|
Реферат: Г.В. Свиридов (Музыка)
Содержание
Сочинения 2
Творческий путь композитора 4
РАЗНЫЕ МЫСЛИ "Воспеть Русь, где Господь дал и велел мне жить,
радоваться и мучиться..." 12
Литература 21
Георгий Васильевич Свиридов
3.12.1915 – 6.01.1998
Сочинения
Творчество нашего земляка Г.В. Свиридова, величайшего композитора
современности, чрезвычайно разнообразно. Он является автором следующих
произведений:
музыкальные комедии-
Раскинулось море широко (1943, Московский Камерный театр, Барнаул),
Огоньки (1951, Киевский театр музыкальной комедии);
для голоса, хора и оркестра-
Вольность (слова поэтов-декабристов, 1955, не окончено), Братья-люди!
(слова Есенина, 1955), Поэма памяти Сергея Есенина (1956), Патетическая
оратория (слова Маяковского, 1959; Ленинская премия, 1960), Мы не верим
(Песня о Ленине, слова Маяковского, 1960), Курские песни (слова народные,
1964; Государственная премия СССР, 1968), Грустные песни (слова Блока,
1965), 4 народные песни (1971), Светлый гость (слова Есенина, 1965-75);
кантаты-
Деревянная Русь (маленькая кантата, слова Есенина, 1964), Снег идёт
(маленькая кантата, слова Пастернака, 1965), Весенняя кантата (слова
Некрасова, 1972), Ода Ленину (слова Р. И. Рождественского, для чтеца, хора
и оркестра, 1976);
для оркестра-
Три танца (1951), сюита Время, вперёд! (1965), Маленький триптих
(1966), Музыка к памятнику павшим на Курской дуге (1973), Метель
(музыкальные иллюстрации к повести Пушкина, 1974), симфония для струнного
оркестра (1940), Музыка для камерного оркестра (1964); концерт для
фортепиано с оркестром (1936);
камерно-инструментальные ансамбли-
фортепианное трио (1945; Государственная премия СССР, 1946), струнный
квартет (1947);
для фортепиано-
соната (1944), сонатина (1934), Маленькая сюита (1935), 6 пьес (1936),
2 партиты (1947), Альбом пьес для детей (1948), полька (в 4 руки, 1935);
для хора (a cappella)-
5 хоров на слова русских поэтов (1958), Ты запой мне ту песню и Душа
грустит о небесах (на слова Есенина, 1967), 3 хора из музыки к драме А. К.
Толстого "Царь Федор Иоаннович" (1973), Концерт памяти А. А. Юрлова (1973),
3 миниатюры (хоровод, веснянка, колядка, 1972-75), 3 пьесы из Альбома для
детей (1975), Метель (слова Есенина, 1976); Песни странника (на слова
древне-китайских поэтов, для голоса с оркестром, 1943); Петербургские песни
(для сопрано, меццо-сопрано, баритона, баса с фортепиано, скрипки,
виолончели, слова Блока, 1963);
для голоса с фортепиано-
поэмы: Страна отцов (слова Исаакяна, 1950), Отчалившая Русь (слова
Есенина, 1977); вокальные циклы: 6 романсов на слова Пушкина (1935), 8
романсов на слова М. Ю. Лермонтова (1937), Слободская лирика (слова А. А.
Прокофьева и М. В. Исаковского, 1938-58), Смоленский рожок (слова разных
советских поэтов, разные годы), 3 песни на слова Исаакяна (1949), 3
болгарские песни (1950), Из Шекспира (1944-60), Песни на слова Р. Бёрнса
(1955), У меня отец-крестьянин (слова Есенина, 1957), 3 песни на слова
Блока (1972), 20 песен для баса (разные годы), 6 песен на слова Блока
(1977) и др.;
романсы и песни;
обработки народных песен, музыка к драматическим спектаклям и кинофильмам.
Творческий путь композитора
Творческий путь Георгия Васильевича Свиридова никак не назовешь
легким, а его жизнь - безоблачной. Он достиг известности только благодаря
своему таланту и самоотверженному труду. Первые сочинения Свиридова -
романсы на стихи А. Пушкина - сделали его имя известным еще в 1935 году.
Однако подлинная слава пришла к нему гораздо позже, только в конце
пятидесятых годов. Он вошел в историю русской музыки как один из крупнейших
вокальных композиторов, авторов, пишущих в основном произведения для
голоса.
Ранние и поздние сочинения Свиридова различаются настолько сильно, что
порой даже кажется, что они не принадлежат одному композитору.
Будущий композитор родился в небольшом городе Фатеже в Курской
губернии. Его отец был почтовым служащим, а мать - учительницей. Когда
Георгию было всего четыре года, семья осиротела: отец погиб во время
гражданской войны. После этого мать вместе с сыном переехала в Курск. Там
Юрий (так Свиридова звали в детстве) пошел в школу, где и проявились его
музыкальные способности. Тогда же он освоил и свой первый музыкальный
инструмент - обычную балалайку. Свиридов взял ее у одного из своих
товарищей и вскоре по слуху научился играть так, что его приняли в
самодеятельный оркестр русских народных инструментов.
Руководитель оркестра, бывший скрипач Иоффе, устраивал концерты и
музыкальные вечера, посвященные композиторам-классикам. Играя в оркестре,
Свиридов оттачивал технику и не переставал мечтать о том, чтобы получить
музыкальное образование. Летом 1929 года он решил поступить в музыкальную
школу. На вступительном экзамене мальчик должен был играть на рояле, но
поскольку никакого репертуара у него в то время не было, то он сыграл марш
собственного сочинения. Комиссии он понравился, и в школу его приняли.
В музыкальной школе Свиридов стал учеником В. Уфимцевой, жены
известного русского изобретателя Г. Уфимцева. Общение с этим чутким и
талантливым педагогом очень многим обогатило Свиридова: он научился
профессионально играть на рояле, полюбил литературу. В годы учебы он был
частым гостем в доме Уфимцевых, и именно Вера Владимировна стала тем
человеком, кто посоветовал Свиридову посвятить свою жизнь музыке.
Закончив школу, он продолжил занятия музыкой у другого известного
педагога - М. Крутянского. По его совету в 1932 году Свиридов поехал в
Ленинград и поступил в музыкальный техникум по классу рояля, которым
руководил профессор И. Браудо. В то время Свиридов жил в общежитии и, чтобы
прокормиться, играл по вечерам в кино и в ресторанах.
Под руководством профессора Браудо Свиридов очень быстро
совершенствовал исполнительскую технику. Однако уже через полгода его
учитель убедился в том, что у Свиридова есть врожденный дар композиции, и
добился его перевода на композиторское отделение техникума, в класс,
которым руководил известный музыкант М. Юдин.
В то время под крышей первого музыкального техникума собралось много
талантливой молодежи: здесь учились Н. Богословский, И. Дзержинский, В.
Соловьев-Седой. И по уровню преподавания техникум успешно конкурировал с
Ленинградской консерваторией.
Под руководством Юдина Свиридов всего за два месяца написал свою
первую курсовую работу - вариации для фортепиано. Они до сих пор известны
среди музыкантов и используются как учебный материал. В классе Юдина
Свиридов пробыл около трех лет. За это время он написал много разных
сочинений, но самым известным стал цикл из шести романсов на стихи Пушкина.
Они были напечатаны и вошли в репертуар таких известных певцов, как С.
Лемешев и А. Пирогов.
Однако недоедание и напряженная работа подорвали здоровье юноши, ему
пришлось прервать учебу и уехать на некоторое время в Курск, на родину.
