|
Реферат: Проблема глобальной цивилизации (Философия)
Министерство здравоохранения Российской Федерации
Санкт-Петербургская государственная химико-фармацевтическая академия
Кафедра гуманитарных наук
д о
к л а д
ПРОБЛЕМЫ ГЛОБАЛЬНОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ
выполнил
студент Tholomeo
2001г.
После террористических актов 11 сентября сего 2001 года на
тему, вынесенную в заглавие доклада, заговорили практически все, кому не
лень. Однако пороки системы, приведшие к этому трагическому сбою, волновали
умы просвещенного человечества уже достаточно давно. В 1968 году
итальянский экономист А.Печчеи и другие небезызвестные деятели общественно-
экономических наук создали "Римский клуб", занимающийся изучением проблем,
вставших перед человечеством во второй половине XX века, в эпоху
глобализации, а также господства науки, техники и информации вообще. Ныне,
по прошествии нескольких десятилетий, можно сказать, что мрачноватые
пророчества так называемых "экологических пессимистов" так или иначе
сбываются, однако на первый план внезапно вышли проблемы скорее социального
и культурного плана. Таким образом, измышления Печчеи 60-70-х годов ничуть
не потеряли своей актуальности, и с небольшими поправками их можно читать и
сегодня.
"На протяжении моей жизни, - писал Печчеи - ход истории решительно и
внезапно переменился. За какие-то десятилетия завершился продолжавшийся
много лет период медленного развития человечества и наступила новая
динамическая эра. Что несет нам новый век? Станет ли он звездным часом
человечества или он ввергнет нас в пучину ужасов? Все перемены касаются
именно изменившегося положения самого человека на земле. Если раньше он был
не более, чем одним из многих живых существ, то теперь человек превратил
планету в свою безраздельную империю."
В течение всей своей истории люди бились над вопросом "Что значит
быть человеком и в чем состоит его земное предназначение?". Поиски ответов
на этот вопрос служили вечной темой философских и религиозных размышлений.
Теперь, впервые в истории, появился новый мощный фактор, который необходимо
принимать во внимание Это огромное и всевозрастающее материальное
могущество самого человека. Это могущество возрастает по экспоненте. Однако
развитие это в высшей степени неоднозначно, ибо оно может послужить на
благо Человеку только при разумном и сдержанном отношении, при безрассудном
же его использовании человеку грозит непоправимая катастрофа.
С тех пор, как появился человек, жизнь на планете постоянно и
непрерывно менялась, его влияние стабильно росло. Теперь, однако, когда оно
стало возрастать с поистине космической скоростью, судьба всех имеющихся
живых форм на Земле зависит от того, что делает или не делает человек.
Основной вопрос сегодня- как умудрится он разместить на Земле
дополнительные миллиарды себе подобных. Поднятая Человеком волна, если ее
не остановить, неминуемо настигнет и его самого. Ведь человек является
результатом значительной эволюции- процесса, в котором тесно и прихотливо
переплелись тысячи и тысячи организмов. Сможет ли он выжить в роскошном
замке, куда добровольно заточил себя, взяв с собой лишь нескольких
приближенных? Ведь, нарушая экологическое равновесие и непоправимо сокращая
жизнеобеспечивающую емкость планеты, человек может таким путем сам
расправиться со своим биологическим видом.
Современный человек научился дольше жить, что привело к
демографическому взрыву. Он научился производить больше всевозможных вещей
в очень короткие сроки. Уподобившись Гаргантюа, он развил в себе ненасытный
аппетит к потреблению и обладанию, производя все больше и больше, вовлекая
себя в порочный круг роста, которому не видно конца. Родилось явление,
которое стали называть промышленной, научной, научно-технической
революцией. Последняя родилась тогда, когда человек понял, что может
эффективно в промышленных масштабах применять на практике свои научные
знания об окружающем мире. Можно с уверенностью утверждать, что этот
безудержный поток из технического рога изобилия будет расти и расти.
Истоки этой зловещей благоприобретенной мощи человечества лежат в
комплексном воздействии всех названных изменений, а их своеобр. символом
стала техника. Еще несколько десятилетий назад мир человека можно было , в
весьма упрощенном, конечно, виде, представить тремя взаимосвязанными, но
достаточно стабильными элементами. Это природа, человек и общество. Ныне в
эту триаду вошел четвертый элемент- техника.
Она так же стара, как и сам человек, но вначале она была скорее
средством, нежели самоцелью. Вплоть до недавнего времени человеку удавалось
поддерживать разумное равновесие между тем материальным прогрессом, который
она обеспечивала и той социокультурной жизнью, которой она должна была
служить. Ныне, когда техника в своей новой версии зиждется исключительно на
науке и ее достижениях, она приобрела статус доминирующего и предельно
независимого элемента. Техника превратилась в абсолютно неуправляемый,
прямо-таки анархический фактор. Однако даже в том случае, если нам удастся
поставить ее под надежный контроль, все равно она уже принесла в наш мир и
будет продолжать в нем вызывать поистине эпохальные изменения. И новый факт
здесь состоит в том, что техника, созданная человеком, - на радость или
горе, - стала главным фактором изменений на Земле.
Водораздел между двумя эпохами связан с появлением высокоразвитой
техники и сложных искусственных систем в авиации, космонавтике, транспорте,
информации etc. Гигантский мир, созданный нами, не только ошеломлял нас, но
порою производил пугающее впечатление. Любое повреждение или нарушение в
каком-либо из элементов этой сети может легко перекинуться на другие
элементы, приобретая порой характер эпидемии. Перед нами, как неясный
мираж, манящий и соблазнительный, но в то же время полный угроз и
неизвестности, маячит век безраздельной империи человека.
Триумфальное развитие Западной цивилизации неуклонно приближается к
критическому рубежу. Набирая все новые силы, цивилизация нередко
обнаруживала явную склонность навязывать свои идеи с помощью миссионерской
деятельности или прямого насилия, идущих от религиозных традиций. Трудовая
этика и прагматический стиль послужили источником, с помощью которого она
навязывала свои привычки и взгляды другим культурам и традициям.
Так, используя все возможные средства, цивилизация распространялась
по планете. Мало-помалу все страны и народы стали жить по ее законам, ее
нравы стали объектом подражания, и даже если их отвергают, все равно от них
отталкиваются в поисках иных решений и альтернатив.
Развитие цивилизации, однако, сопровождалось расцветом радужных
надежд и иллюзий, которые не могли осуществиться хотя бы по причинам
социально-психического характера. В основе ее философии лежал элитаризм. А
Земля, как бы щедра она ни была, не в состоянии разместить непрерывно
растущее население и удовлетворить все его потребности. Вот почему сейчас в
мире наметился глубокий раскол между развитыми и слаборазвитыми странами.
Но даже и этот бунт мирового пролетариата, который стремится
приобщится к богатствам своих более благополучных собратьев, протекает в
рамках все той же господствующей цивилизации.
