прячет мужа .Путешествие
шло благополучно, но в Саратовской губернии казак,сопровождавший
Мигурскую, подслушал разговор супругов и доложил начальству. “В
Саратов супруги явились уже пленными... Манифест по поводу
бракосочетания покойного императора Александра II освободил
Мигурского от наказания ; его отправили не в работу, а только в
сибирские войска и поместили в Нерчинском заводе. Здесь Мигурская
заболела чахоткой и умерла”2 . Как же Толстой
достигает того, что сухое повествование становится картиной
жизни, полной драматизма, психологической правды, чрезвычайно
важной по своему общественному и художественному значению?
Толстой вводит читателя в обстановку богатой польской семьи
Ячевских,изображая дочерей пана Ячевского, Ванду и Альбину. В
рассказе Л.Н.Толстого возникает обаятельный образ Альбины,
“любимицы отца, живой, костлявой девочки, с вьющимися белокурыми
волосами и широко, как у отца, расставленными большими блестящими
голубыми глазами”1 .
Юная полячка невольно вызывает в нашей памяти один из
прекраснейших женских образов Л. Н. Толстого - Наташи Ростовой.
Используя тесты произведений, попытаемся выявить общее в характерах
Наташи Ростовой и Альбины Мигурской.
Впервые с Наташей читатель встречается на ее именинах - ей
исполнилось тринадцать лет. Альбине - пятнадцать, то есть между
героинями всего лишь два года разницы.
В описании девочек писатель неоднократно говорит об их
темпераменте, они - «живые». Возможно, для Толстого это одно из
самых важных качеств. Как истинный художник он не любит статичных
характеров. Внешняя неизменность, «стандартность» - вернейший
признак внутренней холодности и черствости, духовной инертности.
Движение же, развитие характера - это необычайная ценность для
Толстого. Он убежден, что «люди как реки» и «вода во всех
одинакая», что в каждом человеке
заложены все возможности, способности любого развития. Можно
отметить, что положительные герои Толстого
привлекательны прежде всего тем, что они способны к духовному
изменению, нравственному росту. Настроение Наташи и Альбины
меняется довольно часто, но если оно хорошее, то девочки всех
заражают своим весельем и жизнерадостностью. Альбина была всегда
«рада тому, что все были рады»1 . При одном взгляде Наташи
«хотелось смеяться самому, не зная чему»2 . Там, где были они,
царило счастье. Девочки умели быть счастливыми и делать счастливыми
других. Ведь с точки зрения Толстого все люди могут и должны быть
счастливыми. «Кто счастлив, тот прав»3 ,- писал он в своем
дневнике.
Проходит время, и перед нами уже взрослые девушки. Характеры
становятся сложнее: наряду с беззаботностью и жизнерадостностью
появляются такие черты, как самоотверженность,
героизм. Так однажды «перед зеркалом в панталонах и конфедератке
Альбина готовилась ... бежать и дома, чтобы присоединиться к
польскому войску»4 . Наташа при отъезде из Москвы, когда кругом
были французы, умоляет мать оставить ее с Пьером «Ах, желала бы я
быть мужчиной непременно осталась с вами. Ах, как это
хорошо!...Мама, позвольте, я останусь.»5 Патриотизм - неотъемлемая
черта героинь. Но не только это восхищает в девушках читателя, а
ещё и умение любить, любить без оглядки, самоотверженно. Ради
своего возлюбленного каждая готова на подвиг, на неосознанную
жертву. Сущность их жизни - любовь. Во имя нее Альбина, не
задумываясь едет за Мигурским. Наташа вся исполнена «страстным
желанием отдать себя всю»1 на то, чтобы помочь умирающему князю
Андрею. Перед своими возлюбленными девушки преклоняются. Для них
это постоянный объект восхищения. Андрей, по мнению Наташи, «очень
милый, умный, всеми уважаемый»2 . Для Альбины Мигурский был
«величайший герой и мученик, служению которому она решила посвятить
свою жизнь»3 . Мужчины же, в свою очередь, относятся к девушкам с
необыкновенной нежностью и уважением. Мигурский обращался с
Альбиной, «как с ребенком, шутил с ней, дразнил ее... она невольно
старалась делать то, что нравилось ему. Нравилось же ему все, что
она бы ни делала... Ему нравилось, как она наперегонки бегала с
прекрасным хортым(борзая собака)...нравилось, как она при малейшем
поводе заливалась заразительно звонким смехом... Нравилось,
главное,ее восторженная жизнерадостность...»4 . В душе князя Андрея
Наташа вызывает не меньшее восхищение. «Он
особенно
нежно и бережно обращался и говорил с нею. Сидя подле нее,
разговаривая с нею о самых простых и ничтожных предметах, князь
Андрей любовался на радостный блеск ее глаз и улыбки. В то время
как... она с улыбкой...танцевала в зале, он любовался в особенности
на ее робкую грацию...»1
С Наташей Ростовой мы расстаемся в 1820 году, в канун
Николина дня, именин Николая Ростова. Вся семья в сборе, все
здоровы, счасливы и полны жизненных сил.