Набравшись сил и укрепив здоровье, летом 1936 года Свиридов поступил в
Ленинградскую консерваторию и стал лауреатом именной стипендии имени А.
Луначарского. Первым его педагогом там был профессор П. Рязанов, которого
через полгода сменил Д. Шостакович.
Под руководством своего нового наставника Свиридов завершил работу над
фортепьянным концертом, премьера которого состоялась во время декады
советской музыки, посвященной двадцатилетию революции, одновременно с Пятой
симфонией Шостаковича.
Вместе со Свиридовым у Шостаковича учился и другой известный в будущем
композитор Ю. Левитин. Для Свиридова Шостакович стал не только учителем, но
и старшим другом на всю жизнь. В классе Шостаковича Свиридов пробыл четыре
года и закончил консерваторию летом 1941 года. Его выпускной работой стала
Первая симфония и Концерт для струнных инструментов.
Такое успешное окончание консерватории сулило молодому композитору
блестящие перспективы, он наконец-то получил возможность профессионально
заниматься своим любимым делом. Однако все эти планы нарушила война. В
первые же ее дни Свиридов был зачислен курсантом военного училища и
направлен в Уфу. Однако уже в конце 1941 года его демобилизовали по
здоровью.
До 1944 года Свиридов жил в Новосибирске, куда была эвакуирована
Ленинградская филармония. Как и другие композиторы, он начинает писать
военные песни, из которых самой известной стала, пожалуй, "Песня смелых" на
стихи А. Суркова. Кроме того, он писал музыку для спектаклей эвакуированных
в Сибирь театров. Тогда-то Свиридову впервые пришлось поработать для
музыкального театра, и он создал оперетту "Раскинулось море широко", в
которой рассказывалось о жизни и борьбе балтийских моряков в осажденном
Ленинграде.
Оперетта Свиридова стала первым музыкально-драматическим
произведением, посвященным войне. Она была поставлена в нескольких театрах
и много лет не сходила со сцены. А в 1960 году оперетта Свиридова стала
основой для музыкального телефильма, который был сделан на Центральном
телевидении.
В 1944 году Свиридов возвратился в Ленинград, а в 1950 году поселился
в Москве. Теперь ему уже не надо было доказывать свое право на
самостоятельное творчество. Он одинаково легко пишет и серьезную, и легкую
музыку. Его сочинения разнообразны и по жанрам: это симфонии и концерты,
оратории и кантаты, песни и романсы.
Кроме того, Свиридов является создателем интересного музыкального
жанра, который он назвал "музыкальной иллюстрацией". Композитор как бы
рассказывает литературное произведение средствами музыки. Это прежде всего
цикл, посвященный повести Пушкина "Метель". Но главным жанром, с которым
композитор не расстается никогда, является песня и романс. Свиридов не
только пишет романсы на классические тексты (Р. Бернса, А. Исаакяна), но и
использует в качестве основы народные песни, как, например, он это сделал в
кантатах "Курские песни" и "Деревянная Русь". Его музыка отличается
простотой и какой-то особенной наглядностью. Возможно, поэтому многие
сочинения Свиридова молодые музыканты используют в своей учебной практике.
Основное место в творчестве занимает вокальная музыка. Работает со
стихами самых разных поэтов, по-новому раскрывает их облик:
С. Есенин предстает как свидетель и летописец перемен в народной жизни,
когда его стихи становятся основой "Поэма памяти Сергея Есенина" (1956).
В "Патетической оратории" (1959) (на слова В. Маяковского) Свиридову
удалось показать не только ораторское начало и острые маршевые ритмы, но и
широкую кантилену гимнов.
Один из первых Свиридов "распел" стихи Велемира Хлебникова ("Юным",
1965) и Б.Л. Пастернака (маленькая кантата "Снег идет", 1965).
Свиридов продолжал и развивал опыт русских классиков, прежде всего
М.П. Мусоргского, обогащая его достижениями XX столетия. Он использует
традиции старинного канта, обрядовых попевок; знаменного роспева, а в то же
время - и современной городской массовой песни.
Свиридов развил и продолжил традиции вокальной и вокально-
симфонической музыки, создал новые жанровые разновидности ее. Одновременно
в области гармонии и музыкальной формы у него проявилось нового,
своеобразного, индивидуального.
Публике широко известна музыка Свиридова к кинофильмам "Время,
вперед!" (1965) и "Метель" (1974).
Творчество Свиридова сочетает в себе новизну, самобытность
музыкального языка, отточенность, изысканную простоту.
Произведения Свиридова широко известны в нашей стране и за рубежом. Он
одинаково легко писал и серьезную, и легкую музыку. Его сочинения
разнообразны и по жанрам: это симфонии и концерты, оратории и кантаты,
песни и романсы.
Мировую славу Свиридову принесли потрясающие хоровые циклы
("Декабристы" на слова А. Пушкина и поэтов-декабристов, "Поэма памяти
Сергея Есенина", "Патетическая оратория" по В. Маяковскому, "Пять песен о
России" на слова А. Блока и др.). Однако Свиридов работал и в популярных
жанрах, например, в оперетте ("Огоньки", "Раскинулось море широко"), в кино
("Воскресение", "Золотой теленок" и др.), в драматическом театре (музыка к
спектаклям А. Райкина, "Дон Сезар де Базан" и др.).
Свиридов был щедро отмечен званиями и наградами практически при всех
властях: его трижды награждали Государственными премиями СССР (1946, 1968,
1980), Ленинской премией в 1960 году, в 1970 году ему присвоили звание
народного артиста СССР, в 1975-м - Героя Социалистического Труда. Во многом
поэтому - когда грянула перестройка и модным стало ругать прошлое -
Свиридов и его музыка попали в опалу. Знаменитая заставка в программе
"Время" ("Время, вперед!") была снята с эфира как примета "тоталитарного
прошлого". Однако спустя несколько лет справедливость была восстановлена.
Вот что писал по этому поводу кинорежиссер М. Швейцер: "Потому что эта
музыка - навсегда. Потому что в ней пульс свободной от политической суеты
жизни. В ней время, которое вопреки всем ударам судьбы историческим
катастрофам и непоправимым потерям, продолжается вечно".
Но при всех регалиях: Герой Соцтруда, Лауреат Ленинских
премий,народный артист, он был очень одинок. В 1972 году, в Лондоне, во
время исполнения его "Патетической оратории" публика встала, газеты писали,
что Британия столь мощной музыки не слышала с тех пор, как звучали оратории
Генделя. Был ошеломительный успех во Франции, а в Союзе…
В "Правде" уже лежала статья Дмитрия Кабалевского "Творческая
неудача". И только случайность (ораторию услышал Суслов и сказал: "Хорошая
музыка") воспрепятствовала ее публикации. О завистливости в творческой
среде Свиридов говорил: "Среда - это от слова "посредственность".
Хрущев и Брежнев, будучи земляками Свиридова, неплохо относились к
нему относились. Музыку Свиридова любили Юрий Андропов и Михаил Горбачев.
На заре перестройки из Свиридова попытались сделать "официального
композитора режима". А он даже в партии не состоял никогда. Будучи
председателем Союза композиторов…
В записной книжке Георгия Васильевича этому времени соответствуют
горькие строчки: "Травля моей музыки и моего несчастного имени…Пресса в
СССР отказалась перепечатать лестные отзывы. Моя музыка нежелательна для
печати и пропаганды".
Нет, Свиридов не диссидент, но он и не советский. Пишет вокальные
циклы на стихи Есенина – не очень-то любимого советской властью поэта,
любит русское крестьянство, деревню, тогда как гегемон – пролетариат. И
никак не хочет заменить свое "суконно-народное" на "возвышенно-
приобретенное". Музыка Свиридова тесно связана с "опиумом для народа" -
религией.
