|
Реферат: Теория науки Макса Вебера (Социология)
Министерство Образования РФ
Воронежский государственный университет
Факультет Компьютерных наук
Теория науки Макса Вебера
Выполнил: студент 3его курса
Шадчнев Евгений
Проверила: Верецкая Алла Ивановна
Воронеж 2002
Универсализация знания об условиях и связях
общественно объединяющих действий не только
не ведёт к их рационализации но, скорее,
наоборот. «Дикарь» знает неизмеримо больше об
экономических и социальных условиях своего
существования, чем цивилизованный человек в
обычном смысле слова.
Макс Вебер
Творчество Макса Вебера значительно и разнообразно. В целом труды Вебера
можно разделить на четыре категории:
1. Методологические исследования, критические и философские разработки.
Эти труды касаются в основном духа, объекта и методологии истории и
социологии. Они одновременно научно-исследовательские и философские и
выводят нас к философскому постижению человека в ходе истории, к
осмыслению концепции Взаимоотношений науки и практики. Главные из этих
работ включены в сборник «Очерки о теории науки».
2. Работы сугубо исторического характера: исследование о производственных
отношениях в сельском хозяйстве античной эпохи, общая история
экономики (курс лекций, прочитанный Вебером и опубликованный после его
смерти), работы, посвященные некоторым специфическим проблемам
Германии или современной Европы, например об экономическом положении
Восточной Пруссии или о Взаимоотношениях польского крестьянина и
правящих классов Германии.
3. Социологические работы о религии, начиная со знаменитой работы
«Протестантская этика и дух капитализма», в продолжение которой Вебер
написал сравнительный анализ наиболее значительных религий и
проанализировал взаимодействие экономических условий, социальных
факторов и религиозных убеждений.
4. И, наконец. главный труд Вебера – трактат по общей социологии, который
он назвал «Хозяйство и общество», - был опубликован уже после смерти
автора. Вебер продолжал работать над ним, даже заболев испанкой,
вскоре после окончания первой мировой войны.
Макс Вебер считается родоначальником современных учений о социальном
действии. Сама социология, по его глубокому убеждению, "есть наука,
стремящаяся, истолковывая, понять социальное действие и тем самым каузально
объяснить его процесс и воздействие". Вебер определяет действие (независимо
от того, проявляется ли оно вовне, например, в форме агрессии, или сокрыто
внутри субъективного мира личности, подобно претерпеванию) как такое
поведение, с которым действующий индивид или индивиды связывают субъективно
полагаемый смысл. "Социальным" действие становится только в том случае,
если по предполагаемому действующим лицом или действующими лицами смыслу
соотносится с действием других людей и ориентируется на него".
Для рассмотрения веберовской теории науки можно в качестве отправного
пункта взять классификацию типов социального поведения. Парето исходит из
антитезы: логическое – нелогическое. Что касается Вебера, то он исходит -
хотя это и не классическая форма изложения - из подразделения понятия
ценностно-рациональное (wertrational), аффективное. Или эмоциональное, и,
наконец, традиционное.
Рациональный по отношению к цели, целерациональный поступок
приблизительно соответствует “логическому” поступку Парето. Это действие
инженера, который строит мост; спекулянта, который стремиться заработать
деньги; генерала, который хочет одержать победу. Во всех этих случаях
целерациональное поведение определяется тем, что субъект ставит перед собой
ясную цель и применяет соответствующие средства для ее достижения.
Однако Вебер не утверждает, как Парето, что поступок, совершаемый с
применением неадекватных способов из-за ошибочности в знаниях,
нерационален. Целерациональность поступка определяется опытом субъекта, а
не наблюдателя. Но таким должно быть скорее определение Парето.
Рациональный по отношению к ценности, ценностно-рациональный поступок
совершил, например, немецкий социалист Лассаль, убитый на дуэли, или
капитан, который утонул, отказавшись покинуть свое судно. Поступок
оказывается ценностно-рациональным в таком случае не потому, что направлен
на достижение определенной, внешне фиксируемой цели, а потому, что не
принять вызова или покинуть тонущий корабль было бы бесчестием. Субъект
поступает рационально, идя на риск не ради достижения внешне фиксируемого
результата, а из верности собственному представлению о чести.
Поступок, который Вебер называет аффективным, обусловлен исключительно
душевным состоянием или настроением индивида. Мать может ударить своего
ребенка, потому что его поведение невыносимо, футболист наносит удар в ходе
матча другому игроку, потеряв контроль над собой. В этих случаях поступок
определяется не целью или системой ценностей, а эмоциональной реакцией
субъекта в определенных обстоятельствах.
И наконец, традиционное поведение диктуется привычками, обычаями,
верованиями, ставшими второй натурой. Субъект поступает по традиции, ему
нет нужды ни ставить перед собой цель, ни определять ценности, ни
испытывать эмоциональное возбуждение — он просто подчиняется укоренившимся
в нем за долгую практику рефлексам.
Эта классификация типов социального поведения обсуждалась и уточнялась на
протяжении полувека. Хочется подчеркнуть, что она некоторым образом
освещает все умозаключения Вебера. Действительно, он не раз обращается к
ней в своих трудах.
Социология — наука, восприимчивая к социальному поведению.
Восприимчивость подразумевает осмысленность, которую субъект придает своему
поведению. В то время как Парето судит о логичности поступков, ссылаясь на
знания другого лица (наблюдателя), Вебер задается целью понять смысл,
придаваемый каждым субъектом своему поведению. Осознание субъективных
значений тех или иных поступков подразумевает необходимость классификации
категорий или типов социального поведения. Оно приводит нас к пониманию
структуры их осмысления.
Классификация типов социального поведения оказывает в определенной
степени воздействие на веберовское толкование современной эпохи.
Характерная черта мира, в котором мы живем, — рациональность. При первой
оценке она соответствует расширению сферы целерациональных поступков.
Хозяйственное предприятие — рационально, управление государством при помощи
бюрократического аппарата — тоже. Все современное общество также стремится
к целерациональной организации, а философская проблема нашего времени,
проблема в высшей степени экзистенциалистская, заключается в том, чтобы
определить, границы той части общества, где продолжает существовать и
должно существовать поведение другого типа.
Наконец, эта классификация видов поступков связана с тем, что составляет
дух философских размышлений Вебера, а именно понимание путей взаимодействия
и размежевания науки и политики.
