|
Реферат: Вкус как эстетическая категория (Философия)
Факультет гуманитарных наук и социальных технологий
Кафедра философии и политологии
Курсовая работа
по дисциплине эстетика
Тема: «Вкус как эстетическая категория»
Выполнила:
по специальности философия
Научный руководитель:
Дата сдачи работы:_____________
Дата защиты работы:_____________
Оценка:_____________
Оглавление
Введение
Определение эстетического вкуса
1. История появления термина
2. Определение вкуса с точки зрения различных философов
1.3 Основные задачи эстетики, связанные с проблемой вкуса
Глава 2 Классификация вкуса и его формирование в процессе развития личности
2.1 Художественный вкус
a) Понятие художественного сознания, его эволюция и соотношение с
общественным сознанием.
b) Художественный гений как создатель художественного творения или
эстетический вкус творческой личности
c) К проблеме социокультурной детерминации музыкально-художественного
вкуса
2.2 Эстетический вкус
a) Эстетическое воспитание
b) Эстетическое формирование
Глава 3 Оценка вкусом и оценка вкуса – работа Канта «Критика способности
суждения»
3.1 Аналитика прекрасного.
I. Суждение вкуса по его качеству и количеству.
II. Суждение вкуса по отношению к целям.
III. Суждение вкуса по модальности удовольствия от предмета.
2. Аналитика возвышенного.
I. Характеристика чувства возвышенного.
II. Возвышенное в природе.
3.3 Дедукция чистых эстетических суждений.
I. Субъективный принцип способности суждений вкуса.
II. Эмпирический и интеллектуальный интерес о прекрасном
III. Характеристика изящных искусств и гения
3.4 Диалектика эстетической способности суждения.
I. Антиномия вкуса.
II. Об идеализме природы и искусства.
Глава 4 Критика вкуса и вкус критика
4. Проблема изменения вкуса в эстетике модернизма, постмодернизма и
постпостмодернизма
2. Мотивы деструкции в русской литературе XIX - XX веков, а также модернизм
в зар. лит-ре(Дудова)
Глава 5 Формирование эстетического вкуса в контексте современной массовой
культуры Формирование эстетического сознания в контексте современной
массовой культуры (некоторые западные теории последних лет).
Заключение
Список литературы
Введение
Выбор данной темы неслучаен, ибо для нас невероятно важен вопрос
вкуса! В данной работе вкус будет рассматриваться в качестве эстетической
категории. Следует заметить, что эта тема является довольно обширной,
поэтому определение может быть неоднозначным. Предварительно эстетический
вкус можно определить как способность судить о том является нечто
прекрасным или нет. Таким образом, эстетический вкус это способность судить
о предмете на основе благорасположения к нему или не благорасположения
свободного от всякого интереса. Мне всегда был интересен ответ на вопрос:
почему одни люди предпочитают одно, а другие другое, поэтому я и взялась за
рассмотрение данной темы. К тому же, с категорией эстетического вкуса
связано несколько очень сложных вопросов философской теории искусства.
Прежде всего, это основание эстетического вкуса. Задавая вопрос о том,
является ли вещь прекрасной, мы не имеем в виду то значение, которое может
иметь для нас или для кого-то другого существование этой вещи, мы задаем
вопрос о том какой она является сам по себе, в том виде в каком она
предстает нашему незаинтересованному восприятию, созерцанию. Сказать, что
предмет прекрасен, значит подчеркнуть свою полную независимость от этого
предмета, свою незаинтересованность в нем. Суждение о красоте к которому
примешивается какой-то интерес уже не объективно и не является суждением
эстетическим. Безусловно, существует множество точек зрения, всяческих
теорий по этому поводу, поэтому тема эта остаётся традиционной в эстетике,
ведь именно в ней изучается преобразование мира по законам красоты.
Проблематика вкуса рассматривалась более подробным образом Иммануилом
Кантом в работе «Критика способности суждения», поэтому это произведение
берётся за основу работы. Но как и принято сначала следует рассмотреть
теоретическую сторону эстетического вкуса, сравнить точки зрения,
изложенные в различных статьях некоторых философов, преподавателей, да и
вообще тех, кто не обходил стороной столь интересного вопроса. В работе
также следует осветить не только теоретическую сторону взятого вопроса, но
и обратить внимание на проявление вкуса в различных сферах эстетики. Ибо
вопрос вкуса в нашем обществе занимает довольно важное место, даже не на
подсознательном уровне.
Глава 1 Определение эстетического вкуса
Поскольку тема вкуса затрагивалась многократно философами-
исследователями, то однозначно трудно дать чёткое определение данному
понятию, поэтому для выявления его следует обратиться к истории его
формирования. На мой взгляд, только лишь проследив определение термина с
различных точек зрения, мы сформируем тем самым собственную точку зрения о
вкусе
1. История появления термина.
Вопрос об эстетическом вкусе, тесно связанный с нашей
повседневностью, с проблемами художественного творчества, мастерства,
эстетической теории и практики, приобрёл в наше время дискуссионный
характер. Ему посвящены статьи, брошюры и соответствующие разделы в
словарях и книгах по эстетике.
У теоретических проблем – как и у художественных – бывает причудливая
судьба, то они популярны, то они отодвигаются в тень, то игнорируются.
Также сложилась судьба и с эстетическим вкусом. Рассмотрим историю
появления этого термина в истории философии.
Для реализации эстетического опыта, эстетической коммуникации
(гармонии) человека с Универсумом, восприятия красоты и искусства,
выявления эстетической ценности субъект должен обладать некоей
специфической особенностью. Это хорошо ощущали многие мыслители с
древнейших времён, так Платон, а затем Плотин связывали восприятие красоты
с Эросом, то есть любовью к прекрасному, а Аристотель же в понятии
катарсиса фиксировал психологический момент художественного переживания.
Однако адекватное терминологическое закрепление эта способность получила
только в середине XVII века, когда для её обозначения была выбрана
категория вкуса, до этого употребляется только в качестве обозначения
одного из 5 внутренних чувств, локализованного в ротовой полости. По
аналогии с тем, как вкусовые рецепторы способны различать сладкое, горькое,
солёное, понятие вкуса было перенесено в сферу эстетического опыта и
распространено на способность выявлять (чувствовать) прекрасное, высокую
художественность искусства, отличать их от пошлого, безобразного, низкого
художественного уровня в искусстве и т.п.
Впервые, в собственно эстетическом смысле, термин «вкус» (gusto)
встречается в сочинении испанского мыслителя Бальтасара Грасиана
(«Карманный оракул», 1646), обозначившего так одну из способностей
человеческого познания, специально ориентированную на постижение
прекрасного произведений искусства. От него этот термин заимствовали
крупнейшие мыслители и философы Франции, Италии, Германии, Англии. В XVIII
в. появляется много трактатов о вкусе, в которых ставятся важнейшие
проблемы эстетики. Следовательно, «вкус» становится одной из центральных
категорий эстетической мысли. Как раз в это период эстетика конституируется
как самостоятельная философская дисциплина, именно в этот период авторитет
красоты и искусства достигает небывалого уровня, а эстетическое воспитание
оказывается главным средством гармонизации человека и преобразования
социальных отношений. Центральное место занимал анализ вкуса.