Друзьям композитор признавался, что отголоски всех своих будущих
сочинений впервые услышал в раннем детстве в церкви. В страшные 30-е он
продолжал носить крест. Он вообще никогда не подстраивался. Калибр личности
не тот…
"Самый великий наш композитор – конечно же Мусоргский. Совершенно
новый для всего мирового музыкального искусства язык, обогащенный мощным
религиозным чувством, да еще в ту эпоху, когда оно уже начало выветриваться
из мировой жизни…И вдруг "Хованщина"! Это же не просто опера, это разговор
с Богом", – писал Георгий Васильевич. Музыкальная среда, которой не
досталось таких оваций во всем мире, с удовольствием изливает желчь. Благо,
Свиридов не скрывает, что он верующий…В чем только его не обвиняют!
Самобытность, например, называют "отступлением от русла мировой музыкальной
культуры". А он настаивает, что в русской музыке должна быть мелодия!
Свиридов обратил внимание на то, что в "Моцарте и Сальери" скрипач
слепой, играл на слух. Это не случайно, считал Георгий Васильевич. Музыка
должна отлетать от нот, а та, которую без нот не произвести – это не
музыка.
В общем Свиридов не понимал "искусства для избранных", а посему его
обвиняли в простоте и примитивности. Он же совпадал со Львом Толстым,
считавшим, что нет величия там, где нет простоты, добра и правды, совпадал
с Чеховым, который говорил, что не знает, что такое художественно и
антихудожественно, а знает только что нравится и не нравится. Немудрено,
что в друзьях у Георгия Васильевича были Василий Белов, Валентин Распутин,
Александр Твардовский - люди, чьи таланты не нуждаются в разъяснениях, так
же, как музыка Свиридова в каком-то особом понимании. Она просто такая, что
под нее хочется и жить, и умирать не только "посвященному в высокое
искусство", а любому – и профессору, и работяге. Об этом страна писала в
письмах к Георгию Васильевичу…
Вот как описывает впечатление от музыки Свиридова композитор Владимир
Рубин: "Как-то Георгий Васильевич предложил послушать его новое
произведение… Я был в совершенном смятении. Мысли и чувства были так
возбуждены, что слова не шли на ум. Я молчал. Молчание становилось
тягостным. Георгий Васильевич почувствовал мое состояние и предложил
сыграть в шахматы. Так мы и не поговорили. Это был один из самых
праздничных вечеров в моей жизни".
Из всех современных композиторов России Свиридов в наибольшей степени
заслуживает звания «народного» в подлинном смысле этого слова. Благородная
простота и нравственный пафос искусства Свиридова, его бережное отношение к
сокровищам русской поэзии снискали ему искреннюю любовь широкой аудитории.
Последний год жизни композитора был для его семьи просто чудовищным.
11 декабря умер младший брат Георгия Васильевича, в тот же день заболел сам
гениальный музыкант, а 31 декабря в Японии скончался его младший сын,
японист. (Первого сына Свиридов потерял еще раньше). Похоронили Свиридова-
младшего, а вскоре – старшего…
Гражданская панихида и похороны Г. Свиридова состоялись 9 января 1998
г. в Москве. В тот же день Е. Кретова в газете "Московский комсомолец"
писала: "Официозной панихиды, этого помпезного детища склонной к
гигантомании советской эпохи, не было - так решила вдова композитора.
Прощались с Георгием Васильевичем дома, в его квартире на Большой
Грузинской. И это тоже в русских традициях - так хоронили русских гениев
прошлого. Люди стали собираться возле дома на Большой Грузинской рано. К
полудню в квартире на шестом этаже, полы которой были устланы еловыми
ветками, парадоксально роднившими грусть похорон с ощущением зимних
праздников - Нового года и Рождества, - собралось много народу. Скромное
убранство дома, множество книг, нот - жилище истинного интеллигента и место
прощания с ним. Никакой театральности - ни музыки, ни речей, ни ритуала.
Все искренне и просто".
После отпевания в храме Христа Спасителя состоялись похороны Г.
Свиридова. Свой последний приют тело великого композитора обрело на
Новодевичьем кладбище. Спустя четыре месяца из жизни ушла и его супруга
Эльза Свиридова.
РАЗНЫЕ МЫСЛИ
"Воспеть Русь, где Господь дал и велел мне жить, радоваться и мучиться..."
В обширном личном архиве композитора сохранились его многочисленные
записи. На протяжении нескольких десятилетий Георгий Васильевич постоянно
фиксировал свои мысли на бумаге, записывал их на магнитофон. Записи его
можно найти повсюду - в телефонной книжке, справочнике Союза композиторов
СССР, на нотной бумаге, среди его сочинений, на полях книг, газетных и
журнальных статей, на отдельных листках и в блокнотах. С начала 70-х годов
композитор завел толстые, 96-страничные тетради в клетку и стал вести нечто
вроде дневника, поверяя бумаге свои наблюдения, заметки на память, описания
увиденного, пережитого, воспоминания о детстве, годах учения. Сам
композитор озаглавил их "Разные мысли". Предлагаемая подборка дает
возможность познакомиться не столько с кругом или направленностью мыслей,
сколько с самим образом мышления композитора.
О главном для меня
Художник призван служить, по мере своих сил, раскрытию Истины мира. В
синтезе Музыки и Слова может быть заключена эта Истина.
Музыка - искусство бессознательного. Я отрицаю за Музыкой Мысль, тем
более какую-либо философию. То, что в музыкальных кругах называется
философией, есть не более чем Рационализм и диктуемая им условность
(способ) движения музыкальной материи. Этот Рационализм и почитается в
малом круге людей философией.
На своих волнах (бессознательного) она несет Слово и раскрывает
сокровенный, тайный смысл этого Слова.
Слово же несет в себе Мысль о Мире (ибо оно предназначено для
выражения Мысли).
Декабрь 1977 г.
* * *
1) Народное - которое способно восприниматься нацией целиком и само
адресовано нации как целому.
2) Сословное искусство - адресуемое наднациональной элите, своего рода
"сливкам общества" или, как их называл А. Блок, "подонкам общества".
* * *
Моцарт и Сальери
Любопытно, что Пушкин сделал трактирного скрипача слепым. Это - тонкая
деталь! Он играет не по нотам, а по слуху. Музыку Моцарта он берет, что
называется, из "воздуха" - который как бы пронизан, пропитан ею.
Если сказать просто: дар мелодии - вот тот божественный дар, которым
наделен Моцарт и который отсутствует у "жрецов" искусства вроде Сальери,
владеющих тайнами и ухищрениями мастерства, умением, формой, контрапунктом,
фугой, оркестром и т.д., но лишенных дара вдохновенного мелодизма, который
дается свыше, от природы, от рождения.
У Твардовского... о словах: "Им не сойти с бумаги!" Ноты Моцарта
именно сошли с бумаги - они парят в пространстве, их слышит слепой скрипач.
О зависти Сальери к Моцарту, в чем ее причина. Чаще всего говорят, что
в профессиональной зависти меньшего таланта к более крупному. Это не совсем
верно. Дело совсем в ином. Не завидует же Сальери Гайдну, великому
композитору, величие которого он сознает, напротив, упивается "дивным
восторгом", слушая его музыку и наслаждается ею, как гурман, как избранный
(вот в чем дело!), не деля своего восторга с толпой низких слушателей.