Маловероятно, чтобы она оказалась способной выдержать и это новое
испытание, особенно сейчас, когда ее собственный общественный организм
раздирают различные кризисы. НТР же становится все строптивее, усмирять ее
все труднее.
Далек ли от нас критический порог? Уже в 1984 году население достигло
5*109 человек. Число безработных - полмиллиарда. Европейское экономическое
сообщество по-прежнему бьется над тем, как безболезненно реформировать
многоликую денежную систему и координировать развитие входящих в него
стран. Стремительно иссякают минеральные ресурсы, влажные тропические леса
уничтожаются со скоростью 20га/мин. Никто не может сказать сейчас, какая
именно проблема развяжет цепную реакцию, которая поставит человека на
колени. Вполне возможно, что ближайшие годы- это и есть последняя отсрочка,
дарованная человечеству, чтобы оно наконец образумилось и переменило курс.
Что мы можем предпринять в последний час? Прежде всего, пора наконец
понять, что нельзя без конца уповать на всякого рода общественные
механизмы, на обновление и усовершенствование социальной организации
общества, когда на карту поставлена судьба человечества как вида.
Истинная проблема человеческого вида- в том, что он оказался
неспособным в культурном отношении идти в ногу и полностью приспособиться к
тем изменениям, что он сам внес в этот мир. Таким образом, проблема
находится внутри человеческого существа, а не вне его, взятого как на
индивидуальном, таки на коллективном уровне, так что решение должно
исходить прежде всего изнутри.
Проблема сводится к человеческим качествам и путям их
усовершенствования. Именно через их развитие можно добиться изменения всей
ориентированной на материальные ценности цивилизации и использовать ее для
благих целей.
Исследуя сложность бесконечно большого и проникая в тайны
невообразимо малого, человек постиг единство вселенной и открыл элементы
того природного миропорядка, который объединяет все сущее на свете. Однако
в этом процессе он не уделил внимания тому, что находится между двумя
крайностями и что на самом деле важнее всего для него самого- его
собственному миру и своему месту в нем.
Первый аспект- сам человек и его поведение, которое мы должны лучше
понять. Второй касается взаимосвязи человека и окружающей среды. Именно
здесь существуют в высшей степени опасные пробелы, связанные с
недостаточным осознанием пределов и последствий деятельности человека в
мире.
Нам удалось усовершенствовать отдельные качества атлетов,
космонавтов, улучшить машины, вывести новые породы кур и свиней, научиться
разговаривать с компьютерами, но мы никогда не пытались сделать более
острым восприятие своего нового положения в мире, повысить осознание той
силы, которой мы теперь располагаем, развить чувство глобальной
ответственности. Перед нами непочатый край возможностей улучшения
человеческих качеств.
19 столетий назад римский писатель Колумелла, изучая самую важную на
тот момент сферу деятельности- сельское хозяйство, справедливо заметил, что
оно нуждается в человеке, который знает, который хочет и который может.
Современный человек, решившийся в наши дни взяться за создание глобальной
империи, опрометчиво опрокинул эту последовательность. Он может, но пока
что не хочет, потому что не знает.
Создание римского клуба, основной целью которого стало изучение и
выявление нового положения, в котором оказался человек в своей глобальной
империи, явилось волнующим событием в духовной жизни человечества. Клуб
первый восстал против опасного, самоубийственного поведения.
В воздухе витает ощущение какого-то важного рубежа, перепутья. Люди
чувствуют, что наступает конец какой-то эпохи в истории. Но практически
никто не задумывается над необходимостью радикально изменить образ жизни:
свой собственный, своей семьи своего народа. Человек не знает, как вести
себя, как быть по-настоящему современным человеком. Другие биологические
виды никогда не имели такой слабости: тигр знает, как быть тигром, паук
прекрасно живет, как живут пауки. Но неожиданно человек и его НТР
оказываются их смертельным врагом, тираном практически всех жизненных форм
на планете. Создав некогда сказку о злом драконе, человек сам оказывается
этим драконом.
В результате- такой вот парадокс: как в зыбучих песках, увязает
человек в своих невиданных возможностях и достижениях- чем больше силы он
применяет, тем больше он в ней нуждается, и если не научится ею
пользоваться, останется вечным пленником этих зыбучих песков.
По мнению Римского Клуба, только Новый Гуманизм способен обеспечить
трансформацию человека, поднять его качества и возможности до уровня,
соответствующего новой возросшей ответственности человека в этом мире. В
качестве основных концепций нового гуманизма называются: чувство
глобальности, любовь к справедливости, нетерпимость к насилию. Новый
Гуманизм должен быть созвучен приобретенному человеком могуществу и
соответствовать изменившимся внешним условиям, он должен обладать
стойкостью, гибкостью и способностью к самообновлению. Новый гуманизм
должен носить именно революционный характер, он должен быть творческим и
убедительным, чтобы радикально обновить, если не полностью заменить
кажущиеся ныне незыблемыми принципы и нормы, способствовать зарождению
новых ценностей и мотиваций.
Революционный характер, таким образом, становится главной чертой
этого целительного гуманизма, ибо только при таком условии он сможет
выполнить свои функции. Должна произойти человеческая революция, благодаря
которой обретут цели и смысл, достигнут своей кульминации остальные
революционные процессы.
Начавшись в Британии два столетия назад, промышленная революция
разрасталась и в конце концов обрела свой нынешний устрашающий облик
современной промышленной системы. Сейчас можно с уверенностью сказать, что
она создает значительно больше потребностей, чем способна удовлетворить.
Изменившееся отношение к труду породило миф роста, большие изменения
произошли и в международной политике, т.к. трансформировавшиеся способы
ведения войны в корне изменили саму ее концепцию.
В Организацию Объединенных Наций на момент 1984 года входило 159
государств
(а ныне, очевидно, гораздо больше)- и все они в высшей степени эгоцентричны
и чрезвычайно ревностно относятся к прерогативам своего суверенитета.
Однако по сути дела перед лицом сверхдержав и даже крупных корпораций
положение маленьких стран представляется довольно-таки безнадежным. Но они
даже на своем опыте испытав, что значит быть слабым перед лицом сильных, не
уступают последним в жестокости, например, отказываясь признать за
этническими или культурными меньшинствами своих стран права на
самоопределение и независимость. И все же, при всей своей этической,
политической и функциональной нелепости и неприемлемости, суверенитет по-
прежнему остается краеугольным камнем нынешнего мирового порядка. Более
того, наблюдается даже возрождение культа суверенности, который Тойнби
называл "главной религией человечества, избравшей в качестве объекта
поклонения кровавого бога Молоха". Стоит ли удивляться, что структура
нынешнего международного здания оказывается столь нестабильной и шаткой,
если оно построено из старых негодных кирпичей- суверенных национальных
государств.
Более того, люди проявляют фантастическую изобретательность, чтобы
оправдать существование этой структуры "кусочек мне-кусочек тебе"и
управлять ею.
