|
Реферат: Арабская литература и поэзия (Искусство и культура)
Арабская литература
Коран, основополагающий текст ислама, является первой Арабской Книгой.
Его стиль, одновременно символический, лаконичный и энергичный, оказал
глубокое влияние на все последующие произведения на арабском языке,
продолжая и в наше время определять характер выражения носителей арабского
языка, мусульман и христиан как на письме, так и в речи.
Коран оказал огромное влияние на развитие арабской литературы. Самая
ранняя арабская проза возникла благодаря, главным образом, не литературным
побуждениям и мотивам, но для того, чтобы служить религиозным и
практическим нуждам, прежде всего для полного и совершенного понимания
Исламского откровения, обстоятельств и условий жизни первой мусульманской
общины в Хиджазе. Дела и высказывания Пророка и его Сподвижников тщательно
собирались и хранились, вначале в устной форме, а затем и письменно, и в
конце концов в 9-м веке они были отобраны и систематизированы авторитетными
учеными Бухари и Муслимом. Эти предания, Хадисы не только обеспечивали
ученых главными текстами, на основе которых они впоследствии создавали и
детально разрабатывали Исламское законодательство, - они также являли собой
бесценный материал, которого столь недоставало для историков ранней
мусульманской общины. Поскольку каждый хадис, или "высказывание" является
повествованием от первого лица, как правило, очевидцев описанного события,
он обладает непосредственностью и свежестью, и через столетия оставшимися
нетронутыми. Личности рассказчиков - Абу Бакра, Омара, Айши и многих других
- столь же ярки и красочны, как и описываемые события, поскольку стиль
каждого хадиса обладает собственной индивидуальностью.
Литературная форма хадисов также обусловила характерные формы многих
последующих произведений, среди которых и "Жизнь Посланника Бога" Ибн
Ихака, написанная автором в середине 8-го века. В этой книге хадисы,
повествующие о жизни Пророка, систематизированы в хронологическом порядке,
а комментарии автора сведены к минимуму. События излагаются устами
очевидцев. Как правило, даются три или четыре версии одного и того же
события, причем в каждом случае приводится "передаточная цепь" данного
хадиса таким образом, чтобы читатель мог судить о его подлинности.
Во времена Омейядов многие историки писали монографии по конкретным
историческим, правовым и религиозным вопросам, придерживаясь свойственного
хадисам метода композиции. Несмотря на то, что лишь немногие из работ этих
писателей сохранились в целости, достаточное их число было сохранено (и
позднее включено в такие огромные произведения, как "Летописи" Ат-Табари)
для того, чтобы дать нам представление не только о методе их построения, но
и о широком круге их интересов.
Обычай предварения каждого хадиса перечислением цепи авторитетных
личностей привела к составлению огромных биографических словарей, таких как
"Книга Классов" Ибн Саида - автора, жившего в начале 9-го века, - которая
включала в себя биографию Пророка, а также множество информации об
известных личностях Мекки и Медины, живших во времена автора. Подобные
работы позволяли читателям судить о достоверности передатчиков хадисов.
Позже содержание биографических словарей было расширено и включило в себя
сведения о поэтах, писателях, выдающихся декламаторах Корана, ученых и т.д.
И в наше время эти биографические словари не утратили своего значения: они
являются кладезем информации об общественных и политических деятелях
Исламского мира.
Сведения о распространении ислама можно найти в исторических хрониках
таких летописцев как Аль-Вакиди, работавшего над их составлением на рубеже
8-го и 9-го века, и Аль-Баладхури, написавшего широко известную "Книгу
Завоеваний" в 9-м веке. Написание этих книг, подобно хадисам, имело прежде
всего практические цели. Аль-Вакиди интересовало установление точной
хронологии распространения ислама на Аравийском полуострове и прилегающих
областях, тогда как для Аль-Баладхури главный интерес представляли правовые
и налоговые проблемы, связанные с распространением поселений на новых
землях. Их произведения являются классикой данного литературного
направления, помимо этого они содержат много представляющей в наше время
значительный интерес информации, многие главы этих глав обладают большой
изобразительной силой.
К девятому столетию метод сбора исторических данных из хадисов и
аккуратного цитирования авторитетных передатчиков каждого предания -
процесс, который привел к появлению огромных по своим размерам работ - был
оставлен некоторыми авторами, - к примеру, такими как Аль-Динавари и Аль-
Якуби, которые не включали цепи передатчиков и объединяли хадисы для того,
чтобы создавать рассказы. Результатом стало повышение привлекательности
чтения повествований с одновременным уменьшением их объемов за счет
присущих хадисам богатства и сложности стиля. Книги Аль-Динавари и Аль-
Якуби, в отличие от работ их предшественников, имели целью развлекать
читателя в той же мере, что и обучать - они были "литературными"
произведениями. Эта форма написания легких исторических рассказов достигла
своего апогея в 10-м веке в блестящей развлекательной книге "Золотые луга и
жемчужные копи" - всеобъемлющей энциклопедии по истории, географии и
литературе. Тем не менее, литературные произведения этих авторов были бы
невозможны без тщательного сбора исторических хадисов, осуществлявшегося их
предшественниками.
Как написание истории начиналось, имея под собой скорее практические
мотивы и потребности, нежели литературные, так и собирание и сохранение
арабской поэзии предпринимались учеными прежде всего не по причине их
художественной ценности. Лингвисты и экзегеты из Куфы и Басры начали
собирать поэтические произведения 8-го века, поскольку собранные таким
образом сведения проливали свет на редкие и необычные выражения и
грамматические структуры Корана и хадисов. Были подготовлены издания поэм
Антары, Имрулькайса и многих других, и таким образом работы ранних поэтов
были сохранены для последующих поколений.
Среди арабской литературы Коран занимает особое место. Поэзия всегда
считалась наивысшим проявлением литературного искусства среди арабов.
Задолго до прихода ислама бедуинские поэты довели до совершенства такие
жанры литературных произведений, как сатирические, хвалебные произведения и
элегии. Их поэзия следовала строгим правилам и традициям как по форме, так
и по содержанию, что свидетельствует о том, что она должна была пройти
долгий период своего развития перед тем, как окончательно утвердиться в
качестве обособленного жанра произведения.
Основной формой произведения, применяемой поэтами пустыни, была касыда,
или ода - поэма различной длины, в которой рифмовался последний слог каждой
строки. Касыда начинается с описания покинутого лагеря возлюбленной поэта и
переходит в рассказ о его страданиях оттого, что ее нет рядом с ним, и о
всепоглощающей любви к ней. Затем поэт описывает тяжелое, сопряженное со
многими трудностями, путешествие по пустыне и завершает касыду обращением к
щедрости своего хозяина. Несмотря на то, что тема касыды почти всегда
неизменна, язык, которым она написана, очень сложен и требует от автора
очень большой точности исполнения.