Не завидует же он великому Глюку, новатору, направившему музыку по
новому, дотоле неизвестному пути, и Сальери бросает свою дорогу и
идет за ним, смело, убежденно и без колебаний. Не завидует он и
грандиозному успеху Пуччини, кумиру Парижа.
Народность Моцарта - вот с чем он не может смириться.
Народность Моцарта - вот что вызывает его негодование и злобу. Музыка
для избранных, ставшая и музыкой народной.
Вот что вызывает гнев и преступление Сальери. Чужой - народу, среди
которого он живет, безнациональный гений, становящийся злодеем, для того
чтобы утверждать себя - силой, устраняя связующее звено между искусством и
коренным народом.
Стремление утвердить себя (свое творчество) силой, не останавливаясь
перед злодейством, - это мы видим на каждом шагу, и особенно много этого в
наши дни, когда художественное творчество стало важной частью общественного
сознания.
Борьба с Моцартом - это борьба с национальным гением.
* * *
Симфоническая рутина наших дней расплодилась до бесконечности, до
невозможности, она заполнила собою все концертные эстрады, проникла в
театр, в балет и оперу, механическая, мертвая сама, она умерщвляет и другие
жанры, все, к чему она прикасается, становится мертвым. Идея этого
искусства есть смерть, и она поразила всю музыку.
Спасение искусства заключено в вере в чудо воскресения, т.е. в идее,
лежащей вне самой музыки, ибо новая музыка мертва не только сама по себе,
мертва идея, ее рождающая.
* * *
Движение в театре: ревизия русской литературы, приспособление ее для
других целей, чем она была предназначена ее авторами.
Все смешалось, любой из деятелей современной режиссуры почитает себя
вправе делать что угодно с творениями классиков, которые когда-то
почитались великими, неприкосновенными.
Боже, сколько издевательств претерпела царская цензура за свое
вмешательство в литературу, а это вмешательство совершенно ничтожно рядом с
тем, что творят современные деятели театра с попустительства государства и
при отсутствии всякой критики!
* * *
М.А. Булгаков, Нестеров и Корин - три великих русских художника -
ощутили, в чем подлинный пафос современных им событий, минуя национальные,
сословно-социальные проблемы и всякие иные, они увидели самую суть, корень
вещей, духовный смысл происходящего, определяющий все строение новой жизни,
строение общества.
Дьявольское овладело людьми настолько, что сам дьявол удивлен этому и
благодарит людей за исповедование веры в него.
Воланд не примитивный носитель, совершитель зла, он делает так, что
люди сами начинают творить зло.
* * *
Композиторы РАПМА, организации типа "Массолит". Была такая серия
"Музыка - массам", где предприимчивые дельцы обрабатывали "для масс" (слово
"народ" тогда вообще не существовало, ибо считалось, что народа нет и есть
только классы) популярные произведения - творения немногих великих
музыкантов, не состоявших в черном списке, "Турецкий марш" Моцарта (Rondo
alla turca - часть из сонаты Моцарта), "Похоронный марш" Бетховена из его
сонаты As-dur и др., беспощадно коверкая, уродуя музыку так, что иногда ее
и узнать-то было нельзя.
Во дворе Московской консерватории горел костер, в котором сжигались
ноты классиков. Это было за 2-3 года до костров Геббельса.
Самодеятельным хорам было нечего почти петь. Хоркружками пелись только
песни типа "Славное море..." и т.д. Новая музыка, создаваемая
представителями РАПМА, как правило, была примитивно-слабой,
малохудожественной. Главные же пласты хоровой музыки, накопленные за века
существования русской хоровой культуры, исчезли из жизни, казалось -
навсегда.
* * *
Режиссер П. Его лозунг "освободить оперу от ораториальности", т.е. от
духовного начала. Надо сказать, что многоопытный режиссер во многом здесь
преуспел. Особенно мешала ему русская опера, как раз до краев наполненная
этим ораториальным, хоровым, народным началом, народной духовностью.
Его идеал - это "мюзикл" американского типа, скверный драматический
театр с прикладной, неважно какой музыкой. Скверный, потому что актеры в
опере учились и должны прежде всего петь.
Он идет в своей работе не от "литературы" как искусства слова и уж
совсем не от музыки, к которой он глух как стена, а от сюжета, от фабулы,
от интриги, действия, от занимательности, а не от содержания.
* * *
Рахманинов-композитор творил в атмосфере жестокой, беспощадной борьбы
со всем тем, что составляло сущность его творчества.
Эта борьба, открыто прокламировавшая тогда: "Сбросить Толстого,
Достоевского, Пушкина и др. с парохода современности", - касалась и самого
Рахманинова.
Например, у Маяковского в какой-то статье - слова: "бежал от
невыносимой мелодизированной скуки" (с концерта Рахманинова).
Да эта борьба и вынудила его покинуть Родину.
Не только резкостями и критическими нападками боролась художественная
среда с музыкой Рахманинова, но и замалчиванием, демонстративным
невниманием и т.д.
Все это продолжалось и после Революции, а в 1931 г. его музыка была
вообще запрещена. Один из критиков озаглавил статью о нем "Фашизм в
поповской рясе".
Путь Рахманинова-композитора не был столь безоблачным, усеянным только
розами. Быть в России ХХ века русским художником, в том глубоком смысле, в
каком им был Рахманинов, - это тяжелая судьба.
Рахманинов в эпоху крайней переусложненности, увлечения всякой
звуковой "экзотикой" имел смелость быть простым в том смысле, в каком было
простым творчество Пушкина, Глинки, Л.Толстого, П.Чайковского, А.Чехова.
Простота - изначальное свойство русского искусства, коренящееся в
духовном строе нации, в ее идеалах.
<Начало 1980-х гг.>
* * *
"Красный дьявол"
Первый сатирический журнал, который издавался в России после
установления Советской власти, начал выходить в 1918 году. Он назывался
"Красный дьявол".
Очень красноречивое название.
21 ноября 1981 г.
* * *
Слушаю радио - прохожу по шкале - на всех языках - мир поет! Наше
время - время песни, эпоха песенного искусства, причем далеко не всегда
пошлого и безвкусного, нет, именно сейчас, теперь, в последние годы, песня
стала намного лучше, чище, лиричней, благородней (чего раньше совсем не
было почти!), нежнее, разнообразней.
Лишь наша советская песня удручает своим однообразием, своей унылой,
затасканной пошлостью. Ничего свежего, ничего своего. Вот беда! Есть однако
- Паулс!
8 ноября 1985 г.
* * *
Нота - совершенно упала в цене.
Современные сочинения наполнены поистине мириадами нот, неисчислимым
количеством звуков.
Композитор наших дней пытается воздействовать на слушателя, обрушивая
на него тонны мертвой музыкальной материи (да - тонны, ибо она имеет вес!),
замысловато-математически организованной.
Желание пришибить, прибить слушающего, дезорганизовать его душу и
сознание, воздействовать на нервное, на низменное в человеческом существе.
Отсюда же эротизм, венский, конца XIX - начала XX века (Шницлер, Ведекинд,
Фрейд), перешедший в порнографию и развиваемый многочисленными эпигонами.
* * *
О "сложности" и "простоте" в искусстве.
За последнее время такое противопоставление часто встречается в
разговорах об искусстве, в том числе и о музыке.
Безобидное и на первый взгляд как будто естественное, оно между тем
совсем не безобидно. В основе его лежит - софизм. Как бы ты ни ответил на
вопрос: "Какое искусство вы любите, предпочитаете? Простое или сложное?" -
ответ будет далеким от сущности искусства, от его смысла (пусть даже
тайного!), от его идеи, предназначения.
