Geoselect : Искусство и культура : Реферат: Время наивысшего подъема голландской пейзажной живописи (Искусство и культура)


	Искусство и культура / Реферат: Время наивысшего подъема голландской пейзажной живописи (Искусство и культура)


	Космонавтика Уфология Авиация Административное право Арбитражный процесс Архитектура Астрология Астрономия Аудит Банковское дело Безопасность жизнедеятельности Биология Биржевое дело Ботаника Бухгалтерский учет Валютные отношения Ветеринария Военная кафедра География Геодезия Геология Геополитика Государство и право Гражданское право и процесс Делопроизводство Деньги и кредит Естествознание Журналистика Зоология Инвестиции Иностранные языки Информатика Искусство и культура Исторические личности История Кибернетика Коммуникации и связь Компьютеры Косметология Криминалистика Криминология Криптология Кулинария Культурология Литература Литература : зарубежная Литература : русская Логика Логистика Маркетинг Масс-медиа и реклама Математика Международное публичное право Международное частное право Международные отношения Менеджмент Металлургия Мифология Москвоведение Музыка Муниципальное право Налоги Начертательная геометрия Оккультизм Педагогика Полиграфия Политология Право Предпринимательство Программирование Психология Радиоэлектроника Религия Риторика Сельское хозяйство Социология Спорт Статистика Страхование Строительство Схемотехника Таможенная система Теория государства и права Теория организации Теплотехника Технология Товароведение Транспорт Трудовое право Туризм Уголовное право и процесс Управление Физика Физкультура Философия Финансы Фотография Химия Хозяйственное право Цифровые устройства Экологическое право


	Реферат: Время наивысшего подъема голландской пейзажной живописи (Искусство и культура) Середина XVII века — время наивысшего подъема голландской пейзажной живописи. В сороковых—пятидесятых годах достигает полного расцвета творчество Гойепа, ведущего художника раннего голландского пейзажа. В это же время зреет и крепнет, чтобы в 1660-х годах развернуться в полную мощь, гений Якоба ван Рейсдаля. Произведениями Гойона завершается один этап развития голландского пейзажа, появление картин Рейсдаля знаменует собой начало другого — нового. Обладая первоклассными работамп обоих художников, так же как и других пейзажистов XVII в., эрмитажное собрание дает полное представление об отличительных особенностях развития пейзажной живописи Голландии. Правдивый показ человека п окружающего его мира— определяющие черты искусства этой небольшой, но мощной буржуазной республики, занявшей в XVII в. одно пз первых мест в экономической и культурной жпзнп Европы. Любовь простого человека к своей родине, путем долгой героической борьбы отвоеванной у испанцев в эпоху нидерландской роволю-Ш1И, нашла свое выражение в развитии реалистического пейзажа. Голландия дала многих прекрасных художников, сделавших изображение природы своей спенпальностыо. Нигде в XVII в. пейзажная живопись но получила такого развития, как в этой маленькой стране. С неослабевающпм интеросом передавали художники незатейливые виды родной природы: холмистые гряды дюн, далекие просторы широко разлившихся рек с раскинувшимися на их берегах городами, проходящие у хижин проселочные дороги. Скромные картины пейзажистов заняли прочное место в обстановке голландских домов, украсив, наряду с портретами, стены уютных комнат. В начале XVII в. тщательно разработанные пейзажные виды еще оживлены пестрыми фигурами людей. В картинах этого времени природа предстает главным образом как арена деятельности человека. Другое в пейзажах 1630—1640-х годов, особенно в произведениях ведущего живописца этого времени — Яна ван Гойена. Правда, и здесь пейзаж еще не мыслится без человека. Снующие взад и вперед, занятые различными долами люди играют большую роль в его картинах, но все же основное в них — показ бесконечных пространств голландских равнин и моря, сливающегося на горизонте с высоким облачным небом. Особенно характерны в этом отношении произведения Гойена 1640-х годов. Зимний день. По простору замерзшей реки движутся в разных направлениях небольшие, переданные сероватыми тонами фигуры людей. Над раскинувшимся на дальнем берегу городом вырисовываются контуры ветряных мельниц, башня готического собора. Таков облик Голландии, предстающей перед нами в картине ван Гойена 1645 г. ((Берег в Схевенингено». Зрелая работа художника, она характеризует не только его индивидуальные достижения, но и передовое направление пейзажной живописи середины века. Стремление показать бесконечную протяженность окружающей природы лежит в основе подобных произведений. Изображенная в картине широкая панорама замерзшей роки воспринимается лишь как часть зримого мира, как случайный вырез из него. Занимая около трети живописной поверхности, она сливается вдали с высоким облачным небом. Ни одного яркого пятна. Художник строит изображение на тонких нюансах серых тонов. Все расплывается в сырой атмосфере туманного дня. Предметы, фигуры, здания по мере удаления теряют четкость очертаний, становясь почти невесомыми. Оживляя пейзаж, они вместе с тем превращаются в часть всеохватывающей, простирающейся во все стороны равнины. Увлеченный передачей воздуха и дали художник почти лишает реальный мир конкретной осязаемости. В зрелых работах Гойена, умершего в 1656 г., как бы подведен итог исканиям пейзажистов в области передачи далеких пространств, воды, неба, атмосферы. Я. Рейсдаль вступает на другой путь. Возникшие в 1640-х годах первые произведения начинающего свою художественную деятельность юноши существенно отличаются от картин Гойена и его круга. Художник дает не расплывающуюся в дымке тумана даль, а близкую, конкретно прочувствованную частицу пейзажа с четко проработанными деталями. Пейзаж у Ройсдаля совершенно утратил панорамный характер. Тонкое ощущение интимной прелести природы пронизывает ранние произведения художника. В этих картинах впервые находит яркое воплощение самодовлеющая, независимая от человека стихия природы. В таком, пусть несколько одностороннем, но прогрессивном для того времени понимании ценности окружающего мира — передовое значение искусства молодого мастера. Ранний период деятельности Якоба ван Рейсдаля падает на конец 1640-х и 1650-е годы. Он родился в Гаарлеме в 1628 или 1629 г. Сын мастера рам Исаака ван Рейсдаля, бывшего, по-видимому, и живописцем, юный Якоб сначала изучал медицину. Однако он рано вступил и на художественное поприще. Первые его работы, датированные 1646—1647 годами, показывают раннее развитие живописного дарования юного художника. У кого Рейсдадь учился живописи — неизвестно. Возможно, что первым учителем мальчика был его дядя — Саломон, известный живописец Гаарлема, являвшийся в 1648 г. деканом гильдии художников. Картины Саломона ван Рейсдаля этих лет близки по мотивам произведениям Гойена, от которых, однако, они несколько отличаются большей определенностью в передаче форм деревьев, зданий и несколько иной красочной гаммой. Интересно, что в 1648 г., т. е. после появления первых картин юного Якоба, прекращаются до этого очень частые судебные процессы его отца, преследуемого кредиторами за долги. Это наводит на мысль, что сын уже в эту пору мог оказать отцу материальную поддержку. Восемнадцатилетний юноша выступает как художник с вполне определившимися взглядами и художоственпой манерой. В своих картинах он протпвостопт характерной для 1640-.