Макса Вебера страстно увлекало стремление получить ответ на вопрос; каков
идеальный тип политика, ученого? Как можно быть одновременно человеком
действия и преподавателем? Эта проблема была для него одновременно и
личной, и философской. Хотя Вебер никогда не был политическим деятелем, он
всегда мечтал об этом. В жизни его чисто политическая активность оставалась
связанной с преподавательской деятельностью, в редких случаях с
журналистикой, иногда он привлекался в качестве советника государя, к чьим
советам не прислушивались. Так, в момент, когда военные и гражданские
власти Германии готовились объявить тотальную подводную войну, рискуя тем
самым заставить вступить в войну американцев, он направил в Берлин
секретный меморандум, где изложил причины, по которым это решение должно
привести к катастрофе Германии. Вебер входил также в состав германской
делегации, направленной во Францию для принятия условий мира. Однако Вебер,
который хотел бы стать руководителем партии, вести за собой людей, был
прежде всего преподавателем и ученым. Наделенный ясным мышлением, глубоким
интеллектом и честностью, он не переставал задавать себе вопрос: при каких
условиях историческая и социологическая науки могут быть объективными,
какие условия позволили бы политической деятельности соответствовать своему
предназначению?
Поведение ученого — целерационально. Ученый ставит перед собой цель найти
подтверждение суждения фактами, определить причинные связи и всеобъемлющие
толкования, которые были бы общезначимыми.
Научное исследование, таким образом, — прекрасный пример
целерационального поведения, конечная цель которого — истина. Но сама эта
цель определяется ценностным суждением, т.е. суждением о ценности истины,
доказанной фактами или аргументами общезначимого характера.
Наука как действие является, следовательно, целерациональной и ценностно-
рациональной по отношению к истине. Рациональность здесь — следствие
соблюдения законов логики и науки, необходимого для того, чтобы полученные
результаты имели значимость.
Наука, какой ее видит Вебер, — один из аспектов процесса рационализации,
характерного для современных западных обществ. Вебер замечал, а иногда даже
категорично утверждал, что историческая и социологическая науки нашего
времени представляют собой с исторической точки зрения нечто феноменальное,
поскольку в других культурах не могло быть такого рационального осмысления
жизни и такого развития общества, как на Западе.
Позитивная и рациональная наука, с которой Вебер тесно связал себя, —
составная часть всего исторического процесса рационализации. Она имеет два
характерных признака, которые определяют смысл и значение научной истины:
незавершенность в своей основе, а также объективность, которая определяется
обоснованностью науки для всех тех, кто стремится к такого рода истине, не
прибегая к оценочным суждениям. Человек науки с одинаковой непредвзятостью
рассматривает шарлатана и врача, демагога и государственного деятеля.
Незавершенность, по Веберу, — фундаментальная характерная черта
современной науки. Он никогда бы не упомянул, как любил делать Дюркгейм, о
том времени, когда создание социологии будет наконец завершено и будет
существовать целостная система социальных законов. Нет ничего более чуждого
образу мысли Вебера, чем дорогое Конту представление о науке, которой
удалось создать полную и завершенную картину фундаментальных законов.
«Науку» прежних времен еще можно было в определенном смысле представить
себе как завершенную, потому что она стремилась к понятию принципов бытия.
Современная же наука по своей сути находится в стадии становления; она не
знает объяснений, касающихся смысла вещей, она стремится к цели,
находящейся в бесконечном пространстве, и вновь и вновь беспрестанно задает
вопросы природе.
Для всех направлений естественных наук, как и наук о культуре, познание —
лишь одна из побед, которая никогда не может быть окончательной. Наука
сегодня — это основа науки завтра. Можно все время идти дальше в анализе,
продолжать исследования в направлении двух противоположных бесконечностей.
Однако что касается наук о человеческой действительности, об истории и
культуре, то здесь добавляется и другое. Познание тут зависит и от
вопросов, которые ученый ставит перед самой действительностью. По ходу
истории, с обновлением системы ценностей и памятников человеческого разума,
у историка или социолога немедленно — в свете актуальных событий и фактов —
возникают новые вопросы. Поскольку история как реальность неизменно
вызывает интерес у историка или социолога, то завершенность исторической
науки или социологии немыслима. История или социология смогут стать
окончательными только, если судьба человечества достигнет своего конца.
Человечеству нужно потерять способность к творчеству, чтобы наука о
человеческом творчестве оказалась завершенной.
Может показаться, что такое обновление исторических наук, благодаря
постоянно возникающим перед историками проблемам, ставит под вопрос
универсальную значимость науки. Однако, по мнению Вебера, дело обстоит
совсем не так. Универсальная значимость науки требует, чтобы оценочные
суждения ученого не вторгались в его исследования, т.е. чтобы он не выражал
в них свои эстетические или политические вкусы. То, что его
предпочтительное отношение влияет на ориентацию его научного интереса, не
исключает универсальной значимости исторических наук и социологии. Мы даем
универсально значимые ответы, по крайней мере теоретически, на вопросы,
закономерно ориентированные нашим интересом или тем, что мы считаем нашими
ценностями.
Мы обнаруживаем, что историческая и социальная науки, характерные черты
которых рассматривает Вебер, глубоко отличаются от естественных наук, хотя
и имеют общее рациональное начало. Назовем три характерные и отличительные
черты этих наук: понимание, историчность и связь с культурой.
Термин «понимание» представляет собой классический перевод с немецкого
verstehen. Идея Вебера заключается в следующем: в области феноменов природы
объяснить наблюдаемые закономерности мы можем только посредством
математических по форме и характеру посылок. Другими словами, нам нужно
объяснить явления суждениями, подтвержденными опытом, чтобы иметь ощущение,
что мы их понимаем. Понимание, таким образом, носит опосредованный
характер, оно достигается через понятия и связи. Что же касается
человеческого поведения, то понимание в некотором роде оказывается
непосредственным: профессор понимает поведение студентов, которые слушают
его лекции, пассажир понимает, почему шофер такси не едет на красный свет.
У него нет необходимости фиксировать, сколько водителей останавливаются у
светофора, чтобы понять, почему они это делают. Человеческое поведение
представляет собой внешне проявленную осмысленность, связанную с тем
фактом, что люди наделены разумом. Чаще всего определенные осмысленные
связи между действием и целями, между поступками одного и поступками
другого индивида воспринимаются непосредственно. Социальное поведение
содержит осмысленное построение, которое наука о человеческой
действительности способна понять. Эта осмысленность ни в коей мере не
означает, что социолог или историк постигли поведение интуитивно. Наоборот,
они реконструируют их постепенно, используют тексты и документы. Для
социолога субъективно подразумеваемый смысл воспринимается одновременно и
как непосредственно понятный, и как вызывающий сомнение.
Понимание, по представлению Вебера, ни в коей мере не связано с какими-
либо загадочными, заумными или сверхразумными способностями,
сверхъестественными свойствами, не поддающимися логике естественных наук.
