|
Реферат: Сны и их толкование (Оккультизм)
Сны и их толкование (Адлер)
Цель толкования сновидений состоит в том, чтобы показать больному его
подготовительную работу и упражнения, которые обычно разоблачают его как
аранжировщика своего недуга, продемонстрировать ему, как он, опираясь на
иносказательные символы и тенденциозно подобранные эпизоды, пытается
подойти к имеющимся у него проблемам с той стороны, которая позволяет ему
осуществить свое индивидуальное желание, заранее уже предопределенное его
целью фиктивного превосходства.
Мы имеем дело с древней проблемой, которую можно проследить вплоть до
колыбели человечества. Глупцы и мудрецы бились над нею, короли и нищие
хотели расширить границы своего миропонимания с помощью толкования снов.
Как возникает сновидение? Что оно собой представляет? Как расшифровать его
иероглифы? В чем его смысл? Его цель?
Египтяне, халдеи, иудеи, греки, римляне и германцы прислушивались к
руническому языку сновидений, в мифах, сказаниях нередко скрыты следы
напряженных исканий понимания снов, их толкования. Снова и снова как
заклинание повторяется мысль: сон может открыть будущее! У знаменитых
толкователей снов в Библии, Талмуде, у Геродота, Артемидора, Цицерона, в
«Песне о Нибе-лунгах» звучит убеждение: сновидение — это взгляд в будущее!
И все помыслы были направлены на то, чтобы научиться толковать сновидения и
выведать будущее. И даже сегодня желание постичь неведомое постоянно
связывается с мыслью о сновидениях. Углубленное изучение сновидений говорит
о том, что в осуществлении сновидения, равно как и всякого другого явления
душевной жизни, задействованы психические силы индивида. Но тогда сразу же
возникает вопрос, показывающий нам, что возможные перспективы пророческих
снов установить не так уж легко, что они скорее способны запутать, чем
прояснить ситуацию. Этот трудный вопрос звучит следующим образом: неужели
человеческому духу и в самом деле не дано заглянуть в будущее хотя бы в
известных пределах, если он сам участвует в создании этого будущего? Разве
догадка, которую высокопарно называют еще и «интуицией», не играет в
человеческой жизни намного более важную роль, чем это полагают иные
несведущие критики?
Объективное наблюдение позволяет получить нам здесь своеобразное
знание. Если этот вопрос ставится напрямую, то человек, как правило,
отвечает на него отрицательно. Однако не будем обращать внимания на слова и
мысли, которые выражают вслух. Если же мы обратимся к движениям, позам,
поступкам человека, то получим совершенно другой ответ. Хотя мы и отрицаем,
что можем заглянуть в будущее, весь наш образ жизни выдает наше желание с
уверенностью предсказывать будущие события, предугадывать их. Наши поступки
явно указывают на то, что мы — right or wrong — придерживаемся наших знаний
о будущем. Более того! Легко доказать, что мы вообще не могли бы
действовать, если бы собственное представление о будущих событиях — которых
мы желаем или боимся — не подстегивало бы нас, не направляло, не
останавливало и не заставляло их избегать. Мы постоянно ведем себя так, как
если бы заранее уже знали будущее, хотя и понимаем, что знать ничего не
можем.
Начнем с мелочей жизни. Когда я что-нибудь себе покупаю, я предчувствую
приятное, заранее радуюсь, предвкушаю. Зачастую только лишь эта твердая
вера в заранее прочувствованную ситуацию с ее приятными или неприятными
сторонами может заставить меня действовать или остановиться. То, что при
этом я могу заблуждаться, не может мне помешать. Или же я могу
остановиться, чтобы, одолеваемый пробудившимися сомнениями, заранее
взвесить две возможные в будущем ситуации, не приходя ни к какому решению.
Когда я лягу сегодня спать, я не буду знать, что случится завтра утром при
пробуждении, — однако я с этим считаюсь.
Но разве я действительно это знаю? Знаю так же, как то, что сейчас стою
перед вами и гово-
рю? Нет, это знание совсем другого рода. В моем сознательном мышлении его
найти нельзя, но в моих манерах, в моих поступках отчетливо видны его
следы. Русский исследователь Павлов сумел показать, что у животных, когда
они, например, ожидают определенную пищу, в желудке выделяются
соответствующие, необходимые для пищеварения вещества, как будто желудок
заранее знал, догадывался, какую еду он получит. Но это означает, что наше
тело тоже должно считаться со знанием будущего, если оно хочет
соответствовать требованиям реальности, действовать. То есть оно
проделывает подготовительную работу, как бы предчувствуя будущее. И в
последнем случае это принятие во внимание будущего также не имеет ничего
общего с осознанным знанием. Однако обсудим это! Могли бы мы действовать,
если бы своим сознанием, своим знанием настоящего должны были охватить
будущее? Разве рассуждения, критика, постоянное взвешивание всех за и
против не были бы непреодолимым препятствием для того, что, собственно
говоря, нам и необходимо, — для действия? Следовательно, наше мнимое знание
будущего должно находиться в бессознательном, должно быть недоступно
пониманию и сознательной критике. Существует широко распространенное
душевное расстройство, которое может проявляться с разной степенью тяжести
(мнительность, навязчивое раздумье, fblie de doute), где внутренняя
потребность действительно заставляет пациента безуспешно искать единственно
верный путь для утверждения своего величия, своего чувства личности.
Тягостное выяснение своей судьбы в будущем настолько усиливает
неуверенность в себе, предчувствия настолько становятся осознанными, что
следует ответный удар: невозможность разумом точно познать будущее
наполняет пациента неуверенностью в себе и сомнением, и любое его действие
нарушается из-за постоянных колебаний. Это противоречие приводит к
появлению бреда, мании, где тайная, обычно бессознательная цель будущего
выступает на передний план, совершает насилие над реальностью и со злым
умыслом склоняет сознание к невозможным допущениям, чтобы защитить больное
самосознание от промахов в совместной жизни в обществе.
То, что сознательное мышление играет в сновидениях второстепенную роль,
доказательств не требует. Большей частью молчат также и отдыхающие в это
время органы чувств, способные критически оценить ситуацию. Что
невероятного в том, что теперь ожидания, желания, опасения, которые из ядра
личности распространяются на актуальную ситуацию спящего, проявляются во
сне менее завуалированно?
Пациент, страдавший тяжелой формой табеса, со значительно ограниченной
подвижностью и чувствительностью, и сделавшийся в дальнейшем из-за болезни
слепым и глухим, был помещен в больницу. Так как не было никакой
возможности с ним объясняться, его положение оказалось в высшей степени
необычным. Когда я его увидел, он непрерывно требовал пива и покрывал некую
Анну отборной бранью. Непосредственное желание пациента и способ его
осуществления были весьма стойкими. Но если представить себе
функционирующим какой-либо из органов чувств, то становится ясным, что не
только его желание выражалось бы по-другому, но и ход его мыслей протекал
бы совсем иначе, скорректированный его положением. Таким образом, выпадение
во сне коррекционной функции психики проявляется во многих направлениях:
прежде всего в смещении поля зрения в бескрайнюю фантазию, а также в
беспрепятственном выдвижении на передний план цели. Последнее — в
противоположность бодрствованию — неизбежно ведет к усилению и
акцентированию желаний, к аналогичным по содержанию, таким же обманчивым,
но более заостренным выражениям и преувеличениям, которые, однако, опять-
таки могут ограничиваться и сдерживаться вследствие стремления спящего к
предосторожности. Хавэлок Эллис («Мир сновидений», Вюрцбург, 1911), приводя
для объяснения другие причины, также отмечает это обстоятельство.