х годов тенденции к единой объединяющей все изображенное тональности. Написанная в 1646 г. картина Якоба ван Ройсдаля «Домик в роще)) (рис. 1) — наиболее раннее из известных датированных произведений художника — очень много дает для понимания исходных позиций его творчества. Перед нами не панорама, а небольшой уголок пейзажа с растущими на пригорке деревьями. Между стволов сквозит красная крыша стоящего среди зелени домика. У холма изгибается дорога, около которой сидит путник. Па переднем плане — поваленный ствол дерева. Слева раскрывается вид на лужайку, где виднеются фигуры отдыхающих людей. Так же, как и расположившийся у дороги странник, они органически связаны с окружающей природой. Живое непосредственное впечатление от действительности, увиденная художником красота этого интимного уголка — вот что определяет характер изображения. Уже в ранних картинах Рейсдаля проявляется его большая самостоятельность в выборе мотива и трактовке тем. Картина сравнительно велика по размеру и несколько растянута в ширину. Взявшись за большой холст, юный художник еще не вполне справился с построением: правая и левая части изображения слабо связаны между собой, поваленный ствол дерева выпадает из общей композиции. Поражает, однако, мастерская передача малейших деталей. Хотя группа деревьев дана еще компактной массой, но каждое из них прекрасно характеризовано. Тонкие изгибающиеся стволы и ветки выделяются светлыми линиями на фоне темной зелени. Наиболее интенсивный свет сосредоточен на первом плане, где путем сопоставления пастозных мазков голубоватой, белой и желтоватой краски с просвечивающим иногда темно-коричневым грунтом художник характеризует почву. В противоположность тщательно разработанной листве деревьев, трактовка художником первого плана производит впечатление эскиза. Наша картина — одно из немногих произведений Рейсдаля, где ясно выступает его своеобразная техника. Так, характеризуя почву, художник по густо наложенным краскам наносит обратным, деревянным концом кисти зигзагообразные, короткие и глубокие борозды. 1— Возникшая годом позднее картина «Крестьянские домики в дюнах)) (рис. 2) отличается сравнительно небольшими размерами. Перед нами холмпстая местность с уходящей вглубь дорогой, огибающей небольшой домик, который виднеется справа за деревьями. Мягкие линии дюн и дороги, прячущиеся за деревьями, низкие строения, как ()ы ограничивающие изображение, — все это содействует впечатлению замкнутости и уединенности. Нигде но раскрывается вид вглубь. Все элементы картины тесно связаны между собой. В «Крестьянских домиках в дюнах» достигнута большая целостность и единство, чем в предшествующей картине, и вместе с тем не утрачена интимная прелесть, которая свойственна лучшим из ранних произведений Рейсдаля. Немногочисленные, небольшие, удачно расставленные фигуры людей находятся в полной гармонии с простыми мотивами природы. Картина выдержана в коричнево-золеных тонах и, в противоположность мягкой расплывчатости пейзажей Гойена, отличается четкой проработкой форм; рисунок деревьев с пх тонкой листвой точен и тщателен. Подобно картине 1646 г. «Крестьянские домики в дюнах)) исполнены в типичной для раннего периода творчества Рейсдаля густой манере письма с жирными мазками, которыми живописец характеризует почву освещенной на втором плане дороги с ее темной извилистой колеей. Навеянные впечатлениями родной природы, прогулками вокруг Гаарлема, простые по мотивам ранние пейзажи свидетельствуют об исключительной свежести восприятия молодого художника. Все правдиво, безыскусственно в этих изображениях, где уютные ноболыпие домпки сквозят сквозь листву деревьев, а проселочные дороги виднеются между дюн. Ощущение своеобразной прелести подобных небольших, взятых из окружающей действительности видов сельских местностей отличает с самого начала искусство Рейсдаля. Редкие фигуры отдыхающих пли идущих вдаль путников составляют неотъемлемую часть пейзажа. Мирное существование человека на лоне природы — основная тема ранних картин Рейсдаля, что и сообщает его произведениям этих летпдиллический характер. К концу сороковых или началу пятидесятых годов нужно отнести подписную, но но датированную картину «Пейзаж с путником)) Грис. 3). Она близка ранним произведениям Рейсдаля по манере письма п по типу композиции, хотя несколько холоднее по краскам. Так же, как в картине 1646 г. «Домик в роще)), в центре видна группа деревьев. Они возвышаются на темном прпгорке, резко выступающем на фоне светлой дороги. Левее главной группы — кустарники, над которыми поднимается полузасохшее дерево с тонким стволом 9 и ветвями, вырисовывающимися на фоне неба. В правой части картины виднеется уходящая вдаль дорога. Затемненная на первом и освещенная на втором плане, она влечет глаз вглубь. Пространственность пейзажа подчеркнута также резким уменьшением размеров деревьев от более крупных передних до маленьких дальних. Немногочисленные фигурки людей размещены с большим тактом. Невольно встает вопрос, написаны ли они самим Рейсдалем. Специализация в голландской живописи того времени была столь велика, что нередко художникам приходилось прибегать к помощи своих товарищей для выполнения некоторых частей картины. Так, небольшие виды, служащие фоном портретов, бытовых сцен или изображений животных, часто принадлежат кисти художника-пейзажиста. В то же время фигуры, оживляющие изображения природы, так называемый стаффаж, исполнены иногда специально привлеченным для этого бытовым или портретным живописцем. Что подобное сотрудничество имело место в пейзажах Рейсдаля, нам известно из свидетельства биографа голландских художников Гоубракена, который даже перечисляет имена тех, кто помогал Рейсдалю. Видимо, и в ранних произведениях последнего фигуры написаны другим мастером. Однако, кто является их автором, установить трудно. Три картины Эрмитажа, относящиеся к раннему периоду творчества Рейсдаля, почти не представленному даже в музеях Голландии, характеризуют основную направленность искусства юного художника. Уже на первых порах он выступает как мастер, одаренный сильной индивидуальностью, вдохновляющийся непосредственными впечатлениями родной природы, самобытный и смелый в простой будничности своих изображений. Реалистические искания молодого художника в полной мере сказываются как в выборе, так и в трактовке его ранних пейзажей. В начале пятидесятых годов Рейсдаль, покинув Гаарлем, отправился путешествовать. Как показывает ряд возникших в 1650—1655-х годах картин, художник побывал в восточно-нидерландских провинциях, посетил соседние области Германии, ездил по Рейну. К этому времени относятся многочисленные виды немецкого замка Бентхойм, привлекшего Рейсдаля своим живописным расположением, рисунок кистью города Ренена и ряд других пейзажей, свидетельствующих не только об изменении тематики, но и о новых чертах художественного восприятия автора. Теперь он уже не удовлетворяется изображением укромных уголков родной страны, скромными видами проселочных дорог и домиков среди дюн. Стремление к грандиозному, к выделению и подчеркиванию основного, к широко разворачивающемуся вглубь пейзажу все сильнее и сильнее выступает в его живописи. Но величественности и значительности своих изображений Ройсдаль достигает но путем отказа от многообразия реального мира. Великий голландский художник всегда исходит из впечатлений окружающей природы. Оперируя сопоставлением больших масс, он никогда не игнорирует конкретные реальные детали. Выделяя и подчеркивая основной мотив, он вместе с тем любовно выписывает каждую травинку, листик, цветок. Это и сообщает пейзажам Рейсдаля их реалистическую значимость. К 1650-м годам — началу периода новых исканий—относится небольшой, хуже других сохранившийся пейзаж «Дорога на опушке леса)) (рп^ 4). Опять выбран тихий уединенный уголок, по-прежнему уходит вглубь дорога; но основной характер композипии определяется уже не этим, а нависающим над дорогой полу засохшим деревом. Освещенный, выступающий на фоне листвы кряжистый изогнутый ствол его выделен так сильно, что подчиняет себе все прочие элементы картины. Изгиб первого дерева повторен стоящим в глубине вторым, меньшим. Как противовес им, дан