2. Определение вкуса с точки зрения различных философов
Бычков В.В. «Вкус»
В истории эстетики интерес к проблеме эстетического вкуса проявился
уже в XVII-XVIII вв. Французские просветители и теоретики классицизма
(Буало, Монтескье, Вольтер и др.) рассматривали её с позиций рационализма и
нормативизма, представители английской сенсуалистической эстетики
(Шефтсбери, Хом и др.) выводили эстетический вкус из человеческих ощущений,
но связывали его с нравственностью. В противоположность Хатчесону и Бёрку,
утверждавшим всеобщность эстетического вкуса, Юм подчёркивал его
субъективность. Особое место разработка этой проблемы занимает в эстетике
Канта, отметившего противоречивый, общественно-индивидуальный характер
эстетического вкуса. Развивая традиции русской революционно-демократической
мысли (Белинский, Чернышевский), марксистско-ленинская эстетика
рассматривает эстетический вкус как социально-историческое явление,
диалектически сочетающее в себе элементы как классового, так и
общечеловеческого. Индивидуальный эстетический вкус представляет собой
эстетическую установку, формирующуюся в новый опыт, опосредствуя каждое
новое эстетическое восприятие и переживание. Эстетический вкус является
субъективным критерием эстетической оценки, которая в известной мере
интуитивна, то есть эмоционально предшествует рациональному эстетическому
суждению. Однако качество эстетического вкуса определяется тем, в какой
мере выраженная в нём субъективная оценка соответствует объективной
эстетической ценности. Хороший эстетический вкус выражается в способности
получения наслаждения от подлинно прекрасного и эмоционально отвергать
безобразное, а также потребность воспринимать, переживать и создавать
красоту в труде, в поведении, в быту, в искусстве. Эстетический вкус
является плохим, дурным, извращённым, когда человек равнодушно или даже с
отвращением воспринимает красоту и получает удовольствие от уродливого.
Количественной характеристикой вкуса считается степень его развитости или
неразвитости, широты или узости. Развитость эстетического вкуса
определяется глубиной постижения эстетических ценностей, способностью
выявить богатство значений, которыми они обладают. Неразвитый вкус в
известных пределах может быть хорошим, неиспорченным, но за этими пределами
он не может служить надёжным ориентиром в эстетически-ценностном отношении.
Широта или узость эстетического вкуса во многом зависит от того, насколько
обширна область эстетических ценностей, доступная вкусовой оценке, в какой
мере способен человек эмоционально оценить эстетические ценности различных
эпох, национальных культур, создаваемые в разнообразных жанрах и видах
искусства. Эстетический вкус как вид эстетической способности и потребности
человека – существенная особенность личности. Её уникальность определяет и
своеобразие эстетического вкуса. Те или иные вкусовые предпочтения зависят
от воспитания, привычек, характера, жизненного опыта, общения человека. И
такое своеобразие в рамках хорошего вкуса вполне допустимо; применительно к
нему оправдано выражение « о вкусах не спорят». Иное дело извращённые вкусы
или откровенная безвкусица, искажающие саму сущность эстетического. С ними,
разумеется, нельзя мириться. Но спор о вкусах, вполне оправданный в этом
случае, требует рационального обоснования вкусовых оценок путём обращения к
такому более обобщённому фактору эстетически-оценочной деятельности, как
эстетический идеал. Будучи социально обусловленным, эстетический вкус
личности формируется за счёт влияния окружающей среды, образа жизни,
большое влияние на него оказывает искусство, которое в качестве
художественного начала включается в быт и труд людей и действует
повседневно, подчас незаметно. Идеалы и мировоззрение человека определяют
общую направленность вкусовых оценок. Несомненна связь эстетического вкуса
и с таким социально-психологическим явлением, как мода. Формирование
эстетического вкуса – одна из задач эстетического
воспитания.(Эстетика:Словарь/Под общ.редакцией А.А.Беляева и др.-
М.:Политиздат,1989.-447 стр.)
Батё: Известный теоретик искусства Батё в своём трактате «Изящные
искусства, сведённые к единому принципу» (1746) усматривает этот «единый»
принцип в специфическом художественном «подражании природе» или «прекрасной
природе». Этим принципом руководствовался гений при создании произведения
искусства и опора на этот принцип при его оценке показывает наличие вкуса.
«Поэтому если гений, как мы сказали: творит художественное произведения,
подражая прекрасной природе, то вкус, оценивая творение гения, может быть
удовлетворён только хорошим подражанием прекрасной природе». Вкус –
врождённая способность человека, подобная интеллекту, но если интеллект
интересует истина, заключённая в предмете, то вкус интересуется красотой
тех же предметов, то есть не ими самими по себе, «но в их отношении к нам».
Вкус помогает создавать шедевры искусства и правильно оценивать их, исходя
из понятия о «прекрасной природе», которая понимается Батё как нечто,
соответствующее «как самой природе, так и природе человека». Отсюда вкус –
это «голос самолюбия. Будучи создан исключительно для наслаждения, он
жаждет всего, что может доставить приятные ощущения». Таким образом,
согласно Батё, вкус является врождённой способностью человека, направленный
на выявление прекрасного в природе и в искусстве, на создание шедевров
искусства, «подражающих» «прекрасной природе» (идеализированной природе,
сказали бы мы теперь) и на оценку этих произведений искусства на основе
доставляемого ими наслаждения. Батё убеждён, что «существует в общем лишь
один хороший вкус, но в частных вопросах возможны различные вкусы»,
определяемые как многообразием природы, так и субъективными
характеристиками воспринимающего.
Определённый итог многочисленным дискуссиям своего времени о вкусе
подвёл в середине 17 в. Вольтер, находившийся под обаянием классицистской
эстетики, в статье «Вкус» (1757), которая была написана им для
«Энциклопедии» и затем вошла и в его знаменитый «Портативный философский
словарь»(1764). «Вкус,- писал он, - т.е. чутьё, дар различать свойства
пищи, породил во всех известных нам языках метафору, где словом «вкус»
обозначается чувствительность к прекрасному и уродливому в искусствах,
художественный вкус столь же скор на разбор, предваряющий размышление, как
язык и нёбо, столь же чувствен и падок на хорошее, столь же нетерпим к
дурному…»(43, Вольтер. Эстетика. Статьи. Письма. Предисловия и рассуждения.