В Хиджазе на протяжении первого столетия ислама, современниками которого
являлись первые ученые, изучавшие хадисы, группа поэтов порвала с прошлым и
ввела новые формы и темы произведений. Такие поэты, как Омар ибн Абу Рабиа,
писали изысканные реалистические стихи. Вокруг поэта Джамиля ибн Муйяммара,
более известного под именем Джамиль аль-Удри, создавалась школа поэзии,
главная тема в которой - платоническая любовь. Жизнь и произведения этих
поэтов Омейядского периода были сохранены в занимательном сборнике 10-го
века - "Книге песен" Абу аль-Фараджа аль-Исфахани.
Двор Омейядов в Дамаске покровительствовал как поэтам, так и музыкантам.
Он также стал сценой развития жанра арабской литературы, названного "адаб".
Адаб часто переводится как художественная литература или беллетристика, что
вводит читателя в некоторое заблуждение. Эта литература, по крайней мере
первоначально, создавалась для того, чтобы служить практической цели -
образованию на арабском языке возросшего класса правительственных
министров, правилам поведения, манерам, истории и искусству управления
государством. Именно в это время работы на санскрите, пахлави, греческом и
сирийском языках начали переводиться на арабский. Абд аль-Химад ибн Яшья
аль-Катиб, омейядский чиновник и создатель этого жанра, определял его цели
следующим образом: "Совершенствуйте арабский язык для того, чтобы вы могли
правильно говорить, развивайте красивый почерк - это придаст блеска вашему
написанию, учите арабскую поэзию наизусть, знакомьтесь с неизвестными вам
идеями и выражениями, читайте историю арабов и персов и помните их великие
дела". Абд Аллах ибн аль-Мукаффа, современник Абд аль-Хам ид ибн Яшья,
перевел на арабский язык историю древних царей Персии, а также "Халилу ва-
Димну" - индийскую книгу советов касте принцев, написанную в форме басен
про животных. Его произведения являются самыми ранними сохранившимися
примерами арабской художественной прозы и все еще служат эталоном в школах
Ближнего Востока.
9-е столетие - классический век арабской литературы. Были созданы и
усовершенствованы самые различные жанры: адаб, история, Коранические
экзегезы, география, биография, поэзия, сатира и многие др. Аль-Джахиз был
по-видимому величайшим стилистом и одним из самых оригинальных людей того
времени. Он написал более двухсот книг по каждому известному тогда
предмету. В своих произведениях он был критичен, рационален и всегда
притягателен. Его "Книга животных" является самым первым трактатом по
зоологии на арабском языке. Она содержит много и сейчас современно звучащих
рассуждений по таким вопросам как животная мимикрия и биологическая
адаптация. Он написал один из самых ранних трактатов по риторике и большое
число занимательных очерков. К моменту своей смерти в возрасте 96 лет он со
всей очевидностью продемонстрировал, что арабская проза оказалась способна
с легкостью справляться с любым предметом. Самым одаренным современником
Аль-Джахиза, вероятно, был Ибн Кутайба, писатель, обладавший
энциклопедическими знаниями, и блестящий стилист. Его "Книга Знания" -
история начала мира от самого его создания - являлась самой первой
подобного рода книгой и в поздние времена имела многих подражателей.
10-е столетие стало свидетелем зарождения нового жанра арабской
литературы - магамат. Первоначально это было название работы Аль-Хамадани,
которую Бади аль-Заман охарактеризовал, как "Чудо времени". Его Магамат
("Сессии") были серией эпизодов, описывавших рифмованной прозой жизнь Абу
аль-Фатх аль-Искандари - входившего в доверие ловкача, который в каждом
рассказе выдает себя за разных людей и всегда преуспевает в обмане своих
жертв. Эти рассказы, очень остроумные и наполненные многими событиями,
сразу же стали очень популярны. Уже спустя сто лет автору магамат подражал
Аль-Харири, который и сам был литературным виртуозом. Его магамат были
полны загадочных слов, аллитерации, каламбуров и фантастических метафор. Он
также был чрезвычайно популярен, и к его магамат были написаны множество
комментариев и толкований. Этот чисто арабский литературный жанр можно
сравнить, ввиду его наибольшей близости, с испанским плутовским романом, на
который он по всей вероятности и оказал непосредственное влияние.
Рифмованная проза, вошедшая в употребление в официальных документах,
была применена Абу аль-Ала аль-Маарри в его "Послании прощения" - одном из
наиболее известных арабских прозаических произведений. Аль-Маарри жил в 11-
м столетии. Он вел аскетический образ жизни в своей родной деревне в Сирии.
Ослепнув в возрасте четырех лет, он обладал поразительной памятью, огромной
любознательностью и особой свойственной ему иронией. "Послание Прощения"
создано в форме путешествия в рай; рассказчик расспрашивает ученых и поэтов
прошлого об их жизни и работах, получая неожиданные и часто иронические
ответы. Книга является пространной критикой литературы и филологии и
представляет собой вершину классической арабской культуры того времени.
Другим великим представителем поздней классической литературы был поэт
Аль-Мутанабби, искусство которого в обращении со сложной метрикой арабской
поэзии осталось, пожалуй, непревзойденным. Свойственными его рассказам
блеском и великолепием всегда восхищались арабские критики, хотя тем, у
кого родной язык не арабский, оценить его мастерство в полной мере довольно
сложно.
Этот период времени между падением Багдада под нашествием монголов в
1258 году и 19-м столетием обычно рассматривается как период литературного
и политического упадка арабов. Действительно, в течение этих пятисот лет
арабские писатели были озабочены в большей мере сохранением своего
литературного наследия, нежели развитием новых форм и идей. Это был век
энциклопедий, толкований и словарей. Столкнувшись с массовым уничтожением
книг во времена вторжений Чингисхана, Хулагу-хана и позже Тамерлана, ученые
занимались сбором уцелевших справочников, списков и сокращенных изложений
произведений для того, чтобы обеспечить их дальнейшее существование.
В то время были созданы также и авторские работы. Ибн Баттута,
величайший путешественник Средневековья, живший в 14-м столетии, в своей
книге "Путешествие" создал изумительную картину мусульманского мира,
простиравшегося от островов в Индийском океане до Тимбукту. Ибн Халдун,
подобно Ибн Баттуте уроженец Северной Африки, жил на рубеже 14-го и 15-го
столетий. Его "Пролегомены" являются блестящей и самобытной работой; в ней
автор исследует общие социологические законы человеческого общества и дает
четкое определение факторам, влияющим на подъем и упадок цивилизаций.
Новаторский стиль Ибн Халдуна, простой и глубоко личный, идеально подходит
для выражения его часто очень сложных идей и суждений.
Пост-классический период также стал свидетелем создания народных
романов, таких как "Роман об Антаре", основанный на жизни известного поэта
доисламской эпохи, "Роман о Бани Хилал", цикл рассказов и поэм о
переселении аравийского племени в Северную Африку в 11-м веке, и многие
другие. Декламацию отрывков из этих романов в кофейнях от Алеппо до
Марракеша можно было услышать вплоть до последнего времени. Самое известное
и популярное произведение "Тысяча и одна ночь" в его современном виде берет
свое начало в 15-м веке.