Осмысленность поступка не является непосредственно, т.е. мы не можем понять
сразу, без предварительного исследования, значение поведения других. Даже
когда речь идет о наших современниках, мы почти всегда можем немедленно
дать какую-то интерпретацию их поступков или их деятельности, но мы не
можем знать без исследования и без доказательств, какая интерпретация
правильна. Короче говоря, лучше сказать «внешне обнаруживается
осмысленность», чем «непосредственная осмысленность», и вспомнить о том,
что эта самая «осмысленность» по своей сути двусмысленна. Субъект не всегда
знает мотивы своего поступка, исследователь еще меньше способен интуитивно
постигнуть его: он должен искать, чтобы отличить истинные мотивы от
правдоподобных.
Веберовская идея понимания в большой мере заимствована К. Ясперсом и
отражена в работах, посвященных им в молодости психопатологии, а также в
его «Трактате», который частично перевел Ж. П. Сартр. В центре внимания
психопатологической концепции Ясперса — различение между объяснением и
пониманием. Психоаналитик проникает в суть сна, улавливая связь между
событием, имевшим место в детстве, и рожденным на этой почве комплексом,
видит ход развития невроза. Таким образом, говорил Ясперс, осознаются
внешние проявления смысловых значений, опыт пережитых событий. Но такому
осознанию есть предел. Мы все еще очень далеки от понимания связи между тем
или иным душевным состоянием и патологическим симптомом. Мы понимаем суть
невроза, но не понимаем сути психоза. В какой-то момент осознание
идеологических явлений исчезает. Кроме того, мы не понимаем рефлекторных
действий. В общих чертах скажем, что поведение людей понятно в каких-то
пределах; за этими пределами связи между душевным состоянием и физическим
или психологическим перестают быть ясными, даже если они поддаются
объяснению,
Это различие, по моему мнению, — отправная точка для мысли Вебера о том,
что социальное поведение представляет собой для социолога обширную область
деятельности в плане его понимания, сравнимого с тем, какого достигает
психолог. Само собой разумеется, что социологическое понимание ни в коем
случае не следует смешивать с пониманием психологическим. Автономная сфера
социального понимания не покрывает сферы психологического понимания.
Основываясь на нашей способности понимать, мы приходим к выводу, что
можем также объяснить единичные явления без посредства обобщающих посылок.
Между пониманием внешне фиксируемого момента человеческих феноменов и
исторической ориентацией наук имеется связь. Не в том, что науки, изучающие
человеческую действительность, всегда выбирают объектом однократное или
проявляют интерес исключительно к особым сторонам явлений. А в том, что мы
понимаем единичное постольку, поскольку в науках о человеческой
действительности истинно исторические масштабы приобретает то, что в
естественных науках не может иметь такого значения.
В науках о человеческой реальности следует различать две ориентации:
историческую, изучающую факты, свидетелями которых мы не можем быть дважды;
и социологическую, которая концептуально реконструирует социальные
институты и изучает их функционирование. Обе ориентации дополняют друг
друга. Никогда Вебер, в отличие от Дюркгейма, не сказал бы, что
исторический интерес должен быть подчинен исследованиям признаков общего
характера. Когда человечество становится объектом познания, совершенно
закономерно проявлять интерес к особым чертам индивида, индивидуальным
характеристикам какой-либо эпохи, той или иной общности людей, так же, как
к законам, по которым живут и развиваются, те или иные человеческие
общества.
Науки о человеческой реальности — это, наконец, науки о человеческой
культуре. Они стремятся понять и объяснить творения человека за время его
жизни, и не только произведения искусства, но также законы, социальные
институты, формы политического устройства, религиозные верования, научные
теории. Веберовскую науку можно определить, таким образом, как усилие,
направленное на то, чтобы понять и истолковать те ценности, которые люди
считали своими, и творения, ими созданные.
Человеческие деяния, создающие ценности, носят творческий характер или
определяются таковыми через соотнесение с ценностями. Каким образом в таком
случае можно сделать науку объективной, т.е. не искаженной нашими
оценочными суждениями и нашими деяниями, имеющими собственные ценности?
Специфическая цель науки — общепринятая значимость. Наука, по Веберу, — это
целерациональное действие, цель которого — суждения, основанные на фактах,
имеющих общезначимый, универсальный характер, Каким образом можно
сформулировать такого рода суждения о творениях, определяемых как ценности?
На этот вопрос, который находится в центре философских и
исследовательских размышлений Вебера, он отвечал разграничением двух фактов
— ценностное суждение, или оценка (Werturteil), и отнесение к ценности
(Wertbeziehung).
Смысловое значение понятия «ценностное суждение» представить легко.
Гражданин, считающий, что свобода суть нечто важное, и утверждающий, что
свобода слова или свобода мысли — это фундаментальные ценности, высказывает
суждение, в котором выражается его личность. Другой человек может не
согласиться с этим суждением и придерживаться мнения, что свобода слова
особого значения не имеет. Оценочные суждения — личны и субъективны, каждый
имеет право признать свободу в качестве позитивной или негативной ценности,
первостепенной или второстепенной важности, в качестве ценности, которую
следует защитить прежде всего или же пожертвовать ею ради какой-либо
другой. Напротив, формулировка «отнесение к ценностям», если использовать
уже приведенный пример, означает, что социолог политики будет рассматривать
свободу как объект, как причину споров и конфликтов между людьми и между
партиями и будет изучать политическую реальность прошлого, соотнося ее с
ценностью свободы. Она окажется в центре исследования социолога, который
может быть не очень-то привязан к ней. Но ему достаточно того, что свобода
станет одним из понятий, с помощью которых он выделит ту историческую часть
действительности, изучение которой он намерен провести. Эта работа требует,
чтобы политическая свобода была ценностью для людей, которые с ней жили.
Короче, мы не формулируем оценочного суждения, мы относим исследуемый
материал к ценности, каковой служит политическая свобода.
Оценочное суждение — это утверждение морального или жизненного порядка,
тогда как отнесение к ценностям — это процесс отбора и организации, имеющий
отношение к объективной науке. Макс Вебер, преподавая, хотел быть ученым, а
не политическим деятелем. Разграничение между ценностным суждением и
отнесением к ценностям позволяло ему обозначить разницу между научной
работой и политической деятельностью и одновременно — общность интересов
ученого и политика.
Такое разделение, впрочем, ставит ряд проблем.
В чем необходимость использования такой методологии — «отнесения
исторического или социологического материала к ценностям»? В самой
элементарной форме ответ на этот вопрос заключается в том, что ученый для
разработки объекта своего исследования вынужден сделать реальный выбор,
поскольку отбор фактов и формирование понятий требуют такого рода
процедуры, как отнесение к ценностям.
В чем необходимость отбора? Ответ Вебера носит двойственный характер. Он
может быть или в духе Кантовой трансцендентальной критики, или на уровне
научно-методологического исследования.