М., 1974с. 267-268). Вкус ( у Вольтера речь везде идёт только о
художественном вкусе, то есть о вкусе к прекрасному в искусстве) мгновенно
определяет красоту, «видит и понимает» её и наслаждается ею. При этом
Вольтер по аналогии с пищевым вкусом различает собственно «художественный
вкус», «дурной вкус» и «извращённый вкус». Высокий, или нормальный,
художественный вкус (или просто вкус) отчасти является врождённым для людей
нации, обладающей вкусом, отчасти же воспитывается в течение
продолжительного времени на красоте природы и прекрасных, истинных
произведениях искусства (музыки, живописи, словесности, театра). Для
Вольтера таковыми были произведения мастеров классицизма. Дурной
художественный вкус «находит приятность лишь в изощрённых украшениях и
нечувствителен к прекрасной природе. Извращённый вкус в искусстве
сказывается в любви к сюжетам, возмущающим просвещённый ум, в предпочтении
бурлескного – благородному, претензионного и жеманного – красоте простой и
естественной; это болезнь духа». Обиходную истину «о вкусах не спорят»
Вольтер относит только к пище и к явлениям моды, которую порождает прихоть,
а не вкус. В изящных же искусствах «есть истинные красоты», которые
различает хороший вкус и не различает дурной. Вольтер убеждён в
объективности законов красоты и, соответственно, в более или менее
объективной оценке её высоким («хорошим») вкусом. «Наилучший вкус в любом
роде искусства проявляется в возможно более верном подражании природе,
исполненном силы и грации. Но разве грация обязательна? Да, поскольку она
заключается в придании жизни и приятности изображаемым предметам».(43,
Вольтер. Эстетика. Статьи. Письма. Предисловия и рассуждения. М.,
1974с.270).
Истинным («тонким и безошибочным») вкусом, по Вольтеру, обладает
только очень ограниченное число знатоков и ценителей искусства, сознательно
воспитавших его в себе. Только им при неприятии искусства «доступны
ощущения, о которых не подозревает невежда». Основная же масса людей,
прежде всего, занятых в сферах производства, финансов, юриспруденции,
торговли, представители буржуазных семей, обыватели, особенно в странах
холодных и с влажным климатом, напрочь лишены. «Позор для духа
человеческого, - клеймит Вольтер, - что вкус, как правило, - состояние
людей богатых и праздных». Другим просто нет времени и реальных
возможностей воспитывать его в себе. Вкус исторически и географически
мобилен. Есть красоты, «единые для всех времён и народов», но есть
характерные только для данной страны, местности и т. п. Поэтому вкусы людей
северных стран могут существенно отличаться от вкусов южан (греков или
римлян). Более того, есть множество стран и континентов, куда вкус вообще
не проник, - убеждён, стоявший на узкой европоцентристской позиции
характерной для того времени, Вольтер. «Вы можете объехать всю Азию, Африку
половину северных стран – где встречаете вы истинный вкус к красноречию,
поэзии, живописи, музыке? Почти весь мир находится в варварском состоянии.
Итак, вкус подобен философии, он – достояние немногих избранных».(43,
Вольтер. Эстетика. Статьи. Письма. Предисловия и рассуждения. М., 1974с
279).
Вкус нации, полагает Вольтер, исторически изменчив и нередко портится.
Это бывает обычно в периоды, следующие за «веком наивысшего расцвета
искусств». Художники новых поколений не хотят подражать своим
предшественникам, ищут окольные пути в искусстве, «отходят от прекрасной
природы, воплощённой их предшественниками». Их работы не лишены достоинств,
и эти достоинства привлекают публику своей новизной, заслоняя
художественные недостатки. За ними идут новые художники, стремящиеся ещё
больше понравиться публике, и они ещё дальше «отходят от природы». Так
надолго утрачивается вкус нации. Однако отдельные ценители подлинного вкуса
всегда сохраняются в обществе, и именно они в конечном счёте правят
«империей искусств».
Ж.Ж.Руссо полагал, что чувство вкуса присуще всем людям, но развито у
всех по-разному, что зависит и от личностных особенностей человека (его
«чувствительности»), и от среды, в которой он живёт. Высокого развития вкус
достигает в многолюдных обществах, где возможно многообразие сравнений, где
преобладают неделовые интересы, но склонность к праздности, увеселениям,
удовольствиям. Предметы, формирующие хороший вкус, прежде всего находятся в
природе, но также в поэзии и искусстве. На них и происходит воспитание
вкуса.
Много внимания вопросам вкуса уделяли и английские философы 18 в.
Шефтсбери, Юм, Хатчесон, Бёрк и другие. Известный философ и психолог Давид
Юм посвятил вкусу специальный очерк «О норме вкуса» (1739-1740), в котором
подошёл к проблеме с общеэстетической позиции. Вкус – способность различать
прекрасное и безобразное в природе и в искусстве. И сложность его понимания
заключается прежде всего в объекте, на который он направлен, ибо прекрасное
– не является объективным свойством вещи. «Прекрасное не есть качество,
существующее в самих вещах: оно просто существует в разуме, который эти
вещи созерцает. Разум каждого человека воспринимает прекрасное по-разному.
Один может видеть безобразное даже в том, в чём другой чувствует
прекрасное, и каждое вынужден держать своё мнение при себе и не навязывать
его другим.» Искать истинно прекрасное бессмысленно. В данном случае верна
поговорка «о вкусах не спорят». Тем не менее существует множество явлений и
особенно произведений искусства с древности до наших дней, которые большей
частью цивилизованного человечества считаются прекрасными. Оценка эта
осуществляется на основе вкуса, опирающегося в свою очередь на не
замечаемые разумом «определённые качества» объекта, «которые по своей
природе приспособлены порождать эти особые ощущения прекрасного или
безобразного. Только изысканный, высоко развитый вкус способен уловить эти
качества, испытать на их основе утончённые и самые невинные наслаждения» и
составить суждение о красоте данного объекта. Вкус этот вырабатывается и
воспитывается в процессе длительного опыта у некоторых критиков искусства
на общепризнанных человечеством образцах высокого искусства, и оно-то и
становится в конце концов «нормой вкуса». Или, как формулирует Юм: «Только
высоко сознательную личность с тонким чувством, обогащённую опытом,
способную пользоваться методом сравнения и свободную от всяких
предрассудков, можно назвать самым ценным критиком, а суждение, вынесенное
на основе единения этих данных, в любом случае будет истинной нормой вкуса
и прекрасного».(26, История эстетики: Памятники мировой эстетической мысли:
В 5 т. Т. 2. с.153).
Ш.Монтескье в сочинении «Опыт о вкусе в произведениях природы и
искусства» рассматривает – может быть, слишком рационалистически – вкус как
разновидность ума и определяет его как способность чутко и быстро
определять меру удовольствия. Вкус – мерило удовольствия
Так, французский мыслитель Жан-Поль сравнивал эстетический вкус с
совестью, так же как нравственная совесть не позволяет возобладать
эгоистическому чувству, личному интересу, так и эстетический вкус позволяет
человеку оставаться незаинтересованным в своем восприятии прекрасного.
Э.Бёрк начинает своё «Философское исследование о происхождении наших
идей возвышенного и прекрасного»(1756) с развёрнутого анализа вкуса, в
результате которого приходит к выводу: «В целом, как мне представляется,
то, что называют вкусом в наиболее широко принятом значении слова, является
не просто идеей, а состоит частично из восприятия первичных удовольствий,
доставляемых воображением, и выводов, делаемых мыслительной способностью
относительно различных взаимоотношений упомянутых удовольствий и
относительно аффектов, нравов и поступков людей».(43, Вольтер. Эстетика.
Статьи. Письма. Предисловия и рассуждения. М., 1974с.59) Вкус хотя и имеет
врождённую основу, однако сильно различен у разных людей в силу отличия у
них чувствительности и рассудительности, составляющих основу вкуса.