Возрождение арабской литературы началось в 19-м столетии. По времени оно
совпало с первыми попытками арабо-язычных наций и народов провозгласить
свою независимость от Оттоманского правления. Наполеон во время своей
короткой оккупации Египта в конце 18-го века ввел печатные машины с
арабскими шрифтами, и Мухаммад Али, правитель Египта с 1805 по 1848 год,
предпринял ряд проектов по модернизации Египта. Он всячески поддерживал
применение арабского языка в школах и правительственных учреждениях и
повсеместно ввел печатные машины. Избранные египетские студенты посылались
на учебу во Францию для того, чтобы по возвращении осуществлять переводы
западных технических руководств по сельскому хозяйству, инженерному делу,
математике и военной тактике. Эти работы вместе с классикой Арабской
литературы, печатавшейся в правительственном издательстве в Булаке, оказали
огромное влияние на интеллектуалов Арабского Востока.
Другим фактором литературного возрождения был стремительный рост
журналистики в Египте и Ливане. Начиная с конца 1850-х, газеты стали
доступны вскоре повсеместно на Ближнем Востоке. К 1900 году издавалось
больше 150 газет и журналов. Они оказали большое воздействие на развитие и
модернизацию письменного арабского языка. Их подчеркнутое внимание к
содержанию в большей мере, нежели к стилю, сыграли важную роль в упрощении
арабской прозы и сделали ее доступной каждому.
Одним из пионеров и лидеров арабского литературного возрождения был
ливанский писатель и ученый Бутрос аль-Бустани, словари и энциклопедия
которого пробудили огромный интерес к проблемам выражения на арабском языке
современных западных идей и представлений. Его племянник Сулейман
осуществил перевод на арабский "Илиады" Гомера, сделав, таким образом,
доступным арабскому читателю одно из самых первых произведений западной
литературы. Другие писатели, и среди них египтянин Мустафа аль-Манфалути,
сделал адаптацию французских романов в соответствии со вкусами арабских
читателей и написал изысканные очерки на различную тематику.
Историческая новелла, написанная Джурджи Зейданом, приобрела огромную
популярность, вероятно, благодаря постоянному значительному интересу,
который арабы испытывали к ней в прошлом, а также по причине новизны своей
формы. Однако первый арабский роман, который смог занять место,
равнозначное с европейскими произведениями, это "Зейнаб" Мухаммада Хусейна
Хайкала, где описывались события в Египте того времени.
Возможно, величайшей фигурой современной арабской литературы является
Таха Хусейн. Ослепнув еще в раннем детстве, Таха волнующе и трогательно
описал свою жизнь и любимый Египет в автобиографии "Аль-Айям" ("Дни"). Таха
Хусейн был выпускником университетов Аль-Азхар и Сорбонны. Его обширные
труды по арабской литературе стали значительным вкладом в критические
исследования этой огромной области.
Этот роман был не единственной новой формой, представленной арабской
публике. В драме, первоначально в виде переводов западных произведений, а
затем и авторских работ, первопроходцем стал Ахмад Шауки, а своего расцвета
она достигла в произведениях Тауфика аль-Хакима. Его долгая литературная
карьера и верность театру во многом способствовали тому, что со временем
это искусство стало на Ближнем Востоке одним из самых ярких.
Историю современной арабской поэзии с ее нынешним многообразием школ и
стилей почти невозможно обобщить. Аббас Махмуд аль-Аккас, Махмуд Шукри и
Ибрахим аль-Мазини бросили вызов традиционным формам и темам, они
стремились привнести европейские литературные темы, жанры и приемы 19-го
столетия в арабскую литературу, - не всегда, однако, успешно. Ливанские
поэты были в авангарде модернистского стиля в поэзии, и один из них -
Гибран Кахлил Гибран - приобрел большую популярность на Западе. Сейчас
поэты экспериментируют как с новыми, так и со старыми литературными
приемами, несмотря на то что споры и дискуссии вокруг формы произведений
уступили место интересу к содержанию. Исход палестинцев с родных земель
стал главной темой литературных произведений, многие из которых написаны с
подлинным искусством.
Лишь начиная с 20-го столетия, в Саудовской Аравии стало ощущаться
влияние литературных движений соседних стран. Истоки аравийской поэзии,
естественно, берут свое начало еще в доисламской эпохе. В более поздние
времена влияние на нее оказывали новые формы и темы. Поэзия Хасана аль-
Курайши, Тахира Замахшари, Хасана Факи и Махрума (псевдоним Амира Абд Аллах
аль-Файсала) стала известна во всем мире. Поэзия Хасана Факи была в большей
мере философской и интроспективной, тогда как три других поэта склонялись к
лирическому и романтическому творчеству. Гази аль-Гозаиби знаменит своим
самобытным богатым воображением, нашедшим выражение в стихах как на
арабском, так и на английском языках. Необходимо отметить также и два
романа Хамида аль-Даманхури "Саман аль-Тадхийя" ("Цена жертвы") и "Уа
маррат аль-айям" ("И проходят дни"). В нынешнее время со стремительным
ростом образования и средств связи издается все больше произведений
арабских писателей, и, есть все основания полагать, что значительные
изменения, происходящие в обществе, со временем найдут свое адекватное
отображение в арабской литературе.
Реферат на тему: Арбат в культуре и литературе второй половины ХХ века
Содержание.
1. Введение.
2. Арбат в романе А.Н. Рыбакова «Дети Арбата».
- Арбат и «стихия истории» А.Н. Рыбакова;
- Топос Арбат в обновляющейся Москве;
- Краткие выводы.
3. Арбат в творчестве писателей второй половины XX века.
4. Заключение.
5. Литература.
1. Введение.
Сегодня Арбат не просто одна из частей Москвы, даже не просто одна
из центральных улиц. Если «сердце» России – Москва, то «сердце» столицы
– именно он, Арбат. Любуясь соборами, церквями, площадями, улицами и
улочками этого огромного города, человек, побывавший когда-то на Арбате,
никогда его не забудет. И дело, быть может, не столько в том, что и
сегодня это один из культурных центров любимого города: ежедневно здесь
собираются певцы и поэты, «ваганты и барды» из народа. Нет, здесь нет
«культурной интеллигенции», если она и появляется, то крайне редко:
прошли, наверное, те времена, когда Окуджава пел вживую на Арбате; и,
тем не менее, это все же культурный центр столицы. Эта улица постоянно
отвечает исканиям людей из поколения в поколение.
Наибольший вес Арбату придает, как нам кажется, та история, которую
он несет в себе: историю не столько политическую, сколько культурную.
Постоянно оставаясь центром, он впитывает в себя атмосферу эпохи. Рано
или поздно, сконцентрировав в себе идеи среды, он порождает творцов. Кто
станет спорить с тем, что, допустим, Булат Окуджава и Анатолий Рыбаков –
«дети Арбата»? А ведь это только крупнейшие величины, на самом же деле
их много больше: писателей, актеров, музыкантов, поэтов…
«Дети Арбата» не забывали позднее это место, или, как мы его
назвали, этот топос. В своих произведениях они отдавали ему дань,
признавая его роль в истории, прежде всего в их истории – жизни этих
людей, в которой Арбат занимал настолько важное место. Привязанность к
нему, наверное, сохранялась навсегда.