Такой вопрос обычно задают сторонники так называемого "сложного"
искусства, ибо кто же в наши дни сознается в своей "простоте", в любви к
простому, бесхитростному, простодушному, "однозначному", несложному. Никто
не хочет быть простым, все теперь люди сложные.
Прокламируемый интерес к "сложному" заменяет собою интерес к
"глубокому". И делается это - сознательно!
Глубина, если она действительно есть в произведении, никогда не бывает
пустой, на то она и глубина, т.е. тайное, скрытое, зерно, если угодно
истина, которая всегда ценна.
Между тем "сложное" само по себе не есть ценное. Есть много
"сложного", но совершенно пустого, есть и "простота - хуже воровства".
Одним словом, ни простота, ни сложность сами по себе не представляют
ценности.
Однако же говорят "Божественная простота", например о Пушкине. Но я
никогда не слыхал, чтобы говорили "Божественная сложность".
Отчего же не говорят "Божественная сложность"?
А вот отчего:
"Искусство", т.е. содеянное человеком, в особенности "сложное", несет
на себе печать его разума, "измышленности", и чем ни сложнее, тем
"измышленнее".
"Измышленная простота" не особенно интересна, наоборот, чем сложнее,
тем "измышление" интереснее.
Простота же ценна тогда, когда она появляется как озарение,
откровение, наитие, вдохновение не разумного, а духовного Божественного
начала. Только такая, вдохновленная простота, внезапное проникновение в
истину, в "тайну" мира - вот это ценно.
Сложность есть понятие человеческое, для Божества - мир прост.
Вот почему мы говорим "Божественная простота" о творении человека,
когда оно просто, когда с него снята поверхностно окружающая его оболочка
"сложного", затрудняющего нам видеть истину, зерно, Божественную сущность
мира.
При созерцании такого искусства человек испытывает чувство облегчения,
успокоения души, восторга исходящего от сознания прикосновения к Высшему
началу.
Никто не хочет быть простым, что понимается как "примитивным". Жизнь
теперь сложная (как будто она когда-либо, хоть один день в истории, была
простая!). Век сложный, время сложное. Считается, что все в мире
усложнилось.
* * *
"Битлз". Ансамбль.
Редкое, талантливое искусство.
Современные шотландские барды.
Легкое, изящное, мелодичное пение без натурализма, без утробного воя,
без воплей. Легкая игра, яркая ритмика. Все - с душой, просто, без
"оперности", без виртуозничанья.
Они использовали богатую ритмику американского джаза, которая не
является у них самоценной, а сопровождает мелодичное пение, идущее от
традиций шотландской песни, баллады, ничего агрессивного, лирично,
проникновенно, народно, если хотите.
Литература
1. Сохор А. Георгий Свиридов. М., 1972. 2-е изд.
2. Л. О. Акопян. Музыкальный мир Георгия Свиридова. М., 1990.
3. А.Б. Сергеенко. Записные книжки Георгия Свиридова. М., 2000.
Реферат на тему: Галич-бард
План
1. Введение.
2. Биография.
3. Библиография.
Введение
Александр Галич родился 19 октября 1918 года в городе Екатеринославе
(ныне Днепропетровск) в семье служащих. Его отец - Аркадий Самойлович
Гинзбург - был экономистом, мать-Фанни Борисовна Векслер-работала в
консерватории. Она была натура артистическая - увлекалась театром,
училась
музыке, и большинство увлечений Фанни Борисовны передалось затем ее
детям
- Александру и Валерию (последний станет известным кинооператором,
снимет
фильмы "Солдат Иван Бровкин", "Когда деревья были большими", "Живет
такой
парень" и др.). Первый (Александр) станет родоначальником нового
музыкального
движения, которое будет называться «Авторская песня».
Биография
Сразу же после рождения первенца семья Гинзбургов переехала в
Севастополь, в котором прожила без малого пять лет. В 1923 году они
перебрались в Москву, в один из домов в Кривоколенном переулке.
Спустя три
года Александр поступил в среднюю школу БОНО-24.
Вспоминает младший брат Александра Валерий: "Мир Кривоколенного
переулка
был замкнутым, я вроде бы ничего не знал о том, что происходило
вовне, но
при этом сопричастность этому вроде бы незнаемому была
неудивительной. Мы
всем двором, взрослые и дети, наблюдали подъем аэростата - зрелище
само по
себе ничего не представляло, но сопричастность событию создавала
некую
"ауру" естественной общности, что ли. В начале Кривоколенного, почти
на
углу Мясницкой, была стоянка извозчиков, а рядом - два котла для
варки
асфальта. В них ночевали беспризорники, в тепле. Мы, приготовишки,
упоенно
пели песню про "финский нож" или частушку: "Когда Сталин женится,
черный
хлеб отменится", и нам казалось, что мы приобщаемся к их беспризорной
вольности. Учились мы в здании бывшей гимназии в Колпачном переулке,
занятия для нас начинались часов с двенадцати, и мы, сидя на полу в
ожидании, когда старшие освободят классы, все это распевали...
Все мальчишки нашего двора знали, что мы живем в доме поэта
Дмитрия
Веневитинова, где Пушкин впервые читал "Годунова". Мы не знали стихов
Веневитинова, не все еще умели читать, но Пушкин, "Борис Годунов" -
это
нам было понятно. Понятнее, чем частушки и блатные песни...
Дом наш в Кривоколенном был суматошный, бесконечные гости, всегда
кто-нибудь ночевал из приезжавших, и папа, и мама работали. Они не
были
конторскими служащими, поэтому работа была не регламентирована, т. е.
длилась гораздо больше обычного рабочего дня, общения с ними в
детстве
было мало, близость пришла позднее..."
Благодаря матери Александр уже в раннем возрасте начал увлекаться
творчеством - с пяти лет он учился играть на рояле, писать стихи. В
восемь
лет он стал заниматься в литературном кружке, которым руководил поэт
Эдуард Багрицкий. В школе Александр учился на "отлично" и был
всеобщим
любимцем - кроме прекрасной игры на рояле, он хорошо танцевал, пел
революционные песни, декламировал стихи. В 14 лет свет увидела его
первая
поэтическая публикация. В июне 1934 года Гинзбурги переезжают на
Малую
Бронную.
Окончив девятый класс десятилетки, Александр подает документы в
Литературный институт и, к удивлению многих, поступает. Однако
неуемному
юноше этого мало, и он в те же дни подает документы еще в одно
учебное
заведение - Оперно-драматическую студию К. С. Станиславского, на
драматическое отделение. И вновь, к удивлению родных и друзей, он
принят.
Чуть позже, когда совмещать учебу в обоих вузах станет невмоготу,
Александр отдаст предпочтение театру и уйдет из Литинститута. Однако
и в
Оперно-драматической студии он проучится всего три года и покинет ее,
так
и не получив диплома. Причем поводом к уходу из студии послужит
обида.
Один из преподавателей студии, народный артист Л. Леонидов, однажды
дал
ему для ознакомления его личное дело. И там, среди прочего, Александр
прочел слова, написанные рукой Леонидова: "Этого надо принять! Актера
из
него не выйдет, но что-то выйдет обязательно!" Юного студийца эта
фраза
задела, и он ушел в только что открывшуюся студию под руководством
Алексея
Арбузова. Было это осенью 1939 года. А в феврале следующего года
студия
дебютировала спектаклем "Город на заре".
Спектакль "Город на заре" был показан всего несколько раз - затем
началась война. Большинство студийцев ушли на фронт, а Александра
комиссовали - врачи обнаружили у него врожденную болезнь сердца. Но в
Москве он все равно не задерживается - устроившись в геологическую
партию,
отправляется на юг. Однако дальше Грозного их не пустили.