Неразвитость первой является причиной отсутствия вкуса, слабость второй
ведёт к дурному вкусу. Главными же в этом эмоционально-рассудочном союзе
для воспитания хорошего и даже изысканного вкуса являются
«чувствительность», «удовольствие воображения».
Из немецких эстетиков 18 в. необходимо указать на И.-И.Винкельмана,
автора «Истории искусства древности», который считал, что вкус
(«способность чувствовать прекрасное») дарован всем разумным существам
небом, «но в весьма различной степени».(45, Винкельман И.-И.
Избр.произв.М.;Л., 1935(репринт: «Ладомир», М.,1996). с.218). Поэтому его
необходимо воспитывать на идеальных образцах искусства, в качестве которых
он признавал в основном произведения античности с их благородной простотой,
спокойным величием, идеальной красотой.Развёрнутому анализу понятие вкуса
подвергнуто в интересной одноимённой статье в четырёхтомной «Всеобщей
теории изящных наук и искусств» (1771-1774) И.Г.Зульцера. Известный
«берлинский просветитель» даёт чёткие дефиниции вкуса, как одной из
объективно существующих способностей души. «Вкус – по существу не что иное,
как способность чувствовать красоту, так же как разум – это способность
познавать истинное, совершенное, верное, а нравственное чувство –
способность чувствовать добро». (26, История эстетики: Памятники мировой
эстетической мысли: В 5 т. Т. 2. с.491). И способность эта присуща всем
людям, хотя иногда понятие вкуса употребляется и в узком смысле для
обозначения этой способности только у тех, у кого она уже «стала навыком».
Зульцер напрямую связывает вкус с удовольствием, испытываемым нами при
восприятии красоты, которая доставляет наслаждение не тем, что нравственное
чувство одобряет её, но тем, что она «ласкает наше воображение, является
нам в приятном, привлекательном виде. Внутреннее чувство, которым мы
воспринимаем это удовольствие, и есть вкус». Зульцер убеждён в
объективности красоты и, соответственно, считает вкус реально существующей,
ото всего отличной способностью души, именно – способностью «воспринимать
зримую красоту и ощущать радость от этого познания»(26, История эстетики:
Памятники мировой эстетической мысли: В 5 т. Т. 2. с.491).Немецкий теоретик
искусства полагает необходимым рассматривать эту способность с двух точек
зрения: активной – как инструмент, с помощью которого творит художник, и
пассивной – как способность, дающую возможность любителю наслаждаться
произведением искусства. Особое внимание Зульцер уделяет первому аспекту.
«Художник, обладающий вкусом, старается придать каждому предмету, над
которым он работает, приятную или живо затрагивающую воображение форму». И
в этом он подражает природе, которая тоже не довольствуется созданием
совершенных и добротных вещей». Так и художник с помощью разума и таланта
создаёт все существенные компоненты произведения, доводя его до
совершенства, «но только вкус делает его произведением искусства», т.е.
таким образом соединяет все части, что произведение предстаёт в прекрасном
виде(26, История эстетики: Памятники мировой эстетической мысли: В 5 т. Т.
2. с.492). Согласно концепции Зульцера, именно вкус художника является тем,
что придаёт произведению эстетическую ценность, делает его в полном смысле
произведением искусства. При этом вкус, соединяя в себе все силы души, как
бы мгновенно схватывает сущность вещи и способствует её выражению в
произведении искусства значительно эффективнее, чем это может сделать
разум, вооружённый знанием правил. Вкус, по Зульцеру, важен не только для
искусства, но в других сферах деятельности, поэтому он считал воспитание
вкуса общенациональной задачей. Как бы полемизируя с Вольтером, приписавшим
наличие вкуса только европейским народам, И.Г.Гердер утверждал, что
эстетический вкус является врождённой способностью и присущ представителям
всех народов и наций. Однако на него оказывают существенное воздействие
национальные, исторические, климатические, личностные и иные особенности
жизни людей. Отсюда вкусы их очень различны, а иногда и противоположны.
Однако существует и некое глубинное ядро вкуса, общее для всего
человечества, «идеал» вкуса, на основе которого человек может наслаждаться
прекрасным у всех народов и наций любых исторических эпох. Освободить это
ядро в себе от узких вкусовых напластований (национальных, исторических,
личных и т.п.) и означает воспитать в себе хороший, универсальный,
абсолютный вкус. Именно тогда появится возможность, «уже не руководствуясь
вкусами нации, эпохи или личности, наслаждаться прекрасным повсюду, где бы
оно ни повстречалось, во все времена, у всех народов, во всех видах
искусств, среди любых разновидностей вкуса, избавившись от всего наносного
и чуждого, наслаждаться им в чистом виде и чувствовать его повсюду. Блажен
тот, кто постиг подобное наслаждение! Ему открыты тайны всех муз и всех
времён, всех воспоминаний и всех творений. Сфера его вкуса бесконечна, как
история человечества. Его кругозор охватывает все столетия и все шедевры, а
он, как и сама красота, находится в центре этого круга»(26, История
эстетики: Памятники мировой эстетической мысли: В 5 т. Т. 2. с.575).
Наконец, итог более чем столетним размышлениям крупнейших умов Европы
над проблемой вкуса подвёл И.Кант, поставив эту категорию фактически в
качестве главной эстетической категории в своей эстетике – «Критике
способности суждения». Эстетика у него, как было показано, это наука о
суждении вкуса. Вкус же определяется кратко и лаконично: «это способность
судить о прекрасном», опираясь не на рассудок, а на чувство
удовольствия/неудовольствия. Поэтому, подчёркивает Кант, суждение вкуса –
не познавательное суждение, но эстетическое, и определяющее основание его
не объективно, но субъективно.(11, И. Кант Сочинения в шести томах, т.
5.с.203). При этом вкус только тогда может считаться «чистым вкусом», когда
определяющее его удовольствие не подразумевает никакого утилитарного
интереса. Отсюда одна из главных дефиниций Канта: « Вкус есть способность
судить о предмете или о способе представления на основании удовольствия или
неудовольствия, свободного от всякого интереса. Предмет такого удовольствия
называется прекрасным».(11, И. Кант Сочинения в шести томах, т. 5.с.212).