В шестидесятые годы в литературе появилось целое течение
«шестидесятников», которые работали на Арбате, встречались, писали,
вращались в его среде, поэтому и не вызывает вопросов то, что эта улица
так часто фигурировала в их произведениях и ей придавалось именно такое
значение в творчестве, в котором она зачастую становилась одной из осей.
В этой работе мы постараемся определить значение этой «оси»,
выражение ее в произведениях. Для этого мы выделили несколько работ
этого периода, затрагивающих данную тему: роман уже упомянутого нами
А.Н. Рыбакова «Дети Арбата» и несколько рассказов и повестей Булата
Окуджавы. «Дети Арбата» в свое время настолько полно выразили всю
сущность этого места и показали связь с ним конкретных людей, что
резонанс, последовавший за опубликованием романа, был огромным: автор в
одночасье стал, можно сказать, кумиром многих москвичей, да и не только
москвичей – вся страна просто зачитывалась книгой (хотя она долгое время
оставалась запрещенной); читатели и критики обсуждали роман в различных
кругах, «дети Арбата» выражали свою поддержку. Это произведение стало,
как нам кажется, своеобразным толчком к дальнейшему развитию темы,
направив в «арбатское русло» различных писателей и поэтов.
Свою поддержку выказал, как мы увидим позднее, и Булат Окуджава.
Большая часть его творчества также посвящена Арбату. Конечно, в основном
это относится к лирике барда, но и в прозе он не мог обойти вниманием
улицу, которая его «воспитала».
Выделим сразу два основных вопроса, которые мы будем рассматривать в
данной работе: во-первых, Арбат и «стихия истории» – связь этой
центральной улицы с жизнью человека, народа и собственно писателя, во-
вторых, топос Арбат в произведениях писателей второй половины XX века:
каким видели авторы Арбат в центре меняющейся Москвы и, главное,
художественный образ улицы в произведениях этих авторов.
2. Арбат в романе А.Н. Рыбакова «Дети Арбата».
Вынесем за скобки то, что уже известно любому читателю,
заинтересовавшемуся творчеством А. Рыбакова. Родился писатель в 1911
году в Чернигове и лишь позднее переехал в Москву, со временем ставшую
для него родной. Кроме романа «Дети Арбата» им были созданы и другие
«бестселлеры» тех лет. «Водители», «Екатерина Воронина», «Лето в
сосняках», «Кортик», «Бронзовая птица» – это вовсе не полный список его
работ. Вернувшись с наградами с войны, в которой участвовал с первых до
последних дней, он не однажды получал награды и за свои литературные
труды.
Как мы понимаем, роман «Дети Арбата» - автобиографический, в образе
главного героя Саши Панкратова немало от реалий судьбы самого писателя.
Здесь, впрочем, потребуется некоторое уточнение. Убедительный дар
Анатолия Рыбакова точно отбирать материальные и психологические детали
для того, чтобы передать дух времени, чтобы придать ему практически
осязаемые формы, достаточно широко известен: это могут заметить не
только биографы и критики, подробно анализировавшие творчество Рыбакова
разных лет, но и даже просто внимательные читатели. Однако нет сомнения,
что не только лишь и не столько биографическое начало, не только
реалистичность письма стали причиной успеха его романа. Понять сущность
и причины этого успеха, значит, многое понять в той эпохе, где творил
автор. Это эпоха пробуждения народного самосознания и общественной
мысли, поисков правды о десятилетиях, прожитых страной, какой бы жесткой
ни оказалась истина.… Поэтому, при обсуждении роман и даже конкретно
Арбат не может не зайти речь об исторических судьбах, о связи романа и,
опять же, конкретно Арбата с историей.
Арбат и «стихия истории» Анатолия Рыбакова.
Для Рыбакова роман «Дети Арбата» был, понятно, в большей степени
описанием своей судьбы. В одном из своих интервью он высказывался так:
«Что же касается Саши Панкратова, хотел бы сделать несколько пояснений.
Когда говорю, что роман «Дети Арбата» – вещь автобиографическая, то имею
в виду, что события в жизни героя совпадали с событиями моей жизни»[1].
Таким образом, в лице этого героя автор передавал свои реальные эмоции и
переживания, неудачи и трагедии.
Конечно, Арбат стал здесь одной из нескольких осей повествования, но
все-таки не главной. Центральной осью стала история. Свою задачу сам
автор определил так: «Мне в этом романе важно было стилизовать
повествование под документальную хронику времени: с одной стороны,
конкретные примеры облика и жизни обновляющейся Москвы…, с другой –
стихия истории, стихия характера, в котором воля, честолюбие и страсть
безмерной власти приняли чудовищные, уродливые формы»[2]. Значит, даже
не история в целом, а именно власть, тоталитарность, извращенность форм
отношений между человеком и режимом так возмущали Рыбакова.
Как же на деле, в самом романе реализовывал писатель свои планы и
идеи?
Если относить роман к историческим, то следует сделать оговорку,
указывающую на то, что «драма идей», положенная в его основу,
захватывает не меньше, чем «драмы людей» – судьбы доподлинных и
вымышленных героев. То есть история приобретает в нем актуальное
идеологическое и политическое звучание, и роман в целом может быть
назван и политическим, и идеологическим в той же степени, как и
историческим.
История, политика, идеология – все это вместе сплетено особенно в
тех сценах, главным действующим лицом которых является Сталин. На глазах
Сталин закладывает основы человеческой жизни, ни считаясь ни с чем, ни с
людьми, ни с идеями. «На наших читательских глазах Сталин закладывает
«теоретический» фундамент, возводит каркас «модели» социализма,
отвечающей его эклектичным представлениям, в которых исторические и
социальные реалии … самым причудливым образом перемешиваются с домыслами
и «допусками» человека, взявшего точкой отсчета в решении великой,
всемирного значения и масштаба задачи собственную «непогрешимость»
теоретика и практика марксизма, знатока «русской души», утверждение и
возвышение личной безграничной власти»,[3] - пишет по поводу мотивов и
поступков в романе этого героя В. Оскоцкий.
Вот, что говорит сам автор: «Вы ошибаетесь, определяя Сталина как
персонажа романа. Он – один из двух главных героев. Я написал роман о
Саше и о Сталине. Потому что в противостоянии этих двух личностей увидел
главный конфликт времени»[4]. Железнова в интервью возражает писателю:
«Вы говорите, что написали роман о двоих? Позвольте не согласиться: это
– начало романа-эпопеи обо всех нас. Живущих и живших. О том, что судьбы
людей, объединенных одним «историческим воздухом», связаны воедино,
переплетены, нерасторжимы»[5]. Мы не можем не согласиться с Железновой,
поскольку в романе все же не два героя. Противоречие же между автором и
критиком разрешается просто: произведение замышлялось как роман о двух
личностях (о себе и о Сталине), но получилась своеобразная драма-эпопея,
в которой рушились судьбы многих людей, как это, собственно и было в ту
эпоху.