слева торчащий из земли пень. Природу Ройсдаль показывает теперь уже не с ее идиллической стороны, а в борьбе противоречивых сил роста и увядания. Намечающийся в 1650-х годах поворот Ройсдадя в сторону более углубленного понимания многообразия жизни природы приводит к написанию лучших его произведений. После нескольких лет путешествия художник в 1656 г. поселяется в Амстердаме, главном центре экономической жизни Голландии. Конец пятидесятых и шестидесятые годы — самая блестящая пора в творчестве Ройсдаля. Он поднимается до полных внутренней силы, собранности и мощи изображений природы, подобных которым но знала голландская пейзажная живопись. По величественности и значимости своих пейзажных картин Рейсдаль может быть сопоставлен только с Пуссеном. Но голландскому живописцу чужд классический дух, которым пронизаны построенные на гармоническом соотношении масс пейзажи его французского собрата. Эмоциональный подход к действительности обусловливает характерные черты искусства Рейсдаля. В основе творчества великого голландского пейзажиста лежит по существу диалектическое понимание жизни природы как единства противоположностей. Извечная борьба противоречивых сил созидания и разрушения — вот что находит свое воплощение в картинах Ройсдаля. Он воспринимает природу не в ее статике, а в ее динамической сущности. Отсюда исключительная выразительность лучших пейзажей Рейсдаля, их грандиозность и напряженность. Все в них полно жизни и движения. Подгоняемые ветром несутся по небу облака, со скал низвергаются водопады, волны набегают на берег, а с земли навстречу свету поднимаются мощные, густолиственные деревья, у подножия которых гниют упавшие стволы. ^-^ В «Речке в лесу)) (рис. 5) — одном из лучших произведений 1660-х годов — Ройсдаль вводит зрителя в глубь лесной чащи. Перед нами уже не опушка с тесным рядом деревьев, окаймляющих дорогу. Теперь взгляд проникает в глубь старого леса, где рядом с высоким полузасохшим стволом лежит упавшее дерево, высятся могучие дубы, а извилистая тропинка теряется среди зарослей. Борьба света с постепенно охватывающим природу мраком воплощена в этом чрезвычайно темном по колориту пейзаже, где с неожиданной резкостью выделяется ствол величественного в своем умирании дерева с врезывающейся в небо сухой веткой. Угасающий свет вырывает из темноты то белые стволы деревьев, то их изогнутые ветки или выступающие из земли корни, то часть дороги с текущей внизу речкой. Небо играет теперь существенную роль в общей композиции картины, сквозит сквозь листву, отражается в воде. Пронизанное светом, окрашенное у горизонта лучами заходящего солнца, оно контрастирует с темными силуэтами деревьев. Хотя этот пейзаж принадлежит к числу наиболее темных по колориту картин Рейсдаля, однако художник в пределах ограниченной красочной гаммы дает множество нюансов, начиная от коричневато-зеленого цвета листвы в освещенных местах к серо-зеленым тонам в затемненных. Четкая определенность форм дополняется значимостью каждого отдельного элемента композиции. Если в своих: ранних произведениях Рейсдаль стремился к гармоничному сочетанию всех частей, то теперь основное настроение пейзажа создается путем удачного использования контрастов. Светлые стволы; выступающие на темно-оливковом фоне листвы в правой части картины, противопоставлены темным стволам на фоне светлеющего неба — в левой. По сравнению с маленькими фигурками людей мощные формы деревьев кажутся еще массивнее. Предпочитая буки и дубы, Рейсдаль старается выявить их связь с почвой, из которой они растут. Художник избирает близкую точку зрения, благодаря чему зритель как бы втягивается в изображение. Контрасты света и тени еще более усиливают романтическое настроение, которым проникнут пейзаж. «Болото» (рис. G) — другое значительное произведение 1660-х годов — несколько проще по своему мотиву. В нем нет напряжения и динамичности, которые характерны для «Речки в лесу», но прекрасно подчеркнута стихийная мощь природы. Крепкие деревья небольшими группами возвышаются над кочками, между которыми простирается водная гладь начинающего зарастать болота. Каждое дерево имеет свои особенности роста, каждое по-своему протягивает свои ветви навстречу свету. Вот, справа, за поваленным стволом, растут рядом высокая береза и кряжистый дуб. Стройное деревцо кажется еще тоньше по сравнению с мощным гигантом леса с его полузасохшими ветвями, коряво торчащими вперед. Подобно упавшему дереву, лежащему спереди, светлый ствол березы четко выделяется на фоне зелени, привлекая внимание зрителя своей интенсивной белизной. Слева начинающий засыхать бук с толстым обнаженным стволом в борьбе с грозящим увяданием пустил вверху покрытые листвой ветви. Несколько поодаль стоят рядом четыре дерева. А в просвете между стволами сквозят другие деревья, уводя глаз все глубже и глубже — туда, где за маленькой фигуркой охотника видны дальние поля. Деревья отражаются в глади вод, а спереди — водоросли, кувшинки уже затягивают болото, покрывая его зеленью листьев. Тихо и спокойно в этом уединенном уголке. Природа предстает во всей своей значимости и величественной мощи. Все как бы видно вблизи, зритель как будто охватывается изображенным. Цвета предметов получили большую определенность, не выходя за пределы обычных у Ройсдаля оливковых, коричневатых и зеленых тонов. Тщательная, несколько кропотливая манера письма в передаче деталей сочетается с яркой характеристикой каждого, нрппвторимпгп в—своом-^фосте и особенностях дерева. Вместе с тем, художник умеет пронизать пейзаж единым настроением и выявить своеобразную жизнь передаваемой им местности. Этот его дар придает особую убедительность произведениям Рейсдаля. Путем широкого обобщения мастер создает синтетический образ природы. В сочетании индивидуального и типичного находят свое воплощение ее мощные силы. Созданные в 1660-х годах картины Рейсдаля вполне достойны той высокой оценки, которую дал им Гете. Считая Рейсдаля замечательным пейзажистом, он посвятил специальный очерк разбору трех его произведений. В этом очерке, озаглавленном «Рейсдаль как поэт)), Гете подчеркивает, что он видит в Рейсдале не только прекрасного живописца, но и мыслителя. «Чисто чувствующий, ясно мыслящий художник», так характеризует голландца великий немецкий поэт. Его произведения, по словам Гете, радостны для глаза, пробуждают внутреннее чувство, возбуждают мысль и, наконец, выражают определенные понятия. Гете восторгается проникновенной силой живописи Рейсдаля и, описывая его картину, говорит, что она «счастливо выхвачена из природы, счастливо возвышена при помощи мысли, и так как мы обнаруживаем, что она задумана и выполнена в соответствии со всеми требованиями искусства, то она всегда будет привлекать нас, она сохранит во все времена справедливо присвоенную ей славу)). Такая высокая оценка голландского пейзажиста вполне справедлива. Рейсдаль далеко опередил своих современников, поставив перед собой задачу раскрыть средствами изобразительного искусства стихийную силу и мощь природы. Несмотря на то, что человек играет сравнительно ничтожную роль в рейсдалевских пейзажах, они всегда полны жизни и движения. Художник как бы запечатлевает определенное состояние в изменчивой жизни природы и вместе с тем всегда умеет выявить ее извечную сущность. Энгельс, говоря о современнике Рейсдаля, великом голландском мыслителе Спинозе, считал величайшей заслугой философии, что она «начиная от Спинозы и кончая французскими материалистами настойчиво пыталась объяснить мир из себя самого)). Понимание значения мира природы лежит и в основе искусства Рейсдаля. Великий голландский художник в зрелом своем творчестве интуитивно подходит к проблемам, выдвинутым передовой мыслью его эпохи. Подобно Рембрандту, который раскрыл в своем искусстве внутреннюю сущность человека, Рейсдадь при