Основываясь на воззрениях других авторов, и в вышеупомянутом случае, и при
анализе сновидений, можно считать, что вчувство-вание в реальную ситуацию
может вызвать «рационализацию» (Ницше) конечной цели и ее «логическую
интерпретацию».
Тем не менее предвосхищающая, предвидящая функция сновидений,
направляющая действия индивида, всегда вполне очевидна4, она
свидетельствует о подготовительной работе спящего в связи с его актуальным
затруднением, которая соответствует линии жизни индивида, но не common
sense, и всегда имеет своей целью самозащиту. Попробуем проследить эти
линии на одном примере. Пациентка с тяжелым страхом открытых пространств
заболела кровохарканьем и, так как была прикована к постели, не могла вести
свое торговое дело. Во сне она увидела следующее:
«Я вхожу в магазин и вижу, что девушки играют в карты».
Во всех известных мне случаях страха открытых пространств этот симптом
всегда оказывался наиболее подходящим средством для того, чтобы возложить
на других — на свое окружение, родственников, супруга, на подчиненных —
разного рода обязанности и словно царь и Бог устанавливать свои законы.
Помимо прочего, это достигается приступами страха, а также тошноты и рвоты,
благодаря чему больной приковывает к себе желанных лиц и отдаляет от себя
нежеланных. Каждый раз в таких случаях мне приходит на ум значительное
сходство с плененным римским папой, наместником Бога на земле, который,
отрекаясь как раз от своей свободы, усиливает религиозные чувства верующих,
а затем вынуждает ходить к себе на поклон вельмож («идти в Каноссу»), не
позволяя им рассчитывать на ответный визит. Сновидение приходится на тот
период, когда это взаимодействие сил было уже очевидным. Его интерпретация
лежит на поверхности. Сновидица переносится в будущую ситуацию, когда она
уже сможет встать с постели и обнаружит различные прегрешения. Вся ее
душевная жизнь проникнута убеждением того, что без нее не может быть
никакого порядка. Это убеждение она отстаивает и во всей остальной своей
жизни, каждого ставит на свое место и с невообразимой педантичностью все
исправляет. Ее неусыпная подозрительность постоянно вскрывает ошибки других
людей. Она стала такой изощренной в своем недоверии, что с большей, чем у
других, прозорливостью угадывает чужие промахи. О, она отлично знает, что
делают служащие в ее отсутствие. Она знает также, что такое мужчины, когда
они одни. Ибо «все мужчины одинаковы!». Потому-то и ее муж всегда должен
оставаться дома.
Судя по ее подготовительной работе, как только она избавится от своей
болезни легких, она непременно обнаружит множество упущении в магазине,
который расположен рядом с ее домом. Возможно даже, что там и в самом деле
играли в карты. На следующий день после того, как ей приснился сон, она под
каким-то предлогом приказала горничной принести карты и постоянно звала к
себе из магазина девушек, чтобы за ними присматривать и постоянно давать им
новые поручения. Для того чтобы осветить неясное будущее, ей нужно только
то знание, которое дает сновидение, так как оно соответствует ее цели
достижения превосходства. Ей нужно подыскать подходящие аналогии,
принципиально и буквально принять фикцию возвращения подобного,
проявившуюся также и в индивидуальном опыте. И чтобы в конечном счете после
выздоровления подтвердить свою правоту, ей надо было лишь повысить уровень
своих требований. Тогда ошибки и упущения обязательно обнаружатся.
В качестве другого примера толкования сновидений я хотел бы
воспользоваться взятым из древности сновидением поэта Симонида, которое
было описано Цицероном. Я уже обращался к нему раньше («Об учении о
сопротивлении»), когда разрабатывал свою теорию сновидений. Однажды ночью,
незадолго перед путешествием в Малую Азию, Симо-ниду приснилось, что «один
умерший, которого он с почестями похоронил, предостерег его от этого
путешествия». После этого сна Симонид прекратил свои сборы и остался дома.
Согласно нашему опыту, мы можем предположить, что Симонид боялся этого
путешествия. И он воспользовался образом умершего, который якобы был перед
ним в долгу, чтобы напугать себя и защитить, испытывая благоговейный трепет
перед могилой и предчувствуя страшный конец этого путешествия. По сообщению
рассказчика, корабль затонул — событие, которое могло задолго пригрезиться
сновидцу по аналогии с другими несчастными случаями. Если бы, впрочем,
корабль добрался до цели, кто мог бы помешать суеверным душам утверждать,
что он затонул бы, если бы Симоний не прислушался к предостерегающему
голосу и отправился на нем?
Таким образом, мы видим попытки предвосхищения во сне, решения
проблемы, подготовки того, к чему стремится сновидец в определенной
ситуации. И он попытается осуществить это теми способами, которые
соответствуют его личности, его сущности и характеру. Сновидение может
представить свершившейся одну из ожидаемых в будущем ситуаций (сон
пациентки со страхом открытых пространств), чтобы в бодрствующем состоянии
тайно или явно произвести затем ее аранжировку. Поэт Симонид испытал старое
переживание страха смерти, очевидно, для того, чтобы не ехать. Если вы
твердо усвоите, что это — переживание сновидца, его собственное
представление о власти мертвых, его собственная ситуация, в которой он
должен решить, ехать или оставаться, если вы взвесите все возможности, то
тогда у вас обязательно возникнет впечатление, что Симонид видел этот сон и
среди тысячи других образов выбрал именно этот, чтобы дать себе знак и без
всяких колебаний остаться дома. Мы можем, пожалуй, предположить, что наш
поэт остался бы дома и без этого сновидения. А наша пациентка со страхом
открытых пространств? Почему ей снится небрежность и халатность ее
прислуги? Разве здесь не очевидно такое продолжение: «Когда меня там нет,
все идет вкривь и вкось, а когда я буду здорова и снова возьму бразды
правления в свои руки, тогда уж я им всем покажу, что без меня не
обойтись». Поэтому мы можем ожидать, что эта женщина при первом же своем
появлении в магазине обнаружит всякого рода упущения и промахи, совершенные
персоналом, так как будет смотреть глазами Аргуса, чтобы подтвердить свою
идею о собственном превосходстве. Наверняка она будет права — и стало быть,
она предвидела во сне будущее. Таким образом, сновидение, подобно
характеру, чувствам, аф-
фекту, нервному симптому, аранжируется конечной целью сновидящего.