Как раз в эти дни в Грозном появляется на свет Театр народной
героики и
революционной сатиры (первые шаги на профессиональной сцене в нем
делали
артисты, впоследствии ставшие всенародно известными: Сергей
Бондарчук,
Махмуд Эсамбаев). По воле случая участником этого коллектива
становится и
Александр Гинзбург.
Однако в составе грозненского Театра народной героики Александр
проработал недолго - до декабря. После того как он узнал, что в
городе
Чирчик под Ташкентом режиссер Валентин Плучек собирает арбузовских
студийцев, он уезжает из Грозного.
В Чирчике устроилась и личная жизнь Александра- он полюбил юную
москвичку, актрису Валентину Архангельскую (она была секретарем
комсомольской организации театра, а Галич - ее заместителем). Молодые
собирались там же расписаться, однако непредвиденное обстоятельство
помешало им это сделать. Однажды они сели в автобус и отправились в
загс.
Чемоданчик с документами они примостили возле ног, а сами принялись
целоваться. Продолжалось это всю дорогу, а когда молодые опомнились и
собрались выходить, они внезапно обнаружили, что чемоданчика уже нет-
постарались местные воры. Затею с загсом пришлось отложить до лучших
времен. Спустя год на свет появилась дочь, которую назвали Аленой.
Передвижной театр под руководством Плучека и Арбузова, в котором
играли
Александр и Валентина, колесил по фронтам. Александр выступал в нем
сразу
в нескольких ипостасях: актера, драматурга, поэта и композитора. Но
затем
в театре (он тогда уже базировался в Москве) возник конфликт между
его
основателями - Арбузовым и Плучеком. На сторону первого встал почти
весь
коллектив, о чем Плучеку было сообщено в письме. И только Гинзбург
сделал
на нем приписку, что с решением не согласен. Позднее он скажет: "Это
была
чистейшая чепуха-театр без Плучека. Арбузов все-таки не режиссер!"
Однако
Плучек из театра ушел, и тот вскоре распался.
В 1944 году жена Александра уехала в Иркутск - работать в местном
театре. Чуть позже вместе с дочерью за ней должен был отправиться и
Александр (ему обещали место завлита), однако судьба распорядилась
по-своему. Его мать внезапно заявила, что "не позволит таскать
ребенка по
"сибирям", и запретила сыну уезжать из Москвы. И тот послушался. То
ли
потому, что слишком боялся матери, то ли по причине охлаждения к
жене.
Валентине же было сообщено, что, если она хочет жить с семьей, пусть
немедленно возвращается в Москву - к мужу и ребенку (свекровь даже
обещала
первое время помогать им деньгами). Однако та рассудила по-своему и
осталась в Иркутске. Так распался первый брак Александра Гинзбурга,
который вскоре взял себе литературный псевдоним Галич (образован
соединением букв из разных слогов имени, отчества и фамилии -
Гинзбург
Александр Аркадьевич).
Весной 1945 года в жизни Галича появилась новая любовь. Звали ее
Ангелина Шекрот (Прохорова). Была она дочерью бригадного комиссара и
в те
годы училась на сценарном факультете ВГИКа. До Галича она уже успела
несколько раз влюбиться (ходили слухи о ее красивом романе с подающим
надежды режиссером) и даже выйти замуж за ординарца собственного
отца. В
этом браке у нее родилась дочь Галя (в 1942-м). Но в самом начале
войны
муж пропал без вести, и Ангелина осталась вдовой. А в 45-м в ее жизни
возник Галич. Вот как пишет Н. Милосердова: "Их свадебная ночь прошла
на
сдвинутых гладильных досках в ванной комнате в доме их друга Юрия
Нагибина. Аня была худой, утонченной, с длинными хрупкими пальцами.
Галич
называл ее Нюшкой. Еще у нее было прозвище - Фанера Милосская. Она
стала
для него всем - женой, любовницей, нянькой, секретаршей, редактором.
Аня
не требовала от Галича верности, состояние влюбленности было для него
естественным творческим стимулятором, никакого отношения не имеющим к
их
любви. Он был бабником в самом поэтическом смысле этого слова. Нюша
его не
ревновала, к романам мужа относилась с иронией. Скажем, однажды
"возмутилась": "Ладно бы выбрал себе кустодиевско-рубенсовский тип,
можно
понять. Но очередная пассия - такая же "фанера". И она решила
"воздействовать" на даму-догнала их, собравшихся "погулять", и долго
впихивала мужу разные лекарства, заботливо инструктируя даму, в каком
случае что применять. Не помогло, дама разгадала ее ход: "Нюша, дайте
еще
клистир и ночной горшок, да побыстрее, а то мы не успеем полюбоваться
закатом".
В 1945 году Галич предпринял попытку осилить высшее образование
(как
помним, до войны ему это сделать не удалось - в студии Станиславского
диплома ему не выдали). На этот раз Галич решил получить не
театральное
образование, а какое-нибудь ярко выраженное гуманитарное и
специальное. И
его выбор пал на Высшую дипломатическую школу. Однако там его Ожидал
серьезный "облом". Когда Галич пришел в школу и спросил у секретарши,
может ли он подать заявление, та смерила его высокомерным взглядом и
сказала: "Нет, вы не можете подать заявление в наше заведение". -
"Почему?" - искренне удивился Галич. "Потому что лиц вашей
национальности
мы вообще в эту школу принимать не будем. Есть такое указание".
Отсутствие диплома о высшем образовании не помешало Галичу через
пару
лет после досадного инцидента в ВДШ обрести всесоюзную славу. Пришла
она к
нему как к талантливому драматургу. В Ленинграде состоялась премьера
спектакля по его пьесе "Походный марш". Песня из этого спектакля,
тоже
написанная Галичем - "До свиданья, мама, не горюй", - стала чуть ли
не
всесоюзным шлягером. Чуть позже состоялась еще одна триумфальная
премьера
творения Галича (в содружестве с драматургом К. Исаевым) - комедии
"Вас
вызывает Таймыр".
В начале 50-х Галич был уже преуспевающим драматургом, автором
нескольких пьес, которые с огромным успехом шли во многих театрах
страны.
Среди них "За час до рассвета", "Пароход зовут "Орленок", "Много ли
человеку надо" и др. В 1954 году фильм "Верные друзья", снятый по
сценарию
Галича (и его постоянного соавтора К. Исаева), занял в прокате 7-е
место,
собрав 30,9 млн. зрителей.
В 1955 году Галича принимают в Союз писателей СССР, а три года
спустя и
в Союз кинематографистов. В 1956 году Театр-студия МХАТа (позднее
ставшая
театром "Современник") решает открыть сезон двумя премьерами, в том
числе
и спектаклем по пьесе Галича "Матросская тишина" (он написал ее сразу
после войны). Сюжет пьесы можно пересказать в нескольких словах.
Старый
местечковый еврей Абрам Шварц мечтает, чтобы его сын Давид стал
знаменитым
скрипачом. Но война разрушает его мечты. Сам Абрам погибает в гетто,
а
Давид уходит на фронт и там погибает. Но продолжают жить другие: жена
Давида, его сын, их друзья. В спектакле были заняты тогда еще никому
не
известные актеры: Олег Ефремов, Олег Табаков, Игорь Кваша, Евгений
Евстигнеев. Однако до премьеры дело так и не дошло. На генеральной
репетиции присутствовали несколько чиновников и чиновниц из
Минкульта, и
одна из них внезапно вынесла свое резюме увиденному: "Как это все
фальшиво! Ни слова правды!" В ответ на эту реплику присутствовавший
здесь
же Галич не сдержался, вскочил с места и громко произнес: "Дура!" На
этом
обсуждение увиденного закончилось.