Если Арбат – центр «культурной» истории в жизни и, как мы уже
сказали, одна из осей романа, то как он совмещается в произведении с той
политической и идеологической историей, которая была причиной его
создания?
Поскольку герой романа все же простой человек, то Арбат – среда его
обитания. Люди существуют в этом мире, они неразрывно связаны с ним.
Больше того: именно Арбат делает из них людей, служит почвой для
превращений. Этим людям (Саше, Варе и другим) чуть больше двадцати лет,
то есть, можно сказать, что это первое пост октябрьское социалистическое
поколение. Они не могут оглядываться на прошлое, которое бессмысленно
для них, поскольку не даст никакого поучительного урока: только
отрицание. Оглядываться не на что, а потому человек должен делать себя
сам. Варя – сирота, но она себя так не ощущает. Все они не сироты. Они –
новые люди. Как писал Лев Аннинский, «перед нами – первое советское
поколение (курсив – автора статьи): не «оказавшееся» в новой реальности
и не «перекованное» из старого материала, но созданное новой
реальностью, вызванное к жизни новой реальностью, символизирующее новую
реальность»[6] Они не «лишились» прошлого – они обронили его за
ненадобностью. Прошлое ничто, а будущее – все. Рыбаков исследует попытку
создать нового человека, создать его из ничего – только из идеи, и
утвердить на новой земле, где все старое разрушено. Арбат – почва для
эксперимента, московская улица, потерявшая в 30-е годы свой старинный
изыск, но приобретшая близость к центру мировой революции, к Дворцу
Советов, который намечено возвести на месте взорванного храма Христа
Спасителя. Дети Арбата – новая поросль нового общества и первый его
человеческий результат.
Так в романе перекликаются судьба человека и политическая история,
то есть история власти. Оскоцкий отмечал, что «романом «Дети Арбата»
современная литература, к ее чести и достоинству, начала осуществлять
свой расчет с прошлым»[7]. Только достоинство это не столько современной
литературы, сколько конкретного произведения и конкретного автора.
Топос Арбат в обновляющейся Москве.
Приступим теперь уже не к идеологической функции Арбата, а его
художественному образу, что не менее важно, поскольку передает отношение
самого автора к изменениям, происходящим в городе, а значит, и в стране,
поскольку для любого москвича Москва – не просто столица, а душа и
сердце России, следовательно, какой-то перелом здесь означает ломку этой
традиции по всей России.
Художественная правда образа в «Детях Арбата» многозначнее и
многомернее правды строго фактологической. Писатель достигает ее
разными, но взаимосвязанными путями. Один из них - поразительная и
пронзительная узнаваемость эпохи через множество колоритных примет:
социальных, психологических, бытовых деталей. Погружаясь вслед за
героями романа в атмосферу Москвы, Арбата, арбатских переулков, домов,
квартир, читатель, по замыслу автора, должен как бы заново открывать для
себя потускневший в памяти довоенный мир: коммунальный, уличный,
магазинный. Описание этого мира совершенно, выразительно, живописно, но,
что особенно важно, насквозь просвечено временем, а что особенно важно,
передает его в срезе общества. Передает автор и психологическую
атмосферу эпохи: заводские сцены, институтские собрания, первомайские
демонстрации, вплоть до резких контрастов богемы, молодежных вечеринок,
бутырских очередей. Ощутимость и зримость всего этого также
поразительны.
Реалистичность Арбата в любом из описательных моментов видна
невооруженным глазом: как говорится, кажется, что можно буквально войти
в этот мир. Читателю многое станет ясным уже с первых страниц романа.
Стоит только привести здесь несколько первых фраз романа, который
начинается именно с описания этой улицы: «Самый большой дом на Арбате –
между Никольским и Денежным переулками, теперь они называются Плотников
переулок и улица Веснина. Три восьмиэтажных корпуса тесно стоят один за
другим, фасад первого выложен белой глазурованной плиткой. Висят
таблички: «Ажурная строчка», «Отучение от заикания», «Венерические и
мочеполовые болезни»… Низкие арочные проезды, обитые по углам листовым
железом, соединяют два глубоких темных двора». Рыбаков сразу объясняет
читателю, как Арбат выглядит, темные дворы, которые отличают это место,
низкие проезды…
Автор в первом же предложении указывает на изменения, которые
происходят в последнее время с Арбатом: появляются новые «конторы»,
переименовываются улицы – скорее всего изменения происходят уже при
советской власти. Еще раз вспомним комментарий самого писателя: «Мне в
этом романе важно было стилизовать повествование под документальную
хронику времени: с одной стороны, конкретные приметы облика и жизни
обновляющейся Москвы (помните, трамвай на Арбате сняли, гостиница Москва
строится?..), с другой – стихия истории, стихия характера…»[8] С этого,
как мы видим, автор и начинает: дает нам конкретное бытовое описание
Москвы, хотя описывает при этом Арбат, и даже не всю улицу, а лишь
несколько темных дворов. Заметно, что писателя затрагивают и волнуют эти
изменения, поскольку оказывается, что жизнь переворачивается прямо на
глазах. Лев Аннинский, говоря о людях нового поколения, также указывал
на то, что Арбат - некое поле эксперимента, что он утратил свое обаяние
в 30-е годы, которое так дорого было Аннинскому[9] и, что хорошо
заметно, Рыбакову тоже. Напрашивается вывод, что «староарбатовцы»
искренне любили свою старую улицу, не перенося даже и видимости
изменений.
С самого же начала упомянув об этих изменениях, писатель следующим
шагом, в следующем же абзаце, знакомит нас с людьми, находящимися на
Арбате в данный момент: «Саша Панкратов вышел из дома и повернул налево
– к Смоленской площади. У кино «Арбатский Арс» уже прохаживались парами
девочки, арбатские девочки и дорогомиловские, и девочки с Плющихи,
воротники пальто небрежно приподняты, накрашены губы, загнуты ресницы,
глаза выжидающие, на шее цветная косынка – осенний арбатский шик.
Кончился сеанс, зрителей выпускали через двор, толпа выдавливалась на
улицу через узкие ворота, где к тому же весело толкалась стайка
подростков – извечные владельцы этих мест». Люди здесь типичные: автор
дает пока только собирательные названия – «девочки, подростки, зрители».
И только один герой сразу выделен из общих типов – Саша Панкратов –
главный герой романа. Но речь сейчас не о нем, а об Арбате. Автор
очевидно дает понять, что центр Москвы – именно Арбат: сюда приходят
«дорогомиловские» и «девочки с Плющихи». Здесь есть и свои правила
поведения: «цветная косынка – осенний арбатский шик» – у Арбата своя
мода, равно как и своя культура в целом…
После того, как читатель получил некие сведения об арбатских
постройках и людях, которые являются неотъемлемой его частью, он
получает от автора доказательства того, что жизнь не статична и для
Арбата: каждый день и он проживает свой цикл: «Арбат кончал свой день.