Я должен сделать здесь одно пояснение, чтобы предупредить возражение,
которое, несомненно, у многих уже на языке. Как я объясню, что сновидение
пытается воздействовать на последующие поступки в будущем, если большинство
наших снов кажутся непонятными и часто ничего не значащими? Важность этого
возражения столь очевидна, что большинство авторов искало сущность
сновидений в этих странных, неупорядоченных, непонятных явлениях, пыталось
их объяснить или же, указывая на непостижимость жизни снов, отрицало их
значимость. Шернеру, а из новых авторов Фрейду прежде всего принадлежит
заслуга в разгадывании тайны сновидений; последний, чтобы подкрепить свою
теорию сновидений, согласно которой сон представляет собой, так сказать,
погружение в детские, оставшиеся неосуществленными сексуальные желания или
— в более поздних работах — желание смерти, искал в этих непонятных
явлениях тенденциозные искажения, предполагая, что спящий, не сдерживаемый
во сне ограничениями культуры, стремится все-таки удовлетворить в фантазии
свои запретные желания. Эта точка зрения оказалась в настоящее время столь
же несостоятельной, как и теория сексуальной обусловленности нервных
болезней или нашей культурной жизни в целом. Кажущаяся непонятность
сновидений объясняется прежде всего тем обстоятельством, что сновидение не
является средством овладения будущей ситуацией, оно представляет собой
просто сопутствующее явление, отражение сил, след и доказательство того,
что тело и дух предприняли попытку предугадать, заранее предвосхитить
ситуацию, чтобы личность, но не comrnom sen-
se, спящего смогла справиться с предстоящим затруднительным положением.
Таким образом, сопутствующее движение мыслей в том же направлении, которого
требуют характер и ядро личности, выражено трудным для понимания языком, но
там, где его понимают, указывает, пусть и не явно, куда этот путь ведет.
Насколько необходимой является ясность нашего бодрствующего мышления и
языка, подготавливающих наши поступки и действия, настолько же излишней она
бывает во сне, который можно сравнить с дымом от огня, показывающим только,
куда дует ветер.
С другой стороны, однако, дым может открыть нам, что где-то есть огонь.
И кроме того, опыт может научить нас определять по дыму, какие дрова горят.
То, что остается в пепле сновидений, — это пробудившиеся чувства и эмоции,
соответствующие жизненному стилю индивида.
Если разложить кажущееся непонятным сновидение на его составные части и
показать сновидцу, что означает для него каждая отдельная часть, то при
некотором старании и проницательности возникнет ощущение, что за
сновидением скрываются силы, устремленные в одном направлении. Это
направление проявляется и в остальной жизни человека и определяется его
личностным идеалом, теми проблемами и затруднениями, которые были для него
особо чувствительными. В результате такого рассмотрения, которое, пожалуй,
можно назвать художественным, выявляется жизненная линия человека или часть
ее, мы начинаем видеть его бессознательный жизненный план, в соответствии с
которым он стремится справиться с адаптацией к жизни и своей
неуверенностью. Мы видим также те обходные пути, которые он делает, чтобы
ради сохранения чувства уверенности в себе избежать поражений. И мы можем
использовать сновидение, как и любое другое душевное явление, как саму
жизнь человека, для того, чтобы сделать вывод о его отношении к миру и
другим людям. С помощью средств личного опыта и использования обманчивого
символа в сновидении отобра--жаются все переходные моменты предвосхищения,
соответствующие заранее поставленной цели, сообразной жизненному стилю
индивида.
Это приводит нас к дальнейшему пониманию поначалу малопонятных частностей в
построении сновидений. Сновидение редко дает такие картины, в которых бы
всплывали последние события, образы настоящего — это опять-таки обусловлено
особым характером сновидца. Для решения возникшего вопроса используются,
как правило, более простые, более абстрактные, более детские символы,
нередко напоминающие наиболее выразительные — поэтические образы. Например,
чреватое риском решение замещается предстоящим школьным экзаменом, сильный
противник — старшим братом, мысль о победе — полетом ввысь, угроза —
пропастью или падением. Аффекты, проявляющиеся в сновидении, всегда
являются следствием подготовительной работы и предвосхищения, защиты от
реальной проблемы. Простота сцен сновидения — по сравнению с запутанными
жизненными ситуациями — полностью соответствует попыткам сновидца, устранив
сбивающее с толку многообразие различных сил, действующих в определенной
ситуации, найти в ней выход, следуя своей руководящей линии по аналогии с
наиболее простыми отношениями.
Непонятность сновидения связана с изложенной ранее проблемой, где мы
видели, что для защиты от определенных действии используется скрытое в
бессознательном представление о будущем. Это фундаментальное положение о
человеческом мышлении и поведении, согласно которому бессознательная
руководящая линия воплощает скрытый в бессознательном личностный идеал.Этот
личностный идеал и ведущая к нему руководящая линия содержат в себе тот же
самый материал (мысли и чувства), что и сновидение и те процессы, которые
за ним скрываются. Внутренняя потребность, являющаяся причиной того, что
душевный материал остается в бессознательном, столь сильно давит на мысли,
образы, слуховые и зрительные восприятия во сне, что они, чтобы не
подвергать опасности целостность личности, тоже остаются в бессознательном,
или лучше сказать — непонятными. То, к чему индивид, в сущности, стремится
в силу своего бессознательного личностного идеала, — это господство над
своим окружением. Если бы он понял свои сны, его честолюбивые помыслы и
поступки должны были бы отступить перед критикой со стороны бодрствующего
мышления. Но так как действительное его стремление направлено к господству,
сон должен быть непонятным. Таким образом, становится очевидным, что если
чрезмерные цели невротика удастся переместить в его сознание и там их
сгладить, то все формы нервозности перестанут быть стойкими и начнется
процесс выздоровления.
Теперь на примере выдержек из анализа сновидений одной пациентки,
лечившейся у меня по поводу раздражительности и мыслей о самоубийстве, я
хочу показать, как происходит толкование снов самим больным. Особое
внимание я хочу обратить на то, что аналогии мыслей сновидения каждый раз
проявляются в виде «как будто», с чего и начинает свой рассказ сновидица.
Затруднительное положение пациентки заключалось в том, что она влюбилась в
мужа своей сестры.
Сон про Наполеона
«Мне снилось, как будто я нахожусь в танцевальном зале, на мне
прелестное голубое платье, я мило причесана и танцую с Наполеоном.
По этому поводу мне приходит в голову следующее.
Я возвысила своего зятя до Наполеона, ведь иначе и не стоило бы
стараться отбивать его у сестры. (То есть ее невротическая сущность
направлена вовсе даже не на мужа, а на то, чтобы возвыситься над сестрой.)
Чтобы придать всей этой истории благопристойный характер, а также чтобы не
возбудить подозрения, будто бы к этому поступку меня побудила месть из-за
того, что я опоздала, я вообразила себя принцессой Луизой, выше моей
сестры, так что кажется вполне естественным, что Наполеон решает разойтись
со своей первой женой Жозефиной, чтобы взять в жены равную ему по положению
женщину.
Что касается имени Луиза, то я им давно уже пользовалась; один молодой
человек спросил однажды о моем имени, и моя коллега, зная, что имя
Леопольдина мне не нравится, сказала, что меня зовут Луизой.
Мне часто снится, что я принцесса (руководящая линия), и это —
проявление моего колоссального честолюбия, которое все время заставляет
меня во сне искать мост через пропасть, отделяющую меня от аристократов.
Кроме того, эта фантазия рассчитана на то, чтобы при пробуждении еще
болезненнее ощущать, что я выросла на чужбине, что я покинута и одинока;
мрачные чувства, которые затем мною овладевают, приводят меня в состояние,
когда я становлюсь резкой и грубой со всеми людьми.
Что же касается Наполеона, то я хочу отметить только, что раз уж я не
мужчина, то я хочу преклоняться лишь перед теми, кто более велик и
могуществен, чем остальные; впрочем, это не помешало бы мне в конце
утверждать, что Наполеон преступник. (Сны о преступниках.) Кроме того, я
могла бы только преклоняться, но не подчиняться, потому что, как это
вытекает из другого сновидения, я хотела бы держать мужчину на привязи, и
тогда... тогда мне хочется танцевать.