помощи своих картин углубил и расширил представление о природе. Картина Рейсдаля «Водопад)) (рис. 7), также написанная в 1660-е годы, изображает северный, вероятно, норвежский ландшафт. Художник не был в Норвегии, но знал ее по многочисленным пейзажам своего современника —Эвердингена. Произведения этого мастера, в 1641 г. вернувшегося из путешествия по Скандинавии и с тех пор не устававшего повторять северные виды, пользовались в Голландии большим успехом. За картины Эвердингена платили сравнительно большие суммы. Однако обращение Рейсдаля к тематике севера нельзя объяснять лишь соображениями заработка. Его интерес к столь необычным для жителя низменной Голландии гористым местностям с бурно текущими среди скалистых берегов водами объясняется характерным для этого «героического», как можно его назвать, периода творчества художника стремлением к олицетворению в живописи мощи природных сил. В таком плане трактован и «Водопад» Эрмитажа — одно из многих, но вместе с тем и одно из лучших произвздений Рейсдаля на эту тему. Стремясь с наибольшей наглядностью показать непреодолимую динамическую силу низвергающегося водяного потока, Рейсдаль в ряде картин варьирует тому водопада. Он то прибегает к вытянутому по вертикали формату, строя пейзаж уступами вверх, то развивает композицию вширь, объединяя на первом плане воду, камни и деревья. Но каждый раз основной характер изображения определяется движением бурных вод. Они низвергаются со скал мощным потоком и катят свои покрытые пеной волны вперед на зрителя, подхватывая стволы упавших деревьев, дробясь и пенясь в каменистом ложе. В эрмитажной картине сила движения сосредоточена на первом плане, ограниченном огромными камнями. Здесь, стесненный в своих берегах, бурлит поток. Справа в воду упал ствол сломанной березы, и кора ее привлекает взор интенсивной белизной. Этот знакомый также по другим картинам Рейсдаля мотив играет существенную роль в композиции. Он усиливает и подчеркивает движение первого плана, которому противопоставляются спокойные линии пейзажа в глубинэ. По сравнению с другими, иодоСиыми нашей, картинами, где вода как бы захватывает весь передний план, в эрмитажном «Водопаде)) поток ограничен по сторонам берегами. Смягчен также контраст между светом и тенью, в изображении дальних планов преобладают более спокойные мотивы. Общему идиллическому настроению, господствующему в этой части пейзажа, соответствует и фигура пастуха, написанная Адрианом ван де Вельде. Так как этот последний, скончался в 1672 г., то можно с достоверностью сказать, что картина Рейсдаля возникла до этого срока. (Ввиду того, что с 1661 г. Рейсдаль не помечал датами своп картины, главным, кроме стилистического анализа, основанпом для определения времени их возникновения является трактовка изображенных в них людей). Вернее всего предположить, что «Водопад)) исполнен в конце 1660-х годов после «Болота)) и «Речки в лесу)), так как героические мотивы звучат в нем менее сильно. Того полного единства и цельности, которые свойственны лучшим его произведениям, художник в «Водопаде)) уже не достигает. Шестидесятые годы — наиболее блестящий период творчества Рейсдаля. Э^о было время, когда культура Голландии переживала наивысший расцвет. В лице своих ведущих художников голландская живопись достигает в эти годы исключительной проникновенности п глубины в подходе к человеку и природе. В это десятилетие создаются лучшие творения Рембрандта и Рейсдаля. Однако в середине XVII в. ужо ясно начинают обозначаться противоречия между реалистическими устремлениями представителей передового искусства и господствующими в буржуазных кругах идеалами. Признанием среди высших слоев голландского общества пользуются но лучший пейзажист и но великий творец психологического портрета, а нарядные «итальянизирующие» художники, блестящие, но поверхностные портретисты. Пора расцвета уже несет в себе признаки разложения. Существенные изменения в расстановке классовых сил, происшедшие в середине века, нашли свое выражение и в отношении к искусству. После Мюнстерского мира с Испанией в 1648 г., окончательно закрепившего самостоятельность Голландии, преисполненная сознанием своего значения, буржуазная верхушка стала противопоставлять себя другим слоям населения. Буржуазия использовала свое политическое могущество не для углубления революционных завоевании, а для подавления д^мократин. К этому именно периоду относятся известные слова Маркса: ((Народные массы Голландии ужо в 1648 г. более страдали от чрезмерного труда и терпели гнет более жестокий, чем народные массы всей остальной Европы». Во второй половине века крах демократических идеалов начала столетия выступил с полной очевидностью. Законодатель художественных вкусов — голландская буржуазия, в особенности ее быстро переродившаяся в паразитический класс верхушка, утратила вкус к национальному искусству с его трезвым реалистическим подходом к действительности. К живописи стали предъявлять требования идеализированного изображения людей, быта, природы. Если от портретистов требовали нарядных парадных изображений, где передаче одежды и обстановки придавалось болыпе значения, чем выразительности лиц, где все большее распространение получала аллегория, то и в области пейзажа берут верх декоративные тенденции. Все большее признание и здесь получают произведения «птальянизирлющих)) мастеров, уводящие от полной неизъяснимой прелести, но несколько однообразной природы Голландии к эффектным видам юга. Красочные гавани Воникса, оживленные сценами охот лесные виды Гаккорта, пасторали Берхема с фигурами пастушек, выступающих яркими цветными пятнами на фоне южного неба, — таковы излюбленные теперь пейзажи, все более идеализированные и декоративные. В то же время творческие устремления Рейсдаля, создававшего в icgo-x годах своп наиболее проникновенные реалистические изображения, идут в разрез со вкусами господствующего класса. К сожалению, дошедшие до нас скудные биографические сведения не дают возможности ясно представить себе ни взаимоотношения великого пейзажиста с окружающим его обществом, ни его личну^ю жизнь. Мы знаем лить то, что художник остался холостым. Он был, видимо, слабого здоровья, часто болел. Уже в сорок лет Рейсдаль составил свое завещание, свидетельствующее о его трогательной заботе о старике отце. Судя по тому, что Рейсдаль приглашался в качестве эксперта и работал с такими признанными мастерами, как портретист Томас де Кейзер, он в начале шестидесятых годов еще пользовался известностью. Однако заказы художник получал преимущественно на пейзажи с водопадами, которые вошли в моду после поездки Эвердингена в Скандинавию. За исключением северных ландшафтов, привлекших его своеобразием своих мотивов, художник в 1660-х годах оставался верен своей тематике и манере. Господствующие идеалы оказали воздействие на Ройсдаля лишь в более поздний период, в 1670-е годы, когда творческая энергия старого мастера несколько ослабела. Спад творчества Рейсдаля, который намечается в это время, — несомненный результат влияния окружающей среды. Однако гениальный пейзажист никогда полностью не подчинился новой моде. Только этим и можно объяснить, что смягченный, классицизирующий стиль его мастерски написанных поздних картин но удовлетворял запросам буржуазии Голландии. В поздний период деятельности известность Якоба ван Рейсдаля падает, его средства иссякают. В 1682 г. великий голландский пейзажист умирает. К последнему десятилетию жизни Рейсдаля относятся четыре картины Эрмитажа. Наиболее значительная из них — ((Морской вид» (рис. 8), созданная, видимо, в начале 1670-х годов. Художник неоднократно обращался к изображению моря, то передавая бурную поверхность вод с идущими под сильным креном судами, то живописуя омываемый волнами морской берег. К числу подобных видов взморья