Несмотря на этот инцидент, Галич по-прежнему оставался одним из
самых
преуспевающих драматургов. В театрах продолжали идти спектакли по его
пьесам, режиссеры снимали фильмы по его сценариям. К примеру, будущий
комедиограф Леонид Гайдай начинал свой путь в кино именно с
произведений
Галича - сначала он снял короткометражку "В степи", а в 1960 году
свет
увидел фильм "Трижды воскресший", созданный на основе пьесы Галича
"Пароход зовут "Орленок". Правда, несмотря на целое созвездие имен,
собранных в картине, -Алла Ларионова, Всеволод Санаев, Надежда
Румянцева,
Константин Сорокин, Нина Гребешкова, - фильм получился никудышный.
В первой половине 60-х содружество Галича с кино складывается более
удачно. Весной 1960 года от Союза кинематографистов он посещает с
делегацией Швецию и Норвегию.
Сценарии Галича, которые выходили в те годы из-под его неутомимого
пера,
тут же расхватывались режиссерами. Причем жанры, в которых работал
Галич,
были абсолютно разными. Например, в военной драме "На семи ветрах",
снятой
в 1962 году Станиславом Ростоцким, повествовалось о любви, опаленной
войной, в комедии "Дайте жалобную книгу" (реж. Эльдар Рязанов) - о
предприимчивой девушке -директоре ресторана, в детективе
"Государственный
преступник" (реж. Николай Розанцев) - о поимке органами КГБ опасного
преступника, повинного в гибели сотен людей в годы Великой
Отечественной
войны (за эту работу Галич был удостоен премии КГБ), в биографической
драме "Третья молодость" (реж. Ж. Древиль) - о великом русском
балетмейстере Мариусе Петипа.
Между тем под внешним благополучием Галича скрывалась некая
душевная
неустроенность, которую он очень часто заливал водкой. На этой почве
в
1962 году у него случился первый инфаркт. Однако даже после этого
"звонка"
Галич не распрощался с "зеленым змием". На совместных посиделках,
которые
он с женой посещал в те годы в домах своих коллег, он умудрялся
напиваться
даже под недремлющим оком своей Нюши. Та порой сетовала друзьям: "Я
умираю
хочу в уборную, но боюсь отойти, Саше тут же нальют, он наклюкается,
а ему
нельзя, у него же сердце!"
В начале 60-х в Галиче внезапно просыпается бард-сатирик, и на свет
одна
за другой появляются песни, которые благодаря магнитофонным записям
мгновенно становятся популярными. Самой первой песней этого цикла
была
"Леночка" (о девушке-милиционере, в которую влюбляется некий
заморский
шах), написанная Галичем бессонной ночью в поезде Москва - Ленинград
в
1962 году.
Хронологически цикл магнитиздатских песен Галича начался
"Леночкой",
после которой появились и другие его песенные вирши. Среди них
"Старательский вальсок", "У лошади была грудная жаба", "Тонечка",
"Красный
треугольник", "Аве Мария", "Караганда", "Ночной дозор", "Памяти
Пастернака", "Баллада о Корчаке", "На сопках Маньчжурии", "Летят
утки" и
др. Однако его творчество развивалось как бы в двух руслах: с одной
стороны -лирический мажор и патетика в драматургии (пьесы о
коммунистах,
сценарии о чекистах), с другой - пронзительная, гневная печаль в
песнях.
Эта раздвоенность многих раздражала. Когда Галич впервые исполнил
несколько сатирических песен на слете самодеятельной песни в
Петушках,
многие участники слета обвинили его в неискренности и двуличии.
Между тем слава Галича-барда продолжает расти. В марте 1968 года
его
пригласили на фестиваль песенной поэзии в новосибирском академгородке
"Бард-68". Этот фестиваль вызвал небывалый аншлаг. Под него был
выделен
самый обширный из залов Дворца физиков под названием "Интеграл", и
этот
зал был забит до отказа, люди стояли даже в проходах. На передних
креслах
сидели члены фестивального жюри.
Галич начал с песни "Промолчи", которая задала тон всему
выступлению
("Промолчи - попадешь в палачи"). Когда же через несколько минут он
исполнил песню "Памяти Пастернака", весь зал поднялся со своих мест и
некоторое время стоял молча, после чего разразился громоподобными
аплодисментами. Галич получает приз-серебряную копию пера Пушкина,
почетную грамоту Сибирского отделения Академии наук СССР, в которой
написано: "Мы восхищаемся не только Вашим талантом, но и Вашим
мужеством..."
В августе того же года, потрясенный вводом советских войск в
Чехословакию, он пишет не менее "крамольную" вещь, чем "Памяти
Пастернака", - "Петербургский романс". Но на этот раз "звонок"
прозвучал
гораздо ближе - под боком у Галича. Его вызвали на секретариат Союза
писателей и сделали первое серьезное предупреждение: мол,
внимательнее
отнеситесь к своему репертуару. Кислород ему тогда еще не
перекрывали. В
те дни Галич был завален работой: вместе с Марком Донским писал
сценарий о
Шаляпине, с Яковом Сегелем выпускал в свет фильм "Самый последний
выстрел", готовился к съемкам на телевидении мюзикла "Я умею делать
чудеса". Однако параллельно с этим Галич продолжает писать песни. И
хотя
жена чуть ли не требует от него быть благоразумнее, на какое-то время
прекратить выступления, Галич не может остановиться. Для него,
человека
пьющего (позднее в столичной тусовке будут ходить слухи и о
наркотической
зависимости Галича), домашние застолья - единственный способ хоть как-
то
разрядиться. Видимо, понимая это и устав бороться, жена просит его не
позволять записывать себя на магнитофон. Галич дает такое слово, но и
это
обещание не держит. Магнитофонные записи с домашних концертов Галича
продолжают распространяться по стране. Одна из этих записей
становится для
Галича роковой.
В начале 70-х дочь члена Политбюро Дмитрия Полянского выходила
замуж за
актера Театра на Таганке Ивана Дыховичного. После шумного застолья
молодежь, естественно, стала развлекаться - сначала танцевать, затем
слушать магнитиздат: Высоцкого, Галича. В какой-то из моментов к
молодежной компании внезапно присоединился и отец невесты. До этого,
как
ни странно, он никогда не слышал песен Галича, а тут послушал... и
возмутился. Чуть ли не на следующий день он поднял вопрос об
"антисоветских песнях" Галича на Политбюро, и колесо завертелось.
Галичу
припомнили все: и его выступление в академгородке, и выход на Западе
(в
"Посеве") сборника его песен, и многое-многое другое, на что власти
до
поры до времени закрывали глаза. 29 декабря 1971 года Галича вызвали
в
секретариат Союза писателей - исключать. Вот как он вспоминал об
этом: "Я
пришел на секретариат, где происходило такое побоище, которое длилось
часа
три, где все выступали - это так положено, это воровской закон - все
должны быть в замазке и все должны выступить обязательно, все по
кругу...
Было всего четыре человека, которые проголосовали против моего
исключения. Валентин Петрович Катаев, Агния Барто - поэтесса,
писатель-прозаик Рекемчук и драматург Алексей Арбузов, - они
проголосовали
против моего исключения, за строгий выговор. Хотя Арбузов вел себя
необыкновенно подло (а нас с ним связывают долгие годы совместной
работы),
он говорил о том, что меня, конечно, надо исключить, но вот эти
долгие
годы не дают ему права и возможности поднять руку за мое исключение.