Танцы многое мне заменяют, поскольку музыка имеет огромное влияние на
мое настроение.
Как часто во время концерта у меня появлялось страстное желание бежать
к зятю и целоваться с ним до полусмерти.
Я не желала покориться любви, а на мой взгляд, балы и любовь связаны
между собою.
Я выбрала голубой цвет, потому что он больше всего мне идет, я была
исполнена желанием произвести хорошее впечатление на Наполеона; теперь уже
у меня появилось желание танцевать, которого прежде не было».
Можно было бы и дальше продолжать анализ этого сновидения, чтобы в
конце концов показать, что бессознательный план этой девушки проистекал
исключительно только из одного властолюбия, но с тех пор он настолько
изменился и оказался ослабленным, что она не видит больше в танце личного
унижения.
В заключение я хотел бы сказать, что сновидение представляет собой
немаловажное для поведения душевное явление, что оно, словно в зеркале,
способно отразить процессы и установки, которые нацелены на осуществление в
дальнейшем определенных поступков. Что же поэтому удивительного в том, что
душа народов во все времена с безгрешностью надындивидуального чувствования
считала сновидение знаком, указывающим будущее? Великий Гёте, соединивший в
своем творчестве, как в фокусе, все чувства человеческой души, прекрасно
изобразил в одной из своих баллад этот «взгляд в будущее» и совершающуюся в
нем подготовительную работу сновидения. Граф, возвратившийся из святых мест
в свой замок, застает его разоренным и опустошенным. Ночью он видит во сне
свадьбу карликов. А конец стихотворения таков:
Теперь захотите вы, может быть, знать,
Что далее с графом случилось?
Что в ночь ту пришлось ему увидать,
То после с ним в яве свершилось:
Веселый звук труб огласил этот дом,
Явились и гости: он стал женихом,
И свадьбу его пировали потом
Так точно, как мы торжествуем,
Как мы теперь свадьбу пируем.
Поэт достаточно ясно передает мысли сновидца о свадьбе и благословении
детей.
Реферат на тему: Суеверия, оккультизм и магия в представлениях современного человека
Суеверия, оккультизм и магия в представлениях современного человека
Кольцо змея
Белую лилию с розой,
С алою розой мы сочетаем.
Тайной пророческой грезой
Вечную метину мы обретаем.
Вещее слово скажите!
Жемчуг свой в чашу бросайте скорее!
Нашу голубку свяжите
Новыми кольцами древнего змея.
Владимир Соловьев, «Песня офитов»
ПОСЛЕДНИЕ КАТАРЫ погибли в пещере Сабарте уже в начале XIV века, когда
французский король и папа вовсю жгли на кострах тамплиеров. Как мы вскоре
увидим, новая совместная акция будет разыграна почти в точности по
альбигойским нотам. Истоки явной катарской ереси и вероятной ереси
тамплиерской затерялись в смутных веках, предшествовавших становлению
христианства. Но уже в учениях гностиков (от греческого гносис — познание)
и манихеев, смешавшихся на щедрой почве Александрии и Вавилона, где Запад и
Восток переплелись подобно змеям на жезле Гермеса — посланца богов, они
выбиваются на поверхность. Александрии с ее храмами всех религий,
бесчисленными сектами и философскими школами суждено было уподобиться
алхимическому горну, соединившему мистические устремления греков, иудеев и
египтян в фантастический сплав, легко поддающийся ковке и способный
отлиться в любую самую причудливую, форму. Когда же к гностическим и
манихейским учениям добавилось первоначальное христианство, раскаленная
масса напрочь разнесла огнеупорную кладку печи и устремилась наружу.
Алхимический метод проб и ошибок, причем без видимого посредства
«философского камня», привел к неожиданным последствиям. Вместо
долгожданной универсальной религии, которую готовы были принять не только
фараоны из эллинской династии Птолемеев, но и сменившие их цезари. Возникла
гремучая смесь вселенской ереси.
Отголоски взрыва, потрясшего христианство, мы различим не только в
квазинаучных построениях оккультизма, в учениях алхимиков, розенкрейцеров и
обрядной символике позднейших
масонов. Все без исключения области мистики, будь то альбигойский
ритуал, современное колдовское шоу или протонацистская мистика, несут на
себе выжженное клеймо герметического тигля, в котором клокотал и бился
неукротимый металл. Прежде чем взорвать хрупкие оболочки и растечься по
извивам неведомых русел, это «яйцо философов» пять веков вызревало в
Александрии — постоялом дворе ученых, мудрецов древнего мира. Гностики
взлелеяли идею вечной, невидимой и неизвестной сущности. Изначально не
способной к покою. Излучаясь и заполняя Вселенную, она творила реальности
бытия, терявшие свое совершенство по мере удаления от гипотетического
центра. Как и у прочих религиозных систем, у гностиков тоже была основная
триада. Олицетворенная абстрактными понятиями материи, демиурга и
искушения, она обнимала собой весь космос: человека, его историю и
окружающий мир. Высшие истечения, суть составные части и носители свойств
божества, назывались зонами. Распределенные на классы по символическим,
пифагорейским, законам чисел, они, подобно цветным стеклышкам в зеркалах
калейдоскопа, слагались в «плерому»—совершенный узор абсолюта, названного
«полнотой разума». Весьма характерно при этом, что гностический демиург,
или, согласно неоплатоникам, высшая сила, создавшая мир, считалась
последней и наименее совершенной эманацией такой «полноты». Отсюда присущая
миросоздателю полярность, равное сочетание света и тьмы, добра и зла, силы
и слабости. Человеческая душа рисовалась поэтому в образе пленника,
заключенного в узилище несовершенного сотканного из противоположных начал
мира. Страдающие, обремененные материей души; освободить лишь искупитель -
одна из высших ипостась божественного разума, мира и духа. Человечеству,
как творению этого духа, было предначертано порвать оковы земного,
вырваться из косного вещественного плена и вознестись к идеальной жизни.
Он и деление людей в соответствии с преобладанием в них материального или
духовного начала на классы, точнее — на касты, ибо границы мнились
изначально не нарушались. Земным существам предназначалось сгинуть во мраке
невежества, «психика предстояло возвыситься до постижения демиурга и лишь
«пневматики» — люди духа — могли узреть божественный свет. Отсюда и
трубадурская альба - песнь утреннего восхода и проснувшаяся сквозь времена
лучезарная нить: «Золотой рассвет», «Восход», «Лучезарная заря» т. д. Мы не
раз еще столкнемся» с этими символическими понятиями, как и с духовной
дискриминацией по отношении низшим кастам — порождениям) тьмы. Извращенные
толкователи, как известно, могут опорочить любую мысль. Само название
«катар», что значит по-гречески - «чистый», подразумевало духовность, но
подлинно чистимы, считались лишь «совершенно целиком отдавшие себя служению
идеалу. Впоследствии «чистыми» назовут себя люди, крайне далекие от
нравственного совершенства.
Набиравшему силу христианству пришлось вести ожесточенную борьбу с
религиозным движением гностиков, готовых с одинаковым усердием молиться
всем богам. К концу II столетия первоначальная яркость «плеромы» стала
понемногу бледнеть, образовавшийся было вакуум мгновенно заполнился
близкими к гностическим учениями неоплатонизма и манихейства. Таков был жар
бушующего в александрийском горне огня, напряжение распаленной ищущей
мысли.