принадлежит и эрмитажный вариант этой темы, несколько раз повторенной Рейсдалем. Изображен песчаный берег, на который, постепенно затихая, набегают волны с легкими взбрызгами пены на гребнях. Высокое небо покрыто облаками. Далекие просторы воздуха, воды, земли переданы с исключительным мастерством. Рейсдаль отказывается от резких контрастных сопоставлений, столь характерных для его творчества, отказывается от бурного движения. Колористическая гамма картины построена на тонких живописных сочетаниях зеленоватой с белой пеной воды, тяжелого свинцового неба и желтоватого песка дюн. Пастозная манера письма уступила место жидкому наложению красок с просвечивающим грунтом. Это дало возможность художнику достичь большой прозрачности в изображении воды. Фигуры, с большим тактом вписанные А. ван де Вельде, благодаря своим тонким силуэтам и сдержанной красочной волной самодовольного мещанства разбогатевшей буржуазии, столь гибельно сказавшейся на голландском искусстве. Однако значение творчества Рейсдаля определяется не поздними произведениями, носящими явные признаки упадка, а лучшими его картинами 1650—1660-х годов, которые раскрыли перед пейзажной живописью новые возможности в изображении стихийных сил и мощи природы. Произведения Рейсдаля, экспонированные в нашем музее, дают полную возможность проследить творческий путь художника. Расширив и углубив представление об окружающей человека природе, Рейсдаль сделал важный шаг вперед в реалистическом постижении мира. Реферат на тему: Врубель Кто был Врубель – художник декаданса или ренессанса искусства? Или это вообще несущественно? Врубель есть Врубель, в своем роде единственный и ни на кого не похожий. Ещё на протяжении жизни Врубеля оценки его искусства располагались на широкой шкале – от « дикого уродства», « бездарной мазни», « мерзости» до « дивных симфоний гения». Но и в дальнейшем его репутация снова падала и снова поднималась; более приглушенно, но проигрывалось примерно то же: декаданс – ренессанс. После поспешного причисления его к отпетым декадентам, в нем постепенно, но все больше и больше стали видеть « классические» черты. Он все больше срастался в нашем сознании с Лермонтовым, со сказками Пушкина и музыкой Римского-Корсакова, а там и с Александром Ивановым, с древнерусской иконописью, наконец, вообще с Третьяковской галереей, которую уже и представить себе нельзя без зала Врубеля. Бенуа помнил Врубеля « дикого», эпатирующего, ворвавшегося, « как беззаконная комета», в русскую живопись, когда и « Мир искусства» тоже был в какой-то степени эпатирующим. Мы же того Врубеля не знаем: для нас Врубель – волнующие, красивые, таинственные, но нисколько не « дикие» картины, которые для нескольких поколений людей связаны с юношескими романтическими переживаниями: в самом деле есть что-то извечно и трогательно юное в печали « Демона сидящего». Но мы и по сей день не уверены – кто же он всё-таки был? И была ли действительно та эпоха, в которую он жил, « эпохой Врубеля», ею ли детерминировано его искусство или он был в ней чужой, « пришелец», не уместившийся в её пределах и потому обреченный на неполноту реализации своего необыкновенного дара, на « фрагментарность» своих созданий? Так как выставки импрессионистов в свое время наделали скандального шуму, отголоски которого доходили до русской публики, то для неё все шокирующее ассоциировалось с импрессионизмом. Врубеля тоже не раз называли в печати импрессионистом. Ёще чаще – декадентом, что его оскорбляло, так как декаданс, по прямому смыслу, означает падение, он же мечтал о широких горизонтах и высоком полете искусства. Иным звание декадентов даже импонировало – есть своя прелесть в осенних сумерках и своя гордость в том, чтобы быть певцами заката. Но как раз у Врубеля ничего этого не было, по крайней мере, субъективно он нисколько не разделял настроений лирического заката и меланхолии ущерба. Напротив, мыслил миссию своего искусства как преодоление ущербности. Его известное кредо – « иллюзионировать душу, будить её от мелочей будничного величавыми образами», образами народного эпоса, Библии, Шекспира, Лермонтова, Пушкина, к которым он обращался постоянно, трактуя их с глубокой серьёзностью. Поэтому ярлык декадента, то есть упадочника. Воспринимался им как оскорбительная нелепость, и однажды он с вызовом в публичной речи сказал, что « так называемый декаданс» скоро будет признан возрождением. Связь Врубеля с модерном в нашей литературе трактовалась в зависимости оттого, как оценивался модерн. Переоценка стиля модерн побудила пересмотреть вопрос о причастности к нему Врубеля. Может быть Врубель не стоял от него в стороне, получая лишь спорадические импульсы, а находился внутри, у истоков этого течения? Может быть, он сам и был создателем русского модерна? Такой вывод как бы носится в воздухе. К нему приходит, например, Г. Ю. Стернин в результате исследования художественной жизни России на рубеже веков. Он констатирует противоречивую двойственность модерна как западного, так и русского, « стремящегося , с одной стороны, украсить, оформить повседневную жизнь человека, внести в эту жизнь красоту и вместе с тем постоянно взыскующего « иных миров»,побуждая зрителя « усомниться в привычных ценностях земного бытия».[1] О Врубеле Стернин пишет: « Стиль художника, и это и делало его активным творцом русского модерна, всегда заключал в себе содержательную функцию, то давая предельно овеществленное, вплоть до поверхности материала или фактуры письма, и потому доступное ощущение красоты, то наоборот, отвлеченной декоративностью выразительных средств воздвигая как бы непреодолимую преграду между зрителем и « горним» царством. Этим путем и высказывался весь чрезвычайно типичный для модерна эмоциональный диапазон – от чувствительного зрительного или тактильного наслаждения до душевной тревоги и тоски.[2] Можно было бы заметить, что соединение чувственной красоты с настроениями тоски и тревоги – не редкость в искусстве и свойственно не только модерну. Но дело не в том. Нужно очень серьёзно отнестись к предположению, что Врубель был активным творцом русского модерна. Если оно справедливо, образ художника четко локализируется во времени, занимает, так сказать, законное историческое место, зато отходит в область легенды романтическое представление о « единственном», об одиноком гениальном пришельце то ли из эпохи Возрождения, толи из средних веков, созданное и прижизненными биографами Врубеля, и поэтами – Блоком, Брюсовым, - и стоустой молвой. Тогда, значит, более прав Н. П. Ге: искусство Врубеля было только» одним из лучших выражений» настроений, охвативших людей в конце XIX века, мы начинаем представлять себе Врубеля не стоящим, подобно Демону, на горной вершине, а « в среде» -одним из участников абрамцевского кружка, одним из экспонентов « Мира искусства», одним из художников театра . . . словом, не « один», а «один из», хотя бы и из самых выдающихся. Многое, по-видимому, говорит в пользу такого воззрения. Ориентализм Врубеля, пристрастие к пряному востоку, любовь к театру, театральность – и это все модерну не чуждо. Наконец, та характерная двойственность модерна – программное внедрение в повседневность и одновременно тяга к запредельному, неповседневному, - была и у Врубеля. Декоративно-прикладному творчеству он отдавал львиную долю своих сил. Не говоря уже о постоянной работе для театра, он и в сотрудничестве с архитектором Шехтелем и сам делал архитектурные проекты; он украшал богатые особняки, проектировал печи, скамьи, расписывал балалайки, не только не брезгуя « прикладной» деятельностью, но отдаваясь ей со страстью ( отец Врубеля, человек другого поколения, в одном из писем неодобрительно называл его художником по печатной части). А вместе с тем мысль и фантазия его всегда устремлялись прочь от сегодняшнего дня, от