Что касается трансцендентальной критики, то Вебер заимствовал ее у
неокантианского философа Риккерта, для которого то, что первоначально дано
человеческому сознанию, представляет собой бесформенный материал, а наука —
это завершенная разработка или конструкция из него. Риккерт, кроме того,
развивал мысль о существовании двух видов науки, наличие которых зависит от
формы лепки этого первородного материала. Разработка, характерная для
естественных наук, заключается в рассмотрении общих признаков явлений и
установлении систематических и неизбежных связей между ними. Ее цель —
создание системы всеобъемлющих понятий, законов и взаимосвязей наиболее
общего, по возможности математического, характера. Идеал естественной науки
— физика Ньютона и Эйнштейна, в которой понятия используются для названия
объектов, построенных человеческим сознанием. Это — дедуктивная система,
самоорганизующаяся на базе простых фундаментальных законов и принципов.
Но существует и второй тип научной разработки, характерный для
исторической науки и науки о культуре. В этом случае сознание не стремится
данную ему первородную бесформенную материю ввести в систему математических
взаимосвязей, а проводит в этом материале отбор, относя его результаты к
ценностям. Если бы историк захотел описать во всех деталях, со всеми
качественными характеристиками каждую возникшую мысль и каждый совершенный
акт в течение только одного дня лишь одним человеком, то он не смог бы
этого сделать. Современные писатели пытались поминутно расписать ход
мыслей, способных родиться в сознании в течение какого-то времени. Так,
Мишель Бютор в своем романе «Видоизменение» описывает все, что происходит
за время пути из Парижа в Рим. На эту картину однодневных мысленных
приключений единственного человека ушло несколько сот страниц. Достаточно
представить себе историка, пытающегося описать таким же образом то, что
происходило в сознании всех солдат, участвовавших в битве при Аустерлице,
чтобы понять, что все книги, написанные во все эпохи истории человечества,
насчитывают, видимо, меньше страниц, чем потребовал бы такой невообразимый
рассказ.
Этот пример, в котором использован метод мыслительного опыта, ясно
показывает, что историческое описание суть восстановление эпизодов прошлого
путем отбора, отчасти предопределенного выбором документов. Мы не в
состоянии воспроизвести значительную часть событий, охватывающих целые
века, по той простой причине, что у нас нет материалов. Но даже если есть
бесчисленные документы, историк проводит их отбор по принципу, который
Риккерт и Вебер называют отнесением к эстетическим, моральным или
политическим ценностям. Мы не стараемся оживить все, что пережили люди
прошлого, мы пытаемся на документальной основе выстроить существование
людей, которых больше нет, исходя из того, что служило ценностями для
людей, являющихся объектом исторических исследований, или для историков
прошлого, интересующих нашу историческую науку.
Предположив, что естественные науки носят законченный, завершенный
характер, мы выходим на гипотетико-дедуктивный метод, который мог бы дать
объяснение всем явлениям, основываясь на принципах, аксиомах и законах. Эта
гипотетико-дедуктивная система не позволяет, однако, определить во всех
деталях, как и почему в определенный момент в определенном месте вселенной
произошел взрыв. То есть между объяснением на основе закономерностей и
конкретным историческим событием всегда имеется разрыв.
Что касается наук о культуре и истории, то речь идет не о гипотетико-
дедуктивной системе, а о совокупности толкований, каждое из которых
основывается на отборе фактов и неразрывно связано с системой ценностей. Но
если каждое историческое построение произведено на основе отбора и
обусловлено системой ценностей, то мы будем иметь столько исторических или
социологических интерпретаций, сколько систем ценностей нами получено при
отборе. Итак, при отборе мы переходим с надэмпирической позиции на
методологическую, на которой стоит историк или социолог.
Разделение реконструкции исторического объекта на генерализирующую и
индивидуализирующую в зависимости от связи с ценностями Вебер заимствовал у
Риккерта. Будучи социологом, а не профессиональным философом, он увлекся
этой идеей, потому что она позволяла ему привлечь внимание к тому факту,
что историческое или социологическое исследование по уровню вызываемого им
интереса в большой мере обязано значительности проблем, поставленных
историком или социологом. Гуманитарные науки поднимают и рассматривают
вопросы, которые ставит реальная действительность. Ответы на них часто
зависят от того, насколько интересны вопросы. В этом смысле неплохо, чтобы
социологи политики интересовались политикой, а социологи религии —
религией.
Макс Вебер рассчитывал таким способом преодолеть хорошо известную
антиномию: ученый, увлеченный объектом своего исследования, не может быть
беспристрастным и объективным. Вместе с тем исследователь, который в
религии видит только предрассудки, рискует никогда глубоко не понять
религиозной жизни. Разделяя, таким образом, вопросы и ответы, Вебер находит
выход из положения. Нужно проявлять заинтересованность в жизни людей, чтобы
действительно понять их, но вместе с тем необходимо отказаться от своего
собственного чувства, чтобы найти общезначимый ответ на вопрос,
поставленный под влиянием страстей человека, выбранного объектом
исторического исследования.
Вопросы, на которых основывался Макс Вебер, разрабатывая свои концепции
социологии религии, политики и современного общества, —
экзистенциалистского порядка. Они касаются существования каждого из нас во
взаимоотношениях с городом, с религиозной и метафизической истинами. Вебер
спрашивал себя, каковы правила, которым подчиняется человек действия,
каковы законы политической жизни и какой смысл может придавать человек
своему существованию в этом мире; какова взаимосвязь между религиозными
взглядами человека и его образом жизни; каково его личное отношение к
экономике, государству? Веберовская социология находит свое вдохновение в
экзистенциалистской философии, которая до начала всякого исследования несет
в себе две отрицательные позиции.
Никакая наука не может научить людей, как им жить, или преподать
обществу, как оно должно быть организовано. Никакая наука не сможет
предсказать человечеству его будущее. Первое отрицание противопоставляет
экзистенциалистскую философию Дюркгеймовой, второе — Марксовой.
Марксистская философия ошибочна, поскольку она несовместима с научной
природой человеческого существования. Всякая историческая наука и
социология имеют лишь частичное представление о реальности. Они не в
состоянии предсказать нам заранее, что с нами будет, т.к. будущее не
предопределено. Даже в том случае, когда некоторые события будущего
предопределены, человек свободен в выборе; или отказаться от такого
частичного детерминизма, или приспособиться к нему различными способами.
Разграничение между оценочным суждением и отнесением к ценностям ставит
две другие фундаментальные проблемы.
Поскольку отбор и конструирование объекта науки зависят от вопросов,
поставленных исследователем, то научные результаты внешне представляются
обусловленными научными интересами ученого и окружающей его исторической
обстановкой. Но цель науки — сформулировать общезначимые суждения. Как
наука, ориентированная изменчивыми вопросами, может, несмотря ни на что,
добиться всеобщей значимости?