Учение персидского невольника Мани, которого столь ревностно почитали
потом альбигойцы, явно недооценено историками. Оно пленяло умы и сердца
людей не столько своей экзотикой, сколько прячущейся за причудливыми
извивами мысли идеей универсальной связности всех проявлений бытия.
Манихейство наложило неизгладимый отпечаток на религиозные искания
европейцев, на их мировоззрение. Жадно вбиравшая все новые и новые
вероучения гностическая система, одновременно изощренно метафизичная и
варварски пышная, должна была распасться в силу одной лишь сложности, как
распадается, излучая свет, перегруженное нуклонами атомное ядро.
Присоединив к иудео-вавилонским и египетским воззрениям на посмертное
существование явно заимствованную из Индии идею вечного перерождения,
александрийские герметисты заложили взрывчатку в эклектическое строение,
возведённое усилиями гностиков — легендарного Симона Волхва и Меандра,
Церита и апостола Милленарийского. Но выстроенный с восточной роскошью
храм, тем не менее, уцелел и, когда после темного периода гностицизма в
Александрии возникла новая секта Василида, украсился очередными
пристройками. По сути дела это было уже не отдельное строение, а целый
город, с обособленными, но тесно примыкавшими друг к другу кварталами. Не
такой ли являлась и сама Александрия, собравшая пророков, мистиков и
чудотворцев со всего света?
Василию творчески переосмыслил идею 365 эонов или циклов творения,
называемых по-гречески «абраксакс». Цифровые значения букв, составляющих
это магическое слово, столь полюбившееся средневековым чернокнижникам дают
при их сложении 365. То же количество дней солнечного года получается при
умножении цифровых значений букв в имени персидского бога Митры — Miethras,
и в галльском названии солнца — Belenos, и в грозном имени Baal Древнего
Вавилона. Арифметические упражнения василидиан, продолжавшиеся с большим
или меньшим успехом на протяжении всей истории, вернули абстрактной идее
верховного бога первоначальный астрономический, а точнее, солярный
(солнечный) смысл, вновь уравняв утонченную теологию христианства с
эзотерическими учениями язычества. Как и Симон Волхв — его крылатый образ
запечатлен на старинных скульптурах и фресках,— Василид не гнушался
колдовством и «цирковыми» эффектами, что ничуть не мешало ему развивать
полярную доктрину гностиков. Вслед за древнеиранским пророком Заратуштрой
он учил, что материю — средоточие зла — истребит очистительное пламя, а
люди духа, достигнув совершенной зрелости, возвратятся к своему
первобытному естеству и вознесутся в блаженные сферы «полноты разума».
Отсюда и герметический принцип: «В огне обновляется природа». По иронии
судьбы инквизиция впоследствии зажгла костры для очищения еретических душ,
а не ради обновления материи.
От секты василидиан отпочковались офиты, назвавшие себя по имени змея,
искусившего человеческую праматерь и даровавшего людям плод познания. Так
был сделан существенный вклад в фундамент сатанинского храма. Дело офитов с
успехом продолжили каиниты, провозгласившие Каина, убившего брата Авеля
(символ слепой веры, по их воззрениям) первым гностиком, наказанным богом
Яхве. Противники всяческого церковного закона — антитактиты — ополчились
уже против любой религии, прославляющей бога-творца, а первые нудисты —
адамиты, объявив брак «плодом греха» и, сбросив одежды, провозгласили
свободу любви, так сказать «сексуальную революцию».
В Амстердаме есть гравюра XVII века на которой были изображены
ухмыляющиеся национальные гвардейцы, разгоняющие алебардами толпы
обнаженных фанатиков, заполнивших улицы голландской столицы.
Ничто, как мы видим, не проходит бесследно, любой спектакль
промелькнувший на мировых подмостках, находит в грядущем новых режиссеров-
постановщиков.
Масонские ложи, особенно те, что, возникли под влиянием Калиостро,
беззастенчиво переняли церемонии гностиков-иезуитов, обставлявших свои
обряды фантасмагорическими сценами, в которых участвовала женщина,
загримированная под греческую богиню Цереру или египетскую Исиду. Она
являлась из тьмы в звездном венце, с солнечным диском на темени и лунным
серпом у ног.
На гностических инталиях, хранящихся во многих музеях мира можно
видеть чуть ли не все позднейшие эмблемы алхимиков и «вольных каменщиков»;
змею, кусающую собственный хвост: астральных богинь: скрещенные циркули и
наугольник. Но вернемся к манихеям — предшественникам альбигойцев.
О подробностях жизни пророка Мани почти нет достоверных сведений, но
легенда, как водится, с лихвой заполнила зияющие провалы. Он родился, по
видимому, около 210 года н.э. в Ктесифоне, в сельце сектантов -
«крестильников», примыкавших к гностическим общинам мандеев. Воспитанный в
атмосфере мистики и фанатизма. Мани рано познакомился с экзотерическими
учениями, принимал участие в таинствах Митры и даже какое-то время был
христианским пресвитером. Черпая понемногу из различных источников, он
выработал свою христианско-гностическую доктрину и под именем Параклеита
начал проповедовать начал проповедовать новое учение при дворе персидского
царя Спора, точнее Шапура Первого. Трудно сказать насколько успешна была
миссионерская деятельность Мани. Известно лишь, что он обошел многие
города и страны, добрался до границ Индии и Китая, где познакомился с
даосами и буддийскими монахами. Скорее всего, именно в этот насыщенный
активной деятельностью период он угодил в рабство, откуда его выкупила
какая-то богатая вдова. Этот, возможно, вымышленный факт биографии так
подействовал на воображение последователей, что они прозвали своего пророка
«сыном вдовы». Вскоре так стали называться и сами секстанты. На какое-то
время Мани совершенно исчез из их поля зрения и, удалившись в пещеру,
питался одной травой. В конце царствования Шапура Первого он вновь
возвратился, в Персию, где в марте 27' был распят по наущению местных
магов. Впрочем, есть повод считать, что казнь прошла несколькими годами
позднее при Ваграме Первом. Как ни было, но последний эпизод биографии
принес мятежному проповеднику желанный ореол.
«Сыну вдовы» приписывают несколько религиозных трактатов, к сожалению
уцелевших лишь в отрывках и пересказах недругов. Наибольшей популярностью у
манихеев пользовались «Книга гигантов» и «Шахнуракано», в которых Мани
изложил, причем весьма непоследовательно, свои космогонические
представления. Так возникает вынужденное смешение частиц добра с
беспросветным истечением адской бездны. Именно смешение, потому что свет по
своей исконной природе никому не может причинить никакого вреда. Он
способен лишь парализовать смрадное и губительное дыхание тьмы присутствием
в стане врага. Вот почему, ограждая доброе и разрушая злое начало,
светоносные элементы продолжают лететь во тьму. В многочисленных
«Посланиях» Мани древнейшая зороастрийская концепция о борьбе Агурамазды и
Анхра-Майнью обрастает ярко выраженной «александрийской» плотью. «Книга
схолий» епископа Теодора вар Хони сообщает умозрительной космогонии
манихеев необходимую конкретику. Область света, оказывается, обнимает пять
основных средоточий василидианских эонов. Это «чертоги» — источники
благоуханного воздуха, прохладного ветра, ясного света, живительного тепла
и чистой воды. Им противостоят скопища полярных эонов бездны. Добро, таким
образом, персонифицируется разумом, знанием, мыслью, рассудком и волей, зло
— прямо противоположными качествами. На таких основах выстраивается
причудливое, слепленное из произвольных фрагментов «откровение от вдовьего
сына». В противоборстве основных сил некий первичный «Отец величия»
порождает «Матерь мира», которая производит первого человека, а он в свою
очередь — пятерых сыновей. Поглощенные истечениями бездны, плененные мраком
невежества, первочеловек и его сыны продолжают вести войну с адскими
силами. Семь раз — совершенное пифагорейское число — взывают они к Отцу,
который исцеляет их разум от яда и посылает на помощь «Животворящий дух» с
его пятью чадами. В очередной битве на стороне добра, таким образом,
принимают участие уже две «команды», и она заканчивается освобождением
первого человека, хотя сыновья его все еще остаются в плену. «Пятерка» духа
между тем занимается активным миросозиданием. Поубивав сынов мрака —
архонтов — и содрав с них кожу, они дали «Матери мира» материал для
построения небес. «Простирай небо, яко кожу»,— поется в одном из псалмов.