прозы будней, в нездешний поэтический мир тысячи и одной ночи, демонов и ангелов, русалок и эльфов. С юных лет он питал страсть ко всяческой маскарадности не всегда хорошего вкуса. В Киеве, хотя он был тогда очень беден и обстановкой своего жилья пренебрегал, он тем не менее носил бархатный костюм « венецианца эпохи Возрождения», чем весьма шокировал жителей города. Позже, в Москве, когда материальные дела поправились, он стал ревностно заботиться об убранстве квартиры, обтягивая некрашеную кухонную мебель плюшем самых нежных оттенков. Туалеты своей жены певицы Надежды Ивановны Забелы Врубель всегда сочинял сам – не только театральные костюмы, а и концертные, вечерние и домашние платья, строго следя, чтобы они шились точно по его эскизам. Это были сказочно красивые платья из нескольких прозрачных чехлов разной окраски, с буфами в виде гигантских роз, но совсем неудобные для ношения. Все это может быть штрихи, частности, но характерные. Параллелей и точек схода между стилем модерн и искусством Врубеля немало, а то обстоятельство, что он начал идти раньше других, как будто подтверждает гипотезу о нем как основоположнике этого течения на русской почве, причем независимо от западных влияний, - в силу стадиальной общности. И все же никуда не уйти от несомненного факта – те произведения Врубеля, о которых можно без колебаний сказать: « Вот настоящий модерн», - это не лучшие, а, как правило, второстепенные, тривиальные его работы. Лучшие же не имеют ни специфической плоскостной орнаментальности модерна, ни его прихотливой изысканности, а главное – в них есть то качество, которое сам художник определял как « культ глубокой натуры», модерну не только несвойственное, но даже как бы противопоказанное, так что есть реальные основания у авторов, полагавших, что модерн лишь влиял на Врубеля и влиял не в лучшую сторону. С французской ветвью модерна у Врубеля меньше близости, чем с мюнхенским, австрийским или скандинавским вариантами « современного стиля». Но и последние, кажется, не увлекали его. Что он любил в искусстве? Врубель был не очень большим охотником до писем, поэтому немного можно узнать о его впечатлениях от заграничных выставок, если он их вообще посещал; В Москве и в Петербурге он почти не ходил на выставки. Отчасти воспоминания современников, а главным образом сами произведения художника свидетельствуют, что настоящая его любовь неизменно отдавалась великому прошлому – Византии, Древней Руси, итальянскому кватроченто. Но не тем художественным эпохам, которые преимущественно питали пассеизм мирискусников: к XVIII веку, русскому или западному, к рококо, фижмам, арлекинам и коломбинам Врубель оставался, по-видимому, вполне равнодушен. Вообще его не манило легкое, грациозное, « скурильное» - только возвышенное и серьезное. Это чувствуется и по его литературным вкусам : Гомер, Шекспир, Данте, Гете, Лермонтов, русский сказочный и былинный эпос, Библия. Ещё он любил Ибсена и Чехова, но у этих современных авторов не черпал мотивов, хотя, может быть, « Ночное» навеяно чеховской « Степью». В целом же творчество Врубеля насквозь литературно: у него редки произведения, не имеющие литературного или театрального источника. Литературность и настойчивое обращение к великим и вечным образам мировой культуры ещё увеличивали дистанцию между Врубелем и кругом современных художников: что- то в нем было на их вкус, слишком тяжеловесно-монументальное, слишком «готовыми эпическими идеями», по выражению одного критика, выступающего от лица молодежи.[3] Вопрос о принадлежности Врубеля к направлению модерна оказывается, таким образом, непростым. Есть и «за» и «против». С одной стороны, близость, в чем-то совпадаемость с элементами « нового стиля», с другой – обособленность интересов и стремлений Врубеля, взгляд его на своих современников свысока, а их взгляд на него – со стороны. Взглядами, высказываниями, отношениями, конечно, еще ничего не решается. Остается обратиться под этим углом зрения к творческой биографии Врубеля. Жизнь Врубеля в искусстве отчетливо делится на четыре периода, которые хочется уподобить трем актам драмы с прологом. Пролог – годы учения в академии художеств. Первый акт – в Киеве, вторая половина 1880-х годов, встреча с древностью; второй – кипучая деятельность в Москве, начатая в 1890 году « Демоном сидящим» и завершенная в 1902 году « Демоном поверженным». Третий(1903-1906) – последних четыре года, прошедших под знаком надвигающегося трагического конца. Ещё четыре года Врубель жил уже только физически. Переход к новому этапу каждый раз совершался резко и неожиданно, наподобие вмешательства рока. Из Киева в петербургскую Академию художеств явился А. Прахов, разыскивая помощника для реставрации старинной Кирилловской церкви; профессор П. Чистяков указал ему на молодого студента, вошедшего как раз в эту минуту в кабинет, - и решилась его судьба : Врубель оставил Академию, где ему так нравилось и оказался в Киеве на целых шесть лет. По прошествии их – тоже случайно – задержался на несколько дней в Москве проездом из Казани, где навещал отца, но предполагаемые несколько дней превратились в долгие годы, самые интенсивные в жизни Врубеля. В конце их – лихорадочная работа над « Демоном поверженным» и разразившийся, как удар грома, приступ безумия. Но ещё не конец: художник выздоравливает в клинике доктора Усольцева, работает много и прекрасно, к « Демону» больше не возвращаясь. Конец последнего акта драмы наступает тоже как бы внезапно: художник ослеп, рисуя портрет В. Брюсова(1906). В 1901 году в автобиографии Врубель написал, что благодаря Чистякову вспоминает годы учения как самые светлые своей художественной жизни[4]. Это не расходится с тем, что он заметил в 1883 году: « Когда я начал занятия у Чистякова, мне страсть понравились основные его положения, потому что они были не что иное, как формула моего живого отношения к природе, какое мне вложено»[5] в другом письме «формула» эта расшифровывается как «культ глубокой натуры». Не просто натуры – а именно глубокой, то есть просматриваемой под внешним покровом в её тончайшей внутренней структуре, в « бесконечно гармонирующих деталях».влияние чистяковской системы обучения не сводилось лишь к усвоению классических традиций и внушению высокого, «священного» понятия о работе над пластической формой, а касалось и практического к ней подхода. Важно подчеркнуть, что Чистяков учил не «срисовыванию», а именно сознательному рисованию, сознательному структурному анализу формы. Рисунок надлежало строить разбивкой на мелкие планы, передаваемые плоскостями; стыки плоскостей образуют грани объёма с его впадинами и выпуклостями. В учебных рисунках мастерской Чистякова криволинейные объёмы трактовались как многогранники, рисунок выглядел угловатым, кристаллическим. На заключительной стадии рисунка углы и плоскости смягчались, и рисунок приближался к привычному виду предмета. Но самая суть заключалась уже в первоначальной стадии, в компоновке « углами». Чистяков учил передавать не внешние контуры и не пятна, а формы, формы и формы – « самые малейшие изгибы, выступы и уклонения форм. При этом тушевка от рисунка не отделяется, потому что тени или полутоны не суть бессмысленные пятна, а формы, следовательно, имеют перспективу, рисунок».[6] А. П. Иванов: « У Врубеля, прежде всего, поражает совершенно особенное понимание формы предметов поверхности, их ограничивающие, изобилуя резкими изломами, образуют дробное сочетание сходящихся под двугранными углами плоскостей; их контуры представляют собой ломаные линии, прямые или близкие к прямым, и весь воспроизводимый образ носит странное сходство с грудой сросшихся друг с другом кристаллов».