Чудовищный военный нарост, ежегодно поглощающий 6-8% общего продукта
человеческого труда для разрушительных целей- далеко не единственный
побочный продукт этого бессмысленного разделения. К нему можно добавить
разросшуюся систему дипломатических служб, разведок и т.д. Чудовищно
раздувая бюрократический аппарат, чиновники рассылают во все концы кипы
зашифрованных сообщений, перекрывающих друг друга и друг другу
противоречащих же договоров и протоколов. Создаются искусственные альянсы,
о которых тут же забывают.
Сосуд суверенитета, по выражению политолога Стэнли Хоффманна (Stanley
Hoffman) дал течь, и через его стенки непрерывно и безудержно струится
поток технологических инноваций. Постепенно обретает реальные черты идея
необходимости отказа от суверенности национального государства.
Даже ООН - форум суверенных государств- постепенно расшатывает устои
принципа суверенитета. Относительно менее могущественные ее члены сетовали
на засилье в ООН больших стран. Ситуация вскоре в корне изменилась , и
пришел черед США выражать недовольство тиранией большинства. Однако, каковы
бы ни были благоприятные последствия этих сдвигов недовольства, ясно одно:
пороки и причины недостаточной эффективности ООН связаны не столько с самой
организацией, сколько с поведением ее членов, больше всего озабоченных
соблюдением собственных прав и суверенных интересов и не желающих замечать
ничего другого.
Возвращаясь к сказанному выше, можно сказать, что настал тот момент,
когда уже невооруженным глазом видно: планета не настолько велика и щедра,
чтобы удовлетворить ожидания всех без исключения групп мирового населения.
И если каждая из них будет стремиться урвать как можно больше, это в
конечном счете приведет к катастрофе всю систему, обеспечивающую жизнь
человека на Земле, и в результате никто не получит ничего из того, что
хочет и в чем нуждается.
Наиболее могущественным и ответственным членам мирового сообщества, а
именно Соединенным Штатам, ЕЭС, Китаю, Японии, Российской Федерации,
странам ОПЕК настало время мобилизовать свои научно-технические средства и
имеющуюся информацию на исследование истинного состояния глобальной
системы. Оно бесспорно покажет, что состояние ее не так благополучно, как
хотелось бы, что заметна тенденция к еще большему ухудшению, и что
сохранить, а по возможности улучшить ее- в общих интересах всего
человечества.
Мы приближаемся сейчас к такому периоду, когда придется изыскивать
более разумные способы удовлетворения своих собственных интересов. И здесь
важно понять, что благополучие всего мира в целом является необходимым
условием благополучия его отдельных частей, в то время как обратное вовсе
не очевидно. И сейчас один из важнейших морально-этических принципов
гласит: ни одна, даже самая могущественная и процветающая страна или
коалиция не может надеяться не только преуспеть, но и просто выжить, если
создается опасная глобальная ситуация, ставящая под угрозу существование
остальных групп человечества. Вывод: чем выше статус или уровень ожиданий,
которые страна связывает с будущим, чем большую долю она надеется получить
от мирового обновления, тем больше должен быть ее собственный вклад в
мировое обновление.
Итак, создание нового общества на глобальном уровне потребует от нас
гораздо большего, чем установление обсуждаемого ныне нового порядка: чтобы
этот процесс действительно начался, человечество, освободившись наконец от
мифа роста, должно избавиться от еще одной ловушки, приманкой к которой
служит национальный суверенитет. Основным условием успехов человечества
станет именно изменение принципов и характера национального государства.
Печчеи уверен, что этот переворот можно осуществить и без насилия -
при условии, что граждане всего мира постепенно научатся реалистически
смотреть на свои проблемы и возможности.
И здесь опять решающими станут качества и способности самих людей.
использованная литература: "Мир Философии", ч.2
"Философский энциклопедический словарь",1989
Реферат на тему: Проблема детерминизма в современной науке
РОССИЯ
Министерство промышленности и науки
Департамент промышленности и инновационной политики
в металлургии
Федеральное государственное предприятие
"Восточный научно-исследовательский углехимический институт"
РЕФЕРАТ
Проблема детерминизма в современной науке
Выполнил: соискатель
Стуков Д.В.
Проверил: профессор
Шитиков М.М.
г. Екатеринбург
2003
Оглавление
Идеи детерминизма в науке и философии XVI-XIX вв. 4
Развитие квантовой механики и деформация идей детерминизма науки и
философии XX в. 6
Синергетика и детерминизм 9
Детерминированное и случайное 9
Случай и событие 13
Синергетика 17
Заключение 22
БИБЛИОГРАФИЯ 23
Введение
Детерминизм - методологический принцип, согласно которому из факта,
что в мире все взаимосвязано и причинно обусловлено, следует возможность
познания и предсказания событий, имеющих как однозначно определенную, так и
вероятностную природу. Механический детерминизм - однозначная причинная
обусловленность - абсолютное строгое предсказание. Индетерминизм -
методологическая позиция, в которой отрицается как объективность причинных
связей, так и ценность причинных объяснений в науке. Г. Риккерт: "Причинное
объясняет действительно лишь в пределах наук о природе и неприменимо к
наукам о духе, т.е. наукам общественным".
Человеческая воля (или в телеологии - воля божественная)
рассматривается индетерминизмом как автономная сила, свободная в своих
проявлениях от всякой причинности и необходимости, т.е. ничем не
обусловленная. Индетерминизм трактует принцип объективной необходимости как
фатализм.
Идеи детерминизма в науке и философии XVI-XIX вв.
Поскольку причины того или иного явления не всегда удается установить,
а механицизм так же не всегда может объяснить разнообразные явления, в XIX
веке господствующее положение приобрело философское учение под названием
"детерминизм". Различие между учением о причинности и детерминизмом отмечал
еще Декарт: "Следствие отстает во времени от причины из-за ограниченности
чувственных восприятий человека". Суть детерминизма проще всего объяснить с
помощью аналогии. Если аксиомы Евклидовой геометрии заданы, то свойства
фигур в рамках этой геометрии полностью определены как необходимые
логические следствия. Говорят, что Ньютон как-то спросил, зачем нужно
выписывать теоремы Евклидовой геометрии, если они очевидным образом следуют
из аксиом. Все же большинству людей требуется немало времени, чтобы
доказать каждую из теорем. Но хронологический порядок открытия новых
геометрических свойств, который связывает аксиомы и теоремы, такой же
временной последовательностью, как причину и следствие, в действительности
иллюзорен.