Впрочем — и этот вопрос, в противовес предыдущему, является философским,
а не методологическим, — почему оценочные суждения по своей сущности не
общезначимы? Почему, независимо от того, носят ли они субъективный или
экзистенциалистский характер, они обязательно противоречивы?
Научное действие, как действие рациональное, ориентируется на ценность
общезначимой истины. Научная работа начинается с отбора, который всегда
носит субъективный характер. Что же может обеспечить при таком субъективном
отборе общезначимость результатов науки?
Большая часть методологических трудов Макса Вебера посвящена поиску
ответа на этот трудный вопрос. Очень схематично его ответ можно
сформулировать так: результаты научного труда должны быть получены на
основе субъективного отбора, но таким способом, который давал бы
возможность подвергнуть их проверке, независимо от взглядов и настроений
исследователя. Он стремится доказать, что историческая наука рационально
доказательна и стремится только к научно обоснованным постулатам. В
исторической науке и социологии интуиция играет роль, аналогичную той, что
и в естественных науках. Исторические и социологические посылки основаны на
фактах и ни в коей мере не направлены на постижение высшей непререкаемой
истины. Вебер охотно сказал бы, как Парето: кто претендует на то, что до
конца понял сущность явления, стоит вне науки.
Вебер, как и Парето, считает социологию наукой, изучающей социальное
поведение человека. Парето, ставя в центр своей концепции логические
поступки, делает акцент на нелогических аспектах этих поступков, которые он
объясняет или душевным состоянием, или тем, что они совершаются отбросами
общества. Вебер, который тоже изучает социальное поведение, делает акцент
на понятии смысла пережитого или субъективного смысла. Его самое большое
желание — постичь, как люди могли жить в отличных друг от друга обществах,
при различных верованиях, как на протяжении веков они посвящали себя
различного рода деятельности, связывая свои надежды то с потусторонним
миром, то с существующим, одержимые то мыслями о спасении, то экономическим
развитием. Однако он пишет, что "высочайшие "цели" и "ценности", на
которые, как показывает опыт, может быть ориентировано поведение человека,
мы часто полностью понять не можем, хотя в ряде случаев способны постигнуть
его интеллектуально; чем больше эти ценности отличаются от наших
собственных, важнейших для нас ценностей, тем труднее нам понять их в
сопереживании посредством чувствования, силою воображения".
Выход из создавшейся ситуации Вебер находит благодаря двум допущениям.
Первое из них разводит обыденное сознание (или пристрастное отношение
человека к тому, что является для него жизненно важным, практически
полезным) и науку (или беспристрастное, объективное отношение исследователя
к предмету анализа). Исследователь культуры, коим и называется у Вебера
социолог, работает со вторым. Он выделяет "не общее для всех (изучаемых
объектов), а значимое для всех (изучающих субъектов)". Таким образом,
придание смысла как отнесение к ценности у Вебера находится вне сферы
психологии, индивидуального переживания. Мы понимаем не самого действующего
человека, а смысл его действия так, как его выявляет нам процедура
отнесения к ценности.
Каждое общество имеет свою культуру в том смысле, который придают этому
термину социологи-американцы, т.е. систему верований и ценностей. Социолог
стремится понять бесчисленные формы существования людей, той жизни, которая
может быть понятой только в свете системы верований и знаний, какими живет
рассматриваемое общество.
Литература:
1. Арон Р. Этапы развития социологической мысли - М., 1993
2. Кравченко Е.И. Теория социального действия: от М. Вебера к
феноменологам, Социологический журнал, №3, 2001
3. Вебер М. Основные социологические понятия / Пер. с нем. М.И. Левиной //
Вебер М. Избранные произведения - М., 1990.
4. Вебер М. Наука как призвание и профессия / Пер. с нем. А.Ф. Филиппова,
П.П. Гайденко // Вебер М. Избранные произведения - М., 1990.
5. Российская социологическая энциклопедия. – М., 1998
Реферат на тему: Теория социальной мобильности Питирима Сорокина
План:
1. Питирим Сорокин как великий ученый и организатор науки.
2. Теория социальной мобильности:
А) положение личности в социальном пространстве;
Б) формы и типы социальной мобильности;
В) основные каналы социальной мобильности.
3. Выводы.
К началу второго десятилетия ХХ века на горизонте российской науки
появляется яркая фигура молодого ученого социолога, возвестившего новую эру
в изучении социальных отношений, «обладающего даром соединять различные
подходы в теории, осуществляя синтез всего лучшего, что было к этому
времени достигнуто социологами различных направлений.»[1]
С первых же шагов в науке П.А. Сорокин обращает внимание на
необходимость разработки новых методов изучения социальных явлений и замены
изживших себя средств. Со временем эти поиски привели к синтезу всех
областей знания, в наиболее полном виде представленному в фундаментальном
труде ученого «Человек. Цивилизация. Общество» (1947 г.).
Наибольшее влияние на формирование мировоззрения Питирима Сорокина
оказали взгляды таких социологов, как М.М. Ковалевский, Е.В. де Роберти, Э.
Дюркгейм. У них Сорокин заимствовал идею эволюции.
«К концу второго десятилетия ХХ века П.А. Сорокин убеждается в том,
что идея эволюции вошла в фазу кризиса, преодоление которого возможно лишь
на путях строго научного подхода к социальным явлениям.»[2]
Обоснованию научной программы он посвящает свое фундаментальное
исследование – двухтомный труд «Система социологии». Здесь сформулированы
все идеи Сорокина: понятие взаимодействия как основное в теории общества,
учение о посредниках, теория групп, теория социальной мобильности и
социальной стратификации и многие другие.
Содержание творческой жизни П.А. Сорокина, главный смысл которой
состоял в служении науке, отличается богатством видов деятельности, каждый
из которых имел свой особый самостоятельный статус.
К Питириму Сорокину в полной мере можно отнести слова его учителя М.М.
Ковалевского: «Он относится к числу тех умственных и нравственных вождей
человечества, которые по праву могут считаться его великими типами, так как
в свое время являются самыми крупными выразителями прогрессивных течений
общественности, ибо кто жил для лучших людей своего времени, жил для всех
времен.»1
Предметом моего реферата является социальная мобильность, то есть
перемещение индивида внутри социального пространства. Другим определением
социальной мобильности является любой переход индивида, социальной группы
или ценности с одной социальной позиции на другую.
Прежде всего я хочу показать, что я понимаю под социальным
пространством.