Вскоре усилиями духа на этом небе первобытных преданий запылало солнце,
появились звезды и луна. Потом родились реальные стихии — воздух, вода и
огонь.
Вспомним в этой связи египетскую богиню Нут, чье изогнутое аркой тело
сделалось усыпанной звездами твердью. По сравнению с Ветхим заветом и
александрийскими гностическими системами космогония Мани, конечно же,
выглядела достаточно неуклюже, что, однако, не отпугнуло иных
интеллектуалов, взращенных на учениях античных философов. Не станем поэтому
особенно удивляться тому, что даже такой откровенно восточной ереси удалось
столь широко распространиться на Западе, причем сразу же после победы
христианства над гностицизмом. Впрочем, едва ли здесь можно говорить о
победе, по крайней мере, о полной. Рассеянный, но не сдавшийся противник
ушел в подполье. На протяжении всей истории церкви гностические ереси
давали знать о себе волнами народного гнева. При феодализме, когда во всех
сферах духовной жизни господствовала религия, еретические учения сделались
религиозной формой выражения непримиримых классовых противоречий. Нередко
они становились идеологическим знаменем социальных движений, направленных
против существующего строя, поддерживаемого церковью. Ереси получили
распространение в крестьянской среде и некоторых городах, где охватили не
только широкие слои бюргерства, но и часть дворянства.
Гностический Иисус возвысил Адама, дав вкусить ему от «древа жизни»,
дабы уразумел человек беспросветность окружающего его мрака и увидел
дорогу к спасению.
Отсюда и основополагающие принципы манихейства: защита души от всякой
телесной скверны, самоотречение и воздержание, постепенное преодоление пут
материи и окончательное освобождение заключенной в человеке божественной
сущности. Здесь, как мы видим, Мани вплотную приблизился к индо-буддийским
представлениям о конечном слиянии освобожденной души с абсолютом.
Столь же сходны с буддийскими и налагаемые на манихеев запреты: мясо,
вино, чувственные удовольствия и т. п. Конечно, как и в других религиях, у
«сынов вдовы» был собственный внутренний круг. Поэтому внешне громоздкий и
варварски фантастичный космогонический миф может иметь и другое, более
утонченное, предназначенное для посвященных истолкование. «Матерь мира»
толкуется в этом случае уже как «душа мира», как первобытная мысль
высшего существа, как небесная софия александрийских гностиков. Она слишком
чиста и бесплотна, чтобы непосредственно соприкоснуться с материей, и
потому посылает на борьбу с тьмой свою эманацию в образе первого человека.
Когда же у него недостает сил для победы в смертельной схватке, на помощь
приходит искупитель, животворящий дух, освобождающий мысль от материального
плена. Но даже в таком «облагороженном» виде в манихействе явственно
проглядывает солнечный культ с его экстатическими мистериями в честь Митры.
Подобно тому, как буддийские монахи образом жизни и строгостью запретов
отличались от простых прихожан, последователи Мани делились на два резко
разделенных класса: «избранных» и «слушателей». Последние только
обязывались воздерживаться от идолопоклонства, лжи, волхвования и пролития
крови, тогда как жизнь «избранных» была опутана бесчисленными табу.
В соответствии с идеей полного отражения друг в друге законов земли и
неба община «избранных» строилась на принципе пятиступенчатой иерархической
пирамиды. На вершине находились «учители кротости», затем шли «сыны
видения» — епископы, «сыны разума» — пресвитеры, «сыны тайны» и аудиторы.
Августин называет 12 учителей и 72 епископа, остальных «избранных» было
также не очень много.
Культ манихеев отличался строгостью, простотой и состоял в основном из
молитв и песнопений. Это существенно облегчало тайное распространение
религии. Основная мистерия «сынов вдовы» посвящалась распятому вероучителю
и приходилась на март. Позднее, уже под влиянием христианского культа, они
справляли обряды, похожие на крещение и причащение, что еще более помогло
им приспособиться к обрядам официальной церкви.
Сектанты, спаянные строгой дисциплиной и тайными ритуалами, выступали
под знаменем изначального христианства, которое будто бы хотели
восстановить во всей его первобытной чистоте. Но римская церковь сразу же
ополчилась на раскольников, пришедших из ненавистной Персии. Кодекс,
принятый при римском императоре Феодосии Первом (379—395), наполнен
многочисленными законами против манихеев, которых преследовали по всей
империи. В конце IV века «сыны вдовы» появились в Испании и на севере
Африки. При матери византийского императора Анастасия Первого (491—518),
покровительствовавшей сектантам, манихеи распространились по всей Византии,
но последовавшие вскоре гонения заставили их уйти в подполье.
Переменив название и эмблематический язык, они покинули насиженные
места и, как некогда Мани в пещере, исчезли с глаз сильных мира сего.
Пройдут века, прежде чем в Болгарии, а затем и в Чехии появятся неведомо
откуда пришедшие богомилы — духовные предшественники катаров. Эти
наследники павликиан понесут манихейскую epecь в Ломбардию и Прованс.
Разрушение Рима и основание града небесного», как о том занудливо
говориться в Апокалипсисе, были тайной целью. Проповедники зажгли искры,
которые вспыхну через века и разгорелись вселенским пожаром. Их вещее
пророчество было подхвачено другими, расчистившими путь Реформации.
«Совершенные» альбигойцы бесстрашно шли на муки, не смея, од осквернить
себя прикосновением к оружию. Зато чешские риты смело взялись за мечи и
алебарды, когда «силы тьмы в образе инквизиторов и кнехтов «Священной
Римской империи» двинулись на них закованной в холодную сталь волной.
В XI веке ересь патаренов - разновидность богомильства - завоевывает
Италию, альбигойцы овладевают Аквитанией, зачарованной их «наукой», в
Орлеане и Флуа тоже возникают манихейские секты.
Очевидное торжество манихейства нельзя, однако, рассматривать как
очередную победу над Западом. В конце христианство тоже было привнесено в
Рим из восточных пределов империи, а учение о «сыне вдовы» вобрало в себя
космологические представления восточных натурфилософов. Противопоставления
Востока Западу и, обособление христианства изначально бессмысленно.