Так же обстоит дело и с физическими явлениями, считал Декарт. Для
"божественного разума" все явления "существуют" в одной математической
структуре. Но наши чувства в силу ограниченности их возможностей распознают
явления не одновременно, а одно за другим, и поэтому мы одни явления
принимаем за причины других. Отсюда понятно, считал Декарт, почему
математика позволяет предсказывать будущее. Это становится возможным
благодаря ранее полученным соотношениям. Именно математическое соотношение
дает самое ясное физическое объяснение реальности. Кратко можно сказать,
что реальный мир - это совокупность математически представимых движений
объектов в пространстве и времени, а Вселенная в целом - огромная
гармоничная машина, построенная на основе математических законов. Кроме
того, многие философы, включая самого Декарта, утверждали, что
математические законы заданы раз и навсегда, поскольку так сотворил мир Сам
Бог, а Божья Воля неизменна, независимо от того, удалось ли человеку
проникнуть в сокровенные "замыслы Бога", мир функционировал по закону, и
закономерность процессов, происходящих в природе, не ставилась никем под
сомнение, по крайней мере до начала XIX в.
Ньютоновская концепция Вселенной, состоящей из твердых неразрушимых
частиц, каждая из которых действует на другие с вполне определенной,
вычисляемой силой, была положена в основу последовательного детерминизма
французским астрономом и математиком Лапласом. Ему принадлежит ставшее
классическим описание сущности детерминизма:
Состояние Вселенной в данный момент можно рассматривать как результат
ее прошлого и причину ее будущего. Разумное существо, которое в любой
момент знало бы все движущие силы природы и взаимное расположение
образующих ее существ, могло бы - если бы его разум был достаточно обширен
для того, чтобы проанализировать все эти данные - выразить одним уравнением
движение и самых больших тел во Вселенной, и мельчайших атомов. Ничто не
осталось бы сокрытым от него - оно могло бы охватить единым взглядом как
будущее, так и прошлое [6].
Детерминизм завоевал столь прочные позиции, что философы стали
подходить с детерминистической точки зрения к оценке деятельности человека
как части природы. Идеи, волевые акты и действия человека рассматривались
как неизбежное проявление взаимодействия материи с материей. По мнению
детерминистов человеческая воля определяется внешними физическими и
физиологическими причинами. Гоббс, например, объяснял кажущуюся свободу
воли следующим образом. События из вне воздействуют на наши органы чувств,
а те в свою очередь на мозг. Движение внутри мозга порождает то, что, мы
называем аппетитом, восторгом или страхом, но все эти чувства - не более
чем наличие движения внутри мозга. Когда аппетит и отвращение сталкиваются
в противоборстве, наступает особое физическое состояние, именуемое
осмотрительностью. Одно движение одерживает верх над другим, а мы говорим о
проявлении свободы воли. Но в действительности выбор преобладающего
движения принадлежит не личности. Мы видим результат, но не в состоянии
осознать определяющий его процесс. Свободы воли не существует. Это
бессмысленный набор слов. Воля жестко ограничена действиями материи.
Вольтер в сочинении "Невежественный философ" утверждал: "Было бы очень
странно, если бы вся природа, все планеты должны были бы подчиняться вечным
законам, а одно небольшое существо, ростом в пять локтей, презирая эти
законы, могло бы действовать, как ему заблагорассудится". Случай - ни что
иное, как слово, придуманное для обозначения известного действия
неизвестной причины.
Этот вывод был настолько категоричен, что даже материалисты попытались
умерить его остроту. Некоторые из них утверждали, что детерминированы
только действия человека, но не его мысли. Другие пытались найти новую
интерпретацию свободы, пытаясь сохранить хотя бы какое-то подобие ее.
Вольтер саркастически заметил в этой связи: "Быть свободным означает иметь
возможность делать что угодно, а не хотеть что угодно".
С научной точки зрения утверждение "событие А определяет событие В"
означает, что если задано событие А, то можно вычислить событие В. Таким
образом применение детерминизма в точных науках можно охарактеризовать
следующим образом: если состояние некоторого множества объектов в
произвольный момент времени задано, то состояние объектов того же множества
в любой момент времени в будущем может быть определено путем вычислений.
Естественно научная концепция детерминизма наиболее четко выражена
функциональными соотношениями между переменными, но из функционального
соотношения не следует существования причинно следственной связи.
Многое из того, чем занимаются точные науки, сводится к установлению
функциональных соотношений между переменными. Если такого рода соотношение
оказывается верным в широких пределах и выражает нечто важное относительно
физического мира, то оно обретает статус закона природы.
Однако еще Дж. Максвелл указывал на существование ситуаций (которые он
называл особыми точками), в которых поведение механической системы
становится нестабильным, как, например, камень на вершине горы может вдруг
сорваться, вызывая лавину. Максвелл предостерегал своих ученых коллег от
недооценки роли таких ситуаций и считал, что если изучение особых точек
сменит непрерывность и стабильность вещей, то успехи естествознания,
возможно, позволят устранить предрасположение к детерминизму.
Лидер физической науки своего времени, Максвелл стал пророком для
следующего поколения ученых. Некоторые из его работ по кинетической теории
газов способствовали закату детерминизма. Трещины и пробелы, которые
Максвелл увидел в детерминистической схеме, вскоре расширились. На смену
детерминизма пришли статистические законы.
Применение законов статистики в физике началось со статистической
механики, где еще можно было предполагать, что, детально описав миллионы
столкновений молекул, каждая из которых подчиняется законам классической
механики, (доведенной к концу XIX в Гамильтоном до уровня завершенной
науки) и, таким образом, поведение которой полностью детерминировано, мы
могли бы предсказать поведение газа в целом. Но число столкновений столь
велико, что рассматривать подобные коллективные эффекты можно только
статистическими методами. Первым стал использовать статистические законы
кинетической теории газов Людвиг Больцман, чей подход был радикален в эпоху
господства механицизма и детерминизма и вызвал ожесточенные споры. Однако,
сокрушительный удар по детерминистическому мировоззрению был нанесен
несколько позже.
Развитие квантовой механики и деформация идей детерминизма науки и
философии XX в.
Середина двадцатых годов нашего столетия - период, ставший "золотым
веком" физики. Начиная с 1926 года, Эрвин Шредингер опубликовал серию работ
под общим названием "Квантование как задача о собственных значениях",
которые стали классикой науки и поставили на солидную основу, казавшуюся до
тех пор таинственной волновую механику. Эти работы, а также созданная к
тому же времени матричная механика Гейзенберга положили конец периода
анархии в развитии квантовой теории, которое началось со смелой гипотезы
Планка о квантах.
В квантовой физике того времени существовало множество противоречий.
Например, в атомной модели Бора для расчета электронных орбит
использовались законы классической механики и электродинамики, а для
объяснения устойчивости электронных орбит привлекались условия квантования.
В рамках одной и той же модели применялись положения, которые иногда прямо
противоречили друг другу.