Постоянно подчёркивая субъективность в качестве основы суждения вкуса, Кант
стремится показать, что в этой субъективности содержится и специфическая
общезначимость, которую он обозначает как «субъективную общезначимость»,
или эстетическую общезначимость, то есть пытается показать, что вкус,
исходя из субъективного удовольствия, опирается на нечто, присущее многим
субъектам, но невыражаемое в понятиях.В эстетическом объекте эта
субъективная общезначимость связана исключительно с целесообразностью
формы. «Суждение вкуса, на которое возбуждающее и трогательное не имеют
никакого влияния (хотя они могут быть связаны с удовольствием от
прекрасного) и которое, следовательно, имеет определяющим основанием только
целесообразность формы, есть чистое суждение вкуса»(11, И. Кант Сочинения в
шести томах, т. 5.с.226). Кант исключает из сферы суждения чистого вкуса
всё, что доставляет удовольствие «в ощущении» (например, воздействие красок
в живописи), акцентируя внимание на том, «что нравится благодаря своей
форме». К последней в визуальных искусствах он относит «фигуру» (Gestalt=
образ) и «игру» (для динамических искусств), что в конечном счёте сводится
им к понятиям рисунка и композиции. Краски живописи или принятые звуки
музыки только способствуют усилению удовольствия от формы, не оказывая
самостоятельного влияния на суждение вкуса, или на эстетическое суждение, -
у Канта эти понятия синонимичны.Основу вкуса составляет «чувство гармонии в
игре душевных сил», поэтому не существует никакого «объективного правила
вкуса», которое могло бы быть зафиксировано в понятиях: есть некий
«прообраз» вкуса, который каждый вырабатывает в себе сам, ориентируясь, тем
не менее, на присущее многим «общее чувство» (Gemeinsinn), - некий
сверхчувственный идеал прекрасного, на его основе и действует суждение
вкуса. И окончательный вывод Канта о фактической непостигаемости для разума
сущности вкуса гласит: «Совершенно невозможно дать определённый объективный
принцип вкуса, которым суждения вкуса могли бы руководствоваться и на
основании которого они могли бы быть исследованы и доказаны, ведь тогда не
было бы никакого суждения вкуса. Только субъективный принцип, а именно
неопределённая идея сверхчувственного в нас, может быть указан как
единственный ключ к разгадке этой даже в своих истоках скрытой от нас
способности, но далее уже ничем нельзя сделать его понятным». Нам доступно
только знать, что вкус – это «чисто рефлектирующая эстетическая способность
суждения» и все(11, И. Кант Сочинения в шести томах, т. 5.с.361).
В более позднем сочинении «Антропология с прагматической точки
зрения»(1798), размышляя о проблеме удовольствия/неудовольствия, Кант
предпринимает попытку осмыслить вкус с диалектической позиции, подчёркивая
наличие в нём наряду с субъективностью и всеобщности, наряду с чисто
эстетическим суждением и сопряжённого с ним рассудочного суждения, однако
достаточного теоретического развития эти идеи там не получили, остались
только на уровне дефиниций, которые тем не менее обладают несомненной
значимостью хотя бы потому, что ещё раз подчёркивают сложность проблемы
вкуса. Здесь вкус рассматривается как компонент эстетического суждения,
некоторым образом выходящий за пределы этого суждения; он определяется как
«способность эстетической способности суждения делать общезначимый выбор».
А именно на общезначимости делает теперь акцент немецкий философ:
«Следовательно, вкус – это способность общественной оценки внешних
предметов в воображении. – Здесь душа ощущает свою свободу в мере
воображения (следовательно, в чувственности), ибо общение с другими людьми
предполагает свободу: и это чувство есть удовольствие». Представление о
всеобщем предполагает участие рассудка. Отсюда «суждение вкуса есть и
эстетическое, и рассудочное суждение, но мыслимое только в объединении
обоих»(46,Кант. Сочинения в 6 томах, т.6 с 484-485).
Фактически Канту удалось убедительно показать, что вкус как
эстетическая способность суждения является субъективной способностью,
опирающейся на глубинные объективные основания бытия, которые не поддаются
понятийному описанию, но всеобщи (т.е. присущи всему человечеству) по своей
укоренённости в сознании. Собственно эту главную проблему вкуса – его
субъективно-объективную антиномичность – ощущали почти все мыслители 18 в.,
писавшие о вкусе, но не умели достаточно ясно выразить её в дискурсе. В
полной мере не удалось это и Канту, хотя он, кажется, подошёл к пониманию
вкуса (пониманию объективных границ понимания) ближе всех, писавших о нём в
его время.
Да, собственно и в последующий период. После Канта в силу социально-
исторических причин, о которых уже шла речь выше, проблема вкуса (как и
близкие к нему проблемы «изящных искусств» и эстетического наслаждения) и
эстетике начинает отходить на задний план, утрачивает свою актуальность. В
демократически и позитивистски ориентированной эстетике вкус как
принадлежность «набранных» или «праздных» персон вообще снимается с
рассмотрения, а в эстетике романтизма он возводится (традиция, также
восходящая к Канту) напрямую к гению, который рассматривается единственным
законодателем вкуса. Психологическая эстетика рассматривает вкус как чисто
физиологическое действие нервной системы на соответствующие раздражители. В
20в. проблемой вкуса отчасти занимаются представители социологической
эстетики, изучающие, в частности, проблемы формирования вкусов масс,
потребителей, элитарных групп и т.п.. Однако ничего существенного о его
природе или механизме действия им добавить не удаётся: дело ограничивается
вопросами формирования вкуса. В целом же в системе глобальной переоценки
ценностей, начавшейся с Ницше в прогрессировавшей во второй половине 20
столетия, проблема вкуса, как и других категорий классической эстетики,
утрачивает свое значение, точнее уходит в подполье коллективного
бессознательного.
Объективно она, как уже понятно из предыдущего изложения, не может
быть снята в человеческой культуре до тех пор, пока остаётся актуальным
эстетический опыт. А так как этот опыт, в чём мы ещё неоднократно будем
убеждаться в процессе изучения его отдельных форм и компонентов,
органически присущ человеческой природе, как единственно позволяющий
актуализировать гармонию человека с Универсумом, то нет оснований полагать,
что 20в., вступив в активный переходный период от Культуры к чему-то
принципиально иному, практически отказался и от создания произведений,
отвечающих понятию искусства, и от традиционных эстетических категорий и
дискурсов и утвердил некие новые конвенциональные правила игры в сфере арт-
пространства со своей паракатегориальной лексикой, в которой отсутствует
термин для понятия вкуса. Этим, однако, сам феномен вкуса ни в коей мере не
может быть аннигилирован. Просто способность полноценно реализовывать
эстетический опыт (воспринимать эстетическое во всех его модификациях,
наслаждаться произведениями искусства прошедших эпох и всех народов,
обладать острым чувством стиля, цвета, формы, звуковой полифонии и т.д.)
временно (хотелось бы надеяться) переходит на уровень крайне ограниченной
элитарности (что, кстати, в истории культуры наблюдалось неоднократно).
Пристальное же направление не только в массовой культуре для которой это
органично), но и в сфере того, что до середины 20 в. относилось к искусству
(«изящным искусствам»), занимают принципиальная «безвкусица», некая
конвенциональность, отказывавшаяся от вкуса, его воспитания и,
соответственно, практически лишившаяся его.
3. Основные задачи эстетики, связанные с проблемой вкуса
В последнее время о вкусе написано не так уж и мало, то есть
существуют монографии, брошюры, главы в учебнике по эстетике, наконец, вкус
введён в систему категорий, которая охватывает эстетическое и
художественное восприятие как сложное, но и внутреннее организованное
целое. По идее, о вкусе известно достаточно, то есть наличие его в
психической деятельности человека, его формирование в процессе
эстетического воспитания личности; диалектическая связь эмоционального и
рационального, субъективного и объективного, индивидуального и социального;
и предпочтительность хорошего вкуса с плохим; и правомерность существования
различных вкусов – «хороших и разных»… Эти же проблемы рассматриваются не
только у нас, но и на Западе, там тоже существуют различные подходы к
разрешению данной проблемы. В связи с этим возникают следующие вопросы:
1) Является ли вкус необходимым элементом психологии восприятия красоты и
искусства?