Главное это подготовленная к приятию его религиозная почва Вавилона, а
затем и Европы. Разве сама католическая церковь, рассматривавшая мир как
арену непрерывной борьбы бога с дьяволом, не способствовала развитию
дуализма? Разве аскетическая мораль, монашество и возникшие на святой земле
ордены не проложили дорогу одетым в черные рубища «совершенным»? Для
простого народа катары ничем не отличались от госпитальерских эмиссаров, от
нищенствующих монахов, несущих в массы незамутненное слово господне. Не
только неграмотные крестьяне, но и католические епископы, торгующие
индульгенциями и церковными должностями, не усматривали на первых порах
ничего экзотического в новой секте. Кто только не прошел по мощенным еще
римлянами дорогам Европы? Арнольдисты, вальденсы. теперь патарены.
павлипиане, катары — несть числа. Тем более что манихеи всюду проповедовали
простые, набившие оскомину истины: любовь к ближнему, аскетизм,
христианскую добродетель. Завербованного в секту неофита неторопливо и
осторожно увлекали все дальше от догматов папской церкви. Манихейские
таинства преследовали две цели: незаметно изменить стереотипные привычки и
мировоззрение новичка, а затем научить его условному языку манихеев,
требовавшему кропотливого и долгого обучения под руководством наставника.
Далеко не каждый допускался до этой ступени. Те, которые «возвращаясь
назад», так и оставались в лоне католичества, не вкусив новых таинств.
Добрые христиане и искренние сторонники «реформ», «чистоты», «упрощения»,
они шли на костер, даже не подозревая об истинной сущности инкриминируемой
им ереси. Так было, например, в Орлеане, где в 1022 году с первыми катарами
взошли на костер и их искренние приверженцы. Однако лишь «совершенные»
знали, что за разговорами о церковной реформе скрывается идея совершенно
иной, противостоящей католичеству, церкви. К XII веку в Европе уже
сформировались иерархические общины со своими епископами и даже папой,
истинным «викарием Петра», который, согласно некоторым источникам,
скрывался где-то в Боснии. Соединив полярности католицизма и манихейства,
христианский дуализм Запада с зороастрийским дуализмом Востока, катарское
учение окончательно уравняло в правах бога света, управлявшего невидимым
миром, с богом тьмы, царившим в мире видимом.
Полонив ангелов — носителей света и заключив их в темницы плоти,
Люцифер — сын темного бога — ведет борьбу с ветхозаветным Яхве, окруженным
пророками с Моисеем во главе и эфирными созданиями — Иисусом, Марией,
Иосифом, евангелистом Иоанном и прочими ангелами, принявшими человеческий
облик.
Победив орудие «князя тьмы», Иоанна Крестителя (не библейского Иоанна)
Иисус открыл через обряд духовного крещения дорогу к освобождению скованным
цепями плоти ангелам света и возвестил тем самым новую эру. Борьба света и
тьмы закончится полнейшим раскрепощением светлого начала и обособлением
обоих царств. Не вдаваясь в тонкости катарского вероучения, противоречивого
и по-разному трактуемого той или иной сектой, отметим лишь роль, которую
оно отводит Люциферу (Сатанаилу у богомилов) в мировом процессе.
Дьявол не только признается могущественной и равной богу силой, но и
его диалектической противоположностью, необходимой для самого существования
Вселенной. Мысль эта не исчезнет и не забудется, но станет некой
философской основой для утверждения люциферского культа. Однако какою
ценой! Крестовый поход против альбигойцев, инквизиционные судилища в
Испании, Фландрии и Германии огнем и мечом искоренят катарскую ересь и
вместе с тем обессмертят дуалистический сатанизм. О катарах, которые
почитали за смертный грех убийство не только человека, но и животного (за
исключением змеи), станут говорить как о кровожадных разбойниках.
Проповедовавших суровый аскетизм и половое воздержание «совершенных»
обвинят в разнузданном разврате и всяческих гнусностях. Но главное, что
поставит им в вину инквизиция, направляемая мрачными фанатиками вроде
Конрада Марбургского или Роберта Болгарина будет, конечно, служение
дьяволу. В дело пойдет полный набор мерзостей: совокупление с демонами и
оргии в альбигойских церквах, каннибальство и осквернение святынь, кровь,
зажаренные младенцы — словом все то, что не раз встретите в следственных
протоколах приговорах, освященных именем божьим.
И странное дело — клевета то окажется поразительно живучей. Измышлениям
изуверов и палачей суждено передаваться и поколения в поколение, переходить
от святош к погромщикам скрепляя страшной печатью чистейший миф.
Уже в наше время поставят по всей земле памятники безвинным мученикам,
отдавшим жизнь за убеждения и веру, какой бы она ни была, но не развеется
сгусток помоев, которыми обливали прежде чем отнять жизнь, узников
инквизиции в различных формах.
То здесь, то там пробьются из могил, отравят источник, замутят
родниковую воду человеческой памяти.
Молот ведьм
ЖРЕЦ И ЖРИЦА, колдун и ведьма — вот ключевые фигуры «Искусства»,
главные действующие лица магического круга. На эту неизменную арену они
выходят то поодиночке, то вместе и ведут свою партию при пустом либо,
напротив, набитом притихшими зрителями зале. Впрочем, театр никогда не
бывает по-настоящему пуст. Его заполняют невидимые духи, ради и с помощью
которых разыгрывается магическое действо, будь то сольный номер или дуэт.
Хронология властно втягивает нас в ренессансный период, когда Европу
захлестнула волна чародейства, докатившаяся и до новых времен, а костры, на
которых жгли ведьм, пылали с особой яростью. У «культуры внутри культуры»,
у «теневой цивилизации» колдовских пещер, повторяю, собственная хронология.
Альфред Леманн в «Иллюстрированной истории суеверий и волшебства» особо
выделяет XIII век, когда, по его мнению, произошла "полная и внезапная
перемена в отношении церкви” к самой возможности чародейства. Такая ли
полная?
Основные вехи «Черного Искусства» — института тайного, схороненного в
подземельях,— зачастую удается разглядеть лишь в отраженном свете церковной
истории. «Ведомство света» не только освещает антипод, хотя бы огнями
костров, но и побуждает его к активности. Эволюция магии и дьяволизма
неотделима от эволюции церковных представлений о сем жгучем в полном смысле
слова вопросе. Поэтому, если до отмеченного Ломанном рубежа церковь сжигала
в основном еретиков, а затем вдруг принялась и за колдунов.