Однако подход, развитый в 1926 году Шредингером, изначально был
попыткой перехода от корпускулярного описания электрона к чисто волновому,
и порождал свои трудности. Сложности возникали как с интерпретацией
волновой функции (в частности, при переходе к задаче с несколькими
электронами волновую функцию нельзя было отождествлять с классическим
распределением заряда), так и прежде всего с попыткой построить физическую
теорию исключительно на базе волнового представления, отказавшись от идей
корпускулярно-волнового дуализма. Выход из затруднения подсказывали
исследования процессов атомных столкновений, проведенные Максом Борном в
конце лета 1926 года. Анализ рассеяния электронов и альфа-частиц на ядрах
довольно неожиданно дал ключ к пониманию смысла волновой функции
Шредингера: квадрат ее амплитуды соответствовал вероятности обнаружения
частицы в данной точке пространства. В то время как для Шредингера волновая
функция была непосредственно наблюдаемой величиной, Борн отводил ей роль
"направляющего поля" для электронов. Такая интерпретация (получившая
название копенгагенской) поставила волновую механику на прочную физическую
основу и выбила почву из-под многих спекуляций, в том числе из-под наивных
реалистических рассуждений Шрединдерга.
Долгое время одни выдающиеся физики (Бор, Борн, Паули) придерживались
концепции, что все явления природы подлежат лишь вероятностной
интерпретации, в то время как для многих не менее выдающихся физиков нашего
столетия, в том числе многих создателей квантовой механики (Шредингер,
Эйнштейн, Луи де Бройль, Макс Планк) подобное статистическое истолкование
квантовой теории оказалось крайне неприемлемым. Они придерживались
концепции причинности и детерминизма восходящих своими корнями к
классической механике. Суть спора сводилась к следующему: является ли
статистический характер законов квантовой физики результатом неполного
знания, и не уступят ли эти законы свое место новым, не менее
детерминистским, как законы Ньютона, или вероятность лежит в основе законов
самой природы. Так во время пребывания в Копенгагене Шредингер заявил Бору:
Если мы собираемся сохранить эти проклятые квантовые скачки, то
приходиться пожалеть, что я вообще занялся квантовой теорией [7].
Для него было страшно представить, что электрон "мог прыгать, как
блоха" [7]. Широко известно выражение Эйнштейна, что "Бог не играет в
кости". Эта же мысль прослеживается в письме Дж. Франку:
Я могу еще, если на то пошло, понять, что Господь Бог мог сотворить
мир, в котором нет законов природы. Короче говоря, хаос. Но то, что должны
быть статистические законы с вполне определенными решениями, например
законы, вынуждающие Господа Бога бросать кости в каждом отдельном случае, я
считаю в высшей степени неудовлетворительным [7].
В статье "Можно ли считать квантовомеханическое описание физической
реальности полным?" Эйнштейн утверждал, что волновая механика не полна, и
со временем должна появиться статистическая квантовая теория, которая
явиться аналогом статистической механики: движение отдельных частиц должны
быть детерминированы, но вследствие большого числа частиц их ансамбли
должны описываться на основе статистики и теории вероятности [11]. То же
мнение выразил Поль Дирак (1978), считавший, что возможно в будущем
появится усовершенствованная квантовая механика, в которой произойдет
возврат к детерминизму и тем самым подтвердиться точка зрения Эйнштейна. Но
возврат к детерминизму, по мнению Дирака, возможен только ценой отказа от
каких-то основных идей, которые мы сейчас принимаем без малейшего сомнения.
Если мы вернемся к детерминизму, то нам придется каким-то образом заплатить
за это, хотя сейчас трудно предугадать, чем именно.
Ни Дирак, ни Эйнштейн не предложили альтернативной модели атомной
теории. И к настоящему моменту квантовая теория достигла такого уровня в
своем развитии, что решение проблемы вряд ли зависит только от получения
новых экспериментальных данных. Хотя, для описания явлений, в которых
участвуют видимые или осязаемые объекты, физики по прежнему используют
детерминистические законы классической механики, их отношение к
детерминизму при описании явлений такого рода существенно изменилось,
благодаря развитию идеи квантовой механики. Все происходит так, как
происходит, поскольку вероятность этого весьма высока, а вероятность того,
что может быть иначе, весьма незначительна.
Впрочем, ученым ли рассуждать о природе вероятности в описании
квантовых явлений? Да и кто согласится быть детерминированным, когда даже
пошлый электрон притендует на то, что его поведение таковым не является.
Вероятность она присуща и даже бывает различной по своей сути. В процессе
эволюции, в процессах генетической наследственности и развития можно
выделить вероятностные события с устойчивым распределением частот, и
процессы не поддающиеся детерминизации, и в таких случаях "предстоит
выяснить, какое понимание случайности в каком разделе эволюции является
главным" [13].
В своей статье "О детерминизме" Я. Лукасевич, раскритиковав закон
дедукции и принцип причинности, как фундамент детерминистского
мировоззрения, пришел к выводу, что "аргументы, извечно приводимые в пользу
детерминизма, не выстояли под огнем критики". Далее он пишет: "Несомненно
из этого не следует по меньшей мере, что детерминизм является ошибочной
точкой зрения, ошибочность аргументов не служит доказательством ошибочности
тезиса. Только одно я хотел бы сказать, основываясь на приведенной критике,
что детерминизм не является лучше обоснованной точкой зрения нежели
индетерминизм." [9].
Анализируя его статью, другой философ приходит к выводу: "Человек
действительно свободен, если он имеет власть над прошлым" [4]. И, таким
образом, встает вопрос: "Что есть прошлое?" и можно ли на него повлиять? В
последнем вопросе, считает автор, обнадеживающие результаты получал с 1953
г. французский физик Коста де Берга, проводящий идею о внутренней симметрии
между прошлым и будущим, и возможностью воздействия квантового явления не
только на прошлое, но и на будущее.
Впрочем, и без привлечения квантовомеханических явлений рассуждая о
"механизме течения времени" можно прийти к выводу, что "будущее - это
возможность, представляющая собой тенденции дальнейшего развития
конкретного материального объекта". В этой связи "нельзя не согласиться с
тем, что мы говорим о будущем, имея ввиду не вообще что-либо
несуществующее, а то, что мы надеемся видеть когда-либо настоящим" [8].
Таким образом, прослеженная многовековая история развития идей
детерминизма в философии оказывается тесно сопряженной с развитием
аналогичных идей в науке. Вряд ли современное положение в вопросе о природе
вероятности в описании реальных природных процессов, в том числе в жизни
человека, можно считать закрытым, но нельзя не отметить, что и механицизм,
и учение о причинности, и детерминизм испытали на себе глубокое воздействие
последних научных открытий.