2) Если вкус всё-таки существует, то каковы его психологический субстрат
и его связь с другими психическими способностями человека?
3) Эстетический и художественный вкус – это разные наименования одного и
того же явления или это разные модификации некоего психического
механизма. Если второе верно, то чем художественный вкус отличается от
эстетического? Может они реально существуют в многообразии конкретных
вариаций. Поэтому ответ на этот вопрос дело определённой группы наук,
это дело учёных, занимающихся прежде всего эстетикой. Вообще это дело
эстетики. Таким образом, мы можем сформировать основные задачи по
проблеме вкуса, которые непосредственно стоят перед эстетикой.
Самая всеобъемлющая задача эстетики заключается в том, чтобы дать
целостное представление о вкусе, применив в его исследовании основные
принципы системного подхода, предполагающего единство трёх аспектов
исследования – предметного, функционального и исторического. Соответственно
перед эстетикой лежат три основные задачи:
1) Выявление элементов, составляющих вкус как психический механизм,
и их взаимоотношение.
2) Выяснение функционирования в структуре целого этих элементов, а
также каковы общие функции вкуса в более широкой системе
эстетического сознания и художественного восприятия.
3) Постижение закономерностей процесса развития вкуса как в
онтогенезе, так и в филогенезе.
Для начала рассмотрим проблему соотношения эстетического и
художественного вкуса, ведь она является базовой, потому что, как мне
кажется, нужно сначалша определиться о каком вкусе мы вообще ведём речь.
[pic]
Реферат на тему: Влияние математики на философию и логику
АКАДЕМИЯ ГРАЖДАНСКОЙ ЗАЩИТЫ
Реферат по теме:
«Влияние математики на
философию и логику»
Выполнил: Русскин А. В.
Проверил: Ксенофонтов В. Н.
Новогорск - 2005
Содержание.
1. Введение……………………………………………………………3
2. Влияние математики на философию…………….………………..4
3. Соотношение математики и логики………………….…………...19
4. Заключение…………………………………………………………31
5. Литература………………………………………………………….32
1. Введение.
Математика оказала огромное влияние на философию и логику. Это
просматривается в работах Зенона, Пифагора и пифагорейцев, Декарта,
Рассела, Платона, Канта и многих других. Многие мыслители пришли к
философии и логике через математику. Числа и числовые отношения
рассматривались как ключ к пониманию вселенной и ее структуры. Так, Галилей
говорил: “ Книга природы написана на языке математики.”
2. Влияние математики на философию.
Влияние математики на философию просматривается в
знаменитых рассуждения древнегреческого философа Зенона «Ахиллес и
черепаха», «Дихотомия» и др., называемых обычно апо-риями (затруднениями).
Они были направлены будто бы против движения и существования многих вещей.
Сама идея доказать, что мир — это одна-единственная и к тому же неподвижная
вещь, нам сегодня кажется странной. Странной она казалась и древним. Нас-
только странной, что доказательства, приводившиеся Зеноном, сразу же были
отнесены к простым уловкам, причем лишенным в общем-то особой хитрости.
Такими они и считались две с лишним тысячи лет, а иногда считаются и
теперь. Посмотрим, как они формулиру-ются, и обратим внимание на их внешнюю
простоту и незамыслова-тость.
В «Ахиллес и черепаха» говорится, что самое быстрое существо не
способно догнать самое медленное, быстроногий Ахиллес ни-когда не настигнет
медлительную черепаху. Пока Ахиллес добежит до черепахи, она продвинется
немного вперед. Он быстро преодо-леет и это расстояние, но черепаха уйдет
еще чуточку вперед.
И так до бесконечности. Всякий раз, когда Ахиллес будет достигать
места, где была перед этим черепаха, она будет оказываться хотя бы немного,
но впереди.
В «Дихотомии» обращается внимание на то, что движущийся предмет
должен дойти до половины своего пути прежде, чем он достигнет его конца.
Затем он должен пройти половину оставшейся половины, затем половину этой
четвертой части и т.д. до бесконечности. Предмет будет постоянно
приближаться к конечной точке, но так никогда ее не достигнет.
Это рассуждение можно несколько переиначить. Чтобы пройти половину
пути, предмет должен пройти половину этой половины, а для этого нужно
пройти половину этой четверти и т.д. Предмет в итоге так и не сдвинется с
места.
Этим простеньким на вид рассуждениям посвящены сотни фило-софских и
научных работ. В них десятками разных способов доказы-вается, что допущение
возможности движения не ведет к абсурду, что наука геометрия свободна от
парадоксов и что математика спо-собна описать движение без противоречия.
Обилие опровержений доводов Зенона показательно. Не вполне ясно, в чем
именно состоят эти доводы, что они доказывают. Не ясно, как это «что-то»
доказывается и есть ли здесь вообще доказа-тельство? Чувствуется только,
что какие-то проблемы или затруд-нения все-таки есть. И прежде чем
опровергать Зенона, нужно выяс-нить, что именно он намеревался сказать и
как он обосновывал свои тезисы. Сам он не формулировал прямо ни проблем, ни
своих реше-ний этих проблем. Есть, в частности, только коротенький рассказ,
как Ахиллес безуспешно пытается догнать черепаху.
Извлекаемая из этого описания мораль зависит, естественно, от того
более широкого фона, на котором оно рассматривается и меня-ется с
изменением этого фона.
Рассуждения Зенона сейчас, надо думать, окончательно выведены из
разряда хитроумных уловок. Они, по словам Б. Рассела, «в той или иной форме
затрагивают основания почти всех теорий прост-ранства, времени и
бесконечности, предлагавшихся с его времени до наших дней».
Понять, какой вклад внесла математика в философию, можно, изучая
учения Пифагора и пифагорейцев. Интересно понимание числа у ранних
пифагорейцев.
С самого начала существования религиозного ордена, учрежденного
Пифагором, в нем ставились практически-нравственные и религиозные цели:
очищение человеческой души для спасения ее от круговорота рождений и
смертей. Поэтому существовал целый ряд строгих предписаний,
регламентировавших жизнь членов ордена. Одним из важнейших средств очищения
пифагорейцы считали научные занятия, прежде всего занятия математикой и
музыкой. Как отмечает А.О. Маковельский, "вера в религиозно-катартическое
действие науки дала силы Пифагору положить основание чистой математики".
Действительно, именно в Греции мы наблюдаем изменение роли
математического знания по сравнению с той, какую оно играло в Египте и
Вавилоне. Там математика, как уже отмечалось, носила практически-прикладной
характер, она была техникой расчета, решения задач. При характерном для
древнего мира делении всех сфер жизни на сакральные и профанные (священные
и светские) математика принадлежала ко второй. Без ее помощи не могли
обойтись землемеры и купцы, строители и мореходы, но она не имела
непосредственного отношения к мифологическим представлениям и религиозным
культам. Но это не противоречит тому известному факту, что некоторым числам
в древнем мире придавалось сакрально-мифологическое значение; к ним
относится, например, число пять в Древнем Китае или число семь, игравшее
важную роль в религиозно-мифологических и магических представлениях
вавилонян и египтян более чем за два тысячелетия до н.э. Вот что пишет
американская исследовательница Л. Торндайк, анализируя сакральное значение
семерки в Древней Вавилонии: "В древневавилонском эпосе о сотворении мира,
например, семь духов бури, семь злых болезней, семь областей подземного
мира, закрытых семью дверями, семь поясов надземного мира и неба и т.д.