По мостовой, заасфальтированной в проезжей части, но еще булыжной между
трамвайными путями, катили, обгоняя старые пролетки, первые советские
автомобили «ГАЗ» и «АМО». Трамваи выходили из парка с одним, а то и с
двумя прицепными вагонами – безнадежная попытка удовлетворить
транспортные нужды великого города. А под землей уже прокладывали первую
очередь метро, и на Смоленской площади над шахтой торчала деревянная
вышка». Рыбаков дает весьма реалистичный урбанистический портрет города
и улицы. Арбат живет, дышит… Ежедневно он принимает десятки и сотни
тысяч людей, тысячи автомобилей. Именно под Арбатом прокладывают «первую
очередь метро», по Арбату движутся «первые советские автомобили».
Словом, это действительно центр столицы – он везде первый, неважно,
касается ли это моды или техники… Кажется, что автор просто передает
свою любовь к улице, доказывая читателю его первенство во всем.
Арбат – наиболее многолюдная улица, люди предпочитают приходить
именно сюда, поскольку это все же центр культурной и даже, как мы только
что видели, технической жизни, научно-технического прогресса: «Марк
Александрович пересек Арбатскую площадь и пошел по Воздвиженке,
неожиданно тихой и пустой после оживленного Арбата», - так подробно
описывается путь Марка по Москве. Рыбаков, конечно, вовсе не случайно
постоянно делает такие вставки: он просто хочет выразить свои эмоции и
воспоминания, поскольку роман все же больше автобиографический, чем
наоборот. Не раз проходил по этим местам сам автор, и здесь отражение
получает его ностальгия по знаковым местам его молодости.
Рыбаков нередко противопоставляет город деревне, «чудеса
урбанизации» каким-то природным явлениям. Сам он объясняет это так: «Я
стремился к тому, чтобы проявлялись неожиданные монтажные стыки» в,
казалось бы, несмыкающихся сюжетных и стилистических пластах романа:
Москва и – деревенька Мозгова, кабинет в Кремле и – лесная глухомань, в
которой пропадает от тоски и безверия в будущее мой Саша Панкратов… В
противоборстве, в столкновениях и «перекличке» самых разных персонажей
должны были обозначиться кольца роковых лет, стягивавшие горло нашей
общей судьбы»[10]. Вот и в произведении встречаются такие моменты: «По
Большому Савинскому переулку, мимо старых рабочих казарм, откуда
слышались пьяные голоса, нестройное пение, звуки гармоники и патефона,
потом по узкому проходу между деревянными фабричными заборами они [Катя
и Саша – прим. автора] спустились на набережную. Слева – широкие окна
фабрик Свердлова и Ливерса, справа – Москва-река, впереди – стены
Новодевичьего монастыря и металлические переплеты моста Окружной
железной дороги, за ними болота и луга, Кочки и Лужники…» Новодевичий
монастырь находится рядом с фабриками и Окружной железной дорогой…
Рыбаков неспроста ищет такие моменты. Если, как он сказал, в таком
противостоянии должны обозначиться «кольца роковых колец», стягивающие
горло общей судьбы народа, то что здесь эти кольца? Деревни? Фабрики?
Консерватизм монастырей? Или слишком быстрый технический прогресс в виде
автомобилей и железных дорог?
Ответ на этот вопрос можно дать, если вспомнить, как относился
Рыбаков к такому бурному развитию. Как нам кажется, он приветствовал
техническое и культурное первенство Арбата, но вот многое объясняющая
цитата: «Респектабельный до революции, дом на Арбате оказался теперь
самым заселенным – квартиры уплотнили. Но кое-кто сумел уберечься от
этого – маленькая победа обывателя над новым строем». Дом, оказывается,
был респектабельным только до революции (напоминает, пожалуй, историю с
домом булгаковского профессора Преображенского). Кто-то же, сумев
избежать подселения, одержал победу над новым строем. Значит, автор
живет все-таки больше стариной, а не столь быстро развивающимся Арбатом.
Именно это вкупе с категорически несоветским образом Сталина в романе и
не позволяло долгое время произведению находиться в свободном доступе.
Краткие выводы.
Итак, мы рассмотрели Арбат по роману А.Н. Рыбакова «Дети Арбата» с
двух точек зрения: как Арбат был вовлечен в политическую, социальную,
историческую жизнь страны; и собственно топос Арбат – художественный
образ, который создается в произведении. Сразу же отметим, что Арбату
придается одно из центральных значений в романе – это одна из его осей.
Именно Арбату принадлежит, как мы видели, роль некоего культурного,
общественного, быть может, даже в какой-то степени технического центра:
это постоянно многолюдное место, где существуют свои правила поведения,
своя мода – «арбатский шик», ездят новые автомобили и прокладывается
первая ветка метро.
Арбат динамичен: каждый день он проживает жизненный цикл вместе с
людьми, ему принадлежащими в полном смысле этого слова.
Арбат динамичен еще и потому, что и сам меняется в меняющейся
Москве. Только вот изменения эти не всегда в лучшую сторону, часто
кажется, что они не по душе автору. Автор, похоже, любит добрый старый
досоветский или, может быть, раннесоветский Арбат, по которому его
охватывает ностальгия.
Если таков художественный образ Арбата, то идеологически ему
придается такое значение: эта улица воспитывает новых людей, таких как
Саша Панкратов, у которых нет прошлого – только настоящее и, возможно,
будущее, нет «отцов» – они «дети Арбата».
Автор же говорит, что то, ради чего он начал роман – это Саша и
Сталин. Саша – в большей степени потому, что роман имеет под собою
автобиографическую основу, сам автор говорил, что события жизни героя
совпадали с событиями его жизни. Сталин – так как должна была когда-то и
в литературе начаться эпопея развенчания культа. Именно Саша и ему
подобные – реальное противопоставление деспоту. Саша – юноша с
арбатского двора, плоть от плоти интеллигенции. Саша – не такой, как
Шарок и подобные ему, которые будут идти, не останавливаясь ни перед
чем. По словам автора, в романе существуют только эти две фигуры. Все
остальное – дополнения.
Отношение же между творчеством писателя и московским Арбатом может
выразить следующая фраза по поводу написания «Кортика»: «Я, вернувшись в
Москву после фронта. Был в трудной ситуации: устраиваться на работу –
значит заполнять анкеты, где столько оскорбительных и попросту опасных
вопросов… А за окнами дома на Арбате – потрясающее московское лето,
запах цветущих лип, городские шумы. Это ведь понять надо: не был дома с
тридцать четвертого года – двенадцать лет! Пахнуло детством, миром
семьи, родным двором, где я не встретил стольких своих ровесников: кто
погиб в тридцатых, кого убило на войне… И вдруг, сквозь контуры этого
арбатского мира стали проступать очертания детства…»[11] - Арбат служил
для писателя источником вдохновения, за что автор отплатил добром,
сделав улицу центром столицы и своих произведений…
3. Арбат в творчестве писателей второй половины XX века.