Синергетика и детерминизм
Детерминированное и случайное
Опосредованное возможным отношение необходимого и действительного
дополняется в физике нового времени понятиями детерминированного и
случайного. Рассмотрим соотношение этих понятий для случая классического
лапласовского детерминизма. Часто детерминизм Лапласа понимают как
доктрину, согласно которой точное знание положения вещей во Вселенной в
некоторый момент времени to автоматически делает известным положение вещей
во Вселенной в любой другой момент времени. Согласно этой версии
детерминизма, знание о положении вещей в настоящем автоматически делает
известным положение вещей в сколь угодно отдаленном будущем и сколь угодно
отдаленном прошлом. Однако Лаплас на самом деле высказывается более
аккуратно [15]:
Ум, которому были бы известны для какого-либо данного момента все
силы, одушевляющие природу и относительное положение всех ее составных
частей, если бы он вдобавок оказался достаточно обширным, чтобы подчинить
эти данные анализу, обнял бы в одной формуле движения величайших тел
вселенной наравне с движениями легчайших атомов: не осталось бы ничего, что
было бы для него недостоверно, и будущее, так же как и прошедшее, предстало
бы перед его взором. .... Все усилия духа в поисках истины постоянно
стремятся приблизить его к разуму, о котором мы только что упоминали, но от
которого он останется всегда бесконечно далеким.
Лаплас говорит не только об отношении мира и нашего знания о мире, но
и о третьем элементе отношения - гипотетическом уме, бесконечно
отличающемся от нашего познающего рассудка. Во-первых, проблема состоит не
только в том, что мы знаем не все физические характеристики или знаем их
неточно, но и в том, что наш рассудок не обладает достаточной
“аналитической силой”. Как мы теперь знаем, недостаток “аналитической силы”
для анализа сложных систем касается не только вычислительных мощностей, но
и самого аналитического аппарата. Во-вторых, проблема (и, очевидно, главная
проблема) состоит в том, что мы знаем не все “силы, одушевляющие природу”.
Под силой здесь Лаплас понимает то, что сейчас называют “взаимодействием”
(гравитационное, электромагнитное, и т.д.). То есть проблема, согласно
Лапласу, состоит в том, что знание фундаментальных законов, которым мы
обладаем, остается неполным и только вероятным.
Как же мыслит гипотетический лапласовский ум? Предположим, что законы
механики Ньютона установленны и абсолютно точны. Положение тела (в фазовом
пространстве координат и скоростей) в момент времени to автоматически
делает известным его положение в любой другой момент времени в прошлом или
будущем. Это можно подтвердить экспериментально: бросить камень под
определенным углом к горизонту с заданной начальной скоростью и предсказать
место его падения. Обратим внимание на то, что фиксированный закон
открывает поле возможностей для экспериментирования. На этом поле
возможного основывается возможность предсказания, составляющая смысл
детерминизма: предсказание в данном случае есть именно выбор между рядом
возможных мест падения камня. Таким образом, поле возможного выступает
здесь двояко. С одной стороны имеется поле возможных начальных условий,
предваряющее действительное положение вещей здесь и сейчас. Можно бросить
камень в другом месте и с другой скоростью, и, соответственно, иным будет
предсказанное место падения камня. “Знать относительное положение всех
частей” мира здесь и сейчас, значит из всех возможных относительных
положений указать на то единственное, которое имеет место в
действительности. С другой стороны, задание начальных условий - либо в
эксперименте, либо непосредственным наблюдением действительного положение
вещей - согласно установленному закону, с необходимостью влечет за собой
определенное положение вещей в будущем. Необходимость перечеркивает все
возможные будущие положения вещей, кроме единственного, которое совпадает с
действительным. Это и означает детерминированность, которая, как мы видим,
оказывается способом совпадения необходимого и действительного в возможном.
Реальное действительное (реальная действительность) не совпадает с
действительным вообще постольку, поскольку оно предполагает реально
возможное, а не возможное вообще. Возможность (и, соответственно,
действительность) может быть логической и реальной. Пусть дано некоторое
действительное положение вещей Т. Рассмотрим связанный с Т пучок П(Т)
возможных положений вещей Т’,Т’’, Т’’’, ... . По отношению к П(Т) Т может
мыслится по крайней мере двояко. Во-первых, Т может мыслится произвольно
выбранным в П(Т). Так, например, в пучке возможностей, связанном с
треугольником АВС, мы вибираем возможность, при которой треугольник АВС
является равносторонним. Это логическая возможность и, соответственно,
логическая действительность (возможность треугольника АВС быть
равносторонним или разносторонним, действительное положение вещей, при
котором АВС является равносторонним). Во-вторых, Т может мыслиться случайно
выпавшим шансом в П(Т). Например, при бросании игральной кости выпадает
шестерка. Это реальная возможность и реальная действительность (возможность
выпадения шестерки и действительное положение дел, при котором выпала
шестерка). Подчеркнем, что под случайным мы понимаем не просто то, для чего
мы не можем указать причину или что не законосообразно, но то, что
произошло так, но могло бы произойти и иначе. Случайное предполагает
заданное поле возможностей так же как и выбор, однако выбирают в поле
логических возможностей, а случай выпадает в поле реальных возможностей (в
поле случайного). Логически при бросании кости возможны выпадения все тех
же шести граней, поскольку мы наверняка знаем, что ничем другим бросание
кости закончится не может. Однако в этом нет ничего случайного: если кость
не бросать, а просто выставлять ту грань, какая нравится, с логической
возможностью останется все по-прежнему. Соответственно, произвольно
выставленная грань является только логически, но не реально действительной.
Сделаем некоторые выводы из сказанного в отношении понятия
детерминированного.
Смысл детерминизма состоит в отождествлении необходимости с реальной,
а не логической действительностью. Чтобы отождествлять необходимость с
логической действительностью не нужно никаких экспериментов. Мы
отождествляем необходимость с логической действительностью, когда строим
геометрическую фигуру с заданными свойствами, то есть, решаем проблему,
например, равносторонний треугольник. Мы строим этот треугольник
(действительное), а затем, опираясь на способ его построения, доказываем,
что построенный треугольник необходимым образом является равносторонним
(необходимое). Примерно то же самое происходит при конструировании машин:
конструируется действительное устройство, которое необходимо обладает
нужными свойствами. Эксперимент, устанавливающий детерминированное
положение вещей, означает нечто иное. Эксперимент не просто с
необходимостью делает действительным некоторое возможное положение вещей,
но с необходимостью производит некоторое случайное положение вещей,
производит некоторый случай. Точнее говоря, эксперимент воспроизводит
случай, поскольку эксперимент, который не удается повторить, считается
негодной попыткой, а не экспериментом. Иначе говоря, для детерминированного
недостаточно как для логически необходимого быть единственной и
одновременно произвольно выбранной возможностью, то есть недостаточно быть
необходимой логической действительностью. Детерминированное должно быть
необходимой реальной действительностью, а это значит, что оно должно быть
единственным случаем. Перечеркивание всех возможностей кроме единственной
необходимой и отождествление ее с действительностью составляет только
логическую сторону детерминации, то есть описание детерминации; реальная
детерминация состоит в том, что перечеркиваются все случайные исходы
эксперимента или наблюдения кроме единственного детерминированного случая.
Но это означает, что реально детерминированное предполагает не поле
логически возможного, но поле случайного (реально возможного).
Логическая необходимость требует того, чтобы необходимое было
произвольно выбрано. Детерминированость требует того, чтобы необходимое
случилось, то есть случайно произошло. Если логическая необходимость, таким
образом, связана с человеческой способностью разумного выбора, то
детерминированность связана со спонтанностью человека и мира.