...Число семь было очень распространено, носило священный и мистический
характер, считалось совершенным и обладающим особой силой"21. Число семь
считалось сакральным не только у вавилонян, но и у древних евреев и греков:
в Ветхом Завете, у Гесиода и Гомера семерка выступает как священное число.
Как мы увидим далее, ранним греческим философам, и особенно пифагорейцам,
отнюдь не было чуждо выделение сакральных чисел, к которым, кроме семерки,
относили также тройку, а позднее - десятку (декаду). Но не само это
выделение священного числа и не перечисление различных "семериц" или
"декад" из разных областей природной жизни или человеческих установлений
составляли главное направление развития пифагорейской мысли.
Что же касается древних восточных культур, то в них математическое
исчисление, носившее практически-прикладной характер, не было внутренне
связано с выделением священных чисел - семерок, пятерок или троек.
Священное число выступало вовсе не как математическая реалия - к нему
обращались скорее либо в магических заклинаниях, где перечислялись
различные "семерицы" или практиковались тройные, семеричные и т.д.
ритуальные повторы, либо в других ритуальных культовых действиях.
Подбирались и перечислялись группы явлений или процессов, которые
представали как воплощение "семериц" и "троек", и эта процедура тоже
представляла собой одну из древних форм упорядочения и классификации
явлений, подобно тому как в племенах первобытных народов упорядочение
производится, например, по странам света, которым соответствуют
определенные цвета (черный, белый, красный и желтый), виды животных и т.д.
Таким образом, ни развитие математической техники счета и решения задач,
принадлежавшее сфере хозяйственно-практической, ни выделение священных
чисел, имевшее ритуальное, культовое и мифологическое значение, не привело
на Древнем Востоке к возникновению математики как системы теоретического
знания.
Пифагорейцы первыми возвысили математику до ранее неведомого ей ранга:
числа и числовые отношения они стали рассматривать как ключ к пониманию
вселенной и ее структуры. Они впервые пришли к убеждению, что "книга
природы написана на языке математики",
как спустя почти два тысячелетия выразил эту мысль Галилей.
Для представлений о науке, как они сложились к XVII-XVIII вв., особенно у
философов эпохи Просвещения, характерно убеждение в том, что наука по
своему существу противоположна религии. Это представление отражает тот
период в развитии науки, когда ученым приходилось вести борьбу с религией
за возможность свободного научного исследования. Но применительно к другим
периодам развития науки это представление оказывается не всегда
справедливым. Исторически научное знание вступало в самые различные - и
порой весьма неожиданные - отношения с мифологической, религиозной и
художественной формами сознания. Так, перемещение математических
исследований из сферы практически-прикладной в сферу философско-
теоретическую, еще не отделившуюся от религиозно-мистического восприятия
мира, послужило тем историческим фактором, благодаря которому математика
превратилась в теоретическую науку.
Нет ничего удивительного в том, что мыслители, впервые попытавшиеся
не просто технически оперировать с числами (т.е. вычислять), но понять саму
сущность числа, сущность множества и характер отношений различных множеств
друг к другу, решали эту задачу первоначально в форме объяснения всей
структуры мироздания с помощью числа как первоначала. Прежде чем появилась
математика как теоретическая система, возникло учение о числе как некотором
божественном начале мира, и это, казалось бы, не математическое, а
философско-теоретическое учение сыграло роль посредника между древней
восточной математикой как собранием образцов для решения отдельных
практических задач и древнегреческой математикой как системой положений,
строго связанных между собой с помощью доказательства. Вот почему нам
кажется неправомерной попытка некоторых историков науки принципиально
отделить пифагорейских математиков эпохи Платона от ранних пифагорейцев.
Исторические источники свидетельствуют, что Пифагор занимался не только
математикой. Так, Гераклит упрекает его в "многознании": "Пифагор, сын
Мнесарха, предался исследованию больше всех людей и, выбрав для себя эти
сочинения, составил себе (из них) свою мудрость: многознание и обман".
Помимо учения о бессмертии души, ее божественной природе и ее
перевоплощениях, Пифагор учил о том, что все в мире есть число, занимался
исследованием числовых отношений как в чистом виде, так и применительно к
музыкальной гармонии, которая, по преданию, именно им была открыта. Ему,
видимо, принадлежит также учение о беспредельном и пределе и представление
о беспредельном как четном, а о пределе - как нечетном числе.
С представлением о противоположности предела и беспредельного связана
также космология ранних пифагорейцев, согласно которой мир вдыхает в себя
окружающую его пустоту и таким образом в нем возникает множественность
вещей. Число, т.е. множество единиц, возникает тоже из соединения предела и
беспредельного. Мир, следовательно, мыслится здесь как нечто завершенное,
замкнутое (предел), а окружающая его пустота - как нечто аморфное,
неопределенное, лишенное границ - беспредельное. Противоположность "предел
- беспредельное" первоначально была близка к таким мифологическим
противоположностям, носящим ценностно-символический характер, как свет -
тьма, доброе - злое, чистое - нечистое и т.д. Из этих противоположностей
строится все существующее, и само число рассматривается тоже как состоящее
из противоположностей - чета и нечета. Как сообщает Аристотель, "элементами
числа они ( пифагорейцы) считают чет и нечет, из коих первый является
неопределенным, а второй определенным; единое состоит у них из того и
другого - оно является и четным и нечетным, число <образуется> из единого,
а числа, как было сказано, это - вся вселенная".
В пифагорейском союзе первоначально уделялось много внимания числовой
символике. Так, к уже ранее найденным семеркам - семь элементов, семь сфер
вселенной, семь частей тела, семь возрастов человека, семь времен года и
т.д. - пифагорейцы прибавили семь музыкальных тонов и семь планет. Однако
уже первые операции над числами привели к тому, что семерка уступила место
десятке. Десятка "рождает" - значит, в десятке уже скрыто содержится ряд
важных числовых соотношений и фигур.
Новое понимание числа могло возникнуть только тогда, когда существенным
стало различение чисел четных и нечетных, первых (простых) и вторых
(сложных) и когда стремление проанализировать отношения между числами,
формы их связи между собой привело к установлению отношений прежде всего
двух последовательных чисел натурального ряда, n и n + 1. В этом смысле
первая десятка, по убеждению пифагорейцев, уже содержит в себе все
возможные типы числовых отношений (а пифагорейцы признавали 10 видов этих
отношений).