Во-первых, социальное пространство в корне отличается от пространства
геометрического. Люди, находящиеся вблизи друг от друга в геометрическом
пространстве (например, начальник и его подчиненный), в социальном
пространстве отделены громадной дистанцией. И наоборот, люди, находящиеся
очень далеко друг от друга в геометрическом пространстве (например, два
руководителя фирмы), могут быть очень близки социально. Человек может
преодолеть тысячи километров геометрического пространства, не изменив
своего положения в социальном пространстве, и наоборот, оставшись в том же
геометрическом пространстве, он может изменить свое социальное положение.
Все это свидетельствует, что социальное и геометрическое пространство
очень отличаются друг от друга. То же можно сказать и о производных от этих
двух понятий – «геометрическая и социальная дистанция», «подъем в
геометрическом и в социальном пространстве», «перемещение из одного
положения в другое в геометрическом и в социальном пространстве» и т.д.
Для того, чтобы дать определение социальному пространству, нужно
вспомнить, что геометрическое пространство обычно представляется нам в виде
некой «вселенной», в которой располагаются физические тела. «Местоположение
в этой вселенной определяется путем определения положения того или иного
объекта относительно других.»[3] Подобным образом социальное пространство
есть некая вселенная, состоящая из населения земли. Там, где нет
человеческих особей или живет всего лишь один человек, там нет социального
пространства, поскольку одна особь не может иметь в мире никакого отношения
к другим. Она может находиться только в геометрическом пространстве, но не
в социальном. Соответственно, «определить положение человека или какого-
либо социального явления в социальном пространстве означает определить его
(их) отношение к другим людям и другим социальным явлениям, взятым за
«точки отсчета».[4] Сам выбор «точек отсчета зависит от нас: ими могут быть
отдельные люди, группы или совокупности групп.
Определение более или менее удовлетворительного геометрического
положение требует учета целой системы пространственных координат
геометрической вселенной. То же относится и к определению «социального
положения» индивида.
Простого указания степени родства одного человека по отношению к
другому явно недостаточно. Указание его отношений к десятку или сотне людей
дает уже больше, но все еще не может определить положения человека во всей
социальной вселенной. Это было бы сходным с определением местоположения
объекта в геометрическом пространстве путем детального указания положения
различных объектов вокруг него, но без указания широты и долготы этих
объектов. На нашей планете живет шесть миллиардов людей. Указание на
отношение человека к нескольким десяткам людей может не дать ничего.
Поэтому социальная практика уже выработала другой, более надежный и простой
метод, сходный с системой координат, используемый для определения
геометрического положения объекта в геометрическом пространстве. Этот метод
включает в себя следующие части:
1) «указание отношений человека к определенным группам;
2) отношение этих групп друг к другу внутри популяции;
3) отношение данной популяции к другим популяциям, входящим в
человечество».[5]
Чтобы определить социальное положение человека, нужно знать его
происхождение, семейное положение, гражданство, национальность, отношение к
религии, профессию, принадлежность к политическим партиям. Также необходимо
знать положение человека в пределах группы населения. Когда это положение
определено, тогда можно считать и социальное положение индивида
определенным.
Таким образом:
1) социальное пространство – это народонаселение Земли;
2) социальное положение – «это совокупность связей социального
пространства со всеми группами населения, внутри каждой из этих
групп, то есть с ее членами»;[6]
3) положение человека в социальной вселенной определяется путем
установления этих связей;
4) совокупность таких групп, а также совокупность положений внутри
каждой из них составляют систему социальных координат, позволяющую
определить социальное положение любого индивида.
Из всего этого следует, что люди, принадлежащие к одинаковым
социальным группам и выполняющие одинаковую функцию в группе, находятся в
одинаковом социальном положении. Те, у кого есть какие-либо отличия,
находятся в разном социальном положении.
Говоря о социальном пространстве, я бы хотела упомянуть о его
параметрах.
В отличие от трехмерного геометрического пространства, социальное
пространство многомерно, т.к. существует более трех вариантов группировки
людей по социальным признакам, которые не совпадают друг с другом
(группирование населения по принадлежности к государству, национальности,
религии, полу, возрасту, профессии, экономическому статусу и т.д.)
Для упрощения можно сократить число параметров до двух основных
классов, при условии разделения каждого класса на несколько подклассов.
«Эти два основных класса можно определить как вертикальный и горизонтальный
параметр социального пространства».[7]
Нетрудно найти несколько индивидов, принадлежащих к одним и тем же
социальным группам (например, все они могут быть православными,
демократами, занятыми в торговле и т.д.), и тем не менее по «вертикали» их
социальное положение может быть совершенно различным. Внутри группы
православных один из них может быть митрополитом, тогда как другие всего
лишь рядовыми прихожанами. Внутри группы демократов один может занимать
крупный пост в партии, другие же рядовые избиратели. Один может быть
президентом торговой фирмы, другие – рядовыми тружениками. И если по
горизонтали их социальное положение кажется идентичным, то по вертикали
наблюдается существенная разница. Мы часто употребляем такие выражения, как
«подниматься по социальной лестнице», «опуститься по социальной лестнице»,
«быть наверху социальной пирамиды», «опуститься на дно общества»,
«социальные ранги и иерархии» и т.д. «Взаимосвязи как индивидов, так и
групп, могут находиться либо на одном горизонтальном уровне, либо стоять на
разных ступенях иерархической лестницы».[8] Продвижение по социальной
лестнице вверх принято считать социальным восхождением, а перемещение вниз
– социальным спуском. Перемещение из группы в группу может быть не связано
с подъемом или спуском по социальной лестнице, но может быть и обусловлено
вертикальными перемещениями.
Разграничение вертикальных и горизонтальных параметров отражает
явления в социальном пространстве: иерархии, ранги, доминирование,
авторитет и послушание, повышение и понижение по службе. Все эти явления и
соответствующие им взаимосвязи представлены в виде вертикальной социальной
мобильности.
Нужно еще раз напомнить, что под социальной мобильностью понимается
любой переход индивида или социального объекта (ценности) из одной
социальной позиции в другую. Существует два основных типа социальной
мобильности: горизонтальная и вертикальная. Под горизонтальной социальной
мобильностью, или перемещением, подразумевается переход индивида или
социального объекта из одной социальной группы в другую, расположенную на
одном и том же уровне. Под вертикальной социальной мобильностью
подразумеваются те отношения, которые возникают при перемещении индивида
или социального объекта из одного социального пласта в другой. В
зависимости от направления перемещения существует два типа вертикальной
мобильности: восходящая и нисходящая, т.е. социальный подъем и социальный
спуск. Восходящие течения существуют в двух основных формах: проникновение
индивида из нижнего пласта в более высокий пласт и «создание такими
индивидами новой группы и проникновение всей группы в более высокий пласт
на уровень с уже существующими группами этого пласта».[9] Нисходящие
течения также имеют две формы: первая заключается в падении индивида с
более высокой социальной позиции на более низкую, не разрушая при этом
исходной группы; другая форма проявляется в деградации социальной группы в
целом, в понижении ее ранга на фоне других групп или разрушении ее
социального единства.