Ах, Арбат, мой Арбат…
Б. Окуджава
Выход книги Рыбаков сопровождался сильным резонансом: критики и
читатели обсуждали роман и писали рецензии, поэты и писатели давали свои
отклики. Одним из них стал Булат Окуджава. Отзыв барда был таким: «Среди
многочисленных подделок, фальсификаций, мнимо объективных «правд»,
которые лишь искажают нашу историю, выращивают цинизм и равнодушие,
роман Анатолия Рыбакова «Дети Арбата», отмеченный ярким талантом, -
точная, непредвзятая, не злобствующая, а справедливая и гуманная
летопись.
Мы боремся за высокую нравственность наших молодых поколений,
вспоминая трагические обстоятельства истории, в основном связанные с
войной, забывая, что «чистилище» было шире по своим масштабам и
многозначнее. Было. Его нельзя вытравить из сознания, оно живет в
рассказах свидетелей, оно пропитывает нашу духовную жизнь, оно неминуемо
присутствует в наших размышлениях об истории и судьбах отечества…» -
такова его рецензия на выход романа[12]. В этой рецензии он отмечает не
только исторические мотивы в романе, специально произведению Анатолия
Рыбакова было посвящено стихотворение «Арбатское вдохновение, или
воспоминания о детстве»:
Упрямо я твержу с давнишних пор:
Меня воспитывал арбатский двор,
Все в нем, от подлого до золотого.
А если иногда я кружева
Накручиваю на свои слова,
Так это от любви. Что в том дурного?
Автор, как видим, признается в любви родной улице. А вот, что
говорит он по поводу своего детства, прошедшего на Арбате:
Что мне сказать? Я только лишь пророс.
Еще далече до военных гроз.
Еще загадкой манит подворотня.
Еще я жизнь сверяю по двору
И не подозреваю, что умру, как в том не сомневаюсь я
сегодня.
Что мне сказать? Еще люблю свой двор,
Его убогость и его простор,
И аромат грошового обеда.
И льну душой к заветному Кремлю…[13]
Мы при всем желании не должны были бы обойти вниманием это
стихотворение, хотя тема наша должна рассматривать Арбат в прозе. Но
этот небольшой отрывок из стихотворения Булата Окуджавы позволяет нам
понять и почувствовать его связь, даже любовь, с родной улицей.
Булат Шалвович Окуджава родился в Москве в двадцать четвертом году,
именно на Арбате. После Великой Отечественной войны стал печататься.
Первыми вышли его сборники стихотворений «Острова» (1959), «Март
великодушный» (1967) и другие сборники. В них присутствовали фронтовые
впечатления, романтика повседневных отношений. В этих, как и других
сборниках, много места уделялось также Арбату, который «воспитал» поэта.
Затем пришло увлечение исторической прозой: «Это было восхитительно –
погружаться в минувшие времена, перевоплощаться»[14], - пишет об этом
автор. И продолжает далее: „Уже мне было довольно много лет, когда
неведомая сила заставила меня написать автобиогафический рассказ. Я
писал и наслаждался“[15]. Все эти автобиографические рассказы
опубликованы в книге „Заезжий музыкант“. Название ее сам автор объясняет
так: „Я даже название придумал ко всей книге: „Заезжий музыкант“. Я
действительно „заезжий“. Как приехал в этот мир, так и уеду из него,
словно побывал в командировке“[16]. Окуджава действительно ушел уже из
этого мира, оставив нам свою прозу, великолепные стихи и песни.
Посмотрим же теперь, как представлен Арбат в автобиографических
произведениях Б. Окуджавы. Если честно, то не очень широко. Гораздо
большее внимание автор почему-то уделяет своим поездкам за границу,
ментальности и поведению иностранцев, чем родным местам и людям. Но и
столь близкий в жизни и стихах, Арбат изредка упоминается, иногда даже в
какие-то особые моменты.
В целом, улица эта упоминается лишь в нескольких рассказах:
„Подозрительный инструмент“, „Выписка из давно минувшего дела“ и „Около
Риволи, или Капризы фортуны. Это цикл рассказов про Ивана Ивановича, в
образе которого представляется читателю сам Окуджава, о чем он
незамедлительно и сообщает: „Кстати, я позабыл сказать, что Ивана
Ивановича на самом деле звали не Иван Иваныч, а Отар Отарович, так как
он был по происхождению грузин, но родился он на Арбате, родной язык его
был русский, а в детстве у него была нянька с тамбовщины Акулина
Ивановна, и она многое вложила в него, что уже в последующие годы нельзя
было вытравить, и, наверное, потому многие из специалистов теперь
находили в его так называемых песнях элемент русского фольклора и
старинного русского городского романса. Когда и как это произошло с
переменой имени, но себя он ощущал Иваном Иванычем“, - так автор
описывает своего героя в „Подозрительном инструменте“. Прекрасно
заметно, что это автопортрет. Хочется выделить здесь два момента: во-
первых, герой, а значит, и сам Булат Окуджава ощущает себя русским по
духу, „Иван Иванычем“; во-вторых, это связано с тем, что „Иван Иваныч“
знает русский язык и русские обычаи, которые вложила в него нянька, но,
самое главное, ведь он родился на Арбате. Обратим еще раз внимание на
это противопоставление: „Он был по происхождению грузин, но родился он
на Арбате“. Грузин – только по происхождению, но русский по духу,
рожденный к тому же именно на той улице, которая символизирует собою
столицу и Россию в целом.
Иван Иваныч, как и Окуджава: „фронтовик с гитарой, поет, носит
усики“. Постепенно он входит в культурную среду: „Иван Иваныч потихоньку
входил в литературные круги, то есть уже был своим человеком среди
литераторов. В его списках был и совсем молодой Женя Евтушенко, и Давид
Самойлов, и Женя Рейн, и Толя Нейман, и Женя Храмов, и Юлий Даниэль, и
Белла Ахмадулина, и Юрий Левитанский, и многие другие начинающие и уже
сложившиеся поэты“.
Наибольшее значение для нашей темы имеет один определенный момент из
рассказа „Около Риволи, или Капризы фортуны“. Иван Иваныч должен дать
свой концерт в „Мютюалитэ“ в Париже. Французы не понимают его искусства,
поэтому желающие – только русская эмиграция. Окуджава не много
рассказывает про свой концерт, но выделяет следующее место: „Ах, Арбат,
мой Арбат, ты – мое отечество…“ – пел он … и вдруг увидел, что некоторые
плачут. „А что это они плачут?“ – подумал он и сам в первую минуту даже
решил, что это его исполнение столь трогательно и впечатляюще, что это
он своим искусством вызывает у них слезы, но тут же, к счастью,
представил себе их судьбы, и этот Арбат, который был и их отечеством,
вечным и недосягаемым по каким-то там не очень справедливым
установлениям…“ Как можно еще более емко показать, что Арбат – это
символ России? Под какую еще песню могут зарыдать эмигранты, которых
отделяет теперь от России „железный занавес“? „Арбат – отечество“ – так
именует его бард. Не Россия, не Москва, а именно Арбат… При этих
рыданиях, как говорит писатель, он сразу представил себе судьбы этих
людей, покинувших Родину, возможно, и по независящим от них причинам, и
не имеющих возможности вернуться назад.