Делая, таким образом, первые - и решающие - шаги в создании математики
как теоретической системы, ранние пифагорейцы в то же время рассматривали
открываемые ими отношения чисел как символы некоторой божественной
реальности. Согласно свидетельству Прокла (из комментариев к "Началам"
Евклида), "у пифагорейцев мы найдем, что одни углы посвящены одним богам,
другие - другим. Так, например, поступил Филолай, посвятивший одним богам
угол треугольника, другим - (угол) четырехугольника и иные (углы) иным
(богам), и приписавший один и тот же (угол) нескольким богам, и одному и
тому же богу несколько углов соответственно различным силам, (находящимся)
в нем"40.
Здесь нетрудно увидеть единство, в каком для сознания пифагорейцев
выступали соотношения чисел и связь божественных сил и природных стихий.
Итак, декада содержит в себе все виды числовых отношений, а эти
отношения лежат в основе как природных процессов, так и жизни человеческой
души. Числовые отношения составляют самую сущность природы, и именно в этом
смысле пифагорейцы говорят, что "все есть число". Поэтому познание природы
возможно только через познание числа и числовых отношений. Платон ограничил
значение числа, полагая, что последнее не само выражает сущность всего
существующего, а есть лишь путь к постижению этой сущности. Число, как мы
дальше увидим, Платон помещает как бы посредине между чувственным миром и
миром истинно сущего. Аристотель подверг критике пифагорейский тезис "все
есть число" с другой позиции, чем Платон. Если для пифагорейцев математика
лежит в фундаменте всякого знания о природе, то Аристотель в корне
переосмысливает соотношение математики и физики, создавая направление
научного исследования ("научную программу"), в корне отличное от
пифагорейского.
В декаде, по убеждению пифагорейцев, не только содержатся все возможные
отношения чисел, но она являет также природу числа как единства предела и
беспредельного. Декада - это "предел" числа, ибо, перешагнув этот предел,
число вновь возвращается к единице. Но поскольку можно все время выходить
за пределы декады, поскольку она не кладет конца счету, то в ней
присутствует и беспредельное. В этом отношении декада есть как бы модель
всякого числа, числа вообще. Как мы уже отмечали, декада пифагорейцев
предстает также как священная четверица, которая, по преданию, была клятвой
пифагорейцев.
Таким образом, в астрономии, музыке, геометрии и арифметике пифагорейцы
увидели общие числовые пропорции, гармонические соотношения, познание
которых, согласно им, и есть познание сущности и устройства мироздания. Из
отрывков, которые древние свидетельства приписывают Филолаю, мы видим, что
пифагорейцы уже в V в. до н.э. размышляли над вопросом о возможности
познания и сформулировали положение, впоследствии ставшее кардинальным для
математического естествознания, а именно: точное знание возможно лишь на
основе математики. У Платона же мы находим изложение пифагорейского учения
о числовых пропорциях геометрических величин, а также систематизацию
различных областей математического знания, соединение их в единую систему
наук.
Аристотель сообщает следующее: "...пифагорейцы признают одно -
математическое - число, только не с отдельным бытием, но, по их словам,
чувственные сущности состоят из этого числа: ибо все небо они устраивают из
чисел, только у них это - не числа, состоящие из <отвлеченных> единиц, но
единицам они приписывают <пространственную> величину; а как получилась
величина у первого единого, это, по-видимому, вызывает затруднение у них".
Пространственные вещи у пифагорейцев состоят из чисел. А это, в свою
очередь, возможно в том случае, если, как и подчеркивает Аристотель, числа
имеют некоторую величину, так что могут мыслиться занимающими пространство.
И не в том смысле, что то или иное число можно изобразить в качестве
геометрической фигуры - как, например, 4 - это площадь квадрата со
стороной, равной 2, а именно в том смысле, что само число, как единица,
двойка, тройка и т.д., пространственно, а значит, тело состоит,
складывается из чисел.
Но в таком случае единицы, или монады, пифагорейцев естественно
предстают как телесные единицы, и не случайно пифагореец Экфант, по
сообщению Аэтия, "первый объявил пифагорейские монады телесными".
При этом единицы, или монады, должны быть неделимыми - это их важнейший
атрибут, без которого они не могли бы быть первыми началами всего сущего.
То, что пифагорейцы действительно мыслили числа как неделимые единицы, из
которых составлены тела, можно заключить из следующей полемики с ними
Аристотеля: "То, что они не приписывают числу отдельного существования,
устраняет много невозможных последствий; но что тела у них составлены из
чисел и что число здесь математическое, это - вещь невозможная. Ведь и
говорить о неделимых величинах неправильно, и <даже> если бы это было
допустимо в какой угодно степени, во всяком случае единицы величины не
имеют, а с другой стороны, как возможно, чтобы пространственная величина
слагалась из неделимых частей? Но арифметическое число во всяком случае
состоит из <отвлеченных> единиц; между тем они говорят, что числа - это
вещи; по крайней мере, математические положения они прилагают к телам, как
будто тела состоят из этих чисел". В пифагорейском понимании числа, таким
образом, оказываются связанными два момента: неотделенность чисел от вещей
и соответственно составленность вещей из неделимых единиц – чисел.
Связь математики и философии так же видна в рассуждениях Канта об
априорности восприятия пространства и времени.
Кант пересматривает прежнее представление о человеческой
чувственности, согласно которому чувственность лишь доставляет нам
многообразие ощущений, в то время как принцип единства ис-ходит из понятий
разума.
Многообразие ощущений, говорит Кант, действительно дает нам
чувственное восприятие; ощущение – это содержание, материя чувственности.
Но помимо того наша чувственость имеет свои до-опытные, априорные формы, в
которые с самого начала как бы “ук-ладываются” эти ощущения, с помощью
которых ощущения как бы упорядочиваются. Эти формы – пространство и время.
Пространство – априорная форма внешнего чувства ( или внешнего созерцания),
тогда как время – априорная форма чувства внутреннего (внутренне-го
созерцания).
Синтетические суждения могут быть априорными в том случае, если они
опираются на форму чувственности, а не на чувственный материал. А таковы,
по Канту, именно суждения математики, кото-рая конструирует свой предмет,
опираясь либо на чистое созерцание пространства (геометрия), либо на чистое
созерцание времени (арифметика). Это не значит, конечно, что тем самым
математика не нуждается в понятиях рассудка; но из одних только понятий,
без об-ращения к интуиции, т.е. созерцанию пространства и времени, она не
может обойтись. Исходные положения геометрии, например, что прямая есть
кратчайшее расстояние между двумя точками, не могут быть получены
аналитически, ибо, говорит Кант, из самого понятия прямой нельзя логически
вывести признак величины расстояния; тут имеет место синтез разных понятий,
а он не может основыватьься на случайном, единичном опыте, поскольку тогда
математическое зна-ние не было бы всеобщим. Только чистая форма
чувственности – пространство – позволяет нам, опираясь на созерцание, в то
же вре-мя получить необходимую связь двух разных понятий. Мы чертим прямую
линию и непосредственно видим, что она есть кратчайшее расстояние между
двумя точками. Таким образом, рассмотрение пространства и времени не как
форм бытия вещей самих не себе, а как априорных форм чувственности
познающего субъекта позволяет Канту дать обоснование объективной значимости
идеальных конст-рукций - прежде всего конструкций математики. Тем самым и
дается о | |