С количественной точки зрения следует разграничить интенсивность и
всеобщность вертикальной мобильности. Под интенсивностью понимается
социальная дистанция, количество слоев, проходимых индивидом в его
восходящем или нисходящим периоде за определенный промежуток времени.
Под всеобщностью вертикальной мобильности подразумевается число
индивидов, которые изменили свое социальное положение в вертикальном
направлении за определенный промежуток времени. Пропорция таких индивидов
ко всему населению дает относительную всеобщность вертикальной мобильности.
Соединив интенсивность и относительную всеобщность вертикальной мобильности
в определенной социальной сфере (например, в экономике), можно получить
совокупный показатель вертикальной экономической мобильности данного
общества.
Теперь я бы хотела рассказать об общих принципах вертикальной
мобильности.
«Вряд ли когда-либо существовали общества, социальные слои которых
были абсолютно закрытыми или в которых отсутствовала бы вертикальная
мобильность в ее трех основных ипостасях – экономической, политической и
профессиональной».[10] Ближе всех приближается к абсолютно неподвижному
обществу так называемое кастовое общество в Индии. Здесь вертикальная
мобильность очень слаба, но не отсутствует совсем. История показывает, что
при сравнительно развитой кастовой системе случалось, что члены самой
высокой касты брахманов, короли свергались или осуждались за преступление.
И напротив, даже лесные отшельники завоевывали королевства. Изгнанники
после должного покаяния восстанавливались в правах, а рожденные в низших
слоях общества могли войти в касту брахманов – вершину социального конуса
Индии.
«Никогда не существовало общества, в котором вертикальная социальная
мобильность была бы абсолютно свободной, а переход из одного социального
слоя в другой осуществлялся бы безо всякого сопротивления».[11]
Если бы мобильность была абсолютно свободной, то в обществе не было бы
социальных страт. Оно напоминало бы здание, в котором нет пола и потолка,
отделяющего один этаж от другого. Внутри общества существует своего рода
«сито», просеивающее индивидов, позволяющее некоторым подниматься наверх,
оставляя других на нижних слоях и наоборот.
«Интенсивность и всеобщность вертикальной социальной мобильности
изменяется от общества к обществу, т.е. в пространстве».[12] Чтобы
убедиться в этом, достаточно сравнить индийское кастовое общество и
американское. «Среди президентов США 14 (т.е. 48,3%) вышли из бедных или
средних семей».[13] В Индии правители определены фактом рождения; есть
только несколько «выскочек», которые достигли высокого положения,
поднимаясь с самых низших слоев. Это суть показатель колебания политической
мобильности от страны к стране.
«Интенсивность и всеобщность вертикальной мобильности колеблются в
рамках одного и того же общества в разные периоды его истории».[14] В ходе
истории любой страны или социальной группы, существуют периоды, когда
вертикальная мобильность увеличивается как количественно, так и
качественно, однако существуют периоды, когда она уменьшается.
За один или два года русской революции были уничтожены почти все
представители самых богатых слоев; почти вся политическая аристократия была
низвергнута на низшую ступень; большая часть предпринимателей и почти весь
ранг специалистов-профессионалов были низложены.
С другой стороны, в течение 5-6 лет большинство людей, которые до
революции были «ничем», стали «всем» и поднялись на вершину политической,
экономической и профессиональной аристократии. Никогда в нормальные периоды
русское общество не знало столь сильной вертикальной мобильности.
«В вертикальной мобильности в ее трех основных формах нет постоянного
направления ни в сторону усиления, ни в сторону ослабления ее интенсивности
и всеобщности. Это предположение действительно для любой страны, для
истории больших социальных организмов и для всей истории человечества».[15]
Например, в средневековых гильдиях даже самый высокий слой был доступен для
проникновения любым ученикам и подмастерьям, но с начала ХVI в.
просматривается тенденция к изоляции и кастовости. Буржуазия и так
называемый средний класс были открытыми в начале своей истории, но позднее
проявили ту же тенденцию.
Очевидно, что тенденция к социальной исключительности и прочности на
поздних этапах развития многих социальных организмов, была типичной.
Поскольку вертикальная мобильность присутствует в любом обществе и
между слоями должны существовать некие лифты и лестницы, то я считаю важным
показать эти каналы социальной циркуляции.
Функции социальной циркуляции выполняют различные институты, каналы
социальной мобильности. Их много, но я бы хотела рассмотреть важнейшие из
них: армия, церковь, школа, политические, экономические и профессиональные
организации.
Армия играет важную роль особенно в военное время, то есть в периоды
межгосударственных и гражданских войн. Мужество и стратегический талант
солдат независимо от их социального положения высоко ценятся в такие
периоды. Война подвергает испытанию и талант простого солдата, и
способности привилегированных классов. Опасность, грозящая государству,
принуждает последнего ставить солдата в положение, отвечающее его истинным
способностям. Вместо наград их ждет повышение по службе. Крупные потери
среди командного состава приводят к заполнению вакансий людьми более низких
чинов. В ходе войны эти люди повышаются в звании прежде всего при наличии
таланта. Полученная таким образом власть используется для дальнейшего
продвижения по службе.
Армия всегда играла специфическую роль «социальной лестницы»,
благодаря которой простолюдины становились генералами, принцами, монархами,
диктаторами. В то же время многие урожденные аристократы, принцы и короли
утрачивали свои титулы, звания, состояния, социальные положения и даже
лишались жизни.
В мирное время армия продолжает играть роль канала вертикальной
циркуляции, но в эти периоды роль его значительно меньше, чем в военное
время.
Вторым каналом вертикальной циркуляции является церковь. Но она
выполняет эту функцию только тогда, когда возрастает ее социальная
значимость. «В периоды упадка или в начале существования той или иной
конфессии ее роль как канала социальной мобильности малозначима и
несущественна. В периоды наиболее интенсивного роста эта роль также
уменьшается из-за тенденции к социальной эзотеричности высших церковных
страт и из-за мощного притока знати в эти слои вследствие легкости данного
пути и для продвижения по социальной лестнице».[16] История христианской
церкви подтверждает это. Церковь переместила большое количество людей с
низов до вершин общества: Геббон, архиепископ Реймса, был в прошлом рабом;
папа Григорий VII – сын плотника; могущественный архиепископ Парижа Морис
Саллийский – сын крестьянина. Все они всего лишь некоторые примеры тех, кто
возвысился благодаря церковной лестнице.