[7] Вот еще свидетельство наблюдавшего Врубеля за работой С. Мамонтова: « Самая техника рисования М. А. не имела ничего общего с тем, что внушают юношеству патентованные учителя рисования. Он не признавал общего контура изображаемого предмета, считая, что эта линия выдумана людьми и не нужна художнику. Рисуя, он набрасывал на бумагу или на холст отдельные мозаичные клочки тени, причем придавал им обыкновенно прямолинейные очертания. Видя начало его работы, никогда нельзя было по этим пятнам угадать, что именно он хочет изобразить, и только потом рисунок поражал привычный глаз своей смелостью и рельефностью, а для непривычного часто навсегда оставался загадочной картинкой»[8]. От уроков Чистякова берет свое начало у Врубеля и подчинение цвета рисунку, зависимость цвета опять-таки от планов формы. Цвета стихийного, вырвавшегося из-под власти формы у Врубеля не было никогда.. он рисует и красками, рисует переход одного тона в другой, твердо устанавливая границы: сами мазки у него имеют графическую определенность и являются также элементами, строящими форму. « Рисовать – все время рисуй», - твердит он Коровину. « Нарисуй эту коробку спичек – не можешь и не нарисуешь. Ну где же нарисовать глаз женщины! Надо рисовать десять лет по пяти часов в день – после этого поймешь, может быть». И даже: « Нарисуйте, попробуйте, просветы воздуха в ветвях – не нарисуете. Как же они красивы».[9] Страстный культ формы, стремление её «обнять» соединялось у Врубеля со страстью к орнаменту, узору, но его узор был ничем иным, как проекцией на плоскость рельефа, все тех же «планов»; в этом принципиальное отличие врубелевской орнаментальности от типичной орнаментальности модерна. Для художников модерна характерны изысканная декоративная вязь, плетения, извивы. У Врубеля, как уже сказано, орнаментальность возникает из рельефа, проецируемого на плоскость, то есть определяется характером природной формы. Его от природы феноменальный глаз улавливал, а феноменальная зрительная память удерживала такие изгибы формы, которые обычно даже не замечаются, и он учился чеканить их как ювелир. Это сообщало его произведениям не только орнаментальность, но и некую волшебность, независимо от сюжета, и таким образом строго рациональная система Чистякова воспитала самого большого фантаста, который когда-либо был в русском искусстве. И единственного в том смысле, что его фантастика вытекала из пристальнейшего наблюдения натуры. Можно рисовать сатиров, эльфов, кентавров, подводное царство – будет фантастика, но нарисовать один цветок или даже самый обыкновенный стул, кровать, скомканную ткань так, чтобы и эти заурядные предметы выглядели чем- то волшебным, это, кажется, дано только Врубелю. Итак, артистизм и техника, «тонкая работа» без мазни, без приблизительности, своего рода классичность – вот качества, которые вырабатывал у своих учеников Чистяков и умела ценить старая Академия: они развились у Врубеля в академические годы и остались в фундаменте его творчества. Он был прежде всего Мастер, посвященный в таинства высокого ремесла, такой, из которого в другую эпоху «мог бы выйти Рафаэль», как заметил однажды Н. Н. Ге по поводу одного его рисунка. Но несмотря на «рафаэлевское» благородное изящество античных мотивов, исполняемых Врубелем в ученические годы, в них уже есть какая-то новая терпкость, разлит какой-то «тонкий яд». Рисунок Врубеля «Пирующие римляне» не закончен, но много ли вообще у художника законченных работ, тем более рисунков? Незаконченность настолько часто встречается у него, часто её нельзя всегда объяснить тем, что художник или не успел, или охладел, или был отвлечен другим. Не говоря уже о многочисленных набросках, вариантах, зарисовках, где при тщательном изображении костюма нет лица, или нет глаз, или зарисованы одни ноги, или кусок ткани – незаконченными остались такие капитальные вещи, как все варианты «Гамлета и Офелии» (1883, 1884, 1889) , «Портрет К. Д. Арцыбушева» (1895-1896), «Портрет С. И. Мамонтова»(1897), « Летящий Демон» (1899), «Сирень» (1900), «После концерта. Портрет Н. И. Забелы» (1905); много раз переделывались панно с изображением времени дня (1897-1898), переписывался «Демон поверженный» (1902). Некоторые картины написаны поверх других, начатых. Кажется, у Врубеля никогда не было такого чувства, что вот это « трогать больше нельзя». Он всегда был готов трогать, переделывать, начинать другое. В непрерывном переписывании «Демона поверженного», так поражавшем очевидцев, проявилась с болезненной маниакальностью та черта художника, которая и прежде его отличала, - предпочтение процесса результату. Готовый «опус» его не интересовал – важно было творить, импровизировать. Врубель никогда не следовал правилу – работать над всеми частями целого одновременно, а любил, как дети, начинать с какого-нибудь уголка, кусочка, разрабатывать его детально, прежде чем переходить к следующему, а следующее часто так и оставлял еле тронутым, как бы говоря: ну, и так далее. Тем самым эффекты незаконченности становились естественным элементом его эстетики. И ещё характерная особенность: композиция сплошь да рядом не умещалась во взятый лист или холст – приходилось надставлять, подклеивать. Лист с «пирующими римлянами» также подклеен сверху и с боков. Эту странность Н. М. Тарабукин объяснял тем, что « композиция картины возникала в представлении живописца раньше, чем он брал в руки карандаш и бумагу» , и потому « не художник приспособлялся к плоскости, а эту последнюю приспособлял он к своим намерениям»[10]. Но, спрашивается, если композиция с самого начала была художнику ясно видима, почему же он сразу не брал лист нужного формата, квадратного или удлиненного, вытянутого по вертикали или по горизонтали? Зачем нужны были надставки и подклеивания уже в процессе работы? Не вернее ли предположить, что дело обстояло как раз наоборот: композиционное воображение работало не столько предварительно, до начала, сколько именно в процессе рисования; один образ, появившись на бумаге, влек за собой другой, - лился поток импровизации. Не будучи связан заданием, он больше любил фантазировать с карандашом или кистью в руке, так что композиция вольно разрасталась и ветвилась по прихоти мечты или воспоминания. В действительности Врубеля уже тяготила идея роскошных законченных и замкнутых в себе опусов, и невольно влекло к чему-то более непосредственному первозданному. Он ещё в годы ученичества делал попытки создать «опус» - то есть взяться, по совету Репина, за солидную картину. Выбрал сюжет «Гамлет и Офелия, потом – «Пирующие римляне» - нет, не пошло, не вышло. Все обрывалось где-то вначале или посередине, композиции и даже портреты: незаконченность преследовала Врубеля как рок. Зато в незавершенных вещах, брошенных на полдороге замыслах вспыхивали некие «музыкальные мгновения», дивные фрагменты – «живые куски», как он сам их называл. Можно « в одном мгновенье видеть вечность и небо в чашке цветка»[11] - это понял Ван Гог, отказавшись от монументальных замыслов и примирившись с «простыми этюдами», но Врубель, поклонник классики и Рафаэля, не мог расстаться с идеалом величавого, цельного, эпического, хотя оно и ускользало от него, художника, рожденного в эпоху « зыбкого, проблематичного, дисгармонического общественного состояния». Здесь крылось противоречие всей его творческой судьбы. В стремлении, вероятно неосознанном, его преодолеть и продолжить путь к монументальному Врубель оставил раньше срока Академию и отправился на такое не сулившее славы и вовсе незнакомое ему дело, как реставрация старинных росписей в киевском храме XII века. Здесь он впервые выполнил нечто законченное и монументальное, хотя и не вполне ещё зрелое , - самостоятельную роспись в Кирилловской церкви. Одновременно он прорисовал на стенах храма до ста пятидесяти фигур для реставрационных подмалёвков и реставрировал фигуры ангелов в куполе Софийского собора. Такое «соавторство» с мастерами XII века было неведомо