Из неоконченного романа Л. Н. Толстого «Декабристы» мы
узнаём,что спустя несколько лет жизнь героев резко изменится. Пьер
будет помогать декабристам, участвовать в их выступлениях, и за это
его сошлют в Сибирь. А Наташа, как Екатерина Трубецкая, знавшая об
участии мужа в заговоре, станет с момента его ареста готовиться к
поездке в Сибирь. И в тот же день, когда мужа ее отправят «по
этапу», она помчиться вСибирь, чтобы разделить с ним ее горькую
участь. И так же, как и Альбина Мигурская, не задумываясь, бросит
все богатство, положение в обществе, родных. Они верят в то, что
их мужья страдают за Родину, за стремление к свободе, и значит, все
должно быть принесено им в жертву. В суровых сибирских снегах на
долю Наташи выпадет масса испытаний.
Толстой писал:«Она поехала за мужем в Сибирь только потому, что она
его любила; она не думала о том, что она может сделать для него, и
невольно делала все...а главное, была всегда
там, где он был, и больше счастья ни одна женщина не могла бы дать
своему мужу»1.
Впоследствии Толстой неоднократно возвращался к роману о
декабристах,но дальше первых глав дело не шло.Замысел же
произведения, в котором центральное место должен был занять образ
любящей женщины, готовой на жертвы, испытания ради своего мужа,
продолжал жить в душе Толстого. И этот замысел, не нашедший
окончательного воплощения ни в «Войне и мире»,ни в «Декабристах»,со
всей полнотой и мощью толстовского таланта был реализован в
рассказе «За что?».
Роман «Война и мир»,рассказ «За что?»,роман «Декаб- ристы»
выстраиваются в одну цепочку,связанную не столько событийным
планом,сколько линией духовного развития
героинь.Однако это вовсе не говорит о том,что событийный план был
для писателя менее значим,история несчастий семьи Мигурских (а в её
лице и всего польского народа) в расказе «За что?» прочно занимают
мысли Толстого.Он прямо указывает на прямого виновника этих
несчастий-русский царизм.Писатель обнажает
бесчеловечность,жестокость Николая I. Заключение выдержано в тоне
убийственного сарказма, как бы подводящего итоги всему
повествованию. “ Николай же Павлович радовался
тому, что задавил гидру революции не только в Польше, но и во всей
Европе, и гордился тем, что он не нарушил заветов русского
самодержавия и для блага русского народа удержал Польшу во власти
России. И люди в звездах и золоченых мундирах так восхваляли его за
это, что он искренно верил, что он великий человек и что жизнь его
была великим благом для человечества и особенно для русских людей,
на развращение и одурение которых были бессознательно направлены
все его силы”1 Именно такому человеку поклонялись сотни людей,
безропотно выполняя все его приказы. Один из них — герой рассказа
“За что?”казак Лифанов. Вскользь брошенному Макси- мовым замечанию,
что“ казаку удалось подслушать разговор супругов и донести ко
начальству” 2 , Толстой придал особое значение. Образ казака
Лифанова занял видное место в композиции рассказа “За что?”
Последнюю главу произведения Толстой полностью посвятил именно ему.
Писатель рассказывает о семье казака, о том, почему “ во всех своих
делах он был медлительно - твердо обстоятелен” 3 , и особенно
подробно о том, как по отдельным приметам он заподозрил недоброе и
открыл тайну Альбины. Но Толстой не ограничивается внешней стороной
поведения Лифанова. Он раскрывает и внутреннее состояни
казака, почувствовавшего, что он совершил подлое дело, выдав
несчастную женщину. По мнению Толстого, казак поступил гадко не
потому, что по натуре был недобр, а потому, что привык легко
повиноваться.У Толстого каждая деталь “ весома “, выполняет важную
функцию в обнаружении психологического состояния Лифанова .Толстой
стремился показать пробуждение истинно человеческого начала в душе
Лифанова, простого человека, который должен был почувствовать
мерзость своего поступка. Этот мотив раскаяния представляется
Толстому особо важным.
Большое внимание Л.Н.Толстой уделил сцене расправы с
восставшими поляками.В первый момент возникает представление о
том,что он строит ее на описании Максимова. Вот как эта сцена
выглядит у Максимова:
“День, назначенный для экзекуции.7 марта 1837 года, был
морозный: на площади, засыпанной снегомпоставлены были два
тысячных батальона солдат, вооруженных палками такой толщины, чтобы
три могли войти в дуло ружья... Первым повели Шокальского с
обнаженную по пояс спиною, с привязанными к прикладу ружья руками,
за которые держались два унтер-офицера. Находившийся при экзекуции
доктор заступился за собрата и, идя сзади него, шептал солдатам
бить легче, иметь сострадание:“бессилен и хвор, не выдержит...”