Церковь одновременно была и средством нисходящего движения. Достаточно
вспомнить тысячи еретиков, язычников, врагов церкви, преступников,
разоренных и уничтоженных. Известно, что среди них было немало королей,
герцогов, князей, лордов, аристократов и дворян высоких рангов, занимающих
высокое социальное положение.
Институты образования и воспитания во все времена были средствами
вертикальной социальной циркуляции. В обществах, где школы доступны всем
его членам, школьная система представляет собой социальный лифт, движущийся
с самого низа общества до самых верхов. В обществах, где привилегированные
школы доступны только высшим слоям населения, школьная система представляет
собой лифт, движущийся только по верхним этажам социального здания,
перевозящий вверх и вниз только жильцов верхних этажей. Но даже в таких
обществах некоторым индивидам из низших слоев удавалось проникнуть в этот
школьный лифт и благодаря ему возвыситься.
Например, в Китае школы были открыты для всех классов. Лучшие ученики
независимо от их социального статуса отбирались и переводились в высшие
школы, а затем в университеты; из университетов они попадали на высокие
правительственные позиции, а самые талантливые – в высшие социальные ранги.
Таким образом, китайская школа постоянно повышала людей простого
происхождения до высших рангов и препятствовала продвижению людей,
происходящих из высших слоев, которые не могли удовлетворить требованиям
школьной селекции.
Политические организации, начиная с правительства и кончая
политическими партиями, также играют роль лифта. Человек, поступивший на
должность или ставший служащим у влиятельного правителя, поднимается при
помощи этого лифта, так как во многих странах существует автоматическое
продвижение лиц по службе с течением времени. Чиновник или клерк всегда
имеют шанс быстрого продвижения, если их служба оказывается более ценной.
Исторически большое количество людей, рожденных в слоях прислуги,
крестьянства или ремесленников, поднялись до заметных общественных позиций.
Политические организации сейчас играют особенно важную роль. Многие
функции, которые раньше принадлежали церкви, правительству и другим
социальным организациям, берут на себя политические партии. Подавляющее
большинство политических лидеров, правителей, государственных деятелей,
сенаторов и прочих должностных лиц современных стран достигли своих позиций
по каналу политических партий. Особенно это относится к тем из них, кто
родился в нижнем социальном слое.
Некоторые из профессиональных организаций также играют большую роль в
вертикальном перемещении индивидов. Таковы научные, литературные,
творческие институты и организации. Поскольку вход в эти организации был
относительно свободным для всех, кто обнаруживал соответствующие
способности вне зависимости от их социального статуса, то и продвижение
внутри таких институтов сопровождалось общим продвижением по социальной
лестнице. Многие ученые, писатели, юристы , актеры, певцы, архитекторы,
скульпторы, врачи и прочие творцы простого происхождения поднялись
социально благодаря этому каналу. То же можно сказать и о представителях
средних слоев, достигших еще больших социальных позиций. «4% наиболее
известных ученых России (академиков), достигших высокого социального
положения, вышли из крестьянской среды».[17] Здесь также нужно упомянуть
печать, особенно газеты, СМИ, как специфический вид профессиональных
институтов, как важный канал вертикальной циркуляции.
Следующим каналом являются организации по созданию материальных
ценностей. Они всегда выполняли роль канала подъема или падения в
вертикальной социальной плоскости. Уже во многих первобытных племенах
лидерами становились те, кто был богат. Накопление богатств приводило к
социальному продвижению людей. Такова была ситуация среди дописьменных
племен. Такова она и в наше время.
Одновременно с возрастанием роли денег в средневековой Европе люди
простого происхождения, но которые «делали деньги», начали подниматься по
социальной лестнице. Средний класс, и особенно процветающие
предприниматели, быстро продвигался и вытеснил аристократию по крови,
церковную и интеллектуальную элиту. Нет необходимости говорить, что в
настоящее время накопление богатств – один из самых простых и действенных
способов социального продвижения.
Среди других каналов вертикальной циркуляции можно упомянуть семью и
брак (особенно с представителем другого социального статуса). Такой брак
обычно приводит одного из партнеров или к социальному продвижению, или к
социальной деградации. Таким образом некоторые люди сделали себе карьеру,
другие же – разрушили ее.
В прошлом брак со слугой или с членом низшей касты приводил к
«социальному падению» одного из партнеров, ранее занимавшего более высокое
положение.
Помимо этих каналов, без сомнения, существует множество других, но они
менее значимы. Чем все предыдущие.
Во все периоды каждый их вышеупомянутых институтов играл в той или
иной степени важную для определенного общества и в конкретный момент
истории роль.
Изменяя свою форму и масштабы, каналы вертикальной циркуляции
существуют в любом стратифицированном обществе, и они столь же необходимы
ему, как сосуды для кровообращения человеческому организму.
Социальная стратификация и мобильность всегда были одной из главных
тем сорокинских научных изысканий. Из под его пера вышло много трудов,
посвященных этим проблемам. На сегодняшний день проблема социальной
мобильности очень актуальна, так как мы имеем возможность каждый день
наблюдать за процессами перехода из одного социального слоя в другой,
изменениями социального пространства индивида, мы каждый день сталкиваемся
с каналами и лифтами социальной мобильности, проходим через них, изменяем
свое социальное положение.
На мой взгляд, сегодня важнейшим, главенствующим каналом социальной
мобильности, к сожалению, являются деньги и материальные ценности. Мы живем
по принципу «у кого собственность, у того и власть», то есть с помощью
денег человек может добиться почти любого социального положения. Главной
целью людей стало накопление богатства, впрочем, так было всегда. В идеале,
у Питирима Сорокина, человек продвигается по социальной лестнице благодаря
своему таланту и способностям. Но, к сожалению, все совершенно иначе.
Главенствующую роль заняли деньги, на сегодня они являются основным каналом
вертикальной циркуляции.
Я считаю работы Питирима Сорокина о социальной мобильности и
социальной стратификации наиболее важными за всю историю русской
социологии. Он затронул самые главные проблемы общества, которые до него
еще никто не затрагивал. Я со всей уверенностью могу заявить, что Питирим
Сорокин является самым главным русским социологом, чьи труды продолжают
иметь огромное значение в современной не только русской, но и зарубежной
социологии.
Список литературы:
1. Кукушкина Е.И. «Питирим Сорокин – ученый, педагог, организатор
науки и общественный деятель»// Вестник МГУ, серия 18
«социологическая политология», 1999г., №3.
2. Сорокин П.А. «Общедоступный учебник социологии», М., 1994г.
3. Сорокин П.А. «Система социологии», т.2, М. 1993г.
4. Сорокин П.А. «Человек. Цивилизация. Общество», М., 1992г.
-----------------------
1Кукушкина Е.И. «Питирим Сорокин – ученый, педагог, организатор науки и
общественный деятель» // Вестник МГУ, серия 18, 1999 г., №3, | |