никому из больших художников XIX века. Таким образом Врубель в Киеве первым перекидывал мост от археологических изысканий и реставраций к живому современному творчеству. При этом не помышлял о стилизации. Он просто чувствовал себя соучастником истового труда старинных мастеров и старался быть их достойным. После венецианской поездки появляются знаменитые врубелевские синие, лиловые, золотые, темно-вишневые, дымно-розовые, млечно-голубые тона; тогда же вспыхивает ослепительная игра самоцветных кристаллов в его ориентальских вещах – «Восточные сказки»(1886), «Девочки на фоне персидского ковра» (1886) – и в акварельных натюрмортах с цветами. Врубель делает двойное открытие : в природе открывает никем ещё не замеченные фантастические аспекты, а в старинном «условном» искусстве – жизненность и реализм . преданность реальному останется до конца дней символом его веры. Так же как свои граненые кристаллические формы он находил в структуре природных вещей, так у природы похищал свои необычайные красочные феерические каскады. Он брал их у азалий, роз, орхидей, ирисов, у бархатисто-лиловых тучек, какие бывают на закате, у золотого вечернего неба, у горных пород и самоцветов, у перламутра, оперения птиц, у снега и воды. Н. А. Прахов вспоминал: « Блеск металла и особенно переливы цветов драгоценных камней всегда привлекали Врубеля. Металл он мог наблюдать где угодно, а драгоценные камни – в ссудной кассе Розмитальского и Дахновича, куда часто приносил в заклад что-нибудь из своих вещей. Вот в этой ссудной кассе Врубель мог не только рассматривать через стекло витрины различные драгоценные камни, заложенные ювелирами, но брать их кучкой в пригоршню и пересыпать из одной ладони в другую, любуясь неожиданными красочными сочетаниями. Это доставляло ему огромное удовольствие – пленяла ни с чем несравнимая чистота и яркость тонов. Материальная ценность камней не играла здесь никакой роли. С таким же интересом Врубель пересыпал из одной ладони в другую искусственные камни, которыми моя сестра обшивала кокошник для маскарадного русского костюма»[12]. Что ещё очень важно для характеристики киевских работ: общение с искусством киевских мастеров облагородило присущую Врубелю экспрессию, сделало её сдержанной, величавой. Если сопоставить докиевские композиции – «Гамлета и Офелию»(1884), «Свидание Анны Карениной с сыном» (1878), « За кружкой пива» (1883) с киевским «Гамлетом и Офелией» (1889), «Восточной сказкой»(1886), « Девочкой на фоне персидского ковра» (1886), «Богоматерью»(1884-1885), эскизами для Владимирского собора (1887), то разница как нельзя более очевидна. Прежний налет мелодраматизма исчез, вместо суетливой жестикуляции – спокойствие, духовное напряжение теперь выражается лишь в сосредоточенном взоре, скупом жесте, атмосфере тишины. Акварельные эскизы для росписи Владимирского собора – подлинные шедевры композиции, колорита, экспрессии, оставшиеся непринятыми и почти незамеченными. Трудно вообразить композиции Врубеля, перенесенные на стены импозантного, пестрого, несколько крикливого Владимирского собора. Прахов был прав, говоря, что для росписей Врубеля надо было бы и храм построить «в совершенно особом стиле».[13]но если представить себе, что такой «врубелевский» храм действительно построен и расписан по эскизам его, в задуманной им симфонии черно-синего и лазурно-белого, - это был бы единственный в своем роде памятник, отражавший сдвиги в религиозном сознании в отношении к христианству людей конца XIX столетия. Тут была бы запечатлена религия изверившегося или только наполовину верующего, сомневающегося человека, который задаётся мучительными вопросами и не находит ответа. И неизбежный спутник его – «дух отрицанья, дух сомненья». Это смятение духа косвенно выражено и в евангельских композициях Врубеля , предназначенных для росписи церкви. Немой вопрос – безответный вопрос живых перед ликом смерти – доминирующая нота во всех вариантах «Надгробного плача»(1887). Не только скорбь, а напряженное скорбное вопрошание, сосредоточение всех сил душевных на том, чтобы проникнуть в тайну ушедшего, в то время как ушедший непроницаемо безмолвен. «Христианская» серия работ Врубеля – сплошной искусительный вопрос, поставленный с такой высокой художественной страстью, «изо всех сил», что его храм , будь от осуществлен , был бы произведением эпохальным не только в истории искусства, а даже в истории религиозной мысли, для которой неизбежны периоды «экклеазистических» медитаций . Удивительно ли, что параллельно и одновременно с темой Христа у Врубеля возникал образ его антагониста, олицетворяющий сомнения и душевную муку разлада. Как известно, художник в Киеве начал работу над «Демоном» и в живописи , и в скульптуре; эти ранние варианты не сохранились. По-видимому, в Киеве же был сделан рисунок к поэме Лермонтова – голова Демона на фоне гор (1891),Ж с которого и началась вся лермонтовская сюита: позже, в Москве, П. Кончаловский, редактировавший юбилейное издание сочинений поэта, увидев этот рисунок, решил заказать иллюстрации тогда еще совсем неизвестному художнику. Этот первый дошедший до нас Демон – одно из сильнейших выражений представляющегося художнику образа; он несомненно лучше другого варианта той же композиции, исполненного уже в Москве, который мыслился как концовка, как изображение лермонтовского героя побежденным» И проклял демон побежденный мечты безумные свои». Здесь он опустошен, злобен и обессилен; в киевском рисунке – исполнен внутренней силы и думы. П. К. Суздалев в исследовании «Врубель и Лермонтов» справедливо замечает, что, выступая как иллюстратор, Врубель не считал себя вправе импровизировать и свободно интерпретировать, «хотел быть только иллюстратором, следовать строго за Лермонтовым [...] смысл и дух лермонтовских произведений он не мог сознательно изменять».[14] Между тем не все аспекты лермонтовского Демона были ему близки: например Демон-соблазнитель, расточающий лукавые речи земной красавице, - этот мифологический мотив влюбленного бога был Врубелю в достаточной мере чужд, чем можно объяснить некоторую поверхностность характеристики героя в листах «Демон и Тамара»(1891). У Врубеля был свой Демон, в чем-то близкий лермонтовскому, а в чем-то другой. Во всем многообразии его оттенков и ликов можно различить три основных – и все они берут начало в работах киевского в


	Новинки рефератов :: Реферат: Обязательственные отношения, возникающие вследствие причинения вреда (Гражданское право и процесс) Реферат: Методика оценки радиационной и химической обстановки при чрезвычайных ситуациях (Безопасность жизнедеятельности) Реферат: Фашизм: исторические корни и уроки (Политология) Реферат: Девиантное материнство в современном родительстве (Педагогика) Реферат: Государство и право Англии в новое время (История) Реферат: ВИЩІ ОРГНИ ДЕРЖАВНОЇ ВЛАДИ Украiни (История) Реферат: Проблема человека в философии (Психология) Реферат: Тарханы в творчестве Михаила Лермонтова (Литература : русская) Реферат: Вплив моральних якостей вчителів на процес формування майбутніх громадян України (Педагогика) Реферат: Cоциалогия культуры (Социология) Реферат: Анализ педагогических взглядов Ж.Ж. Руссо в произведении "Эмиль или О воспитании" (Педагогика) Реферат: Анализ ресурсов и оценка качества ремонта сельскохозяйственной техники (Технология) Реферат: Анна Ахматова (Литература : русская) Реферат: Отчет по производственной практике по бухгалтерскому учету на ГХЗ (Бухгалтерский учет) Реферат: Первая помощь (Безопасность жизнедеятельности) Реферат: Одержимость, её место в истории (Психология) Реферат: Газификация углей (Химия) Реферат: Даосизм и его влияние на китайскую культуру (Религия) Реферат: Организация работы ремонтного участка АТП (Транспорт) Реферат: Древний Вавилон (История)


	Copyright © GeoRUS, Геологические сайты