Последним водили Сироцинского.Подходя к рядам, крепительных капель
он не принял. Когда услышал приказ начинать, — стал говорить на
распев покаянный псалом. Слабый, исхудалый в заточении, Сироцинский
наказания не выдержал”1
Однако Толстой изменяет форму повествования. Рассказ о
наказании поляков шпицрутенами вложен Толстым в уста вымышленного
персонажа — Росоловского, который якобы сам
присутствовал при экзекуции.Толстой оживил сцену, усилил
эмоциональный колорит, приблизил ее к читателю. Росоловский
рассказывает так, что читатель зримо представляет себе ужасный
ритуал,то,что видит и чувствует рассказчик и что испытывает
слушающая Росоловского Альбина .
Этот эпизод рассказа однако заслуживает более присталь- ного
внимания.
Глава II. Художественные параллели (статья “Николай
Палкин” и рассказ “После бала”).
Эпизод, описывающий наказание пленных поляков имеет
весьма любопытную предысторию. Впервые он появился в статье
Л.Н.Толстого “Николай Палкин”, написанной в 1886 году,то есть за
двадцать лет до публикации «За что?».О подробностях жесто-кого
наказания шпицрутенами,писатель узнал, когда вместе с Н.Н.Ге-
младшим и М.А.Стаховичем шел пешком из Москвы в Ясную Поляну. На
ночлег остановились у 95-летнего солдата, который и рассказал им
эту историю. Хотя сам Толстой никогда не был свидетелем такого
наказания, рассказ произвел на него огромное впечатление. Лев
Николаевич в тот же день сделал наброски статьи в своей записной
книжке.
Статья “Николай Палкин” представляет собой диалог между
автором и солдатом, который постепенно переходит размышления
лирического героя о событиях тех лет.
Эпизоды о наказании пленных в статье “Николай Палкин” и
в рассказе “За что?” имеют много общего. Сравним их:
”Николай Палкин”(1 эпизод) “За что?” (2 эпизод)
Он рассказал о том, как водят Два батальона солдат
стояли в два
несчастного взад и вперед меж- ряда длинной улицей, у
каждого
ду рядами, как тянется и пада- солдата в руке была
гибкая палка
ет забиваемый человек на шты- такой высочайше
утвержденной
ки, как сначала видны кровя- толщины, чтобы три
только могли
ные рубцы, как они перекрещи- входить в дуло ружья.
Первым по-
ваются, как понемногу рубцы вели доктора
Шакальского. Два
сливаются, выступает и брыз- солдата вели его, а те,
которые бы-
жет кровь, как клочьями летит ли с палками, били его
по оголен-
окровавленное мясо, как оголя- ной спине, когда он
ровнялся с ни-
ются кости, как сначала еще ми. Я видел это только тогда,
ког-
кричит несчастный и как по- да он подходил к тому месту,
где я
том только охает глухо с каж- стоял. То я слышал только
дробь
дым шагом и с каждым ударом, барабана, но потом, когда
стано-
как потом затихает, и как док- вился слышан свист палок
и звук
тор...подходит и щупает пульс, ударов по телу, я знал,
что он под-
оглядывает и решает можно ли ходит. И я видел, как его
тянули за
продолжить мучения или до- ружья солдаты, и он шел,
вздраги-
дать удары потом. Того, кто не вая и поворачивая голову
то в ту,
может больше ходить, кладут то в другую сторону. И раз,
когда
на шинель и несут в госпиталь, его проводили мимо нас, я
слышал
чтобы подлечить, а потом про- как русский врач говорил
солдатам
должить избиение1 . “ Не бейте больно,
пожалейте.”
Но они все били, когда его
провели
мимо меня второй раз, он уже
не шел сам, а его
тащили. Страшно было
смотреть на его спину. Я за-
жмурился. Он упал, и его несли.
Потом повели второго. Потом
третьего, потом четвертого. Все
падали, всех уносили- одних за-
мертво, других еле живыми, и мы
все должны были стоять и смо-
треть. Продолжалось это шесть
часов2
Очевидно, что второй эпизод производит более сильное
впечатление. Как уже говорилось ранее, это достигается в первую
очередь благодаря тому, что сцена наказания передается от первого
лица.Росоловский- свидетель этих жестоких событий. Он описывает
страдания людей настолько правдоподобно, что
создается впечатление что все происходит на наших глазах.
Росоловский передает не только чужие чувства, ощущения, но и свои,
и это еще больше сближает читателя с несчастными пленными.
Изображение в первом эпизоде физических страданий уступает
по своей силе второму эпизоду. Во втором эпизоде автор описывает не
столько телесные, сколько душевные страдания. Пленники с
невероятным мужеством переносят истязания. Никто не молит о пощаде,
не кричит, не плачет, не выдает своих мучений. Яркий образец такой
стойкости и выносливости — Сироцинский. « Последнего повели самого
Сироцинского. Я давно не видал его и не узнал бы, так он постарел.
Все в морщинах бритое лицо его было бледно- зеленоватое Тело
обнаженно | |