Вместо игральной кости бросим камень под углом к горизонту и будем
наблюдать куда он упадет. Место падения камня однозначно определяется его
начальной скоростью и направлением бросания. Однако реально скорость и
направление могут быть заданы только приблизительно. То же самое относится
к измерению координаты падения камня. Мы судим об этом потому, что
вычисленное место падения камня несколько отличается от реально
измеренного, причем величину этого отличия невозможно точно предсказать -
она случайна. (Если бы мы могли предсказать эту величину, это означало бы,
что мы измеряем абсолютно точно.) В этом отношении всякое измерение имеет
дело со случайным. Можно сказать, что само измерение представляет собой
детерминацию, выделение в поле случайного единственного случая, которое не
вполне удается. Проблема точности измерения состоит не в том, что
измеренная величина отличается от реальной. Понятие реальной величины
является очень абстрактным, поскольку оно отвлечено от процедуры измерения.
Проблема точности состоит в том, что в экспериментах и наблюдениях
теоретически предсказываемые результаты отличаются от измеряемых, в
частности, измеряемые повторно количественные характеристики тех явлений,
которые с точки зрения теории относятся к тождественным или эквивалентным в
отношении этих характеристик объектам, разнятся между собой. Это значит,
что мир оказывается детерминированным только частично, а в остальном
остается случайным. Отнести ли эту неточность к погрешностям измерения или
к недостаткам теории (начиная от неутченных факторов и кончая
фундаментальными ошибками теории), улучшать ли свои приборы или
пересматривать теорию является делом ученого. Удивительным фактом
оказывается то, что в ряде ситуаций одно только повышение точности
измерения в широких пределах увеличивает детерминированность системы. В
этом и состоял триумф ньютоновской механики, самым впечатляющим моментом
которого было детерминистическое описание движения небесных тел солнечной
системы.Это позволило Лапласу предположить, что подобное описание может
быть распространено на самый широкий круг явлений (или вообще на все
явления).
Однако вряд ли стоит приписывать Лапласу или Ньютону “детерминизм” как
догматическую убежденность в заведомом успехе детерминистического описания
явлений. Из априорного суждения о том, что всякое положение вещей
детерминировано, реализуемость научной программы детерминистического
описания реальных явлений не следует хотя бы потому, что приблизительность
(и, следовательно, случайность) всякого измерения является, очевидно,
нередуцируемой. То, что эту случайность измерения в ряде случаев удается,
так сказать, заключить в определенные рамки, не имеет никакого отношения к
априорному утверждению о детерминированности любых траекторий. Расходящиеся
траектории могут быть так же детерминированы как и нерасходящиеся, однако
только во втором случае случайностью измерения удается “пренебречь”. Кроме
того, из априорного детерминизма совсем не следует, что, говоря словами
Лапласа, природу одушевляет только небольшое число сил, принципы которых
могут быть легко сформулированы. И, наконец, априорный детерминизм не дает
никаких гарантий в отношении аналитических средств, необходимых для
детерминистического описания действительности. Успех ньютоновской механики,
наверное, многим мог вскружить голову, но к Лапласу это явно не относится.
Он говорит о своей приверженности детерминизму как исследовательской
программе, вовсе не имея в виду того, что ее дальнейший успех заведомо
гарантирован. Кстати, следствием лапласовской приверженности детерминизму
были его фундаментальные достижения в области теории вероятностей и ее
приложений.
Случай и событие
Как уже сказано, детерминированные траектории всех тел во Вселенной
прочерчены на поле случайного, а не просто логически возможного. Мы
проводили также аналогию между возможным и необходимым, с одной стороны, и
случайным и детерминированным, с другой стороны. Действительно, подобно
тому как необходимость ограничивает возможное, детерминированность
ограничивает случайное. Однако эта аналогия не является полной, поскольку
все необходимое одновременно является возможным (так же как является
возможным и все действительное), а детерминированное уже не является
случайным. Детерминация в некотором смысле перечеркивает случайное вовсе,
не оставляя случаю не единого шанса. Поэтому Лаплас и говорит, что
случайность всегда является только следствием нашего незнания и, добавим,
(неизбежным) следствием приблизительности измерений. Если, как говорит
Лаплас, траектория каждого атома мира так же детерминирована как и
траектории небесных тел, это означает что помыслить альтернативную
траекторию некоторого тела можно только всю целиком. То есть при условии
детерминированности траектории невозможна “бифуркация” при которой тело
перешло на участок траектории ОА, а могло бы вместо этого перейти на
участок ОВ. Другими словами, при условии детерминированности траекторий,
мы, строго говоря, не можем мыслить ОА и ОВ как возможные траектории одного
и того же тела.
Но возможность, как мы говорили, определяется относительно некоторой
идентичности. Если мы не можем мыслить альтернативную траекторию некоторого
тела как возможную траекторию того же самого тела, то мы вообще не можем
мыслить никаких возможностей. То, что две разных траектории могут частично
или даже целиком совпадать является теперь случайным фактом: важно, что это
две различные траектории и, вообще говоря, траектории различных тел.
Поэтому каждую детерминированную траекторию тела можно назвать линией
судьбы этого тела, неотделимой от него самого. Далее, если принять во
внимание, что детерминированы не отдельные тела в мире, но мир
детерминирован весь целиком, вместе со всеми внутренними взаимодействиями
всех его тел, то всякую альтернативную траекторию самого мельчайшего тела
мира можно будет помыслить только в рамках альтернативы миру в целом - в
ином возможном мире. Можем ли мы помыслить иной возможный мир, если этот
мир детерминирован? Относительно какой идентичности он будет определяться?
Сказанное выше об отдельной траектории тем более относится к миру в целом:
переплетение судеб атомов мира образует то, что можно назвать судьбой
самого мира. Два возможных мира не могут содержать никакой общей
идентичности - в противном случае это были бы не разные миры, а некоторые
разные возможные положения одних и тех же вещей, разные возможные состояния
одного и того же действительного мира, принадлежащие тому же самому миру.
То есть это бы означало, что мир содержит действительную и возможную часть.
Но если мир детерминирован, он не может содержать в себе самом других
возможных состояний. Мыслить же возможные миры можно только относительно
некоторой идентичности, находящейся вне всякого мира. Такую внешнюю по
отношению к детерминированному миру идентичность называют внешним
наблюдателем. Теперь можно, наконец, точно определить случайное:
случайное - это возможное, определенное относительно идентичности
наблюдателя, находящегося вне мира.