Итак, мы видим, в чем характерный признак представлений об Арбате у
Булата Окуджавы: его символичность и идеологизированность, ибо так все
оно и есть, по Окуджаве: Арбат для него не только символ, но и
идеология.
4.Заключение.
Мы рассмотрели Арбат по двум разным источникам, которыми для нас
стали произведение Анатолия Рыбакова „Дети Арбата“ и рассказы Булата
Окуджавы. Главная параллель между этими произведениями даже не в том,
что они написаны почти в одно время, в одну эпоху. Эта параллель
выражается, на наш взгляд в автобиографичности работ. У обоих автор сам
предстает в облике героя, не только не укрывая сходства с собой, но и,
наоборот, всячески выпячивая их. В конце концов, оба писателя (Окуджава
в данном случае тоже писатель, прозаик, хотя и весьма необычно видеть
его в таком ракурсе) в конкретных высказываниях (Окуджава – во введении,
Рыбаков – в интервью), признают и подчеркивают, что именно
автобиографичность свойственна этим произведениям. И если уж они
действительно отражают реальную жизнь автора, то и мышление его также
должны отражать, во всяком случае, существует надежда на это и она
сильнее,чем надежда на искренность в любом другом литературном жанре.
Объединяет этих авторов и предмет описания – Арбат – одна из
центральных улиц Москвы. Если у Рыбакова все напрямую закручено вокруг
власти и режима, то выражение идей у Окуджавы более притупленное. Как мы
видели с помощью критиков, для Рыбакова все же цель написания романа –
разрушить миф об идеальности власти, этого своеобразного „чистилища“.
Для этого автор использует конкретных героев, общество в целом, типичные
в ту эпоху бытовые ситуации, просто даже описание Москвы и Арбата. Но
Арбат в его произведении служит не только для этого. Арбат в данном
случае является просто центром эпохи, поскольку он сам, равно как и Саша
Панкратов, вырос в этом месте в это время. Арбат Анатолия Рыбакова кроме
роли некоего центра и оси выполняет еще и формирующую функцию: Саша,
Варя, Нина, Макс, Лена, Вадим, Вика, Юра – все они „дети Арбата“,
созданные режимом и средой. Ведь они – новые люди. Кто-то из них честен
и прям, как Саша, кто-то гадок, как Широка. Но все равно, они уже мыслят
по-новому, по-новому смотрят на жизнь…
У Окуджавы несколько иной взгляд на реалии, хотя и не вступающий ни
в какие противоречия со взглядом Рыбакова: он также выделяет Арбат из
всех московских улиц, но придает ему, на наш взгляд, несколько
своеобразное значение: Окуджава все же смотрит на Арбат глазами
иностранца. Он понимает, что Арбат – духовный центр России. Невозможно
родиться здесь и быть не русским по духу человеком. Лучше всего это
понимают, как видим, эмигранты, которые, возможно, никогда больше не
попадут на Родину. То, что они плачут именно под песню „Ах, Арбат, мой
Арбат, ты – мое отечество“, является неким символическим, знаковым даже
моментом.
Вероятно, про эту улицу писали не два и не три писателя – уж
настолько значимым является это место, но эти два автора не затеряются
среди них: ни Рыбаков со своей эпопеей, ни даже Булат Окуджава, более
известный своими стихами, которые также небольшие, но выразительные и
очень емкие. То, что иной автор не сможет объяснить целой книгой, Булат
скажет несколькими строками или споет, как он спел тогда „Ах, Арбат, мой
Арбат…“
Про Арбат писали и будут писать, и напишут еще много, настолько
важна эта улица для русской, советской, российской культуры. Рыбаков
пытался показать изменения на Арбате, но это постоянный процесс: эта
улица впитывает все и постоянно меняется, отклоняет один из своих
обликов, чтобы принять какой-то другой. Неизменно только, наверное,
будет то, что всегда она будет оставаться духовным центром, всегда на
ней будут собираться поэты и певцы „из народа“.
Ну, а режим, тот режим, который описывали Рыбаков и Окуджава, и с
которым и тогда так тесно был связан Арбат, он безвозвратно ушел в
прошлое, доказав еще раз, что культура более устойчива, что тот же Арбат
и подтверждает, поскольку вожди приходят и уходят, а улица живет (для
Арбата это слово – самое подходящее)…
5.Литература.
1. А. Рыбаков. Дети Арбата. – Ташкент, 1988. – 543 с.
2. Окуджава Б.Ш. Заезжий музыканат: проза. – М.: Олимп, 1993. – 384
с.
3. А. Рыбаков. Н. Железнова. „Это, согласитесь, поступок“ // „Дети
Арбата“ Анатолия Рыбакова с различных точек зрения / Сост. Ш.Г.
Умеров. – с. 3 – 25.
4. Л. Аннинский. Отцы и дети Арбата // „Дети Арбата“ Анатолия
Рыбакова… - с. 25 – 46.
5. Б. Окуджава. Меня воспитывал арбатский двор // „Дети Арбата“
Анатолия Рыбакова… - с.127 – 130.
6. В. Оскоцкий. На плацдармах народной истории // „Дети Арбата“
Анатолия Рыбакова… - с.183 – 220.
7. Ковский Е.В. Литературный процесс 60-70-х годов. – М.: Наука,
1983. – 335с.
8. Русская литература: писатели XX века / Ред. Е.Г. Лущенко и Т.А.
Никонова. – Воронеж, 1996.
-----------------------
[1] А. Рыбаков. Н. Железнова. «Это, согласитесь, поступок» // „Дети
Арбата» Анатолия Рыбакова с разных точек зрения. – М., 1990. – Стр.13.
[2] Там же, стр. 20.
[3] В. Оскоцкий. На плацдармах народной истории // „Дети Арбата» Анатолия
Рыбакова…, стр. 188.
[4] А. Рыбаков. Н. Железнова. «Это, согласитесь, поступок», стр.18.
[5] Там же, стр. 19.
[6] Л. Аннинский. Отцы и дети Арбата // „Дети Арбата“ Анатолия Рыбакова…,
стр. 27.
[7] В. Оскоцкий. Указанная работа, стр.186.
[8] А. Рыбаков. Н. Железнова. Указанная работа, стр. 20.
[9] См. Л. Аннинский. Указанная работа.
[10] А. Рыбаков. Н. Железная. Указанная работа, стр. 20.
[11] А.Н. Рыбаков. Н. Железнова. Указанная работа, стр. 17.
[12] Б. Окуджава. Меня воспитывал арбатский двор // „Дети Арбата“ Анатолия
Рыбакова… , стр.127.
[13] См. ту же статью.
[14] Несколько слов от автора, или предисловие литературного эгоиста //
Окуджава Б. Ш. Заезжий музыкант: проза. – М.: Олимп, 1993. – стр. 3.
[15] Там же, стр. 4.
[16] Там же.
| |