Что случилось с католической церковью на переломе эпох, если она,
пребывая на вершине могущества, с такой яростью ополчилась на дьявола и его
прислужников? Ужель вправду воскрес козлоногий рогатый Пан, а некогда
загнанные в чащобы милые нимфы полчищами ведьм вернулись в опустошенные
чумой и неурожаями села и города? Судя по «Молоту ведьм», вернулись:
«Истину можно вывести из слов Кассиана: «...У нечистых духов. без
сомнения, столько же занятий, сколько и у людей. Некоторые из них, которых
простой народ называет фавнами, лесными богами, а мы — призраками и
привидениями, бывают обольстители и шутники». Европейские народы вместе со
«светом с Востока» унаследовали и экзотические суеверия, которые пали
отнюдь не на стерильную почву. Собственное языческое наследие упорно
отстаивало свои позиции. Поэтому христианство прежде всего обрушилось на
местные верования, реликты которых по сей день сохранились в повседневной
жизни людей. Сущность конфликта легко понять. Церковь боролась на первых
порах не столько с верой в злых духов, сколько с их культом, потому что
язычникам свойственно поклоняться своим божествам. Злой дух значил для них
ничуть не меньше, чем добрый. Напротив, служение враждебно настроенным
силам требовало куда большего тщания и заботы. Их приходилось ублажать,
склоняя на свою сторону обильными жертвоприношениями и лестью, тогда как
заслужить благосклонность духов света казалось куда легче. Не случайно
культ темного начала разработан намного глубже, обстоятельнее, нежели
служение силам добра. С особой наглядностью это проявилось в ламаистской
форме буддизма, где тантрическая обрядность воскрешает самые устрашающие
волхвования древнейших времён. Заклинания, магические и бальные церемонии,
наполненные жертвенной кровью чаши из черепов — все это живые примеры
необычайной устойчивой колдовских ритуалов, соединявших человека с косным,
враждебным, затаившимся миром, который следовало сначала умилостивить, а
затем организовать. поставить себе на службу. Раннее христианство занимало
по отношению к злому началу половинчатую позицию. Фактически признав его
существование и введя это положение в категорически запрет служению
Сатане — в буквальном смысле слова «врагу христианской троицы. силы души
христианин должны посвятить одному богу.
Верить и не служить? Для я редкого сознания это было постижимо. Тем
более что церьковь ухитрилась воскресить зачастую крайне диковинные обычаи.
Голенького младенца пускали по течению. Если он ухитрялся не потонут то его
объявляли законным, в противном случае роженица рисковала прослыть шлюхой.
Или, заподозренным в ведовстве связывали крестом руки и ноги, после чего
несчастных бросали в воду. Если человек шел камнем на дно, его признавали
оправданным, ибо освященная вода не могла принять грешника.
Христианизируя наиболее чтимые народом языческие праздники и обычаи,
церковь невольно подпадала под воздействие магической ауры, приобщая к
своему арсеналу откровенно колдовские заговоры и заклинания. Тому есть тьма
примеров. Приведем один, наиболее наглядный. Вот как звучит старинный,
записанный в Трире заговор, с помощью которого крестьяне пытались исцелять
лошадей:
Христос раз ехал очень скоро,
Его молодая лошадь сломала себе
ногу,
Иисус сошел и исцелил ее:
Он приложил мозг к мозгу,
Кость к кости, мясо к мясу,
Затем прикрыл листом,
И все пришло в порядок.
Рекомендация дельная, с точки зрения костоправа, хотя случай с лошадью и не
был зафиксирован составителями евангелий. Обратимся поэтому к другому
источнику — заклинанию, приведенному в рукописи Х века, принадлежавшей
капитулу Мерзе-бургского собора:
Фол и Водан пошли в лес;
Там у бальдерова коня была сломана
нога,
Заговорила ее Зингунда, сестра ее Зунна,
Заговорила ее Фруа, сестра ее Фолла,
Заговорил ее Водан, так как он это умеет.
На сломанную кость, на кровь, на члены,—
С костью кость, с кровью кровь,
С членом член, склейте, как прежде.
Историческая преемственность здесь очевидна. Произошла лишь «смена
караула». Пантеон «Старшей Эдды» расступился перед новым .победоносным
божеством. «Подобным образом,—отмечает Леманн,— в течение всех средних
веков и до наших дней сохранилось в низших классах народа (вскоре мы
увидим, что и привилегированные классы не остались тут в стороне.) древнее
искусство чародейства, как европейского, так и азиатского происхождения;
только таким образом оно и могло сохраниться. так как церковь уже давно...
считала языческую магию за диавольскую и преследовала наравне с ересью.
Кстати, клерикальная элита решилась на это далеко не сразу. В
постановлении падерборнского синода. созванного в 785 году. сказано на сей
счет весьма категорично: Кто, ослепленный диаволом, подобно язычнику, будет
верить, что кто-либо может быть ведьмой - на основании этого подлежит
смертной казни.
Если бы этим реалистическим принципом руководствовались в течение
последующего тысячелетия! Сколько ущербных садистов он мог бы обуздать!
Сколько безвинных женщин были бы спасены от позора, нечеловеческих пыток и
мученической смерти!
Мы знаем, однако, что история церкви пошла по другому пути. Более того,
разве смысл и категоричный тон постановления не указывают на то, что
несчастных ведьм к тому времени уже сожгли предостаточно? И вновь возникает
вопрос: так ли уж внезапно совершился поворот в отношении церкви к колдунам
и ведьмам?
Несмотря на то что Карл Bеликий в свое время утвердит цитированное выше
постановление, придав ему силу закона, а на собрании церковных иерархов.
состоявшемся в 900 году, главы общин призывались к борьбе с вредными
суевериями насчет всякого рода сношений человека с демонами, веру в
чародейство равно разделяли и общество, и церковь. Об этом свидетельствуют
как многочисленные магические формулы, дошедшие до нас с тех времен, так и
зафиксированные в документах случаи преследования за колдовство. Речь,
таким образом, может идти о перевороте в церковном мышлении. Некоторые
думают, будто не существует никакого ведовства писал один из виднейших
авторитетов Фома Аквинский (1225 или 1226) - но церковь доказала обратное,
и демоны существуют.
Не приходится спорить: радикальный и, главное, резкий разрыв с
падерборнским постановлением здесь налицо. За одним, может быть,
исключением. Осуждая веру в чародейство, постановление тем не менее
содержит (ссылку на дьявола — первоисточник, движущее и юридическое
начало всех живописуемых Фомой - ужасов. Не следует также не принимать во
внимание половину тысячелетия, разделяющая высказывания. Это не наполненная
пустотой бездна, но исторический процесс, в течение которого постепенно
восторжествовала новая точка зрения на побочный, в сравнении с главным —
признание дьявола,— вопрос.
«Животный магнетизм, симпатическое лечение, магия, вещие сны, призраки,
видения — все явления, ветви одного ствола, и они дают непреложно-
достоверное свидетельство в пользу того, что есть связь мировых существ,
обусловленная совершенно иным порядком вещей, нежели природа, которая
имеет своей основой законы пространства, времени и причинности, тогда как
этот иной порядок глубже, исконнее и непосредственнее, и потому на него не
распространяются самые первые и общие (благодаря своему чисто формальному
характеру) законы природы, так что время и пространство больше не разделяют
индивидуумов, и как раз на эти формы опирающиеся разобщение и изоляция
индивидуумов не ставят уже неодолимой преграды сообщению мыслей и
непосредственному воздействию воли; значит, всякие изменения происходят
здесь совсем не обычным путем: не в силу физической причинности и не по
сцеплению ее звеньев, а вызываются просто волевым актом, на особый лад
проявленным и оттого получившим силу вне пределов индивидуума».
Здесь уже не то что дьявол, но и бог не упоминается как первопричина
всего сущего, однако при самом поверхностном анализе обнаруживается, что
столп немецкой идеалистической философии середины XIX века просто-таки не
продвинулся дальше средневекового теолога. Здесь то же признание магических
явлений, их над природной, высшей сущности, примат воли над материей. Тем
более что немецкий философ признает вне пространственный и вневременной
характер всего комплекса магических чудес. Заглавие основного
шопенгауэровского труда «Мир как воля и представление» без угрызений
совести могло быть принято и в XIII веке. И если Фома ссылается в таких
случаях на провидение божье, то у Шопенгауэра оно подразумевается,
присутствует в неявном виде. Вот и все различие за 600 лет. И как | |