Вот.
Они проголосовали против. Тогда им сказали, что нет, подождите,
останьтесь. Мы будем переголосовывать. Мы вам сейчас кое-что
расскажем,
чего вы не знаете. Ну, они насторожились, они уже решили - сейчас им
преподнесут детективный рассказ, как я где-нибудь, в какое-нибудь
дупло
прятал какие-нибудь секретные документы, получал за это валюту и
меха,
но... им сказали одно-единственное, так сказать, им открыли:
- Вы, очевидно, не в курсе, - сказали им, - там просили, чтоб
решение
было единогласным.
Вот все дополнительные сведения, которые они получили. Ну, раз там
просили, то, как говорят в Советском Союзе, просьбу начальства надо
уважить. Просьбу уважили, проголосовали, и уже все были за мое
исключение.
Вот как это происходило..."
Прошло всего лишь полтора месяца после исключения Галича из Союза
писателей, как на него обрушился новый удар. 17 февраля 1972 года его
так
же тихо исключили и из Союза кинематографистов. Происходило это
достаточно
буднично. В тот день на заседание секретариата СК было вынесено 14
вопросов по проблемам узбекского кино и один (c7) - исключение Галича
по
письму Союза писателей СССР. Галича исключили чуть ли не единогласно.
После этих событий положение Галича стало катастрофическим. Еще
совсем
недавно он считался одним из самых преуспевающих авторов в стране,
получал
приличные деньги через ВААП, которые от души тратил в дорогих
ресторанах и
заграничных вояжах. Теперь все это в одночасье исчезло. Автоматически
прекращаются все репетиции, снимаются с репертуара спектакли,
замораживается производство начатых фильмов. Оставшемуся без средств
к
существованию Галичу приходится пуститься во все тяжкие - он
потихоньку
распродает свою богатую библиотеку, подрабатывает литературным
"негром"
(пишет за кого-то сценарии), дает платные домашние концерты (по 3
рубля за
вход). Но денег - учитывая, что Галичу приходилось кормить не только
себя
и жену, но и двух мам, а также сына Гришу (родился в 1967 году от
связи с
художницей по костюмам киностудии имени Горького Софьей Войтенко), -
все
равно не хватало. Все эти передряги, естественно, сказываются на
здоровье
Галича. В апреле 72-го у него случается третий инфаркт. Так как от
литфондовской больницы его отлучили, друзья пристраивают его в какую-
то
захудалую клинику. Врачи ставят ему инвалидность второй группы,
которая
обеспечивала его пенсией... в 60 рублей.
Вообще все последующие после исключения Галича из всех Союзов
события
наглядно показывали, что он совершенно не был к ним готов. Таких
репрессий
по отношению к себе он явно не ожидал. Хотя это-то и было странно.
Ведь,
сочиняя свои откровенно антипартийные песни, он должен был понимать,
что
играет с огнем.
Тем временем весь 1973 год официальные власти подталкивали Галина к
тому, чтобы он покинул СССР. Но он стоически сопротивлялся.
Однако силы Галича оказались небеспредельны. В 1974 году за рубежом
вышла его вторая книга песен под названием "Поколение обреченных",
что
послужило новым сигналом для атаки на Галича со стороны властей.
Когда в
том же году его пригласили в Норвегию на семинар по творчеству
Станиславского, ОВИР отказал ему в визе. Ему заявили: "Зачем вам
виза?
Езжайте насовсем". При этом КГБ пообещал оперативно оформить все
документы
для отъезда. И Галич сдался. 20 июня он получил документы на выезд и
билет
на самолет, датированный 25 июня.
Вспоминают очевидцы тех событий.
Р. Орлова: "В июне 1974 года мы пришли прощаться. Насовсем. Они
улетали
на следующее утро. Саша страшно устал - сдавал багаж на таможне.
Квартира уже полностью разорена. Но и для последнего обеда красивые
тарелки, красивые чашки, салфетки.
Он был в обычной своей позе - полулежал на тахте. Жарко, он до
пояса
голый, на шее - большой крест. И в постель ему подают котлетку с
гарниром,
огурцы украшают жареную картошку, сок, чай с лимоном..."
А. Архангельская-Галич: "Его провожало много народу. Был там Андрей
Андреевич Сахаров. Когда отец выходил из дома, во дворе все окна были
открыты, многие махали ему руками, прощались... Была заминка на
таможне,
когда ему устроили досмотр. Уже в самолете сидел экипаж и пассажиры,
а его
все не пускали и не пускали. Отцу велено было снять золотой нательный
крест, который ему надели при крещении, дескать, золотой и не
подлежит
вывозу. На что папа ответил: "В таком случае я остаюсь, я не еду!
Все!"
Были длительные переговоры, и наконец велено было его выпустить. Отец
шел
к самолету совсем один по длинному стеклянному переходу с поднятой в
руке
гитарой..."
Путь Галича и Ангелины Николаевны лежал в Вену. Оттуда они
отправились
во Франкфурт-на-Майне, затем в Осло. Там они прожили год, Галич читал
в
университете лекции по истории русского театра. Затем переехали в
Мюнхен,
где Галич стал вести на радиостанции "Свобода" передачу под названием
"У
микрофона Александр Галич" (первый эфир состоялся 24 августа 1974
года).
Наконец они переехали в Париж, где поселились в небольшой квартирке
на
улице Маниль.
Оказавшись в эмиграции, Галич много и плодотворно работал. Он
написал
несколько прекрасных песен, пьесу "Блошиный рынок", собирался ставить
мюзикл по своим вещам, в котором сам хотел играть. Кроме этого,
совместно
с Рафаилом Голдингом он снял 40-минутный фильм "Беженцы XX века".
Галич, даже будучи за границей, не изменил своим привычкам,
приобретенным на родине. Например, амурные дела преследовали его и
там.
Причем дело иногда доходило до курьезов. Известно, что одна из его
любовниц, зная, что не вынесет разлуки с ним, уехала из СССР вслед за
ним.
Но у Галича она была не единственная пассия - были и другие. Муж
одной из
них, уличив жену в неверности, вместо того, чтобы как следует
наказать
неверную или в крайнем случае подать на развод, по старой советской
привычке пошел жаловаться на Галича на радиостанцию "Свобода", где
тот
работал. По словам Наума Коржавина, тамошние работники "совершенно
охреневали от этого".
Как вспоминают люди, которые тесно общались с Галичем в те годы, за
время своего пребывания за границей тот смирился с изгнанием и не
верил в
возможность возвращения на родину. На Западе у него появилось свое
дело,
которое приносило ему хороший доход, у него была своя аудитория, и
мысли о
возвращении все меньше терзали его. Казалось бы, живи и радуйся.
Однако
судьба отпустила Галичу всего лишь три с половиной года жизни за
границей.
Финал наступил в декабре 1977 года.
В тот день - 15 декабря - в парижскую квартиру Галича доставили из
Италии, где аппаратура была дешевле, стереокомбайн "Грюндиг", в
который
входили магнитофон, телевизор и радиоприемник. Люди, доставившие
аппаратуру, сказали, что подключение аппаратуры состоится завтра, для
чего
к Галичам придет специальный мастер. Однако Галич не внял этим словам
и
решил опробовать телевизор немедленно. Благо жена на несколько минут
вышла
в магазин, и он надеялся, что никто не будет мешать ему советами в
сугубо
мужском деле. А далее произошло неожиданное. Мало знакомый с
техникой,
Галич перепутал антенное гнездо и вместо него вставил антенну в
отверстие
в задней стенке аппаратуры, коснувшись ею цепей | |