Другими словами, случайность это такой род возможности, при которой
всякое альтернативное возможное положение вещей рассматривается только как
элемент альтернативного возможного иначе детерминированного мира. Поэтому и
получается, что в мире случайности нет, и что она является “результатом
нашего незнания”. Поле случайного это пучок возможных миров, связанных с
одним и тем же идентичным наблюдателем, находящимся вне мира. Случайность
отличается от обычной возможности постольку, поскольку находящийся вне мира
наблюдатель отличается от всякой вещи мира, а сам мир отличается от
положения вещей, имеющего место в этом мире. Точнее поэтому говорить не о
возможных, а о случайных мирах. Судьба детерминированного мира оказывается
фундаментальным образом случайной, а не просто неизбежной. Именно поэтому
всякая телеология оказываются абсолютно неприемлемой для детерминизма. Без
допущения внешнего по отношению к миру наблюдателя и связанного с ним пучка
случайных миров невозможно говорить о детерминированном мире. То, что в
мире обнаруживаются регулярные явления, которые, только и допускают
детерминистическое описание (поскольку только в этом случае
детерминистическое описание может быть эмпирически обосновано верностью
сделанных на основе этого описания предсказаний) оказывается настоящим
чудом, поскольку любое научное объяснение этого факта немедленно подорвало
бы случайность, которая фундирует детерминизм. Ньютон привлекает для
объяснения регулярности мира божественное провидение не потому, что он не
может выдвинуть научно проверяемую гипотезу, а именно потому, что понимает
сам поставленный вопрос как ненаучный. Не с высоты современных достижений
науки, а исходя из самих принципов детерминизма, успех ньютоновской
механики следует считать чисто случайным.
Понятие внешнего по отношению к миру наблюдателя является
противоречивым постольку, постольку мир вообще не допускает чего-то
внешнего по отношению к себе: мир это все что есть. Во всяком случае, это
верно, если под наблюдателем иметь в виду обычного человека. Как
многократно замечалось, детерминизм ставит наблюдателя-человека в позицию
трансцендентного миру Бога. Что же произойдет с детерминизмом, если мы
попытаемся все же понять наблюдателя как человека, живущего в мире? Прежде
всего, в мире оказывается не один, а множество наблюдателей, каждый из
которых имеет свою точку зрения. Сам мир теряет при этом обозримость и
единство, поскольку каждый отдельный наблюдатель способен обозревать только
свою окрестность, собственное место в мире, а не мир в целом. Каждый
локальный наблюдатель может полагать пучок возможных положений для вещей из
собственной окрестности. Это - конгломерат мнений, а не “мир мнения”, как
иногда говорят, поскольку мнения не составляют собой мира. Не нужно думать
о мире, чтобы иметь собственное мнение и иметь в виду мнение другого.
Вспомнить о мире нас вынуждает война мнений. Война мнений выводит каждого
локального наблюдателя из его блаженного плюрализма. Движимый
необходимостью спора, наблюдатель выходит на мировую арену и становится
действующим лицом (или, как говорит Делез, [16] актером), событий мира.
Этот поворот не является ни произвольным (логически возможным), ни
случайным, ни логически необходимым, ни детерминированным. Он не является
логически возможным или необходимым, поскольку предполагает множество
локально определенных возможностных полей, а не одно общее поле возможного,
на котором прочерчены линии общей необходимости. Сам спор идет о проведении
границ, о разделе территории, которая, впрочем, заранее не определена как
целое. Установление общей точки зрения, общего поля возможного, на фоне
которого необходимость спора становится логической необходимостью,
распределяющей это поле между участниками спора - это установление мира
между соперничающими сторонами, введение в спор арбитра. Но не является ли
такой мир на деле только локальным союзом, направленным против другого
аналогичного союза? Не обстоит ли дело так, что логический мир достигается
только перед лицом внешней угрозы? И можем ли мы исключить, что другая, не
логическая, а скорее эмпирическая необходимость снова не ввергнет
логический союз в состояние войны - внешней и внутренней. Когда это
действительно происходит, когда действительно теряются единые логические
основания, мы, конечно, обязаны прежде всего предположить, что в механизме
логического союза произошли какие-то сбои, и попытаться их ликвидировать.
Но мы не можем раз и навсегда исключить возможность таких сбоев, не можем
даже наперед ограничить их масштабы. Мы должны допускать возможность
событий, разрушающих наше поле возможного и рождающих новые поля постольку,
поскольку это действительно происходит. О возможности таких событий
приходится говорить в необычном смысле. Это возможность изменения поля
возможного, то есть это не логическая возможность. Но это и не случайность,
поскольку здесь идет речь не о внешнем наблюдателе, а об участнике событий
мира. Такую возможность мы будем называть виртуальностью. События мира не
связаны в пучок единым наблюдателем, а образуют серию. Необходимость,
которая распределяет серию оказывается уже не произвольно выбираемой
логической необходимостью и не случайно выпадающим детерминированным
судьбой-шансом, а судьбой-неизбежностью, которую в начале мы назвали
необходимостью в смысле А.
Вместе с мнениями и логиками в события вовлекаются и физические тела.
В этом нет логической необходимости, но это и не дело случая, точнее
говоря, ни логической необходимости, ни случая недостаточно, чтобы это
произошло. Но когда это происходит, то происходит неизбежно, поскольку у
нас не остается ни поля возможного с запасными участками, ни даже запасного
возможного мира, где это событие могло бы нас миновать. Виртуальное
является по отношению к неизбежному такой же системой мест, средой, как
возможное для логически необходимого и случайное для детерминированного.
Детерминированный мир один, но детерминированных траекторий много, и каждая
детерминированная траектория определена своим случаем. Единство
детерминированного мира задано исключительно внешним наблюдателем, только
он схватывает мир как целое, тогда как изнутри детерминированный мир
распадается на набор случайностей. Неизбежный мир, единое неизбежное
событие есть событие столкновения, переплетения, потери и обретения себя,
перехода друг в друга всех составляющих мир атомов (индивидов). Но при этом
каждый атом имеет свою собственную судьбу, свои собственные события, среди
которых главными являются события его рождения и его смерти (приобретения и
потери идентичности). Точнее говоря, события не являются в строгом смысле
собственными и индивидуальными, поскольку собственное и индивидуальное
рождается и исчезает в событиях. Событие всегда вовлекает и
перераспределяет собственности и идентичности. Не существует атомарного
события - каждое событие распределяется на неопределенное число
составляющих его элементов. Все события неизбежны и составляют элементы
единого (но не целого) События так же как все детерминированные траектории
отдельных атомов составляют элементы совокупной траектории
детерминированного мира. Но если частные детерминированные траектории
распределяются в поле случайного, то частные неизбежные события
распределяются в поле виртуального. Различие судеб-шансов случайно,
различие судеб-неизбежностей виртуально.
Приведем простой пример. Рассмотрим событие собственного рождения. Я
родился там-то и тогда-то, мои родители - такие-то люди. Могу ли я
помыслить возможность того, что я родился в другом месте, в другое время и
у других родителей? Вообще говоря, да, однако, возникают трудсности с
определением той идентичности, относительно которой устанавливается такая
возможность. Был бы я самим собой, если бы имел других родителей? В этой
связи возникает аристотелевский вопрос о сущ | |
